Читать книгу Слуги этого мира - Мира Троп - Страница 20

– Так значит, вы вступите в должность Посредника?

Помона отвела глаза.

Они сидели на каменном полу смотровой площадки и болтали ногами, которые просунули между прутьев перегородки. Наблюдали за тем, как старая звезда пудрит щеки темно-синими облаками – готовится ко сну.

Несколько Стражей стояли чуть поодаль, у медного колокола, и переговаривались друг с другом. Надвигалась ночь, но сегодня жизнь в Сером замке била ключом: те, кто возвращался с патруля, еще заходили в покои Помоны в порядке очереди. Ее поступок изгнал усталость из их тел, и их возбужденные голоса можно было услышать даже здесь, на самом верху.

– Пока не знаю, – ответила Помона. – Я не знаю, достойна ли этого. Не с ваших слов. Я не решила для себя, понимаешь?

Ти-Цэ кивнул. Он по-прежнему наблюдал за засыпающим Пэчром.

– Единственный шанс увидеть Новый мир таким, каким мне хочется его видеть – самой встать во главе перемен. Своими руками сделать Пэчр другим. – Помона вздохнула с такой натугой, словно на ее груди лежала десятифунтовая гиря. – Мне это понятно. Как и то, что, если передать все в чужие руки, то будет бесполезно умолять наладить мою жизнь кого-то другого так, как я хочу. Но я не могу взять ответственность на себя… сейчас.

– Мы окажем вам любую посильную помощь.

– На это я и рассчитываю, – сказала Помона.

Ти-Цэ скосился на нее.

– Что сейчас вам от нас требуется?

– Чтобы вы продолжили меня учить.

На сей раз Ти-Цэ открыто повернулся к ней.

– Чтобы вы продолжили преподавать мне школу жизни, – пояснила Помона, – но теперь иначе. На другом уровне.

– Что именно вы хотите изучать?

– Вас, – сказала она очевидное. – Я выходец из народа и хочу получить ответы на множество вопросов не меньше, чем любой поселенец. И как Посредник… То есть, если бы я согласилась стать Посредником, мне хотелось бы дать людям возможность понять вас, а вам – понять нас. Но прежде, нужно как следует разобраться во всем самой.

– Хорошо, – сказал он после небольшой паузы. – Этого мы от вас, в конце концов, и хотели. Я пообещал, что окажу вам помощь, и обещание выполню.

– Ты продолжишь быть моим сопровождающим?

– Таково распоряжение Старших. Да.

– Это чудесно!

– Но помните, – осадил он ее, – что то, как много вам удастся разузнать, будет целиком зависеть от вашего умения задавать правильные вопросы.

– Понимаю. Один как раз назрел прямо сейчас.

– Какой?

– Ты будешь персик или нет?

Ти-Цэ уставился на нее. Помона протянула ему один фрукт из тех, что остались в ее обеденной чаше. Он рассеянно взял его, повертел так и эдак и поморщился.

– В чем дело? Стражи их из рук не выпускают. Почему ты всегда отказываешься?

– Да разве это персик? – Ти-Цэ лениво перекатывал его из ладони в ладонь, словно только на то он и годился. – Собратья, и я иногда, едим здешние персики за неимением ничего получше. Не сказать, что от этого много удовольствия. Мелкие, почти безвкусные. Тут дело просто в привычке. Вот и едим.

– В привычке?

– О, да. – Ти-Цэ подбросил персик и с размаху поймал. – Дома, – с нажимом сказал он, – персики совсем другие. Большие, мясистые, да и пахнут по-другому.

Он с досадой подкинул персик над головой снова, будто фрукт причинил ему личную обиду.

– Кстати о доме, – осторожно сказала Помона, – на стенах вы рисуете что-то с ним связанное?

Ти-Цэ помялся, но, когда вновь повернулся к ней, его взгляд наткнулся на ее ногти, из-под которых еще не вымылся до конца мел. Он больше не видел перед собой Помону. Мысленно он вернулся в ее комнату.

Лицо Ти-Цэ под намордником разгладилось. Он вздохнул и наклонил голову, как будто прислушивался к собственному голосу.

– Именно дом мы и рисуем.

– То есть?

– Что вы видели на стенах в комнатах Стражей?

Помона чувствовала себя полной идиоткой, но все же промямлила:

– Узор… какой-то розовый.

Ти-Цэ снисходительно кивнул, будто засчитал попытку.

– Так-то оно так, но, чтобы понять задумку, вам нужно было посмотреть на картину в целом. Вы помните, что было в спальнях еще?

– Да ничего особо. – Помона хмурилась звездам. – Самодельная лежанка да ветвь, из коридора которая тянется.

– Это и есть необходимая деталь. Ветвь – это основа, к которой мы только дорисовываем фон. Мы рисуем пышную розовую крону из плодовых цветов.

– Вы живете в персиковом саду? – совсем не нашлась Помона.

– Прямо на деревьях.

Нижняя челюсть Помоны упала на грудь. Она сделала попытку прикрыть рот рукой, но только ударила себя по носу.

– Извини, я просто… немного…

– Понимаю.

– Хорошо. Вы живете на деревьях, – четко и ясно проговорила она, скорее для себя, нежели для Ти-Цэ. – Ладно. А… как?

– Все очень просто. – Он вновь перекинул персик из одной руки в другую. – У каждого поколения есть свой «ярус». Чем младше член семьи, тем ниже к земле строит гнездо. Когда Старшие из нас умирают и освобождают верхушку, все ныне живущие перебираются выше, и нижние ветки освобождаются для созревающих детей. А те полноценно обживаются на них с приходом, как у вас это называется, супруга.

