Читать книгу Нефертари. Царица-еретичка - Мишель Моран - Страница 7

В день моих четырнадцатых именин я, как обычно, отправилась в эдуббу. Перед дверью я сбросила с ног сандалии, но внутри за столом не сидел Пазер. Впервые с той поры, как он стал моим наставником, его не оказалось в комнате. Ученики, рассевшиеся на тростниковых циновках, сполна воспользовались его отсутствием и болтали о своих делах.

– Нефертари! – воскликнул Баки. – Ты уже слышала?

Я с демонстративной неспешностью разложила перед собой перо и бутылочку с чернилами.

– О чем?

– Пазер больше не будет нашим наставником. Он стал визирем фараона Рамзеса.

Я вскочила со своей тростниковой циновки:

– Когда это случилось?

– Вчера. Отец рассказал мне об этом сегодня утром. – А потом Баки улыбнулся во весь рот, демонстрируя свои кривые зубы. – А мы получим нового наставника!

В дверях появилась женская фигура. Ученики вскочили на ноги и, в отличие от Хенуттави, глубокими поклонами приветствовали Усрет, вошедшую к нам в длинном голубом облачении Хатхор. Ее серьги, браслеты и пояс были сделаны из лазурита, а корону у нее на голове венчали небольшие рога.

– Нефертари, – сказала она. – Время пришло.

Ученики устремили на меня любопытные взоры, ожидая объяснений, но слова застряли у меня на губах, и тогда Усрет пришла ко мне на выручку:

– Ваш новый наставник сейчас появится здесь. Но принцесса Нефертари больше с вами учиться не будет. Она присоединится ко мне для изучения ритуалов нашего храма. Она станет жрицей Хатхор.

Присутствующие дружно ахнули, но Усрет коротко кивнула мне, давая понять, что я должна улыбнуться на прощание и уйти; оставляя за спиной любопытные лица, я вдруг поняла, что некая важная часть моей жизни только что закончилась. Меня больше никогда не будет поджидать очередной наставник. И хотя я была уверена, что по окончании учебы буду чувствовать себя как дикий зверь, вырвавшийся из клетки, сейчас мне казалось, что я больше похожа на птенца, которого вытолкнули из гнезда и приказали лететь самостоятельно.

Вслед за Усрет я двинулась по тропинке, идущей вдоль берега озера. Сердце мое готово было выскочить из груди, но она сохраняла обычную невозмутимость, что, казалось, намекало на какую-то неведомую, но великую цель.

– Сегодня утром я разговаривала с Мерит, – спустя некоторое время проронила жрица. – Вещи, которые понадобятся тебе в первую очередь, уже уложены, и, как только их погрузят на корабль Хатхор, мы отплывем.

Река разделяла Фивы на две половины. На западном берегу Нила расположился дворцовый комплекс Малката, а на восточном находились все четыре наших самых почитаемых храма. У каждого храма имелся собственный корабль, и как раз на нем Усрет каждый день прибывала в Зал для приемов или по вечерам – в Большой зал, когда хотела повидать брата. Похоже, взрослая жизнь подразумевала пребывание в постоянном движении. Целых четырнадцать лет я прожила в одной и той же комнате во дворце, а теперь, на протяжении каких-то двух недель, сменю место жительства уже дважды. Пожалуй, Усрет понимала меня куда лучше, чем хотела показать, потому что голос ее смягчился.

– Очередной переезд и прощание окажутся совсем не такими ужасными, как ты себе представляешь, – пообещала она.

Во дворе, где находились мои покои, уже собрались несколько человек, наблюдая за тем, как слуги укладывают мои вещи. Я заметила среди них Рамзеса и Ашу, и сердце замерло у меня в груди.

– Нефер! – воскликнул Аша, и Усрет выразительно приподняла брови.

– Нефертари, – поправила она его, подойдя к нему вплотную. – В Храме Хатхор к ней станут обращаться именно так, – пояснила Усрет. – Рамзес. – Жрица склонилась в вежливом поклоне перед племянником. – Я оставлю тебя, чтобы вы попрощались.

Усрет скрылась в моих покоях, и Рамзес с Ашей заговорили одновременно:

– Что она имеет в виду?

Я пожала плечами:

– То, что я уезжаю.

– Уезжаешь куда? – выпалил Рамзес.

– В Храм Хатхор, – сказала я.

– Что? Ты хочешь стать жрицей? Мыть плитку и воскурять благовония? – спросил Аша.

Я была уверена, что испытанный им шок отчасти объяснялся тем, что обучение жрицы занимало целых двенадцать месяцев. И хотя выходить замуж им не возбранялось, многие жрицы не спешили связывать себя узами брака.

Я постаралась отогнать от себя мысль о том, что поступаю неправильно.

– Да. Или, например, стать храмовым писцом.

Рамзес взглянул на Ашу, чтобы понять, верит ли тот во все это.

– Но почему?

– А что еще мне остается? – печально и торжественно вопросила я. – Мне нет места в этом дворце, Рамзес. Теперь ты женат и принадлежишь Залу для приемов. А скоро вообще отправишься с Ашей на войну.

– Но она же не будет длиться целый год! – заявил Рамзес. Во двор вошла Исет и, увидев Рамзеса со мной, замерла на месте. – Исет, – окликнул он ее, – подойди и попрощайся.

– Как? Разве принцесса покидает нас? – осведомилась она.

– Она отбывает в Храм Хатхор, – ответил Рамзес с таким видом, словно до сих пор не мог поверить в происходящее. – Чтобы стать жрицей.

Подойдя ко мне, Исет постаралась изобразить сочувствие.

