Читать книгу Нефертари. Царица-еретичка - Мишель Моран - Страница 5

Каждое утро на протяжении последних семи лет я выходила из своей комнаты в царском дворце и шла к маленькому Храму Амона неподалеку. Здесь, под выложенными из известняка сводами, я пересмеивалась вместе с остальными учениками школы писцов, пока учитель Оба, шаркая ногами, поднимался по тропинке, опираясь при ходьбе на палку, которой, словно мечом, разгонял всех, кто оказывался у него на пути. В самом же храме жрецы окуривали нас священным ароматом кифи, и мы уходили, обоняя ежедневное благословение Амона. Раньше мы с Рамзесом и Ашей всегда бегали наперегонки к выбеленному зданию школы рядом с храмом, но вчерашняя коронация изменила все. Рамзеса с нами больше нет, а Аша наверняка придет в чересчур сильное замешательство, чтобы бегать в одиночку. Он скажет мне, что уже слишком взрослый для подобных детских забав. И уже совсем скоро он тоже покинет меня.

На пороге моей комнаты появилась Мерит, и я уныло последовала за ней в помещение для облачения, где подняла руки, пока она застегивала льняной пояс поверх моей схенти.

– Что вы предпочтете сегодня, мирт или шамбалу, моя госпожа?

Я равнодушно передернула плечами:

– Мне все равно.

Окинув меня недовольным взглядом, она принесла миртовый крем. Ловко вскрыв алебастровый кувшинчик, она принялась толстым слоем наносить крем мне на щеки.

– Перестаньте гримасничать, – укорила она меня.

– Что?

– Когда вы так кривляетесь, то становитесь похожей на Беса.

Я спрятала улыбку. Бес был карликовым божеством деторождения, и жуткие рожи, которые он корчил, отпугивали Анубиса, так что тот не решался забирать новорожденных детей с собой в загробный мир.

– Не понимаю, чем вы недовольны, – сказала Мерит. – Вы ведь не остались одна. В эдуббе полно других учеников.

– Они делают вид, что дружат со мной, только из-за Рамзеса. Рамзес и Аша – мои единственные настоящие друзья. К тому же никто из девочек не пойдет со мной охотиться или купаться.

– В таком случае вам повезло, что Аша все еще остается в школе писцов.

– Это ненадолго. – Я нехотя подхватила школьную сумку, и Мерит, провожая меня к выходу из покоев, окликнула меня: – Если вы и дальше будете корчить рожи, подобно Бесу, то лишь скорее отпугнете его!

Но я была не в настроении выслушивать ее шуточки. В эдуббу я отправилась самой долгой дорогой, свернув в восточный проход, ведущий в тенистые дворики задней части дворца, за которыми полукругом выстроились храмы и казармы, отделяющие Малкату от окружающих город холмов. Мне частенько доводилось слышать, что дворец сравнивают с жемчужиной, надежно укрытой со всех сторон в раковине. С одной стороны его прикрывали утесы песчаника, а с другой – озеро, вырытое по приказу акху, моего предка, чтобы лодки, идущие по Нилу, могли подплывать к самым ступенькам Зала для приемов. Аменхотеп III выстроил его для своей жены, царицы Тии. Когда в ответ на его требование зодчие заявили, что это невозможно, он сам разработал его план. И вот сейчас передо мной раскинулось оставленное им наследие. Я медленно прошлась по арене, миновала казармы с их пыльной площадкой для парадов и углубилась в квартал, где жили слуги, приземистые дома которых приткнулись вдоль высохших русел ручьев, бегущих к западу. Выйдя на берег озера, я спустилась к самой воде, чтобы взглянуть на свое отражение.

«И совсем я не похожа на Беса, – подумала я. – Во-первых, нос у него намного крупнее моего». Я скорчила такую рожу, какую все скульпторы вырезают на статуях Беса, и кто-то за моей спиной рассмеялся.

– Ты что, любуешься своими зубами? – воскликнул Аша. – Что это была за гримаса?

