Читать книгу Бегущая по тундре. Документально-художественная повесть - Михаил Сверлов - Страница 6

Москва ошеломила девушку. Большое количество людей напоминало ей огромное оленье стадо, а машины ревели и толпились на перекрёстках, как моржи на лежбище. Но ими и людским движением руководили какие-то люди, одетые в форму милиционеров, только белую. Кто-то стоял прямо на проезжей части и взмахом полосатой палочки то останавливал поток людей и машин, то поворачивал их в разные стороны, то пропускал прямо. Кто-то из этих людей сидел в высокой стеклянной будке и оттуда включал разноцветные лампочки (светофоры), висящие над улицей. Это были сотрудники ОРУД – отдела регулирования уличным движением. И все слушались их. Несколько раз её штрафовали за то, что она переходила улицу в неположенном месте, как это все делали в Анадыре.

В школе её разместили в четырёхместной комнате, где кроме неё жила Настя Винокурова из Якутии, Ирэна Лисицкене из Прибалтики и Алия Уразмакова из Казахстана. Алия часто и много рассказывала о казахской кухне, когда они обедали в столовой школы, и даже угощала подружек разными казахскими блюдами. Где она их брала или готовила, они не знали, но блюда были очень вкусными.

В Москве Аня впервые вживую посмотрела балет в Большом театре и навсегда полюбила его. Она видела, как танцуют Плисецкая, Лепешинская, Уланова. Нет, она ходила и на оперные, театральные спектакли, но балет был ей ближе.

«Нутэ, – как-то однажды предложила ей Настя, – а ты не хочешь сходить в Нескучный сад на Райкина? („Нутэ“ – так коротко звали её близкие подруги и друзья.) – Нас с тобой приглашает Ковендо». Чех Ковендо Франда был учащимся Центральной комсомольской школы, на курс старше Анны.

Они пошли в Нескучный сад, и с тех пор Аркадий Райкин стал одним из её любимейших артистов.

Стипендии хватало и на то, чтобы посещать выставки и музеи Москвы. Одним словом, Аня просто влюбилась в этот шумный, вечно спешащий куда-то город.

Однажды после перенесённого ею весеннего гриппа, отдыхая на даче в семье бывших певекчан Орланских, чукотских друзей её дяди Рентыргина, читая на закрытой веранде книгу, она услышала голоса. Кто-то громко звал её. «Нутэ! Нутэ!» – нестройно звучал хор голосов. Она посмотрела в окошко веранды и увидела небольшую группу студентов из её школы, стоящих перед домиком, где она жила.

– Ну, Анька! Где ты там дрыхнешь? – чётко прорезался голос Насти.

– Сама ты дрыхнешь! – открыв створку окна веранды, ответила ей Анна. Ребята повернулись в её сторону, с удивлением рассматривая и веранду, и Анну.

– Ой! Какая же ты, молодец! – запрыгав на месте и, хлопая в ладошки, заверещала Настя. – Ну, ведь правда, Анька, молодец! – не сдерживая эмоций, обратилась она к друзьям.

Все улыбались.

– Слушай, – подойдя к веранде, сказал Ковендо, – тут нас Алия приглашает в казахский ресторанчик отметить твоё выздоровление. Ты как, не против?

– Да, меня мои дорогие хозяева не отпустят. – несколько растерянно сказала Аня. – Знаете, какие они строгие по отношению ко мне и моим болячкам?

– И что, как в пионерском лагере ходят и проверяют? – задала вопрос Алия.

– Да, нет, – ответила Анна. – но следят, чтобы приходящая медсестра делала мне уколы в одно и то же время по графику.

– И когда же это происходит? – полюбопытствовал Ковендо.

– Да, с утра.

– А хозяева твои работают или уже бездельничают?

– Как так бездельничают? Они работают, да ещё на дом работу прихватывают.

– Ну, и когда же они появляются дома, и кто в их отсутствии «следит» за тобой? – поинтересовалась Настя.

– Как правило, они приезжают домой часам к семи вечера, а со мной тут их сын Виктор. Он готовится поступать в институт и совмещает приятное – это отсидку со мной, и полезное – штудирует учебники.