– Рамзес очень расстроится, когда ты уедешь. Он все время рассказывает мне о том, что ты для него – как младшая сестра. – При слове «младшая» она улыбнулась, и я поспешно прикусила язык, чтобы не сказать какую-нибудь гадость. – Какое несчастье, что мы не узнали об этом заранее. Можно было бы устроить прощальный пир. – Она взглянула на Рамзеса из-под длинных ресниц. – В конце концов, она ведь не вернется к нам.

– Разумеется, вернется, – огрызнулся Рамзес. – Обучение жрицы длится всего лишь год.

– Но ведь затем она уже будет служить Хатхор. На другом берегу реки.

Он быстро заморгал, и на миг мне показалось, что он готов обнять меня, пусть даже на глазах у Исет. Видела я и то, что и Аша хочет сказать мне кое-что. Но тут появилась Усрет, за которой шла Мерит во главе целого каравана слуг, нагруженных корзинами.

– Вы сможете навещать ее в любое время, – пообещала Усрет. – Идем, Нефертари. Лодка ждет.

Я завела руки за шею и сняла простенькое ожерелье из конского волоса, которое Мерит ненавидела всей душой.

– А это что такое? – презрительно ухмыльнулась Исет.

– Это я сделал для нее, – с вызовом заявил Рамзес, после чего встретил мой взгляд.

– Да. Когда мне было семь. – Я улыбнулась. – И теперь я хочу, чтобы ты оставил его себе. На память обо мне.

Я вложила ожерелье ему в ладонь, и мне понадобилось все мужество, чтобы не взглянуть в его опечаленное лицо, когда я направилась к пристани. С палубы корабля Усрет я оглянулась на жизнь, которую знала до мелочей. С берега мне махали Рамзес и Аша, и к ним присоединилась небольшая группа учеников из эдуббы.

– Ты поступила очень умно, когда отдала ему ожерелье.

Я молча кивнула, думая, что поступила так не от большого ума, а от большой любви, и Мерит положила руку мне на плечо.

– Это не навсегда, моя госпожа.

В ответ я лишь крепче сжала губы. Глядя на удаляющийся берег, я заметила, что там осталась лишь одна фигурка. Она была одета в красное.

– Хенуттави. – Усрет проследила за моим взглядом и кивнула. – Она думает, что ты признала поражение и отступила, что теперь лишь вопрос времени, когда Рамзес забудет тебя окончательно и обратится к Исет за дружеским общением.

Я стала молиться про себя, чтобы она ошиблась, но прикусила язык, поскольку теперь мне оставалось надеяться только на Усрет.

* * *

Путешествие до Храма Хатхор было недолгим, а когда корабль приблизился к пристани, Мерит поднялась со своего места, чтобы полюбоваться на лес гранитных колонн, вздымающихся над выложенным полированной плиткой двором.

– Неудивительно, что сестра завидует ей, – прошептала она так, чтобы Усрет не услышала.

Башни храма пронзали небо, а внизу, у их подножия, рабочие в голубых юбках ухаживали за платановыми рощами Хатхор. Свежие побеги священных деревьев богини сверкали изумрудной зеленью, как драгоценные камни.

– Удивлены? – спросила у нас Усрет.

Мерит сказала:

– Я знала, что это самый большой храм в Фивах, но и представить себе не могла…

Усрет улыбнулась:

– К Хатхор за месяц приходят больше паломников, чем в Храм Исиды за полгода.

– Потому что Храм Хатхор больше? – полюбопытствовала я.

– Потому что паломники знают: когда они приносят в дар дебены или ляпис-лазурь, – ответила Усрет, – их подношения будут использованы на то, чтобы сохранить красоту богини, ее рощ и храма. А вот когда паломники приходят в Храм Исиды, их подношения переплавляются в драгоценности, которые Хенуттави надевает на празднества, устраиваемые моим братом. Самая красивая комната в храме моей сестры – вовсе не внутреннее святилище Исиды. Это ее собственные покои.

Только теперь, когда мы подошли к пристани, стало возможно по-настоящему оценить, насколько велик Храм Хатхор. Солнечные лучи позолотили раскрашенные колонны, и каждую из них, выложенную из песчаника, венчало позолоченное изображение богини-коровы. Наш корабль встречала дюжина жриц Хатхор, а на берегу застыли слуги, ожидая, когда можно будет разгрузить наш багаж.

Одна из молодых женщин, облаченная в голубые одежды Хатхор, подошла к нам с парой сандалий в руках и протянула их Мерит со словами:

– В Храме Хатхор кожа запрещена. Сандалии должны быть сделаны из папируса.

– Благодарю тебя, Алоли, – сказала Усрет. Молодая жрица поклонилась, и ее рыжие кудряшки затанцевали при этом движении. – Ты не могла бы отвести госпожу Мерит и принцессу Нефертари в отведенные для них покои?

– Разумеется, ваше святейшество.

Она подождала, пока мы с Мерит не переобуемся в новые сандалии, а когда мою старую обувь унесли, я спросила себя, с какими еще частичками прежней жизни мне предстоит расстаться.

– Могу я проводить вас в ваши комнаты? – спросила Алоли.

Вслед за жрицей мы вошли в тяжелые бронзовые ворота храма и направились к комнатам, выделяемым для тех паломников, которые приходили сюда поклониться Хатхор. Пока мы шли по коридорам, я старалась не наступить на шлейф ее платья. Бедра ее покачивались самым завораживающим образом, и мне стало интересно, где она научилась так ходить.

– Сюда, – сказала она и провела нас в прохладные уединенные альковы храма, меж которых бесшумно сновали жрицы, раздавая паломникам благовония из золотых шаров.

