Читать книгу Посмотри в глаза чудовищ - Михаил Успенский - Страница 9

Операция не могла не удаться, поскольку Николай Степанович был самым старым солдатом на свете.

– Сверим часы. Без четверти три.

– Так точно, – сказал Лёвка.

– Два сорок два, – сказал Тигран. – Сейчас подведём.

– Гусар, – сказал Коминт.

И точно – вернулся Гусар. Встал боком, порываясь убежать обратно и как бы приглашая идти за собой.

– Ну, всё, – сказал Николай Степанович. – В три ровно переходим шоссе. Лев, иди за Гусаром, он дорогу знает. И – слушайся его…

– Постой! – вскинулся Лёвка. – У них же у самих собак – как собак… тьфу… Дато всюду со своим ротвейлером ходит, даже в сауну… и вообще…

– А вы, значит, и об этом не подумали? Нормально, ребята. Всех вас стоило бы расстрелять перед вашим же строем…

Тигран нервно хихикнул.

– А ты, Саят-Нова[120], что бы ни происходило, хоть голые девки из-под каждого куста полезут, – бежишь на пляж и очень метко стреляешь по катеру. Иначе они из своего «владимира»[121] нас пошинкуют мелко-мелко.

– Понял, командир, – сказал Тигран. – Мне тоже этот катер очень не нравится, не знаю, почему.

– Ну, всё, – сказал Николай Степанович. – Патронов не жалеть, пленных не брать.

– И блядей? – с сожалением спросил кто-то.

– Женщин и детей не трогать. Мы не горцы.

– Понял, командир!..

Шоссе переползли тишком ровно в три часа. Коминт вёл, Тигран шёл вторым, Николай Степанович прикрывал. Ещё десять минут ушло на поиск отметины, оставленной Гусаром.

– Здесь, – сказал, наконец, Коминт.

Лаз в зарослях ежевики был совершенно незаметен, и выдавал его лишь резкий мускусный запах. Луна, наливаясь багровым, висела справа – на удачу.

Они протиснулись в узкий лаз. Под забором было подмыто, промоину затягивала железная сетка, отодранная с одного конца. По верху забора висела спираль Бруно[122] и светились глазки охранных устройств. А здесь – всего только крапива, зимой не имеющая силы.

Стрелки сошлись чуть пониже трёх, когда маленький отряд пробрался сквозь акацию и занял исходную позицию у подножия разросшейся шелковицы. Луна теперь была впереди, очень низко, и на фоне серебрящегося неба резко отпечатаны были силуэты корпусов, тарелка спутниковой антенны на крыше столовой и тонкая труба далёкой котельной.

– Этот корпус? – прошептал Николай Степанович, указывая Коминту на ближайший к ним.

– Этот.

– Ну, с Богом… – он перекрестил друга, тот кивнул – и растворился в темноте.

Потянулось томительно время. Минута. Две минуты. Три.

– Что ж ты, Гусар…

И тут грянуло!

Это происходило довольно далеко, и всё же – такого воя и рычания дикой собачьей битвы ему слышать не приходилось. Будто не десяток собак носилось по бывшему (впрочем, почему бывшему?) лагерю – и вдруг сошлись каждая против всех, – а сотни, тысячи… Тигран напрягся и задрожал.

– Тише, воин, – Николай Степанович дотронулся до него. – Дай им втянуться.

– Мой выстрел первый…

– Конечно. Поэтому и говорю: дай им втянуться.

Крики людей, слабые хлопки в небо – было ничто.

Прошла ещё минута.

– Давай.

Тиграну нужно было пробежать метров пятьдесят до бетонной решётки, символически отделяющей лагерь от пляжа, но Николаю Степановичу показалось, что гранатомётчик просто исчез здесь и тут же появился там. Положил аккуратно трубу в развилку бетонных планок, постоял, ловя цель – спина его была натянута, как струнка, потом расслабилась…

Выстрел был оглушительный.

А попадание – ослепительным. Огненное полушарие взошло над морем, высветив и надолго зафиксировав пирамидальные тополя, отблески в тёмных окнах, зеркально-чёрные машины…

Несколько хлёстких очередей ударили позади, а потом зарычал пулемёт, и ничего не стало слышно.

– Ну, вперёд, – сказал сам себе Николай Степанович и быстро пошёл, почти побежал, к темневшей вдали котельной.

…Живые лежали справа, а мёртвые слева. Мёртвых было значительно больше. Бляди жались к стене и даже не всхлипывали: понимали. Николай Степанович пересчитал Лёвкино воинство: одного не хватало. Всего только одного…

– Я Вовика у шоссейки положил, – сказал, подходя, разгорячённый Лёвка. – С пулемётиком. Если ментура в городе загоношится…

Лицо Лёвки было по низу обмотано серым в клеточку шарфом. Николаю Степановичу удалось убедить русское воинство, что прятать лицо от внутреннего врага не позор, а прозорливость.