Я ответила ему недовольным взглядом:

– Мерит говорит, что я похожа на Беса.

Аша подошел ко мне, пытливо вглядываясь в мое лицо.

– Да, я вижу определенное сходство. У вас обоих пухлые щеки, к тому же ты маленького роста.

– Прекрати!

– Это же не я корчил рожи! – Мы зашагали к храму, и он поинтересовался: – Мерит рассказала тебе вчерашние новости? Скорее всего, Рамзес женится на Исет.

Я отвернулась и ничего не ответила. Месяц тот выдался жарким, и солнечные лучи падали на гладь озера подобно золотистой рыбацкой сети.

– Если Рамзес собрался жениться, – проговорила я после долгого молчания, – то почему сам не сказал нам об этом?

– Быть может, он еще до конца не уверен в своих чувствах. К тому же последнее слово остается за фараоном Сети.

– Но ведь она решительно не годится в жены Рамзесу! Она не умеет ни охотиться, ни плавать, ни играть в сенет. Она даже не умеет читать по-хеттски!

Когда мы вошли во двор, наставник окинул нас свирепым взглядом и Аша едва слышно прошептал:

– Готовься!

– Как это мило с вашей стороны, что вы вдвоем решили присоединиться к нам! – воскликнул Оба. Две сотни лиц повернулись в нашу сторону, и наставник огрел Ашу своей палкой. – Встать в строй! – Он попал юноше по задней части лодыжки, и мы во всю прыть бросились к остальным ученикам. – Или, по-вашему, Ра появляется на своей солнечной барке, только когда ему в голову приходит такая блажь? Разумеется, нет! Он всегда приходит вовремя. Каждое утро он всегда приходит вовремя, на восходе солнца!

Аша оглянулся на меня, когда, выстроившись в шеренгу, мы побрели вслед за наставником в святилище. На полу для нас были расстелены тряпичные циновки, мы заняли свои места и стали ждать жрецов. Я прошептала, обращаясь к Аше:

– Могу поспорить, Рамзес сидит сейчас в Зале для приемов и жалеет о том, что не может присоединиться к нам.

– Не знаю. Зато наставнику Оба до него не добраться.

Я прыснула со смеху в ту самую минуту, когда в класс вошли семеро жрецов, размахивая бронзовыми кадилами с благовониями, и затянули утренний гимн Амону:

– Слава тебе, Амон-Ра, повелитель земных престолов, старейший владыка, светоч мудрости, хранитель всего сущего.

– Главный среди богов, владетель истины, создатель мира наверху и внизу. Слава тебе!

Запах благовоний заполонил комнату, и один из учеников закашлялся. Наставник Оба резко развернулся, чтобы наградить его свирепым взором, и я, воспользовавшись моментом, ткнула Ашу локтем в бок, поджала губы, так что они превратились в тонкую злую линию, и скорчила гримасу, передразнивая разгневанного Оба. Кто-то из учеников громко рассмеялся, и наставник моментально обернулся.

– Аша и принцесса Нефертари! – рявкнул он.

Аша метнул на меня раздраженный взгляд, а я захихикала. Но когда мы оказались снаружи, я не стала предлагать ему сбегать наперегонки к школе писцов.

– Не понимаю, почему жрецы до сих пор не вышвырнули нас вон, – сказал он.

Я ответила ему широкой улыбкой:

– Потому что мы – члены царской фамилии.

– Это ты принадлежишь к царской фамилии, – возразил Аша. – А я всего лишь сын солдата.

– Ты хотел сказать, сын военачальника.

– И все равно я тебе не ровня. У меня нет ни покоев во дворце, ни служанки. Я должен быть осторожен.

– Зато мы повеселились, – заявила я.

– Немного, – признал он, когда мы подошли к невысокой белой стене, которой была обнесена царская эдубба. Здание школы, подобно толстому гусю, водрузилось на склоне холма, и Аша замедлил шаг, когда мы оказались подле открытых дверей. – Как, по-твоему, что нас ждет сегодня? – спросил он.