– Значит, в пятницу мы тебя вместе с «охранником» крадём после процедуры, и до ужина «кладём» на место. Возражения не принимаются, самоотводы тоже. Он не проболтается? – завершила разговор Настя.

– Думаю, что нет, – ответила Анна.

– Жди. Мы за вами на такси приедем.

Так она с друзьями отметила своё выздоровление.

Два года учёбы пролетели незаметно. И вот она, выпускница Центральной комсомольской школы, летит в самолёте на свою Родину – Чукотку. Пленум окружкома комсомола избрал Анну своим вторым секретарём.

– Ну, что, дорогая моя ЦеКашница, – после завершения пленума обратился к Анне первый секретарь окружкома Александр Богданов, когда они зашли в его кабинет, – ещё раз поздравляю тебя с избранием вторым секретарём окружкома комсомола! Ты теперь – моя правая рука и главный специалист по национальным вопросам в чукотском комсомоле. Вот теперь и применяй в работе всё то, чему тебя научили в Москве. Только уж ты не забывай о наших чукотских особенностях. Да чего я тебя учить буду! Ты и сама всё знаешь. Только вот теперь тебе по командировкам придётся помотаться. Ты как?

– А что как? Я что, до Центральной комсомольской школы здесь в райкоме, да и в окружкоме комсомола на печи сидела? Дело привычное. Спасибо за доверие и Вам и всем ребятам, кто за меня голосовал.

– А никого и не было против! – сказал Александр, засмеявшись. – Все члены окружкома комсомола прекрасно понимают, что решение выдвинуть тебя на эту должность принималось не только здесь, – он ткнул пальцем в пол своего кабинета, – но и в окружкоме партии, окрисполкоме. – палец указал на потолок. – Всем важно, чтобы в окружкоме комсомола работал, и хорошо работал национальный кадр. А ты ещё до ЦКШа тут развила бурную деятельность. Так что не со стороны пришла.

– Ну, тогда я занималась школами, а теперь…

– А теперь у нас к прежним нашим задачам – борьбой с неграмотностью и развитием культуры в национальных сёлах, прибавилась ещё одна, может быть, самая трудная задача – это переселение людей из яранг в дома. Ты же знаешь трёхсотое постановление Совмина?

– Да, конечно!

– Так вот, задача наисложнейшая. Люди не хотят покидать свои родовые земли. Их не прельщает укрупнение сёл и переезд туда. Скажу откровенно, мне не нравится такая ситуация. В ряде мест мы подошли к решению этой задачи с кондачка и получили трагические случаи. При переселении семей из двух стойбищ Чукотского района в районный центр застрелилось две семьи. Все, вместе со стариками и детьми. Окружком партии и Окрисполком вынуждены были приостановить переселение семей в Чукотском районе. Но подобное может произойти и в других районах округа.

Анна с испугом смотрела на секретаря.

– Зачем же силой-то? – наконец, сказала она. – Ведь стойбища морзверобоев, как правило, так удобно располагаются на берегу. Прямо из них видны пути миграции моржей и китов. Это так удобно для охотников. Ну, если кто-то из них согласился, пусть переезжает, а кто – нет, – пусть остаётся. Может быть, потом передумает, когда увидит, что на новом месте лучше.

– Так-то оно так, но местные товарищи решили всё и разом сделать, а теперь вот расхлёбываем, – с сожалением сказал Богданов. – Поэтому и у нас главная задача – объяснять людям преимущество жизни в домах, а не в яранге. Яранга подходит для жизни в тундре, в оленьих стадах. А на берегу пора переходить к культурной жизни.

Он внимательно посмотрел на Нутэтэгрынэ. Та сидела с несколько обескураженным, если не испуганным видом. Секретарь тяжело вздохнул.

– Давай, переваривай всё это и завтра-послезавтра дай мне график твоих командировок. Обсудим, куда тебе ехать в первую очередь. Ты пойми, я не пугаю тебя. – поймав на себе её взгляд, как бы оправдываясь, сказал он. – Завтра на совещании партийного актива округа об этом будет говорить первый секретарь обкома партии Афанасьев и первый окружкома партии Грозин. Я не хочу, чтобы ты в зале сидела вот с таким же растерянным видом.