– Хорошо сработано, парни, – сказал Николай Степанович. – Всякое дело следует начинать с победы. В двух словах: как?

– А здорово! Гусар, наверное, сучкой прикинулся, все псы за ним помчались, а потом грызться начали, а охрана их растаскивать давай, водой, то-сё… Бдительность ослабили. Ну, тут и мы – помогли. Разняли, больше не грызутся!

– Мой старикашка-ниндзя ещё не появился?

– Здесь я, Степаныч, – сказал из дверей Коминт. – Мне люди нужны, детишек нести. Они не все ходить могут.

– Возьми блядей. Лев, выделите двух своих ребят – на всякий пожарный. А я пока взгляну на наших аманатов[123]… Вы знаете, кто такие аманаты, Лев?

– Я кандидат исторических наук! – обиделся Лёвка.

– А чем же занимаетесь, помимо сражений?

– Да так… депутатствую.

Николай Степанович посмотрел на него с уважением.

– Крепкий депутат нынче пошёл. Куда там булыгинской Думе… У меня тоже сын был историк. И тоже Лев[124].

– Был?

– Да. Умер недавно.

– Своей смертью?

– Да уж не чужой…

– Что-то молодые часто помирать стали. Эх, времечко…

Николай Степанович встал над лежащими мордой в ковёр аманатами. Носком сапога заставил крайнего в ряду перевернуться. Это был одесско-восточного вида молодой человек с тонкими усиками и щедрыми бланшами[125] по всей физиономии.

– Дато, – с гордостью подсказал из-за спины Тигран.

– Имя меня интересует менее всего, – сказал Николай Степанович.

– Маму я твою мотал, – тускло заговорил Дато, – папу я твоего мотал…

– Ну-ну, – поощрил его Николай Степанович. – Продолжайте.

– Ты покойник, понял? Вы все покойники. А ну, пустите меня!.. – он сорвался на визг.

– А мы и так все покойники, только в затянувшемся отпуске[126], – пожал плечами Николай Степанович. – У вас есть что добавить?

– В эмвэдэ хочу звонить! – потребовал Дато.

– Нэзалэжной Украины? – уточнил Николай Степанович. И, оборотясь к воинству, сказал с укором: – Я же велел пленных не брать…

– Да вот, батько… произошло. Допросить, может, надо…

– Где товар прячут? – поднял бровь Николай Степанович.

– Как бы в том числе.

– Вот уж нет, господа, – сказал Николай Степанович. – В этом деле я вам не помощник. А если у вас хватит смысла прислушаться к доброму совету, то вот он: не торгуйте во Храме.

– Но, батько, ведь дело требует денег…

– Так берите деньги. Но – не торгуйте. Я многое повидал и знаю, что говорю. Эй, Дато – или как там тебя? Сколько выложишь за свою шкурку?

– Думаешь, я тебя покупать буду? – сказал Дато. – Я тебе кишки мотать буду, яйца резать буду, ты кушать их будешь… Двадцать тонн.

– Скоки-скоки? – прыснул Лёвка. – А мы-то танк размахнулись купить…

– Базар будет, если… – начал Дато, но тут сам, не дожидаясь приглашения, подал голос его сосед по ковру.

– Да что вы от мальчишки хотите? Он здесь по найму. За слово не отвечает. Давайте поговорим, как солидные люди.

– Представьтесь, солидный, – сказал Николай Степанович.

– Вениамин Сергеевич Птичкин, президент банка «Пантикапей-кредит»…

– Он же Гвоздь, – уточнил Тигран.

– Ну, это понятно, – сказал Николай Степанович. – Все банкиры – истинные разбойники. Хотя… Итак, господин Птичкин Гвоздь, сколько бы мы могли взять, взломав сейфы вашего банка?

– Ну, я не могу назвать точную цифру…

– Унести на себе можно – или надо с машиной подъезжать?

– Лучше, конечно, с машиной.

– С катафалком, – уточнил Дато.

– Будем считать, что мы забили стрелку, – сказал Николай Степанович. Весёлый этот разговор ему надоел. Тем более накатывало что-то, он спиной это чувствовал… – Где у нас третий?

– Да вот же он.

Третий вставал из угла, бесформенно-белый, как раздёрганный ком ваты: седой, бородатый и страшно испуганный.