– Верховная жрица распорядилась предоставить вам комнаты рядом с ее собственными покоями, – сообщила нам Алоли. – Но не рассчитывайте часто видеться с ней. Храм требует неусыпного внимания и заботы, и если она не гостит во дворце, то работает в рощах или встречается с паломниками.

Она жестом пригласила нас в большую комнату, которая на первый взгляд не слишком уступала размерами и убранством Большому залу Малкаты.

– Горны призывают жриц к совершению ритуала на рассвете и на закате. После завершения обряда прославления Хатхор они встречаются в этом зале. Полагаю, вы сами убедитесь в том, что еда здесь не слишком отличается от той, к которой вы привыкли во дворце. – Она взглянула на меня. – Хотя на вашем месте я бы не притрагивалась к вину, – прошептала она. – Жрицам оно нравится крепким, и девушка ваших пропорций может просто не проснуться!

Она рассмеялась собственной шутке, а Мерит с оскорбленным видом поджала губы.

– Сюда приходят молиться покровительницы храма, – продолжала Алоли. Перед нами простерся огромный зал, на одной из стен которого красовалось огромное мозаичное изображение богини, а у подножия ее отполированной статуи паломники оставляли миски с мясом и хлебом. – Во время шему сюда пришла женщина, все пять беременностей которой закончились выкидышем. Мы нашли ее в самом дальнем углу. – Алоли показала на погруженную в тень нишу неподалеку от статуи Хатхор. – Она пряталась там вместе со своим мужем! – Жрица захихикала, и Мерит громко откашлялась.

– Но разве они не были несчастны? – ахнула я.

– Конечно были. Но девять месяцев спустя она родила двух здоровых сыновей!

Мерит окинула меня недовольным взглядом, словно давая понять, чтобы я сразу же выкинула подобные мысли из головы. Мы свернули в прелестный дворик, огражденный шеренгой смоковниц. Алоли с важным видом провозгласила:

– Здесь останавливаются наши самые почетные гости. – Она жестом обвела окна, выходящие на площадь. – А вот здесь будете жить вы.

Мы вошли в покои, выложенные голубой глазурованной плиткой, на которой резвились разноцветные рыбешки. Западная стена была украшена инкрустированными изображениями коров, а напротив, на возвышении, стояла кровать черного дерева на ножках в форме львиных лап. Алоли пересекла комнату и распахнула тяжелые деревянные двери.

– А тут – покои госпожи Мерит, – сообщила она.

Стены соседней комнаты были выкрашены в яркие цвета, а на низеньком кедровом столике было сложено постельное белье. Мерит одобрительно проворчала:

– Очень хорошо. А теперь мне надо идти, чтобы отдать распоряжения слугам относительно наших вещей.

Когда она ушла, я повернулась к Алоли:

– А что буду делать я?

На лице рыжеволосой жрицы отразилось удивление.

– Разве верховная жрица ничего вам не говорила? Она сказала, что привезла вас сюда на учебу.

– И что я буду изучать?

– Храмовые ритуалы, игру на арфе… – Алоли пожала плечами. – Быть может, она надеется, что вы станете следующей верховной жрицей Хатхор. – На другом конце храма затрубил горн, и Алоли быстро завязала свои кудри в узел. – Увидимся сегодня вечером в Большом зале. – У двери жрица приостановилась. – Я счастлива видеть вас здесь, принцесса. Я много слышала о вас.

Но прежде чем я успела поинтересоваться, что же именно она слышала, Алоли скрылась в коридоре. Я пересекла комнату и остановилась у окна Мерит, глядя на рощи. Сейчас на западном берегу Нила Рамзес наверняка сидит за обеденной трапезой вместе с Исет и Ашей. С наступлением вечера в Большом зале начнутся танцы, и среди присутствующих пойдут гулять сплетни о том, что я предпочла стать жрицей Хатхор. Я мельком подумала, а примет ли Хенуттави ложь сестры за чистую монету.

– Красиво, не правда ли?

Усрет подошла неслышно, и я едва не подпрыгнула от неожиданности.

– Да, очень, – согласилась я.

– Скажи мне вот что, Нефертари: когда ты смотришь на эти рощицы, что ты видишь?

Я заколебалась. Солнце стояло прямо над рекой, и птицы порхали меж высоких стеблей папируса, весело перекликаясь друг с другом, пока мужчины в схенти трудились на полях.

– Я вижу маленький глиняный макет, – сказала я. – Как те, что стоят в усыпальницах, вот только здесь люди движутся.

Усрет выразительно приподняла брови:

– Оказывается, у тебя богатое воображение.

Я покраснела и вновь устремила взгляд наружу, чтобы понять, не упустила ли я что-нибудь.

– А как насчет вон тех платановых рощиц? – спросила жрица. – На что похожи они, по-твоему?

– Они тоже очень красивы, – осторожно ответила я.

– По-твоему, они всегда были такими красивыми?

– Нет, саженцами они выглядели совсем по-другому, – догадалась я. – Тогда их ветви еще не соприкасались, образуя туннель, который виден сейчас.

Очевидно, мой ответ удовлетворил Усрет.

– Ты права. Понадобилось много лет, чтобы они выросли и переплелись таким образом. Когда их только высадили здесь, мне было столько же лет, сколько тебе сейчас. Помню, как я навещала верховную жрицу Хатхор и как ее сад показался мне просто ужасным по сравнению с теми, которые росли у нас в Малкате. Тогда я еще не понимала, что она уже предвидела будущее. А ты понимаешь, о чем я говорю, Нефертари?

Я согласно кивнула, поскольку мне показалось, что я и вправду понимаю ее.