На партийном активе действительно шёл жёсткий разговор, в том числе и о том, что случилось в Нунямо22. Секретарь обкома партии прямо назвал случившееся преступлением со стороны руководящих органов района: «Этим уже занимаются следственные органы! – сообщил он присутствующим. – Только разъяснения, веские и понятные доводы должны помочь национальным кадрам сделать выбор в пользу укрупнения сёл и посёлков. Только по желанию каждой семьи должно решаться переселение их в дома. Хотят ставить ярангу рядом с домом – пусть ставят. Более того, хотят сделать полог в доме – пусть делают. Приучать, а не заставлять! Разъяснять, а не требовать! Вот что сегодня необходимо от вас, сидящих в этом зале».

То, что услышала Анна на активе, болью отозвалось в сердце. «Как там отец? – подумала она, – После смерти матери он постарел. Вот, наверно, надо оттуда и начать свои командировки.

«Да. Пожалуй, нужно съездить в созданный новый Иультинский район, его посёлки и сёла: Эгвекинот, Иультин, Мыс Шмидта, Рыркайпий… – размышляла она. – Затем в сентябре – Чукотский район: Лаврентия, Уэлен, Провидения, Урелики, Кивак, Чаплино. В октябре, начале ноября – Анадырьский район: Бухта Угольная, Нагорный, Алькатваам, Мейныпильгино, Хатырка».

Она перечитала записанное на листе бумаги. «Ох и замахнулась! Во все эти населённые пункты надо ещё умудриться попасть. А как? Если в посёлки Певек, Лаврентия, Эгвекинот можно добраться самолётом, то в сёла-то надо на чём-то ехать? Нужно посоветоваться с Богдановым. – подумала она. – А Бухта Угольная? Туда самолёт по „праздникам“ летает. Хотя в октябре ещё можно на пароходе уплыть. Они же там бункеруются углём».

Богданов утвердил план командировок, убрав из него Чукотский район. Аня вернулась из своей первой командировки в Иультинский район с отцом, которого поселила в своей комнатке в коммунальной квартире на улице Ленина.

Перед поездкой в Бухту Угольную она поговорила с Александром. «Главная задача, – сказал он, – провести подготовку к созданию Беринговского райкома комсомола. В округе планируется организация ещё одного района с центром в посёлке городского типа Бухта Угольная (впоследствии – Беринговский). Ты должна посмотреть кандидатуры для рекомендации в райком комсомола и, в первую очередь, – секретарей будущего райкома комсомола; найти необходимое помещение, согласовать вопросы с организационным комитетом района по созданию района и в нём райкома комсомола».

В Бухту Угольную она попала только четвёртого ноября. Её согласился взять на борт своего парохода капитан судна, разгрузившегося в Угольных копях. На открытом рейде Бухты Угольной её в грузовой сетке «сгрузили» на плашкоут23, освободившийся от угля, откуда она и перебралась на буксирный катер. Ещё с моря Аня с удивлением увидела бегущий по тундре маленький паровозик с тремя вагончиками.

«Это наша „кукушечка“ бежит по узкоколейке, – поймав её удивлённый взгляд, пояснил капитан буксира. – Уголёк с шахты таскает в порт. А уж мы его оттуда – к судам. Без нашего уголька в Арктике делать нечего».

– А шахтоуправление – в Нагорном? – спросила Аня.

– А где ж ему быть? Конечно, там. Только люди у нас живут тут в посёлке. У них там на шахте только и стоит, что дом шахтоуправления.

– Чем можно добраться до них? – продолжала расспрос Анна.

– Так это как повезёт. Самое простое – прийти в порт на разгрузочную угольную площадку и на тендере24 «кукушки» доехать. А можно прийти в поселковый Совет, политотдел… Это мы так партийный комитет называем, по-старому. Оттуда, может быть, и машина какая пойдёт. А то и торговая контора с выездной торговлей туда машину направит. Вариантов много. Летом-то тут и идти нечего – всего семь километров. А сейчас… того и гляди снег пойдёт, или пурга вдарит».

Буксир уже подводил плашкоут к угольному причалу. Женщины-тальманы25 подсказали ей, где можно было остановиться.

Положив свой чемоданчик под койку в шестиместной комнате общежития морского порта, Нутэтэгрынэ направилась, как подсказал ей капитан буксира, в политотдел, где она познакомилась с секретарём партийной организации. Там её и нашёл секретарь комитета комсомола порта Сергей Варламов.

