Читать книгу Любовь и буто в эпоху протеста - Михаил Земсков - Страница 2

Обугленные улицы ломаного города; места пересечения, обитания и происхождения… Один закуток на улице Гоголя недалеко от Вознесенского собора запомнится мне до конца жизни. Для меня этот крохотный объект городской топографии теперь навсегда пропитан присутствием живого существа. Я подхожу к ничем не примечательной подворотне, и все чувствую – сгущение воздуха, дрожаще-тянущую подвижность и болезненность невидимой субстанции, обволакивающей землю и стены. Или, наоборот – земля и стены сочатся ею? Подрагивают своей внутренней сущностью – словно желе. Но это – неважно…

Началось все с невинной фразы. Лия, моя девушка, сказала, что в город приезжает танцор и мастер буто из Японии, и что она хочет пойти на его танцевальный семинар.

В те дни мы оба чувствовали, как что-то уходило из наших отношений. Я чаще задерживался на работе. Лия чаще ходила на различные тренинги и курсы – актерского мастерства, танцевальные, по женской энергетике… Мы становились более раздражительными друг с другом. Французский писатель Бегбедер писал, что любовь живет три года. Нашим чувствам не исполнилось еще и восьми месяцев, но что-то в них уже начало умирать. Необходимо было некое нестандартное действие, усилие, чтобы спасти их. По этой причине я решил пойти вместе с Лией на мастер-класс буто.

Чтобы хотя бы примерно узнать, что меня ожидает, я загуглил «буто японский танец». То, что увидел, зайдя на различные ссылки, меня насторожило. Некоторые видео казались записями сбежавших из психбольницы пациентов. Особенно запомнился перфоманс, в котором худые, лысые, выкрашенные белой краской люди, привязанные за ноги, висели головами вниз над столиками открытого кафе. Видеозаписи настораживали, но не изменили мое решение пройти вместе с Лией через необычный опыт.

Лия не проявила никаких особенных эмоций, когда я сказал, что хочу вместе с ней пойти на семинар буто. Улыбнувшись, проговорила:

– Здорово… Не боишься?

– С чего бы… – усмехнулся я в ответ, стараясь в усмешке скрыть неуверенность в голосе.

– Смотрел в интернете?

– Ага.

– Ну классно, – Лия отвернулась обратно к экрану планшета.

Лия была татаркой. Очень красивой, с точеным лицом – словно с классических скульптур. Я всегда представлял ее потомком каких-нибудь татарских ханов, наследной восточной царевной. Когда сказал ей об этом однажды, она только рассмеялась. Но я заметил, что ей понравилось, и мои слова как-то отложились у нее внутри. Лия была слегка гламурна, но совсем немного, как раз в нужной пропорции. Возможно, благодаря небольшой порции гламура, но, возможно, и вопреки ей, у нее было отличное чувство вкуса. В меру и удачно экспериментирующая со своим гардеробом и макияжем, в любой обстановке и обстоятельствах – от торжественного приема в пятизвездочной гостинице до поездки в лес на шашлыки – она всегда выглядела превосходно. Мне это нравилось. Нравилось, когда мы шли рядом, и я ловил восхищенные и завистливые взгляды прохожих мужчин.

Я тоже любил модно и красиво одеваться. Не выспренно, на показ, как какой-нибудь хипстер, а с неброским элегантным мужским шиком. Восхищенные женские взгляды на себе я тоже ловил довольно часто. Думаю, внешне мы с Лией хорошо дополняли друг друга.

Характером Лия тоже напоминала восточную царевну. Чуть надменная, но при этом великодушная, эмоциональная, увлекающаяся и вспыльчивая. В некоторые моменты казалось – будь у нее сейчас в руках острая кривая сабля – не задумываясь взмахнула бы ей, чтобы срезать чью-то глупую башку. В то же время она легко отходила от приступов гнева и легко прощала. Еще она легко поддавалась влиянию мужчины и подчинялась ему. В этом было что-то исконно женское по своей природе – и тоже восточное и трогательное. Хотя эмансипационная болтовня и феминистская пропаганда, льющаяся сейчас со всех сторон, задели и ее очаровательную головку: «я не собираюсь сидеть в пещере и хранить очаг, пока ты бегаешь за мамонтом – сейчас не тот век! И вместо очага есть лампочки…» Но я знал, что это были только слова. Родится ребенок – и будет, как милая, сидеть с ним в пещере у очага…

Задумывался ли я уже о том, чтобы в какой-то момент мы начали жить вместе и даже создали семью? Да. И это часто казалось мне неплохим вариантом развития событий.

Вечером в нужный день мы приехали в танцевальную студию, где должен был проходить семинар. У закрытых дверей стояло несколько человек.