– Сейчас ты похожа на молодую чинару. Визири смотрят на тебя и видят молодой и неухоженный сад. Но вместе мы придадим тебе нужную форму, так что потом, когда Рамзес взглянет на тебя, он увидит не младшую сестренку, а женщину и царицу. – Голос Усрет окреп и зазвучал твердо и решительно. – Однако, если тебе нужна помощь, ты будешь неукоснительно следовать моим советам, даже если они покажутся тебе непонятными. В прошлом я не раз слышала, как ты отказывалась повиноваться своей няньке. Но, наставляя тебя, я не потерплю неповиновения.

– Да, конечно, – быстро сказала я.

– Может случиться и так, что мои распоряжения будут противоречить тем советам, которые станет давать тебе нянька, но тебе просто придется довериться мне.

Я подняла глаза на Усрет, пытаясь понять, что она имеет в виду, и жрица пустилась в объяснения:

– Я уверена, что твоя нянька неоднократно внушала тебе, что лгать нехорошо. Но царица должна научиться быть искусной лгуньей, причем в том, что касается самых разных вещей. Ты согласна с этим? – поинтересовалась она. – Лгать в случае необходимости? Улыбаться, когда ты глубоко несчастна? Молиться, когда кажется, что боги не слышат тебя? Чем ты готова пожертвовать за место при дворе и любовь Рамзеса?

Я перевела взгляд на рощи смоковниц, за которыми до горизонта вздымались песчаные дюны. Если слабый ветер способен породить бурю, то уж Усрет наверняка может превратить принцессу в царицу.

– Всем на свете.

Усрет улыбнулась:

– Тогда идем.

Я последовала за ней в комнату для переодевания в покоях Мерит, и она указала мне на кожаное кресло, стоящее перед зеркалом. Когда я опустилась в него, она взглянула на меня из-за обратной стороны полированной бронзы.

– Ты знаешь, что говорят о тебе при дворе?

Я встретила ее взгляд и покачала головой.

– Что твоя самая привлекательная черта – улыбка. И сейчас настало время научиться пользоваться ею. Представь, что я – твоя старая подруга, – предложила жрица, – и ты встретилась со мной на рынке. Как ты улыбнешься мне?

Хотя происходящее представлялось мне дурацкой затеей, я улыбнулась во весь рот, и Усрет кивнула.

– Хорошо. Так, а теперь я – посланник, с которым ты только что познакомилась. Как бы ты меня приветствовала?

Я вновь ответила ей широкой улыбкой, и Усрет нахмурилась.

– Ты ведешь себя, как недалекая девчонка из гарема Ми-Вер, которая живет с душой нараспашку, – упрекнула она меня. – Не спеши и попробуй еще раз. Ты ведь даже толком не знаешь его.

Уголки губ у меня дрогнули в улыбке, но вот зубы обнажать я не стала. На сей раз Усрет одобрительно кивнула.

– Хорошо. Итак, я – посланник, который только что сделал тебе комплимент. «Право слово, царица Нефертари, я и представить себе не мог, какие у вас невероятные глаза. Я еще не встречал такого оттенка лазурита». Как бы ты ответила?

Я опять продемонстрировала в улыбке все свои зубы, но Усрет резко оборвала меня:

– Не так быстро! Улыбка женщины должна быть медленной, чтобы мужчина понял, что он должен заслужить ее. Видишь? – Губы Усрет слегка изогнулись в намеке на улыбку. – А теперь сделай мне комплимент.

Я ненадолго задумалась.

– Верховная жрица Усрет, вы… сегодня вы выглядите потрясающе. Я уже и забыл, какие у вас замечательные темные волосы. – Пока я говорила, улыбка Усрет стала шире, но только после того, как я выговорила последние слова, она устремила на меня взор и улыбнулась открыто, во весь рот. Мне вдруг стало жарко, и щеки у меня заалели.

– Видишь? – сказала Усрет. – Ты хочешь сделать так, чтобы для него это стало сюрпризом. Ты хочешь, чтобы он ломал голову над тем, сумеет ли он заставить тебя улыбнуться широко и открыто, так что, когда ты сделаешь это, он будет чувствовать себя, будто получил незабываемый подарок. – С этими словами она взяла меня за руку и повела к двери. – Смотри, – велела она.

Из ее покоев мы вышли в коридор, а затем пересекли дворик, в котором слуги в поте лица работали в саду. Стоило им завидеть нас, как они тут же вскочили и поклонились. Один из мужчин, старший среди садовников, судя по покрою его одежды, шагнул вперед, чтобы приветствовать Усрет.

– Для нас большая честь видеть ваше святейшество во дворе. Своим присутствием вы даруете нам благодать, – сказал он.

Усрет позволила своим губам дрогнуть в легкой улыбке.

– Вы проделали замечательную работу, – не поскупилась она на похвалу.

Это была правда. Мирт и жасмин росли вокруг гранитного фонтана Хатхор, а каменные скамьи расположились под смоковницами таким образом, чтобы паломники, пришедшие в храм Хатхор, могли сидеть на них и созерцать величие и красоту богини.

– Здесь красиво, – согласился молодой садовник. Улыбка Усрет стала шире. – Но только потому, что сад является вашим отражением.

Жрица рассмеялась, но садовник оставался серьезным. Она явно покорила его воображение, и в его глазах вспыхнуло неприкрытое восхищение.

– Идем, – чопорно обратилась ко мне Усрет. – Я покажу тебе фруктовые сады.

Когда дворик остался позади, а мы углубились в рощу, Усрет обернулась.

– Он смотрел вам вслед, когда мы уходили со двора! – воскликнула я.