– Скорее всего, ассирийское письмо.

Он тяжело вздохнул:

– Еще одна жалоба на меня, и отец меня убьет.

– Садись на тростниковую циновку рядом со мной, и я стану писать большими буквами, чтобы тебе было видно, – предложила я.

В классах эдуббы ученики окликали друг друга, смеялись и переговаривались, пока звук горна не возвестил начало занятий. Пазер встал перед нами, наблюдая за творящимся хаосом и не вмешиваясь, но когда через порог шагнула Исет, в комнате наступила тишина. Она шла сквозь толпу учеников, и те расступались перед ней, словно чья-то гигантская рука раздвигала их в стороны. Она опустилась напротив меня на тростниковую циновку, как обычно, поджав под себя длинные ноги, но на сей раз, когда она откинула на спину свои роскошные волосы, ее пальцы, казалось, очаровали меня. Они были длинными и сужались к кончикам. При дворе одна лишь Хенуттави превосходила Исет в искусстве игры на арфе. Быть может, именно поэтому фараон Сети счел, что из нее получится хорошая жена?

– Полюбовались и довольно, – провозгласил Пазер. – Пора приниматься за дело. Сегодня мы будем переводить два письма императора хеттов фараону Сети. Как вам всем известно, хетты пишут клинописью, то есть в ассирийской манере, а это значит, что вам предстоит перевести и переписать каждое слово из клинообразных значков в иероглифы.

Я достала из сумки чернила и перья из тростника. Когда мне передали корзинку со свитками чистого папируса, я выбрала оттуда самый гладкий. За стенами эдуббы вновь проревел горн, и шум, доносившийся из других классных комнат, стих. Пазер раздал нам копии первого письма императора Муваталлиса, и комнату, уже освещенную лучами восходящего солнца, заполнил скрип перьев по папирусу. Воздух был тяжелым и душным, и вскоре на коленях у меня выступили капельки пота. Как и все остальные ученики, я сидела, поджав под себя ноги. Двое дворцовых слуг с опахалами охлаждали комнату, размахивая длинными перьями, и поток воздуха донес до меня запах духов Исет, отчего у меня защекотало в носу. Ученикам она говорила, что пользуется ими, дабы заглушить невыносимый запах чернил, которые делались из золы с добавлением жира, вытопленного из ослиных шкур. Но я знала, что это неправда. Дворцовые писцы смешивали наши чернила с мускусным маслом, чтобы заглушить отвратительный запах. На самом же деле она лишь хотела привлечь к себе внимание. Я наморщила нос и сказала себе, что не стану отвлекаться. Сведения, представлявшие хотя бы малейшее значение, из письма были удалены, так что оставшееся перевести было нетрудно. Я написала на своем свитке папируса несколько строчек крупными иероглифами, а когда закончила, Пазер откашлялся.

– Писцы уже должны были завершить перевод второго письма императора Муваталлиса. Когда я вернусь, мы продолжим, – предупредил нас он.

Ученики выждали, пока шорох его сандалий не стихнет вдали, после чего дружно обернулись ко мне.

– Ты понимаешь, что здесь написано, Нефер? – Аша ткнул пальцем в шестую строчку.

– А вот здесь? – Баки, сын визиря Анемро, не мог разобраться, о чем шла речь в третьей. Он протянул мне свой свиток, и весь класс замер в ожидании.

– «…фараону Египта, богатому землями и великому в силе своей». Это обычное обращение во всех его письмах. – Я пожала плечами. – Они начинаются с лести и заканчиваются угрозами.

– А вот здесь? – спросил еще кто-то. Ученики сгрудились вокруг меня, и я стала быстро переводить для них слова. Покосившись на Исет, я заметила, что первая ее строчка так и осталась незаконченной. – Тебе нужна помощь?

– С чего бы это мне понадобилась помощь? – Она оттолкнула от себя свиток. – Ты разве не слышала?