– Привет! – Лия пожала руку странноватого вида девушке с волосами неопределенного цвета (точнее, они были пестрыми, как выглядит иногда оперение у птиц – пепельный цвет перемежался с почти черным и с вкраплениями почти белого) – что, еще не начинается?

– Не знаю. Может быть, это такое начало, – усмехнулась та.

– Познакомься – это Аида. А это – Артур, – представила нас друг другу Лия. Аида протянула тонкую руку и посмотрела мне в глаза. В ее взгляде было что-то тревожное и как будто вибрирующее. Мне показалось, что она похожа на японскую куклу – неестественно белым цветом кожи, резко контрастировавшим с темными волосами, и идеальными чертами лица с неуловимо восточным разрезом больших глаз. Образ дополняли необычно яркая голубизна глаз и словно нарисованная розовость щек. Эта «кукольность» вызывала довольно странное ощущение – как будто пропадала уверенность, что говоришь с человеком.

– Здравствуй, Артур, – неуверенно произнесла она и быстро оглядела меня всего. Я подумал, что, возможно, такими взглядами мужчины «раздевают» женщин.

– Так вообще будет мастер-класс? – Лия нетерпеливо посмотрела на часы.

– Я же говорю – возможно, он уже начался, – Аида наконец перевела взгляд с меня на мою спутницу.

– Как у тебя дела? – Спросила у нее Лия.

– Наверное, хорошо. Тем более, что я здесь.

– Давай все-таки узнаем, когда начнется, – Лия отошла к основной группе ожидавших.

Аида снова посмотрела на меня изучающим взглядом, потом опустила голову, сгорбилась и как будто закрылась от окружающего мира. Если бы у нее был панцирь, как у черепахи, она в этот момент, наверное, полностью бы в нем скрылась. Но панциря у нее не было, и я спросил:

– Откуда вы с Лией знакомы?

Аида подняла голову и теперь посмотрела на меня совершенно другим взглядом – непонимающим и почти пустым. Эта разница поразила меня.

– Совместные танцы. Иногда даже удачные, – равнодушно проговорила она.

К нам вернулась Лия:

– Похоже, сегодня мастер-класса не будет. Самолет прибыл с задержкой. Они только выехали из аэропорта. Думаю, можно идти домой. Или давайте в кафе какое-нибудь сходим, раз уж собрались вместе.

– Если там будет фруктовый чай – я с удовольствием, – встрепенулась Аида.

Мы зашли в кофейню неподалеку. Заняли свободный столик. Я взял меню.

– Сходим в женскую комнату? – предложила Лия Аиде.

– Я не хочу.

Лия, грациозно лавируя между столиками, ушла вглубь зала. Аида осторожно положила свой рюкзачок на пол рядом со стулом. Посмотрела на меня, потом потупила взор. Как ни странно, возникшее молчание казалось мне совсем не тягостным, как обычно бывает с новыми знакомыми, а совершенно естественным, но я все равно решил его прервать:

– Чем вы занимаетесь в жизни?

Аида подняла на меня глаза и, неопределенно поведя плечами, ответила:

– Трудно так сразу сказать… И перечисление может занять много времени…

Она снова опустила голову, но тут же подняла ее и посмотрела на меня:

– Ты жил с птицами, – произнесла то ли вопросительно, то ли утвердительно.

– С птицами? – переспросил я. В детстве у меня действительно был желто-зеленый попугайчик.

Она медленно наклонилась ко мне.

– Тебя что-то связывает с ними… И вызывает чувство тревоги.

– В смысле? – Не понял я.

– Нет, ничего… Извини…

Лия вернулась из туалета:

– О чем воркуете?

Я очень хорошо запомнил тот момент и эту фразу. Точнее, как она была произнесена Лией. Это был последний раз, когда я слышал беззаботность в интонации ее голоса. Возможно, из-за того, что в моей памяти слишком хорошо отпечатались те секунды – словно их выжгли как микроскопическое тавро на какой-нибудь нейронной цепочке моего мозга – я не запомнил почти ничего из случившегося позже в тот вечер. Даже ответа на вопрос Лии, и кто из нас – Аида или я – ответил. Помню только, что Аида быстро ушла, и мы с Лией остались вдвоем за большим дубовым столом.

Я тогда работал журналистом и редактором в оппозиционном интернет-издании (говорю «тогда», хотя прошло всего восемь месяцев). Вдобавок к этому регулярно писал статьи для различных вебсайтов и порталов. Кроме того, я был автором четырех опубликованных книг. Одной фантастической и трех реалистичных и даже остро-социальных. Работал над пятой – романом о событиях в Кызыл-Таше. Она должна была стать самой острой и самой социальной.