– Надолго к нам? – поинтересовался он.

– А пока не выгоните, – с улыбкой ответила она.

– Ну, тогда сразу договоримся, что седьмого ноября ты – у нас с Катей, моей женой, в гостях. Я надеюсь, что ты не забыла про праздник?

– Не забыла, и спасибо.

Она ознакомилась с документацией комсомольской организации, вместе с секретарём парторганизации и Сергеем сходила к начальнику морского порта. Там быстро договорились о создании к новому году комсомольско-молодёжной бригады грузчиков. Затем Сергей познакомил её с секретарём комитета комсомола управления «Бухтугольстрой» Виктором Ощепковым.

День прошёл насыщено и с пользой как для неё, так и для секретарей комитетов комсомола. На следующее утро Виктор познакомил её с директором угольной шахты «Беринговская» Игорем Александровичем Щорсом. Он стал директором шахты только полтора года назад и прилагал много усилий, чтобы вывести это не самое лучшее угольное предприятие Магаданского Совнархоза на достойный уровень.

– Ты не смотри, что он такой доступный, – шепнул ей на ухо Виктор. – Он – подполковник НКВД, в войну был разведчиком. А к нам сам попросился. Вот! Мужик толковый, но жёсткий. Брат того, знаменитого Щорса26.

– Не брат, а троюродный брат, – уточнил Игорь Александрович, слышавший «театральный» шёпот Ощепкова. – Ну, что, барышня, – неожиданно галантно спросил он, – будете здесь в конторе бумагами заниматься или со мной в шахту?

– Я бы хотела в шахту, – немного растерявшись от такой прямолинейности, сказала Аня, и добавила, – если можно.

– Ну, со мной всё можно, – заверил Щорс.

Они сели в его машину и доехали до Нагорного. Вошли в здание, стоявшее рядом с шахтой, и прошли в комнату подготовки шахтёров.

Там Анну переодели в специальный комбинезон, дали каску, повесили сумку с батареей для электрического фонаря, и они вошли в клеть, которая с грохотом закрылась и пошла вниз с ужасным скрипом и дребезжанием.

Позже Анна с трудом вспоминала, что видела там, внизу в полутемноте, в угольной пыли и грохоте отбойных молотков. Они куда-то ходили, Щорс с кем-то разговаривал, представлял её, она кому-то и зачем-то кивала головой и всё время пыталась улыбнуться, что, наверно, у неё получалось слабо. В общем, когда они поднялись из забоя, сил у неё не было.

– Хотите посмотреть на себя? – спросил какой-то шахтёр и подвёл её к шкафу с зеркалом. Оттуда на Аню смотрел человек с чёрным, как у негра, лицом, всклокоченными волосами и одетый в жуткую одежду не по размеру.

– Неужели это я?.. – Анна повернулась к Игорю Александровичу.

– …Может ясная заря? – продолжил фразу Щорс. – Вы, Вы, Анна Дмитриевна! С шахтёрским крещением Вас!

– А я в бога не верю, – как-то растерянно ответила Анна.

– Ну, и не верьте себе, пожалуйста. А у нас, шахтёров так принято говорить. Кто первый раз спускается в шахту, того поздравляют с крещением – вхождением в семью шахтёров.

– Ой! А я не знала. Значит, спасибо Вам за моё крещение. – Все засмеялись.

Потом ей предложили пойти в душ, и пока она приводила себя в порядок, никого туда не впускали. После обеда в столовой шахты Анна и Игорь Александрович поехали на его машине в прибрежный посёлок. В машине он ей сказал: «У меня через сорок минут встреча со школьниками. Если хотите, могу пригласить».

– Конечно, хочу!

– Сейчас заедем ко мне домой. Мне надо кое-что прихватить с собой и переодеться.

Через полчаса они были в средней школе посёлка Бухта Угольная. Встретил их директор школы Буча Ираклиевич Пагава.

– Дети ждут, – сказал он, пожимая им руки. – Игорь Александрович, на этот раз Вы взяли то, что Вас просили дети?

– А как же! – ответил Щорс и вдруг вынул из длинного бумажного пакета шашку.

– Ой, сабля, – непроизвольно сказала Анна.