– Ты должна стать женой фараона Рамзеса, – ровным голосом ответила я.

Исет встала.

– А ты думала, что если я не родилась принцессой, как ты, то всю жизнь буду ткать лен в гареме?

Она имела в виду не гарем Ми-Вер в Эль-Файюме, где содержались самые нелюбимые жены фараона. Она говорила о том гареме, который располагался позади школы писцов, куда Сети поместил женщин предыдущих царей и тех, кого выбрал сам. Бабка Исет была одной из жен фараона Хоремхеба. Я слышала, что однажды он увидел ее идущей по берегу реки, когда она собирала раковины для похорон собственного мужа. Тогда она уже была беременна своим единственным ребенком, но, как и в случае с моей матерью, это не помешало Хоремхебу жениться на ней. Так что в жилах Исет текла кровь отнюдь не фараонов, а долгой череды женщин, которые жили, ловили рыбу и занимались прочими делами на берегах Нила.

– Быть может, я и сирота из гарема, – продолжала она, – но, думаю, все здесь присутствующие согласятся со мной, что быть племянницей еретички – куда хуже, что бы ни воображала твоя толстая нянька. Кроме того, в этой эдуббе никто тебя не любит, – призналась она. – Тебе улыбаются в лицо исключительно из-за Рамзеса, но теперь, когда его нет с нами, то все будут и дальше улыбаться и смеяться только потому, что ты помогаешь им.

– Это ложь! – в гневе вскочил на ноги Аша. – Здесь никто так не думает.

Я огляделась по сторонам, но больше никто из учеников не спешил встать на мою защиту, и щеки мои залила краска стыда.

Исет злорадно усмехнулась.

– Можешь считать, будто вы с Рамзесом большие друзья, которые охотятся и купаются в озере вместе, но женится он на мне. И я уже посоветовалась со жрецами, – сообщила она. – Они дали мне талисманы и обереги на все случаи жизни.

Аша воскликнул:

– Ты что же, думаешь, будто Нефертари может сглазить тебя?

Остальные ученики эдуббы дружно рассмеялись, но Исет выпрямилась во весь свой немаленький рост.

– Она может попытаться! Как и любой из вас, – с нескрываемой злобой прошипела она. – Разницы-то никакой. Но сейчас я лишь зря теряю время в этой эдуббе.

– Совершенно верно. – Дверной проем заслонила чья-то тень, а потом перед нами предстала Хенуттави в красном облачении Исиды. Она окинула нас столь безразличным взором, что, пожалуй, и лев не смог бы взглянуть на мышь с меньшим интересом. – Где твой наставник? – пожелала узнать она.

Исет быстро подошла к верховной жрице, и я заметила, что она стала подкрашивать глаза так же, как это делала Хенуттави, темными длинными мазками сурьмы от внешних уголков к вискам.

– Ушел к писцам, – поспешно ответила она.

Хенуттави заколебалась. Подойдя к моей тростниковой циновке, она уставилась на меня сверху вниз.

– Принцесса Нефертари… по-прежнему изучает свои иероглифы?

– Нет. Я изучаю свое ассирийское письмо.

Аша расхохотался, и Хенуттави перевела взгляд на него. Но он был выше остальных мальчишек, и в глазах его светился ум, что нервировало ее и лишало присутствия духа. Она вновь повернулась ко мне:

– Не понимаю, для чего ты даром тратишь время, поскольку в самом лучшем случае ты станешь всего лишь жрицей в каком-нибудь заброшенном храме той же Хатхор.

– Как всегда, рад видеть вас, госпожа. – Наш наставник вернулся с охапкой свитков, которые выложил на низкий столик, когда Хенуттави обернулась к нему.

– А, Пазер. Я как раз советовала принцессе Нефертари быть усердной в учебе. К несчастью, у Исет больше нет для этого времени.

– Какой позор, – отозвался Пазер, глядя на отброшенный Исет папирус. – Почему-то я был уверен, что сегодня она продвинется до трех строчек клинописи.