– Видишь, что может сделать улыбка? А ведь мою даже нельзя назвать красивой. – Я уже совсем собралась запротестовать, но она покачала головой, не давая мне возразить. – Это правда. Она ничуть не похожа на твою. У тебя зубы белые, как жемчуг, и мужчина, который хоть раз в жизни увидел твою улыбку, никогда ее не забудет.

– Не думаю, что тот садовник забудет вашу, – заявила я.

– Это потому, что я научилась правильно пользоваться ею, – сказала Усрет. – Я не раздаю ее направо и налево, словно старуха, которая бесплатно кормит молоком деревенских кошек. К этому средству следует прибегать с осторожностью, а в твоем случае – особенно. Ты готова одарить ею первого встречного. И поэтому тебе предстоит научиться разборчивости.

Она посмотрела куда-то вдоль тропинки, и я, проследив за ее взглядом, увидела группу мужчин, собирающих ягоды со смоковницы.

– Видишь там кого-нибудь симпатичного? – спросила она.

Я залилась краской.

– Не будь такой застенчивой. При дворе обретается множество мужчин, и некоторых тебе предстоит убедить в том, что они пользуются твоим особым расположением. Но как можно этого добиться? Одним взглядом, – сама себе ответила жрица. – Или улыбкой. Когда мы будем проходить мимо, я хочу, чтобы ты выбрала мужчину, – продолжала Усрет. – Заставь его почувствовать, будто он – избранный. А потом сделай так, чтобы он заговорил с тобой.

– Без слов? – воскликнула я.

– С помощью одной только улыбки. Ну, и которого из них ты выберешь? – лукаво поинтересовалась она.

Я окинула взглядом группу мужчин. На земле сидел, сортируя ягоды, молодой мужчина с темными волосами.

– Того, кто ведет счет, – тут же сказала я.

Решив, что одной улыбки может оказаться недостаточно, я вдруг решила воспользоваться браслетом. Я быстро расстегнула застежку, а когда мы проходили мимо, встретила выразительный взгляд темноволосого мужчины и медленно улыбнулась. Глаза его удивленно расширились, едва он сообразил, что я выделяю его среди прочих, и тут я выронила из рук браслет.

– Госпожа! – Он стремительно вскочил на ноги и принес мне его. – Вы уронили кое-что! – Он протянул мне браслет, а я одарила его широкой улыбкой, повторив то, что Усрет проделала с садовником.

– Какая я неловкая! – Я забрала у него браслет, коснувшись его ладони кончиками пальцев, после чего группа мужчин в молчании провожала нас взглядами, пока мы с Усрет не скрылись за деревьями.

На берегу Нила жрица одобрительно кивнула:

– Теперь ты – уже не хихикающая девчонка, улыбающаяся всем подряд. Ты – женщина, обладающая властью. Научись управлять своей улыбкой, и ты сможешь подчинить себе мужчин, которые будут думать только о тебе. Итак, в следующий раз, когда ты увидишь Рамзеса, то сделаешь что?

Я слегка улыбнулась, демонстрируя кончики верхних зубов.

– Хорошо. Медленно и сдержанно. Ты не отдаешь ему все, поскольку не знаешь, как он примет твой дар. К тому времени, как ты увидишься с ним, не исключено, что он уже решит сделать Исет старшей женой. Кроме того, мы не хотим, чтобы Хенуттави догадалась о том, что ты не собираешься сдаваться без боя. Запомни, никогда нельзя отдавать все и сразу, – предостерегла она меня. – Мы с тобой затеяли долгую и осторожную игру.

Я подняла на нее глаза, не совсем понимая, что она имеет в виду.

– И что же это за игра?

– Наподобие той, в которую сыграла ты, уронив браслет, – отрезала она.

Солнечные лучи отразились от диадемы Усрет, и в середине ее лба появилось мое искаженное отражение.

– Завтра, – продолжала Усрет, – начнется твоя храмовая подготовка. Если Хенуттави спросит кого-либо из женщин, что ты здесь делаешь, все должно выглядеть так, словно ты действительно вознамерилась посвятить свою жизнь Хатхор. Я не жду от тебя, что сегодня вечером ты присоединишься к жрицам в Большом зале, но завтра утром Алоли приведет тебя в мои покои и я объясню, чем мы будем заниматься.

* * *

После того как тем вечером солнце скрылось за холмами, Мерит присела на край моей постели.

– Нервничаете, моя госпожа?

– Нет, – ответила я правду, подтягивая покрывало до груди. – Мы делаем то, что должно быть сделано. Завтра Усрет расскажет мне, как я проведу здесь целый год.

– В манере, подобающей принцессе, следует надеяться.

– Даже если мне придется размахивать бронзовой кадильницей от рассвета до заката, чтобы Рамзес соскучился по мне, оно стоит того.

* * *

На следующее утро Алоли постучала в двери моей комнаты, и ее большие глаза стали еще больше, когда она увидела меня в голубых одеждах Хатхор.

– Так вы действительно одна из нас! – воскликнула она, и голос ее эхом прокатился по пустынным коридорам.

– Давайте-ка говорить потише, – предложила я.

– Какие пустяки! Уже почти рассвело.

Она взяла меня за руку, и мы зашагали по коридорам. Было еще так рано, что ей понадобилась масляная лампа, чтобы не заплутать в лабиринте смутно различимых переходов храма.

– Ну как, нервничаете? – весело осведомилась она, и я вновь спросила себя, почему все задают мне этот вопрос. – Я до сих пор помню свой первый день в храме. Свою карьеру я начинала в Храме Исиды.

– С Хенуттави?