– Не сабля, а шашка, – поправил её Щорс.

У входа в небольшой спортивный зальчик, где собрались учащиеся школы, гостей познакомили со старшим пионервожатым школы Николаем Колохмановым и его женой – учительницей начальных классов, девятнадцатилетней Тамарой Ивановной – секретарём комсомольской организации органов образования посёлка. Тамара и Анна удивлённо посмотрели друг на друга и засмеялись.

– Когда я поступила в Анадырское педучилище, Аня училась на последнем курсе, – сказала Тамара. – Она была у нас комсомольским заводилой.

– Ну вот, а теперь она окружной заводила, – сказал Щорс смеясь. Они прошли в зал. Сидящие там дети при их появлении встали.

– Здравствуйте дети! – поздоровался с ними директор.

– Здравствуйте, – хором ответили они.

– Садитесь, пожалуйста, – сказал директор детям и пригласил пришедших с ним гостей пройти к отдельно стоящему столу. Колохманов добавил к нему ещё два стула, и все расселись за столом. Щорс рассказал детям о революционном пути своего троюродного брата, передал ребятам его шашку, попросив при этом не вынимать её из ножен. Затем, по просьбе директора, он рассказал о своём участии в Великой Отечественной войне.

После официальной части перед гостями выступил школьный хор. Начали они с песни о Щорсе:

На вопрос в куплете: «Хлопцы, чьи вы будете, кто вас в бой ведёт?» – неожиданно ответил маленький, белобрысенький мальчик:

– и весь хор подхватил последнюю строчку куплета.

Потом дети спели ещё несколько революционных песен, но Анне запомнилась песня, которую исполнил всё тот же белобрысенький паренёк.

Это была песня Гавроша:

– и хор подхватывал:

– Интересный мальчик, – прошептала Тамара Ивановна. – Он практически не говорит, заикается. Чего-то сильно испугался и перестал говорить. Таким и пришёл в первый класс. Мы с Мишиной мамой договорились, что он будет всё время петь. И на уроке, и на переменках, и когда гуляет с ребятами. Это должно восстановить его умение разговаривать. Когда он забывается и не волнуется, то говорит. Но стоит ему заволноваться, – не может выговаривать слова.

В Бухте Угольной всех шаловливых детей пугали чукчами: «Вот придёт чукча, заберёт тебя в тундру и отдаст на съеденье росомахам», – говорили они своим чадам, совершившим какой-нибудь плохой поступок. Например, когда те цеплялись за металлические сани, которые тащил тихоходный трактор (а другого транспорта в посёлке практически и не было).

И никого из детей не пугало то, что как-то однажды одного из них закрутил конец металлического троса, тянувшийся за санями, протащив мальчишку километр, пока его не увидели взрослые. Ребёнок, конечно, погиб… Мишке за такие зацепы давали ремня, причём и отец, и мать.

Но кто же этого не переживал из его друзей? Пугалки, вроде «придёт чукча…», тоже не срабатывали до той поры, пока Мишка, однажды, почти совершенно случайно, не разбил любимую мамину чашку.

Не успел он спрятать осколки в мусорное ведро, как открылась дверь, и на кухню с улицы зашёл настоящий чукча в кухлянке, торбасах и с какой-то палкой в руках.

Мишка страшным голосом заорал, рванул в родительскую комнату и забился под кровать.

Вошедший чукча, а это был каюр, с которым Мишкиному отцу нужно было ехать в командировку в Алькатваамскую тундру на просчёт оленей, тоже испугавшись истошного крика мальчишки, выскочил на улицу.

Там его и увидел идущий домой отец Мишки.

– Ты чего тут сидишь, а не в доме? – здороваясь с ним, спросил он.

– Да там, это, мальчишка шибко кричал. Наверно, ругался и не хотел, чтобы я был на кухне.

– Какой мальчишка? Маленький светленький или чернявенький побольше? – полюбопытствовал Николай, смеясь.

– Да я не успел разглядеть. Он тут же убежал в комнату. Наверно испугался, – всё так же серьёзно ответил Пананто.

– Ну, пойдём, посмотрим, – сказал отец и вошёл в холодный тамбур. Пананто остался на месте.

Войдя на кухню, отец позвал сына. Тот не отвечал. Зайдя в комнату, он и там не обнаружил его.