По рядам учеников прокатился смешок, и Хенуттави поспешила убраться из эдуббы. Исет, как привязанная, последовала за ней.

– Здесь нет ничего смешного, – резко бросил Пазер, и в комнате мгновенно воцарилась тишина. – А теперь будет лучше, если мы все вернемся к переводу. Когда закончите, по очереди подходите ко мне со своим папирусом. После чего можете приступать к работе над вторым письмом императора Муваталлиса.

Я попыталась сосредоточиться, но слезы застилали мне глаза. Я не хотела, чтобы кто-нибудь увидел, как больно уязвили меня слова Исет, и потому не поднимала глаз, даже когда Баки шепотом обратился ко мне. «Ему нужна помощь, – подумала я. – Но разве он хотя бы взглянет на меня за стенами эдуббы?»

Закончив перевод, я подошла к Пазеру и протянула ему свой папирус.

Он одобрительно улыбнулся.

– Превосходно, как всегда. – Я оглянулась на остальных учеников и спросила себя, а не показалось ли мне, что я вижу неприязнь в их глазах. – Однако я должен предупредить вас насчет следующего письма. В нем содержится весьма нелестный отзыв о вашей тетке.

– Какое мне до этого дело? Я ничуть на нее не похожа, – с вызовом заявила я.

– Я хотел быть уверенным в том, что вы все поняли правильно. Очевидно, писцы забыли убрать эти слова.

– Она была еретичкой, – сказала я, – и какие бы слова ни употребил в ее отношении император, я уверена, что они оправданы.

Вернувшись на свою циновку, я пробежала письмо глазами, высматривая знакомые имена. Нефертити была упомянута в самом низу папируса, как и моя мать, кстати. Затаив дыхание, я принялась читать слова императора Муваталлиса.

«…вы угрожаете нам войной, но наш бог Тешуб оберегает хеттов на протяжении вот уже тысячи лет, в то время как ваши боги были низвергнуты фараоном Эхнатоном. Что заставляет вас думать, будто они простили его ересь? Вполне может статься, что Сехмет, ваша богиня войны, забыла вас и оставила своей милостью. А как насчет Мутноджмет, сестры Нефертити? Ваш народ позволил ей стать царицей, хотя всему Египту известно, что она прислуживала Царю-Еретику в его храме, равно как и в его личных покоях. Неужели вы полагаете, будто ваши боги простили это? Неужели вы отважитесь пойти на нас войной, когда своим богам мы выказывали одно лишь уважение?»

Я подняла глаза на Пазера, и в выражении его лица мне почудились проблески сожаления. Но я никому не позволю жалеть себя. Стиснув в руке тростниковое перо, я стала писать так быстро и твердо, как только могла, а когда слезинка заставила расплыться чернила на моем папирусе, я промокнула ее песком.

* * *

Пока в тот вечер Большой зал заполнялся придворными, мы с Ашей ждали в уголке балкона, шепотом обсуждая то, что произошло сегодня в эдуббе. Заходящее солнце нарисовало вокруг его головы мягкий нимб, а косичка, которую он носил переброшенной через плечо, длиной почти не уступала моей. Я уселась на балюстраду из песчаника и взглянула на него.

– Ты когда-нибудь видел Исет в таком гневе?

– Нет. А еще я никогда не слышал, чтобы она так много говорила, – признался он.

– А ведь она проучилась с нами почти семь лет!

– Она только тем и занимается, что хихикает с девчонками из гарема, которые ждут ее за стенами эдуббы на улице.

– Ей очень не понравилось бы то, что ты сейчас сказал, если бы она узнала об этом, – предостерегла я его.

Но Аша только пожал плечами в ответ:

– Очень похоже, что ей не нравится все на свете. Особенно ты…

– Да что такого я ей сделала? – воскликнула я.

От необходимости отвечать Ашу спасло появление Рамзеса, который ворвался на балкон через двойные двери.