– Ба… тяня? Батяня, ты? Н-николай С-степпа… Товарищ командир…

Лёвкины глаза, и без того навыкате, решили окончательно покинуть родные глазницы. Он переводил взгляд с Барона на Николая Степановича, и Барон получался заметно старше…

– Илюха? – не сразу пришёл в себя Николай Степанович. – Агафонов? Боец Агафонов? Какого хера вы делаете здесь, в этом… – он сдержался.

– Да я… вот тут это… Дело у меня тут.

– А, так это, значит, твоё дело? Тесен мир… Что ж, Илюша, ты закон знаешь…

– Да, – сглотнул старый цыган.

– Овцу, если ты помнишь, я тебе простил.

– Простил, батяня.

– Этого, уж извини, простить не могу…

– Понимаю, батяня…

Пронзительный вопль, в котором живой души не было, донёсся издалека.

– Тогда – пошли, – Николай Степанович снял с плеча автомат, кивнул на дверь.

– Прямо… сейчас? – цыган сгорбился.

– А чего тянуть?

– Да, чего тянуть… – согласился Барон. – Веди, батяня. А этим не верь, обманут. Всех всегда обманывают. Даже меня хотели обмануть.

– Да я и не верю, – сказал Николай Степанович.

Они вышли из столовой и свернули налево, в сторону от освещённой стоянки.

Вопль, теперь уже многоголосый и яростный, накатывался.

– Стой здесь, – велел Николай Степанович, поднимая руку. – И ни шагу.

Сам он вернулся к крыльцу, встал сбоку.

Разъярённые, как кошки, неслись к столовой четверо девиц. Не кошки, нет: тигрицы. Эринии[127]. Демоны ада. Два пацана с автоматами не успевали за ними, а последним шёл Коминт с девочкой на руках.

Ком тел, грохоча, ворвался в помещение. Там – взорвалось…

– Вот – наша, – сказал Коминт. – Ещё почти нормальная. Бляди как там всё увидели…

– Я понимаю, – сказал Николай Степанович. – Давай девочку – и помоги им, если хочешь.

– Всех кончать?

– Да, наверное. Всех.

С министром внутренних дел республики Крым Николай Степанович беседовал минут сорок, и они расстались, вполне довольные друг другом.

Лёвка и Тигран ждали внизу в трофейном «датсуне». Номера уже стояли новые.

– Командир, могу я задать нескромный вопрос? – спросил Лёвка. За этот день он приободрился и смотрел на всех несколько свысока.

– Извольте, пан депутат.

– Вы из уголовных или наоборот?

– А между ними есть какая-то разница?

– Ну, всё-таки…

– Вообще-то я из Александрийских гусар.

– Понятно, – кивнул Лёвка.

– Лев, вы меня очень обяжете, если не будете трепаться о встрече со мной хотя бы со своей высокой депутатской трибуны.

– Никола-ай Степанович!.. – обиженно протянул Лёвка.

– Давайте за моими – и на вокзал.

Вовик-пулемётчик жил в симпатичном белом двухэтажном доме на углу квартала. Во дворе, возле высохшего фонтана, на скамейке сидели и ждали Коминт и Ирочка. Ручка её была в новом гипсе, сложенная теперь уже правильно.

– Коминт, на два слова, – попросил Николай Степанович.

– Она меня не отпускает, – улыбнулся Коминт. – Только в сортир согласилась, и то под дверью скреблась.

– Ладно. Дело вот в чём… Короче, наш налёт дал очень мало. Всего одну дозу. Этот Гвоздь месяц назад вывез практически всё… Эх, был ведь у меня когда-то этого дерьма полный чемодан!

– Им-то оно зачем?

– Золото делать. Идиоты. А новое поступление, как сказал наш друг Илья, ожидается не раньше марта. Понимаешь?

– Ещё нет.

– Хорошо. Открытым текстом. Ты берёшь вот это, – Николай Степанович вложил в руку Коминта толстенький флакончик из-под йода. – Сразу же идёшь к Лидочке в больницу и потихоньку от врачей даёшь ей эту пилюлю. – Он встряхнул флакончик, внутри подпрыгнул маленький шарик. – Его нужно разжевать или раздавить пальцами. Не глотать целиком, понимаешь? Это важно. И всё.

– Постой. А как же твои?

– Разберусь. Разберусь, Коминт. Давай: девочка и мамаша. Это на тебе.

– Ты не прав, Степаныч.

– Я прав.

– А как ты тут будешь один? Если эти… друзья убиенных…

– Как учил нас товарищ Сталин? Переживать неприятности по мере их поступления.

– Это разве его слова?

– Не знаю, как слова, а выучка точно его. Да, вот, чуть не забыл… – Николай Степанович достал записную книжку, вырвал листок. – Шесть номеров. Идём ва-банк.

– Розыгрыш на следующей неделе?

– Сегодня пятница? Значит, на следующей.