– Ну, ты где? Давай вылазь, – полушутя, полусерьёзно позвал отец. – Да что такое с тобой? Ты где? – Он прислушался. Какое-то движение произошло под кроватью, где всегда стояли ящики с китайскими яблоками. Он заглянул под кровать и увидел, непонятно как поместившегося у дальней кроватной ножки сидящего сына. Тот обхватил ножку двумя руками и дикими глазами смотрел на отца.

– Минька! Это же я, твой папа, – сказал Николай и протянул к сыну руку. Но тот только сильнее прижался к ножке кровати.

– Что с тобой? – уже серьёзно спросил отец, – давай вылазь, – и он попытался достать сына. Тот в ответ опять страшно закричал, да так, что отец пулей выскочил из-под кровати. «Во, дела! – подумал Николай. – Как же теперь его оттуда вытащить?» Но тут пришла жена.

– Ты чего такой задумчивый? И Пананто какой-то растерянный на нартах сидит. Вы в тундру-то сегодня поедете? – спросила она.

– Да, погоди ты с тундрой. Тут посложнее дело вырисовывается.

– Какое дело? – Люся, с тревогой посмотрела на мужа.

– У нас там, – и Николай показал пальцем на кровать, – сидит Мишка и не хочет вылезать оттуда.

– Откуда? – она осмотрела кровать, на которой никого не было.

– Оттуда, из-под кровати, – снова ткнув пальцем в кровать, сказал Николай.

– Что это он там удумал? – и Люся хотела было заглянуть под кровать.

– Не надо, – остановил её муж. – Он будет кричать. Я уже пробовал.

– Как кричать? Почему? – на глазах Люси появились слёзы. – Что ты с ним сделал?

– Да ничего я не делал, – уже нервничая, ответил Николай. – Мне Пананто рассказал, что когда он зашёл на кухню, думая, что я дома, то Мишка страшно заорал и убежал в нашу комнату, а Пананто выбежал на улицу. Я пришёл, нашёл сына здесь, – он третий раз ткнул пальцем в кровать, – хотел его достать, а он ухватился за ножку кровати и так заорал, что я обалдел.

Люся упала на пол, наполовину влезла под кровать. То, в каком состоянии она увидела там сына, чуть не лишило её сознания. Она громко заплакала, протянула руку к сыну и позвала: «Мишунька! Маленький мой мальчик. Иди к мамочке, мой дорогой. Я никому не дам тебя в обиду, мой маленький кузнечик».

Мишка отсутствующим взглядом смотрел сквозь неё. Мама потянулась и рукой погладила его по голове. Слёзы лились из её глаз. Мишка, бесстрашный заводила мальчишеской компании, маленький смелый хулиганчик, ухватившись за ножку кровати, трясся от страха, как осиновый листок.

«Ну, успокойся, мой хороший, успокойся. Это я – твоя мама», – говорила она сыну, гладя того по голове, плечу, руке. Но тот, было такое впечатление, просто не понимал, кто перед ним.

Неожиданно под кроватью появился кот Барсик. Он пришёл с улицы и сразу же полез под кровать. Подойдя к Мишке, он стал тереться об его локоть и вдруг так громко замурлыкал, как не делал никогда. Казалось, он говорил мальчику какие-то свои, успокаивающие, ласковые кошачьи слова. Люся молча, не переставая плакать, смотрела на них. Через некоторое время Мишка пошевелился, опустил глаза на кота, затем перевёл их на мать. «Тттты… чечечегого тыты тут деееелллаааеешь?» – с трудом спросил он. Мама взяла его руку и потянула к себе.

– Иди ко мне, мой хороший, иди!

– Ааа ттты нее бббудддешь мммееня ррррууггаать и отттдааавать чччукче заа чччашку? – спросил вдруг он.

– Да какая чашка, мой любименький! Плюнь ты на эту чашку, и давай будем вылезать отсюда.

– Ааа чечччууукча ууушёл?

Люся неожиданно представила себе всю картину случившегося: «Хулиганишь, плохо себя ведёшь? – придёт чукча и заберёт тебя». Разбилась чашка, и вошёл Пананто – сработало родительское предсказание; жуткий страх и желание куда-нибудь запрятаться. Всё это промелькнуло в уме Люси.