– Вот вы где! – окликнул он нас, и Аша быстро сказал мне:

– Не говори ему ничего насчет Исет. Иначе он подумает, что мы ему завидуем.

Рамзес перевел взгляд с Аши на меня и обратно:

– Куда это вы запропастились?

– Это мы должны спросить у тебя – куда это ты запропастился? – парировал Аша. – После коронации мы вообще тебя не видели.

– И уже начали думать, что больше никогда и не увидим, – добавила я чуточку печальнее, чем намеревалась.

Рамзес обнял меня:

– Я никогда не брошу свою маленькую сестренку одну.

– А как насчет твоего колесничего?

Рамзес тут же разжал объятия и отпустил меня.

– Значит, все уладилось? – воскликнул он, на что Аша самодовольно заявил:

– Всего несколько часов назад. Завтра я начинаю учиться на командира колесничих фараона.

Я возмущенно фыркнула:

– И ты ничего не сказал мне об этом?

– Я ждал случая, чтобы сообщить вам обоим сразу!

Рамзес одобрительно хлопнул Ашу по спине, но я вскричала:

– Значит, теперь в эдуббе с Пазером я останусь совсем одна!

– Перестань, – попытался успокоить меня Рамзес. – Не расстраивайся.

– Почему это? – пожелала узнать я. – Аша идет в армию, а ты женишься на Исет!

Мы с Ашей в упор уставились на Рамзеса, чтобы понять, правда ли это.

– Мой отец собирается объявить об этом нынче вечером. Он полагает, что она станет для меня хорошей женой.

– А что думаешь ты? – спросила я.

– Меня беспокоят ее знания, – признался он. – Вы же сами видели ее в классе Пазера. Но Хенуттави уверена, что я должен назначить ее старшей женой.

– Фараон выбирает старшую жену, только когда ему исполняется восемнадцать лет! – выпалила я.

Рамзес пристально уставился на меня, а я покраснела до корней волос, сожалея о своей несдержанности.

– А это что такое? – пытаясь сменить тему, осведомилась я и показала на украшенные драгоценными каменьями ножны, которые он держал в руках.

– Меч. – Он вынул из ножен клинок длиной в локоть.

На Ашу меч произвел сильное впечатление.

– Никогда не видел ничего подобного, – признался он.

– Он – хеттский, сделан из материала, который они называют железом. Говорят, что он крепче бронзы. – Меч был изогнут очень непривычно, а по рисунку на гарде я догадалась, что и стоить он должен весьма недешево.

Рамзес протянул оружие Аше, который поднес его к свету.

– И кто тебе его подарил?

– Мой отец, в честь коронации.

Аша передал клинок мне, и я обхватила рукоять ладонью.

– Им ты сможешь обезглавить Муваталлиса!

Рамзес рассмеялся:

– Или хотя бы его сына Урхи.

Аша перевел взгляд с меня на Рамзеса.

– Император хеттов, – пояснила я. – Когда он умрет, ему наследует его сын Урхи.

– Ашу не интересует политика, – заметил Рамзес. – Но вот спроси его что-нибудь о лошадях и колесницах…

Двойные двери на балкон распахнулись, и в нас вперила свой взгляд Исет. Ее расшитый бисером парик украшали обереги, а умелая служанка сбрызнула круги сурьмы у нее под глазами золотой пылью.

– Трое неразлучных, – с улыбкой сказала она.

Я вдруг поняла, что и манерой речи она подражает Хенуттави. Она подошла к нам, и я спросила себя, где она взяла деньги, чтобы украсить свои сандалии ляпис-лазурью. То золото, которое осталось после смерти матери Исет, целиком и полностью, причем давно, было потрачено на ее образование.

– Что это такое? – Она посмотрела на меч, который я вернула Рамзесу.

– Для войны, – пояснил юный фараон. – Хочешь взглянуть? Я как раз собирался показать Аше и Нефер, какой он острый.