– Да. – Алоли наморщила носик. – Не знаю, почему моя мать выбрала именно тот храм. Она ведь могла остановиться на Храме Мут, или Сехмет, или даже Хатхор. Будь она еще жива, я бы обязательно спросила ее об этом. Но она умерла, когда мне исполнилось десять. Я провела пять лет с верховной жрицей. Приносила ей воду, начищала ее сандалии, укладывала ей волосы…

– Разве жрице полагается заниматься именно этим?

– Нет конечно!

В конце коридора вдруг открылась дверь, и оттуда раздался резкий окрик:

– Тише!

– Это Серапис. Старая жрица любит поспать подольше.

– Быть может, давай тогда помолчим?

– Помолчим? – Алоли рассмеялась. – Вот еще! Скоро она заснет вечным сном. Ей следует встать и насладиться теми часами, которые у нее еще остались. – Мы вышли в коридор, который заканчивался парой двойных дверей, и Алоли сказала: – Ждите меня здесь.

Ее силуэт растворился в темноте покоев, а я осталась ждать в коридоре под нарисованным изображением Небесного Нила. Когда я была еще совсем маленькой, Мерит показала мне россыпь звезд на черном бархате пустоты и рассказала легенду о том, как богиня-корова Хатхор расплескала свое молоко по небесам, прокладывая путь, по которому Ра мог бы направлять свою солнечную барку. Я во все глаза рассматривала картину, спрашивая себя, а не по этому ли самому пути мои родители отправились в волшебные поля Иалу. Но тут скрип двери прервал ход моих мыслей и меня поманила рука жрицы.

– Идите сюда. Она желает видеть вас.

Она пропустила меня в личные покои Усрет, и, войдя в комнату, я постаралась скрыть изумление. Вокруг разожженной жаровни, утопленной в полу, стояли три стула, на одном из которых сидел Пазер. Волосы его, обычно собранные в тугой школьный пучок, теперь были просто перехвачены на затылке голубой лентой. В свете углей я разглядела у него на шее картуш – кулон в виде свитка, на котором золотом был выведен полный титул Рамзеса.

– Можешь закрыть дверь, Алоли.

Жрица повиновалась, и Усрет показала на место напротив себя.

– Нефертари, – начала она, когда я села, – уверена, что ты удивлена тем, что видишь здесь своего наставника, особенно теперь, когда он стал визирем.

Я взглянула на Пазера, чтобы понять, насколько он изменился после того, как стал частью двора фараона. Отчего-то в тунике визиря он казался совсем другим.

– Теперь у Пазера появилось много новых обязанностей во дворце, – пояснила Усрет, – но он согласился продолжить твое обучение. Каждое утро перед тем, как появиться в Зале для приемов, он будет приезжать сюда, дабы наставлять тебя в языках, которые ты изучала с ним.

– На рассвете? – воскликнула я.

– И даже раньше, – кивнул Пазер.

– Он знает, что ты не разочаруешь его, – сказала Усрет. – В школе писцов ты овладела семью языками. Именно это будет отличать тебя от Исет и сделает незаменимой.

Я нахмурилась:

– Для Рамзеса?

– Работа царицы заключается не только в том, чтобы рожать детей, – ответил Пазер. – Это и разговоры с людьми, совещания с визирями и прием вельмож, которые прибывают во дворец. А поскольку вы владеете языком шасу, хеттским и нубийским, кто лучше вас подойдет для развлечения принцев?

– Разумеется, Хенуттави будет нашептывать на ухо фараону Сети, – предостерегающе заявила Усрет. – К тому же Исет действительно красива. Придворные уже обожают ее, а вместе с Хенуттави они составят идеальный дуэт. Забавный и прелестный… Но «прелестный» вовсе не означает «полезный».

– А я, значит, должна стать полезной принцессой? – Подобная постановка вопроса весьма уязвила меня.

– Будем надеяться, что ты станешь не только ею, – отозвалась Усрет. – Потребуется намного больше усилий, чтобы сделать тебя старшей женой, когда все смотрят только на Исет. Это означает, что каждое утро на рассвете ты будешь встречаться с визирем Пазером в этой самой комнате.

– В вашей комнате?

– Да, и ты станешь приходить подготовленной. Надеюсь, что никогда не услышу о том, что ты проявила лень или невнимательность в учебе. Пазер говорил мне, что тебе случалось прогуливать занятия в эдуббе. Здесь этого не произойдет никогда. Как только урок закончится, Алоли встретит тебя за дверями и посвятит в особенности утреннего ритуала. Когда ты исполнишь свои обязанности жрицы, мы встретимся в Большом зале и ты будешь сидеть со мной, и я начну учить тебя тому, как следует вести себя за обедом при дворе. – Усрет заметила выражение моего лица и добавила: – Надеюсь, ты не думаешь, что уже все знаешь.

Она стала ждать моего ответа, и я послушно покачала головой.

– Хорошо. После трапезы Алоли проводит тебя в восточное святилище, где станет учить игре на арфе.

– Но ведь я уже умею играть на арфе, – запротестовала я.

– В самом деле? Так же хорошо, как моя сестра или Исет?

– Нет, но мой талант к языкам…

– А теперь к нему следует присовокупить и игру на арфе.

Я взглянула на Пазера, словно рассчитывая, что он придет мне на помощь, но лицо его оставалось бесстрастным.

