Читать книгу Когда «Мерло» теряет вкус - Михаил Земсков - Страница 9

Почему так быстро проходит детство? Юность? Молодость?

Черт возьми, почему так быстро?! Так невероятно быстро?!

Я сидел перед открытым ящиком письменного стола. Школьные и студенческие фотографии. Старые кассеты «Кино» и «Наутилуса» (интересно, будут ли они еще крутиться в магнитофоне или уже нет?), перочинный ножик, брелоки (каждый из которых имел когда-то определенное символическое значение), серебряный портсигар, в котором когда-то много чего пряталось – от анаши до самиздатовских копий репортажа о декабрьском восстании восемьдесят шестого года. Старый кассетный плеер. Значки «Битлз». Тетрадь с рисунками, сделанными простым карандашом. Этот мир кажется невероятно гармоничным и полным в своей законченности. Только я ему уже не принадлежу. Сейчас я – особое, отдельное от него существо.

– Слушай… Пока еще не забыла… – в комнату вошла мама. – На днях Алексей звонил, твой школьный друг, помнишь?

– Леха?

– Милый такой мальчик, – продолжала мама, – меня до сих пор по имени-отчеству помнит.

– Помню, конечно. Позвоню ему сегодня.

Мама развернулась, чтобы выйти из комнаты, но вдруг остановилась:

– Слушай, тебе действительно Евгений Иванович понравился?

– Да, вполне. По-моему, хороший человек. Расскажи о нем подробнее.

– Ну… – вдруг замялась мама, – это долгий разговор. Давай вечером… Я очень рада, что он тебе понравился.

Паша не звонил. Мамин будильник с большими холодными электронными цифрами показывал «14:45».

Нужно уметь терпеть. Нужно учиться терпеть…

Я набрал номер Алексея Звонарева. Как и многое другое в последние два дня, цифры номера всплывали откуда-то из глубин памяти уверенно и быстро – как поплавок из воды.

– Алло, – размеренный голос на том конце линии.

– Леша, привет! Это Егор Харламов. Я вчера с Москвы приехал.

– О, здорово! Не может быть… Вспомнил, значит, старых друзей… – Лешин голос потек самодовольным сладким медом.

– Как жизнь? Что нового?

– Нормально все, потихоньку. Да что по телефону говорить… Приезжай в гости.

– Когда, прямо сейчас?

– Прямо сейчас. Что резину тянуть…

На дверях подъезда, в котором жил Леша, оказался домофон, но мне повезло – из дома вышел пожилой мужчина, и я успел перехватить за ним ручку тяжелой двери. Вошел внутрь и остановился. Две лестницы с бетонными ступеньками. Одна – вверх, ведущая к квартирам. Другая – вниз, ведущая в подвалы. На этой лестнице, ведущей в подвалы, когда-то убили человека. Мы с Пашей прибежали к Лешкиному подъезду посмотреть на труп еще до того, как приехала милиция. Мужчина лет сорока полулежал-полусидел на ступеньках. Кровь стекала вниз и собиралась в большую лужу около подвальной двери. Крови было невероятно много – не верилось, что столько может вытечь из одного человека. Потом говорили, что это убийство так и не смогли раскрыть. Ходили слухи, что убитый был другом Белого Бека, известного вора в законе, с которым они не поделили деньги.

В подъезд заскочила молодая девушка и пробежала мимо, оставив за собой шлейф прекрасного аромата. Легкую смесь апельсина, яблока, ландыша, табака, чего-то и чего-то еще. Я не успел ее разглядеть. Только повернул вслед голову и двумя тревожными вдохами вобрал в себя сладкие молекулы парфюмерных паров. Где-то вверху хлопнула дверь.

Поднявшись до Лешиной квартиры, я нажал кнопку звонка. Никто не открыл. Я оглянулся на площадке (не перепутал ли квартиру или этаж после стольких лет?), зачем-то посмотрел вниз на лестничные пролеты. Снова протянул руку к звонку, но за секунду до того, как мой палец опустился на коричневую кнопку, дверь открылась. Меня встретило все то же сладкое облако аромата и раммштайновское «Ich will» на заднем фоне (Алма-Ата превратилась в город германофилов-металлистов?).

– Вам кого?

Мне приходится вынырнуть из эйфории запаха к его обладательнице. Передо мной тоненькая девушка лет восемнадцати со светлыми волосами. Невероятно красивая. Чтобы начать говорить, мне требуется усилие:

– Здравствуйте.