Исет изящно нахмурилась:

– Но виночерпий уже наполнил кубок твоего отца.

Рамзес заколебался. Он вдохнул аромат ее духов, и я поняла, что ее близость подействовала на него. Платье тесно облегало ее фигуру со всеми ее выпуклостями и впадинами, выставляя напоказ ее накрашенные хной груди. А потом я заметила у нее на шее золотое ожерелье с сердоликами. Она надела украшения царицы Туи. Та самая царица, которая своими глазами видела, как мы играли с Рамзесом с самого детства, отдала свое любимое ожерелье Исет.

Рамзес покосился на Ашу, а потом перевел взгляд на меня.

– Как-нибудь в другой раз, – пришел ему на помощь Аша, а Исет взяла Рамзеса за руку. Мы смотрели, как они вместе уходят с балкона, а потом я обернулась к Аше:

– Ты видел, что она носит?

– Личные украшения царицы Туи, – неохотно ответил он.

– Но почему Рамзес выбрал себе такую жену, как Исет? Потому что она красива. И какое имеет значение, что она не говорит по-хеттски и даже не умеет писать клинописью?

– Это имеет значение, потому что фараону нужна жена, – угрюмо отозвался Аша. – Знаешь, он бы выбрал тебя, если бы не твоя семья.

Мне показалось, будто кто-то выдавил весь воздух у меня из груди. Я вошла вслед за ним в Большой зал, и тем же вечером, когда официально было объявлено о женитьбе, я поняла, что теряю нечто такое, чего уже не вернуть. Но рядом с Исет не оказалось никого из ее родителей, чтобы стать свидетелями ее торжества. Никто не знал, кем был ее отец, что породило бы нешуточный скандал, останься ее мать жива после родов. Поэтому глашатай объявил лишь имя ее бабки, поскольку она воспитала Исет и когда-то была частью гарема фараона Хоремхеба. Она умерла уже год назад, но это было правильно.

Когда празднество закончилось, я вернулась в свои покои, расположенные неподалеку от царского дворика, и тихонько уселась за стол своей матери из черного дерева. Мерит стерла сурьму с моих глаз и красную охру с губ, а потом протянула мне ароматический конус с благовониями и стала смотреть, как я преклоняю колени перед наосом, алтарем моей матери. Некоторые алтари бывают большими, их делают из гранита, с выемкой посередине, в которую можно поставить статуэтку бога и полочку для сжигания благовоний. Но мой наос был маленьким и деревянным. Этот алтарь принадлежал моей матери, еще когда она была маленькой, и не исключено, что до этого им владела еще и моя бабушка. Когда я вставала на колени, он доходил мне лишь до груди, а за деревянными дверьми притаилась статуэтка Мут, в честь которой и назвали мою мать. Богиня-кошка взглянула на меня своими раскосыми глазами, и я поспешно сморгнула слезы.

– А что было бы, если бы моя мать осталась жива? – спросила я у Мерит.

Нянька присела на край моей кровати.

– Не знаю, моя госпожа. Но вспомните о том, какие тяготы ей довелось перенести. Ваша мать потеряла в огне всех, кого любила.

Те покои Малкаты, до которых добрался огонь пожара, так и не были восстановлены. Почерневшие камни и обугленные останки деревянных столов по-прежнему виднелись чуть поодаль от царского двора, правда, теперь их буйно оплели виноградные лозы да вьющиеся сорняки, бороться с которыми было некому. Когда мне исполнилось семь лет, я настояла, чтобы Мерит отвела меня туда, а когда мы пришли на место, я замерла как вкопанная, не в силах пошевелиться, пытаясь представить себе, где находился мой отец, когда вспыхнул пожар. Мерит говорила, что причиной бедствия стала упавшая масляная лампа, но я краем уха слышала, как визири перешептывались о чем-то куда более мрачном – о заговоре с целью убить моего деда, фараона Эйе. За этими стенами в языках пламени погибла вся моя семья: брат, отец, дед и его царица. Выжила только мать, да и то потому, что находилась в саду. А когда Хоремхеб узнал, что Эйе погиб, то явился во дворец с армией за спиной и силой вынудил мою мать выйти за него замуж, поскольку она оставалась единственной законной претенденткой на трон. Я спросила себя, а испытал ли Хоремхеб угрызения совести, когда и она ушла в объятия Озириса, по-прежнему шепча в слезах имя моего отца. Иногда я думала о том, как она провела свои последние недели на земле. В то самое время, как Хнум лепил из глины мою сущность на гончарном диске, ее душа уже отлетала прочь.