– После обучения игре на арфе, – продолжала Усрет, – ты вернешься к себе в комнату, где займешься выполнением домашнего задания. Потом я рассчитываю, что ты присоединишься к жрицам во время проведения закатного ритуала. В конце дня, если тебе захочется поужинать вместе со жрицами, приходи в Большой зал. В противном случае тебе принесут ужин в твою комнату, где можно будет поесть в тишине и покое. – Она встала, явно намереваясь покинуть нас. – Я понимаю, ты ошеломлена тем, чему тебе предстоит научиться, но у всего есть цель. Чем дольше ты остаешься вдали от Рамзеса, тем сильнее он станет скучать о тебе и тем больше времени у нас будет, чтобы превратить тебя из побега в крепкое дерево, способное выдержать даже самый сильный ветер.

Я кивнула с таким видом, словно поверила ей, а после ее ухода Пазер негромко проронил:

– А впереди вас ждут не только ветра, но и бури. Доверьтесь ей, принцесса.

Он встал и принес большой макет с письменного стола, стоявшего у другой стены комнаты, и опустил его на столик между нашими стульями.

– Знаете, что это такое? – спросил он.

Я подалась вперед, чтобы присмотреться повнимательнее. Скульптор тщательно вылепил из глины длинную комнату с более чем тремя дюжинами колонн, поддерживающих крышу из голубой плитки. С одной стороны комнаты располагалась пара бронзовых дверей, которые я уже видела во дворце. С другой стороны находилось приподнятое и отполированное возвышение. Его ступени были разрисованы изображениями связанных пленников, так что фараон, поднимаясь на помост, всякий раз попирал своих врагов плетеными сандалиями. На помосте стояли три позолоченных трона. Хотя придворные имели право входить в это помещение только по достижении четырнадцати лет, я сразу же узнала комнату.

– Это Зал для приемов, – сказала я.

Пазер улыбнулся:

– Очень хорошо. Но откуда вам это известно, если вы никогда не были внутри?

– Потому что я узнаю двери.

– Каждое утро фараон входит вот сюда. – Пазер взял в руки тростниковое перо со стола и указал на переднюю часть зала. – Он проходит мимо визирей. – Кончиком пера наставник ткнул в длинный стол на макете, который шириной едва ли уступал комнате. – Затем визири встают и выражают ему почтение. После того как фараон пересечет широкое пространство между визирями и возвышением, он садится на трон, а в Зал для приемов впускают просителей. Каждый из подателей прошения подходит к одному из четырех визирей со своей проблемой.

– К любому визирю?

– Да. Если у визиря недостает власти, чтобы помочь ему, то стражи обыскивают просителя и ему дозволяется приблизиться к фараону. Но ведь он сидит на возвышении не в одиночестве. На помосте стоят три трона. – Он указал на три позолоченных кресла. – На сегодня – четыре.

– Для фараона Сети, царицы Туи, фараона Рамзеса и Исет.

– Принцессы Исет, – напомнил мне Пазер. – Именно здесь, на этом самом возвышении, решается будущее. Превратитесь ли вы в царицу наподобие Туи, которую не интересует ничто, кроме счастья ее ивив, собаки? – Мне показалось, что я расслышала неодобрение в его голосе, но уверенности в этом у меня не было. – Или же вы станете такой же царицей, как ваша тетка, умная и наблюдательная, готовая на деле, а не на словах, возвыситься до соправителя?

От неожиданности у меня перехватило дыхание.

– Я никогда не стану похожей на свою тетку! Я не шлюха.

– Нефертити не была ею.

Я еще никогда не слышала, чтобы кто-либо, кроме Мерит, произносил вслух ее имя, но в янтарных лучах рассвета лицо Пазера выглядело суровым и упрямым.

– Ваша тетка никогда не использовала свое тело для того, чтобы повелевать в Зале для приемов, что бы о ней ни говорили.

– Откуда вы знаете?

– Можете спросить свою няньку. Она знала Нефертити, а другую такую любительницу сплетен во всех Фивах еще поискать. – При этих словах Пазер мог бы улыбнуться, но выражение его лица осталось серьезным. – Почему, как вы думаете, люди терпели политику вашей тетки, перенос столицы, изгнание старых богов?

– Потому что она обладала властью фараона.

Пазер покачал головой:

– Потому что она знала, чего хотят люди, и давала им искомое. Ее муж отобрал у них богинь, и тогда она стала их богиней на земле.

– Но это ересь, – прошептала я.

– Или мудрость? Она понимала: то, что делает ее муж, опасно. Если бы народ восстал, она бы первая попала под нож. Она спасла свою жизнь, произведя неизгладимое впечатление на просителей в Зале для приемов. Нефертити могла бы разрисовать все стены от Фив до Мемфиса своими изображениями, но изменить настроения в обществе могли только слова. И через каждого просителя она влияла на людей.

– И вы хотите, чтобы я поступала так же? – спросила я.

– Если намерены остаться в живых. Или вы можете последовать примеру царицы Туи, – сказал он. – Вы можете свалить все до единой петиции, кроме самых простых, на своего мужа, исходя из предположения, что фараон Рамзес все-таки возьмет вас в жены. Но, поскольку вы приходитесь племянницей еретичке, не думаю, что вам представится такая возможность. Однако, если вы вдруг воссядете на трон в Зале для приемов, то время, проведенное там, окажется вашим единственным средством повлиять на людей. Так, как это делала ваша тетка.

– Египет проклинает имя моей тетки.

– Только не тогда, когда она была жива. Она знала, как подчинить себе визирей, когда заговорить и какую дружбу развивать и поддерживать. Но готовы ли вы научиться подобным вещам?

Я откинулась на спинку стула:

– И стать похожей на Царицу-Еретичку?

– И стать жизнеспособным игроком в этой партии в сенет. – Он указал на полированный деревянный стол. Крышка его была разделена на три ряда по десять квадратов в каждом, и он выдвинул деревянный ящик, чтобы достать из него фаянсовую фигурку. – Вы знаете, что это?