– Привет. Так кого?

– Алексей здесь живет?

Девушка широко распахнула дверь:

– Проходи… – и после паузы, – …те.

В прихожей показался Леха, бодрым шагом подошел ко мне:

– Здравствуй-здравствуй! – несколько церемонно обнял.

– Привет! – я ответно похлопал его по плечу.

– Как говорится, не ждали… Ты че не проходишь? Наташка в дверях держит?

Он обернулся к девушке:

– Это – Егор, мой одноклассник.

Та равнодушно пожала плечами.

– Наташа – моя двоюродная сестра, – представил мне девушку Леха, – учиться приехала… Из деревни, – рассмеялся он.

– Вот дурак… – вздохнула Наташа и направилась в свою комнату.

– Не хами старшим… И сделай свой музон потише. Сколько раз говорить!

«Rammstein» за хлопнувшей за Наташей дверью заиграл еще громче. Мы с Лехой прошли в его комнату.

Я достал из сумки коньяк, два лимона и большую бутылку «Колы».

– Ого… Солидно… А я в завязке, – с улыбкой отреагировал Леха.

– С чего это?

– Дела, работа, машина… Я же если начну, то останавливаться не умею… Так что завязал полностью. Уже полгода как.

– Круто… – уважительно кивнул я. – Ну я тогда тоже не буду.

Леха принес чайник, разлил по чашкам чай:

– Ну рассказывай…

– Ты рассказывай… – усмехнулся я. Мы чокнулись чашками с чаем.

– Давно не виделись, – улыбался Леха. – Ну что, раскрутился в Москве?

– Да я особо и не раскручивался.

– Ладно скромничать-то… Как всегда, самый скромный в классе, – Леха отломил кусочек шоколадки и отправил его себе в рот.

– Нет, в самом деле, – я тоже потянулся к шоколадной плитке.

– Чем занимаешься-то?

– Картины пишу.

– Какие картины? – удивился Леха.

– Я художник.

– Да брось… Мне твоя мама говорила, что ты там коммерцией занялся, преуспевающий бизнесмен теперь.

Я удивился, а потом – когда понял – рассмеялся.

– Ну мама… А ты ей что про себя сказал?

– Сказал, как есть – что бизнесом занимаюсь.

– Все понятно тогда… Родительское тщеславие…

– Художник, значит?! – Леха разочарованно выдохнул, глотнул чаю, но тут же натянуто осклабился: – Ну уморил… Художник… Теперь я знаю, кто у нас в школе все туалеты похабными картинками разрисовывал…

Оценив шутку, я улыбнулся. Алексей вздохнул:

– Да… А мне сейчас как раз бабки позарез нужны. Слушай, можешь по старой дружбе занять тысяч двадцать из гонораров художника? На полгода. Через полгода с процентами отдам.

– Были бы – без процентов тебе занял. Но сейчас нет.

– Ну, понимаю… – с еще большим разочарованием протянул Леха. – А хотя бы десять? Под хороший процент… Тем более ты меня знаешь – все надежно, никакого кидалова.

– У меня и десяти нет, Леха. Извини.

– Понимаю, – Леха отпил чай из чашки. – Да… А мы тут крутимся, выживаем. Баха сейчас на винно-водочном работает, представляешь? – усмехнулся он. – Серик в министерство финансов подался. Я, правда, все по мелочи пока.

– Слушай, а математические головоломки до сих пор разгадываешь? – вдруг спросил я.

– Да, – настороженно посмотрел на меня Леха, – откуда знаешь?

– Просто спросил… – улыбнулся я.

– А… Ну да, – настороженность сменилась на самодовольство, – решаю. Правда, сейчас над одной бьюсь, и пока никак не получается. Слушай: мужик приходит в магазин, спрашивает: «Сколько просите за один?» Продавец отвечает: «Двадцать рублей». – «А за двенадцать?» – «Сорок рублей». – «Ну дайте сто двадцать…» – «С вас шестьдесят рублей». Какой товар продавали в магазине?

Я пожал плечами:

– Не знаю. Ты же помнишь, у меня с математикой всегда плохо было.

– Ну да, – согласился Леха, – я со своим Ай Кью сто шестьдесят – и то не могу разгадать…

Он отпил чай. Я тоже поднес чашку к губам. Мне казалось, что наш разговор превращался в обезвоженную пустыню; чай каким-то парадоксальным образом хотя бы на мгновение утолял жажду и спасал беседу от полного иссушения.