– Да нет никакого чукчи! Иди ко мне, – она оторвала сына от ножки и прижала его тоненькое, ещё трясущееся от страха тельце к себе.

– Ну, ты там что, заснула? – послышался голос отца.

– Иди и скажи Пананто пусть едет домой. Сегодня вы никуда не поедете, – ответила Люся и, не выпуская из рук сына, елозя всем телом, она стала выбираться из-под кровати. Видя это, Николай наклонился и вытащил их обоих оттуда. Затем вышел на улицу.

– Вот что Толя, – сказал он каюру, – мы сегодня никуда с тобой не поедем. Давай отложим это на завтра. А ты, если сможешь, надень дома что-нибудь цивильное и вечером приходи к нам. Я тебя с сыном познакомлю, чтобы он больше тебя не боялся. Договорились? – Пананто согласно кивнул головой, и собачья упряжка умчала его в начинающуюся пургу. «Правильно, что не поехали сегодня. Не хватало ещё пурговать в тундре. Поедем после пурги», – и Николай вернулся домой.

Мишка перестал говорить. Нет, он пробовал, но у него это не получалось. Правда, некоторые слова он выговаривал, но с трудом. Иногда, заигравшись с мальчишками или с братом, он мог сказать несколько фраз. Но когда приходил «в себя», то опять замолкал. Врачи сказали, что заикание не лечится.

Он познакомился с Пананто, и они даже подружились. Анатолий несколько раз катал его на своей собачьей упряжке и консультировал Мишку, когда у того появилась собака.

Прошло лето. Мама была в шоке. Нужно было идти в первый класс, а как в таком состоянии сын будет учиться? Помогла первая Мишкина учительница – Тамара Ивановна Колохманова. Откуда этой девятнадцатилетней выпускнице Анадырского педучилища было известно, что заикание можно лечить пением?.. Но, они договорились с Людмилой, что Мишка будет петь и в школе и дома. Так и пошло.

Сначала Мишкиным окружением это принималось со смехом, но потом все дети успокоились и даже стали требовать от него, чтобы он пел, когда хотел что-то сказать. Тут надо отметить, что Михаил пел, и неплохо пел в художественной самодеятельности поселка и школьном хоре, так как у него был вполне приличный голос.

Закончился концерт, и ребята окружили гостей школы. Все хотели дотронуться до шашки, вынуть её.

– Игорь Александрович, – неожиданно даже для себя обратилась к Щорсу Анна. – Разрешите вот этому мальчику, – она указала на Мишку, – вынуть шашку из ножен. Ты будешь осторожен? – спросила она Мишу. Тот, оторопев от так нежданно привалившего ему счастья, только и кивнул головой в ответ.

– Ну, если просит секретарь окружкома комсомола, то я не могу отказать. Подойди ко мне, – позвал он Мишу. – Вставай передо мной, повернись спиной ко мне, – он перенёс шашку через голову мальчика и, как бы, повесил её на своей руке на его боку слева.

– Давай, держи рукоять, – предложил он ему. Тот взял рукоять в свою маленькую руку. Пальцы не обхватывали её полностью. Они были слишком коротки. Щорс положил свою руку сверху, и они медленно, вдвоём стали вытаскивать шашку из ножен. Лезвие заблестело, а когда оно полностью вышло из ножен, прямо засияло в руках мальчика и Щорса. Дети заворожённо смотрели на шашку.

– Вот это да! – сказал кто-то из мальчишек. – А ей человека разрубить можно?

– Если шашка в умелых и сильных руках, то можно, – ответил Щорс и начал осторожно заправлять её в ножны. Счастливый Мишка повернулся к нему и горячо сказал: «Ссспассибо!» Затем повернулся к Анне и с трудом сказал ей: «Бббольшое ссспассибо! Я эээттого нининикогда нене зззабуду!»

– Забудешь, мой дорогой, – ответила девушка, и погладила мальчика по голове. – Быстрее научись говорить без заиканий. Больше пой. У тебя это здорово получается.

– А я и так ппою, – почти без запинки сказал Мишка.