Я оглянулась на Мерит, которая смотрела на меня полными скорби глазами. Ей не нравилось, когда я начинала задавать вопросы о своей матери, но она никогда не отказывалась отвечать на них.

– А когда она умирала, о ком она горевала сильнее всего? – спросила я, хотя уже знала ответ.

Лицо Мерит обрело торжественно-серьезное выражение.

– О вашем отце. И…

Я обернулась, забыв об ароматических палочках.

– И?

– И о своей сестре, – призналась она.

От удивления глаза у меня полезли на лоб.

– Ты никогда мне раньше этого не говорила!

– Потому что вам совсем не обязательно знать об этом, – быстро ответила Мерит.

– Но действительно ли она была взаправдашней еретичкой, как о том говорят?

– Моя госпожа…

Я уже поняла, что Мерит не собирается отвечать на этот вопрос, и решительно тряхнула головой:

– Меня назвали в честь Нефертити. Значит, моя мать не считала свою сестру еретичкой.

Во дворце имя Нефертити находилось под строжайшим запретом, и Мерит лишь сухо поджала губы, едва сдерживаясь, чтобы не отругать меня за это. Она уронила руки вдоль тела и уставилась невидящим взором куда-то вдаль.

– Дело было не столько в самой царице, сколько в ее муже.

– Эхнатоне?

Мерит неловко заерзала:

– Да. Это он изгнал прежних богов. Это он разрушил храмы Амона и заменил статуи Ра собственными изображениями.

– А моя тетка?

– Она приказала выставить повсюду свой лик.

– На месте богов?

– Да.

– Но куда же они подевались? Я никогда не видела ничего похожего на них.

– Ну, еще бы! – Мерит встала. – Все, что принадлежало вашей тетке, было уничтожено.

– Даже имя моей матери, – сказала я и вновь устремила взгляд на алтарь. Дым благовоний скрыл лицо богини-кошки. После ее смерти Хоремхеб забрал все себе. – У меня такое чувство, будто я родилась вообще без акху, – сказала я. – Вообще без всяких предков. Ты знаешь, – доверительно сообщила я Мерит, – что в эдуббе мы не изучаем эпоху правления Нефертити, фараона Эйе или Тутанхамона?

Мерит кивнула:

– Да. Хоремхеб стер их имена со скрижалей.

– Он отнял у них жизнь. Он правил всего четыре года, но нас учат, будто его правление длилось долгие десятилетия. Но я-то знаю, что это не так. И Рамзес тоже знает. Но кто научит этому моих детей? Для них моей семьи просто не будет существовать.

Каждый год на праздник Уаг египтяне навещают посмертные храмы своих предков. А вот мне пойти было некуда. Я не могла почтить ка моей матери или отца благовониями или кувшинчиком масла. Даже их могилы были спрятаны в холмах Фив, дабы уберечь их от жрецов Атона или мести Хоремхеба.

– Кто будет помнить о них, Мерит? Кто?

Мерит положила руку мне на плечо:

– Вы.

– А когда меня не станет?

– Сделайте так, чтобы ваше имя не стерлось из памяти людской. И тогда те, кому оно будет знакомо, начнут изучать ваше прошлое и узнают о существовании фараона Эйе и царицы Мутноджмет.

– В противном случае память о них будет уничтожена.

– И это будет означать, что Хоремхеб добился своего.