Тиражи и продажи выпущенных книг были довольно скромными. Но я уже знал, что быстрый литературный успех – это редкое исключение, тем более, в наше время, и не строил иллюзий. Постепенно наращивал себе аудиторию журналистикой и блоггерством, пробовал себя в политической деятельности и искал бизнес-ангела, который мог бы профинансировать рекламу и пиар бренда «Артур Танеев» и его книг.

Примерно в то время я совершил две крупных и символичных для меня покупки. Самые дорогие туфли и самую дорогую машину в своей жизни. Черные, из матовой кожи, туфли стоили тысячу долларов. Бежевый пятилетний «Лексус» – в двадцать пять раз дороже. Три небольших гонорара и один большой кредит. Я почему-то был уверен, что для нахождения бизнес-ангела хорошие туфли и хорошая машина – самые необходимые предметы.

Как журналист и как оппозиционер, я участвовал во многих акциях протеста перед выборами мэра в 2013-м году. Был на Старой площади, Ботаническом бульваре, у памятника Пушкину. Меня раздражал действующий мэр и сложившаяся при нем система власти, повсеместное беззаконие и пришедший из зоны общественный порядок «по понятиям». «Кто угодно – лишь бы не Беркеев», – так рассуждали мы с друзьями-соратниками. Пусть либерал, пусть коммунист, пусть националист – лишь бы разрушить гнилую систему.

Поэтому, когда начались выборы мэра, и оппозиционным кандидатом на них стал неожиданно отпущенный после обвинительного приговора суда Марат Сапиев, в окружавшем меня пространстве – физическом и виртуальном – возникло небывалое воодушевление. Нам казалось, что это первый за последние десять-пятнадцать лет реальный шанс что-то изменить в нашем городе. Более того, первый реальный шанс за все время сознательной жизни нашего поколения – родившихся в восьмидесятых и позже.

– Подожди… Почему ты не говоришь о главном? – Она отошла от меня на пару шагов назад и уперлась спиной в облезлую стену трансформаторной будки.

– Осторожно, запачкаешься, – предупредил я, но она только равнодушно посмотрела на меня. Ссутулилась, словно хотела вжаться спиной в кирпичную кладку стены, вытащила из кармана правую руку, плавно отвела в сторону, медленно взмахнула вверх-вниз, вверх-вниз – как будто разминала крыло.

– О чем «о главном»? – Спросил я.

– О том, что ты избран.

– Кем и куда? – Насторожился я.

– Вселенной. Чтобы создавать новые миры и тем самым расширять ее. А куда это приведет тебя – я не знаю. Ты разве не чувствуешь желтое щупальце Вселенной, которое проникает через череп в твою душу, хозяйничает там, извивается как змея, и выплевывает образы, знаки, слова и маленькие, но очень важные, точки?

Двенадцать часов ночи. Около дома, в котором жила Аида. Я рассказываю ей о своей журналистской и писательской работе. Мы приехали сюда на моей новой машине, но теперь машину нужно было менять. Или хотя бы сиденья…

Два часа назад закончилось третье занятие семинара буто. На нем присутствовало восемь человек. Лия и еще шестнадцать записавшихся сегодня не пришли.

– Я никогда не представлял это в таких картинках, но слова об избранности очень приятны, – усмехнулся я.

Аида бросила на меня быстрый взгляд и опустила голову.

– Я очень устала, – проговорила она.

Я подошел к ней и взял за плечи.

– Все в порядке. Это приятная усталость. Еще я хочу когда-нибудь услышать о твоей избранности от тебя самого. Этот будущий рассказ уже волнует меня.

– Хорошо, я когда-нибудь расскажу. – Я улыбнулся и хотел ее обнять.

– Извини, мне нужно идти сейчас, – она нежно ткнулась носом мне в грудь, но тут же мягко высвободилась из моих рук и направилась к подъезду двенадцатиэтажки. Я понимал, что, как бы мне не хотелось, сейчас ее нельзя останавливать и нельзя больше ничего говорить.

Позже я думал, что если бы познакомился с Аидой не в обстановке легкого безумия на семинаре буто, а в любое другое время, то принял бы ее за сумасшедшую и исключил из круга своего общения. По натуре я человек рациональный и здравомыслящий. Люди с психическими отклонениями вызывают во мне смесь настороженности и брезгливости. Вдобавок, рядом с ними у меня возникает странное чувство вины – мол, у меня все хорошо, я нормальный, могу жить и радоваться жизни. А кому-то не повезло – сломалось что-то в мозгу, и, скорее всего, уже не исправить, всю жизнь будут и сами страдать, и родственников мучить. Поэтому общаться и находиться рядом с ними мне неприятно.