Утром, седьмого ноября Анна, вместе с секретарями комсомольских организаций приняла участие в демонстрации трудящихся. И, хотя её и звали на трибуну, где стояли руководители посёлка, предприятий и организаций, она всё же прошла в колонне демонстрантов «Бухтугольстроя» и шахты «Беринговская». Затем все вместе направились в поселковый клуб, где в честь праздника силами участников художественной самодеятельности был дан большой праздничный концерт.

Здесь она опять увидела и услышала пение запомнившегося ей вихрастого мальчишки. На этот раз ему на аккордеоне аккомпанировал его отец, а не музыкальный работник школы.

Когда на сцену вышли две симпатичные молодые женщины в сопровождении аккордеониста, Сергей зашептал на ухо Анне:

«Крайняя слева – моя жена Катя. А вторая – Люся Сверлова, жена аккордеониста. Она училась в Гнесинке27, но война не дала ей закончить её. Она – мама того малыша, который только что пел».

А женщины запели романс Лизы и Полины «Уж, вечер» из оперы Чайковского «Пиковая дама»:

По реакции людей было видно, что этот дуэт очень нравился местной публике. Им долго аплодировали, и они на бис исполнили ещё две песни. А вечером в гостях у Сергея, Анна ближе познакомилась и с его семьёй, и с их друзьями. Появился там и маленький певец, но, получив сладкий подарок, исчез так же быстро, как и появился.

Анна пробыла в посёлке пять дней, съездила в село Алькатваам, – снова помог Щорс. А вот в Мейныпильгино и Хатырку попасть не удалось. Зато она на последнем попутном пароходе уплыла в Анадырь.

– Слушай, там такие ребята работают! – с восторгом рассказывала она первому секретарю окружкома комсомола, – Простые, деловые и организаторы хорошие. А в школе старший пионервожатый Колохманов Николай – готовый секретарь по школам. Их и на шахте, и в посёлке все знают. Я даже в Алькатвааме про них спрашивала – знают.

– Что с помещением? – охладил её горячую речь Александр.

– Так мы договорились с начальником морского порта, что он выделит на первое время две комнатки. А директор «Бухтугольстроя» пообещал, что при строительстве здания политотдела и райисполкома специально запланирует помещения и для них.

– Ну, молодец! – весело сказал Богданов. – Вот мы тебя туда на организационную конференцию и пошлём. Поедешь?

– Конечно! А когда?

– «Когда рак на горе свистнет!» – знаешь такую пословицу?

– Знаю, но при чём тут она?

– А притом, что сначала решение о создании района примет область, затем округ. Только после этого начнётся работа по организации партийных и советских органов нового района. Вот тогда мы и включимся. Хотя кадровые намётки нужно иметь уже сейчас.

На конференцию в Беринговский район она не поехала, так как была в Магадане, где её кандидатура была утверждена на должность первого секретаря Чукотского окружкома комсомола. А Александр Богданов, бывший первый секретарь окружкома, там же избранный вторым секретарём Магаданского обкома комсомола так охарактеризовал её в областном комитете партии: «По лихости характера и безоглядной наивности должна справиться с этой должностью!»

Перед отъездом в Анадырь Анна зашла к Богданову, тот просил её об этом.

«Аня, я с тобой хотел поговорить на одну не совсем приятную для тебя тему», – начал он.

– Я внимательно слушаю, – искренне сказала Анна.

– Ты знаешь, как тебя называют некоторые, скажем так, ответственные люди в окружкоме партии и окрисполкоме?

– Знаю. Националисткой-максималисткой.

– А почему такой максимализм?28

– Потому что я хочу улучшить жизнь местного, коренного населения.

– А что, приезжий народ или родившиеся на Чукотке дети не достойны твоего внимания? Твой взгляд на развитие Чукотки – это односторонний взгляд на суть вопроса.

Ясность одномерности только кажется ясностью; по сути своей это коварная слепота, потому что человек с одномерным зрением лишён аналитического, диалектического взгляда на вещи. Запомни это, Анна Дмитриевна, Аня. Запомни и вытрави в себе недоброе зерно, занесённое в тебя ветром твоего отчаянного максимализма. Если не вытравишь, разрастется оно в тебе диким чертополохом левачества, и ты наделаешь немало бед.

Этот разговор Анна вспоминала неоднократно и на работе в комсомоле, и в дальнейшей жизни.