Глядя только перед собой, Ти-Цэ потянул персик ко рту, но наткнулся фруктом на стенку намордника. Он рассеянно посмотрел на него. Покачал головой и опустил руку обратно на бедро.

– Слушай, почему бы тебе не снять это? Свою маску. – Помона указала на собственный затылок, туда, где у Стражей находились застежки. – Наверное, в ней не особо удобно? Зачем вы вообще их носите?

– Это часть служебной формы, – ответил Ти-Цэ и высоко поднял подбородок. – Без маски не положено.

– Но в ней ты не сможешь поесть, верно?

– Не больно-то и хотелось. Сказано же – дело привычки.

– А если я прикажу?

– Что?!

Помона усмехнулась.

– Не я дала себе власть. Как же мне воспринимать эту затею всерьез, если даже ты не воспринимаешь?

Из прорезей в районе рта намордника Ти-Цэ вырвался долгий, шипящий выдох. Он вытащил ноги из разъемов между прутьями, подобрал их под себя и развернулся к женщине всем корпусом. Страж долго вглядывался в ее взволнованное лицо. В какой-то момент он скосился на сослуживцев, которые до сих пор стояли на колокольне. Они ничего не сказали против. Как и Помона, Стражи молча ждали его решения.

– Как прикажете, Посредник, – прогудел Ти-Цэ и потянулся к затылку.

Он наклонился. Затаив дыхание, Помона наблюдала за тем, как Ти-Цэ разжимает тиски одну за другой. Мороз побежал у нее по коже: никто из ныне живущих не видел их лица. Много баек ходило о безобразиях, которые они прятали, и часть из них даже придумала сама Помона в детстве. Но никто не мог сказать наверняка, что скрывают под намордниками и без того внушающие ужас Стражи.

Ти-Цэ справился с ремешками и уже разворачивал крылья маски на затылке. Помона попыталась обострить все свои чувства, чтобы в мельчайших подробностях запомнить этот момент, но ее не покидало зудящее ощущение, будто она недостаточно внимательно смотрит и почти не ощущает реальность происходящего.

Но как бы там ни было, Ти-Цэ снимал намордник. Он потянул его вперед, высвободил бивни из прорезей и положил маску себе на колено.

Лицо Ти-Цэ, как и все тело в целом, было покрыто белой шерстью, но короткой и более нежной, в том числе приплюснутый, но очень ширококрылый нос. Губы были тонкими, ядовито-темными. А помимо двух бивней на его лице нашлось место еще двум клычкам – на подбородке, столь маленьким, что Помона и не заметила бы их, если бы не ветерок, который растрепал его шерсть. По конструкции черепа голова Ти-Цэ чем-то напоминала и львиную, и человеческую, и звезды знают чью еще. Много кто вспомнился Помоне, когда она увидела его лицо, но ни с кем и ни с чем у него не было сходства абсолютного. Казалось, будто его лик сочетал в себе черты всех живых существ. Он был центром, в котором переплеталась и сходилась Вселенная.

Едва отдавая себе отчет в том, что делает, Помона потянула к Ти-Цэ руку. Мужчина не сопротивлялся; он благосклонно подставил лоб под ее прикосновение. Помона осторожно приложила ладонь к его пряди по центру и с трудом поборола искушение отдернуть обратно. Порыв был секундным, но вряд ли она сумеет забыть, как однажды прикоснулась к чистой энергии. Как почувствовала кожей пульсацию. Как едва не обожглась об его гладкие жесткие волосы.

Это чувство пропало так же быстро, как пришло, но оно несомненно было. И Помону до сих пор не покидало ощущение, что она прикасается к чему-то глобальному, а одно неосторожное движение могло нарушить порядок целого мироздания.

Помона завороженно, точно так, как гладила некогда лысую голову новорожденной Иды, провела по его голове рукой. Ти-Цэ опустил веки, покрытые бесцветным пухом, и его глаза пропали с лица, оставив после себя только две тонкие косые черты, чем-то схожие с разрезом ее собственных глаз. Он почувствовал ее дрожь и подбадривающе опустил голову еще ниже. В ответ на ласку откуда-то из глубины его могучего горла донеслось утробное клокотание.

Помона убрала руку. Две слезы размером с горошины покатились по ее щекам и подбородку. Ти-Цэ открыл глаза, почти наверняка пульсирующие не от скрытого в них безумия, как виделось людям, а в ритме жизни окружающего мира. Это были глаза всех когда-либо живших мудрых старцев. Это были глаза всех когда-либо рожденных младенцев.

Его глаза – переживания и опыт всего живого существа.

– Что вы видите во мне? – едва слышно спросил Ти-Цэ. Без маски даже его голос зазвучал иначе. Никогда прежде Помона не слышала голосов, которые можно было почувствовать, как прикосновение руки.

– Весь мир, – сказала она.

Ти-Цэ приподнял уголки тонких кошачьих губ в невесомой улыбке. Сердце Помоны пропустило удар.

– Мы выбрали правильного человека. Я благодарен судьбе – верите вы в нее или нет, – за то, что вы здесь.

Он положил руки на колени скрещенных ног и низко ей поклонился.

Сухое рыдание вырвалось из груди Помоны. Ти-Цэ не выпрямлялся: он слушал ее с наслаждением родителя, который стремился запечатлеть в памяти первый крик новорожденного ребенка.