Разумеется, я знала.

– Это пешка.

– У каждого игрока их пять. В некоторых играх число их увеличивается до семи или даже десяти. В некотором смысле это похоже на двор. – Он взглянул на меня. – Иногда вам будет казаться, будто вы ведете игру с большим количеством пешек, чем можете управлять. В другие дни их будет меньше, чем вам хотелось бы. Но при дворе каждый день заканчивается одинаково: первый игрок, который сохранит все свои пешки на своих квадратах, выигрывает. Вам предстоит научиться, каких придворных необходимо подчинить себе, каких визирей приблизить и каких послов умиротворить. И та жена, которая сумеет привлечь их всех на свои квадраты, однажды станет царицей. Это нелегкая игра, в ней много правил, но если вы хотите научиться…

Я подумала о Рамзесе на другом берегу реки, просыпающемся в постели Исет и наблюдающем за тем, как она готовится появиться утром в Зале для приемов. Что она знает о прошениях? Разве может она помочь ему хоть чем-нибудь? А вот я смогу стать ближе к Рамзесу с каждым шагом, которым меня научит Пазер.

– Да. – Это слово вырвалось у меня со страстью, изрядно удивившей меня саму.

Губы наставника медленно сложились в некое подобие улыбки.

– В таком случае завтра вы принесете с собой тростниковое перо и папирус. Мы с вами начнем изучать восьмой язык: аккадский, на котором говорят ассирийцы. А вот вам задание на сегодняшний вечер – переведите его.

Он вынул из-за пояса свиток и протянул его мне.

За дверью меня поджидала Алоли.

– В чем дело? – жизнерадостно осведомилась она. – Что вы изучаете?

Я последовала по коридору вслед за перезвоном ее ножных браслетов. Жрицы уже проснулись, и вскоре должен был начаться утренний ритуал.

– Языки, – ответила я и совсем уже собралась было добавить «шасу», но тут Алоли вдруг выставила перед собой руку:

– Тише! Мы приближаемся ко внутреннему святилищу.

Во внутреннем святилище было темно и покойно, как в могиле, и воздух буквально звенел тишиной. Оно располагалось в самом сердце храма, и лишенные окон стены и тяжелые колонны защищали его от солнца. В центре комнаты высился алтарь; полированный черный камень отражал трепещущий свет факелов.

– Что мы должны делать? – прошептала я, но Алоли не ответила.

Пройдя в переднюю часть помещения, она медленно преклонила колени перед алтарем Хатхор и протянула к нему руки. Я молча последовала за ней, повторив ее жест. Вокруг нас жрицы в развевающихся голубых одеждах занимали свои места, протягивая ладони так, как это сделала Алоли, словно в ожидании капель дождя. Я окинула комнату взглядом, ища Усрет, но тут жрицы запели хором, внутреннее святилище заполонили ароматные клубы благовоний, и я перестала видеть что-либо, кроме алтаря перед собой.

Мать Гора. Жена Ра. Создательница Египта.

Мать Гора. Жена Ра. Создательница Египта.

Жрицы повторили свой речитатив, и Алоли покосилась на меня, дабы убедиться, что я все понимаю. Я же старательно проговаривала слова вместе с ней:

– Мать Гора. Жена Ра. Создательница Египта.

Потом кто-то добавил:

– Мы пришли, чтобы оказать тебе уважение.

И когда женщины опустили руки, из восточного прохода выступила Усрет в платье из поразительного материала. При ходьбе оно переливалось волнами, создавая ощущение текущей воды в тускло освещенном помещении. Волосы ее были зачесаны назад и удерживались короной Хатхор. Глядя на нее, я в который раз ощутила священный трепет. Она подняла над алтарем алебастровый кувшин, а потом пролила масло на его полированную поверхность.

– Мать Гора, жена Ра, создательница Египта, я принесла тебе масло жизни.

Жрицы вновь воздели ладони, и Усрет омыла руки в миске с водой, после чего исчезла в затянутом дымом благовоний коридоре.

– Это все? – спросила я.

В ответ Алоли широко улыбнулась мне:

– По утрам алтарь вознаграждается маслом, а по вечерам верховная жрица приносит хлеб и вино.

– И все это ради нескольких капель масла?

Улыбка Алоли растаяла.

– Таковы пути Хатхор, – строго заявила она. – Обряды следует исполнять каждое утро и вечер, чтобы вызвать ее удовольствие. Или вы готовы рискнуть и навлечь на себя ее гнев, не оказав ей должного уважения?

Я покачала головой:

– Нет. Разумеется, нет.

– Быть может, обряды Хатхор и представляются вам чрезмерно простыми, но они чрезвычайно важны для выживания Египта.

Внезапная серьезность Алоли изрядно удивила меня. Почти весь обратный путь мы проделали в молчании, и, только подойдя к входу, я отважилась задать вопрос:

– И что мы будем делать теперь?

Мгновенно вернулась прежняя, беззаботная и веселая Алоли.

– Разве верховная жрица ничего вам не говорила? Теперь мы займемся уборкой!

Я почувствовала, как кровь отлила у меня от лица.

– Ты имеешь в виду, с маслом и щетками?

– И с полотняными тряпками и лимонами. – Она остановилась. – Неужели вы никогда не занимались чисткой?

– Только своих сандалий, – ответила я. – Когда они бывали перепачканы в грязи после охоты.

– А полы, столы или мозаика? Никогда-никогда? – Она все поняла по выражению моего лица. – Вам еще никогда в жизни не доводилось делать уборку, верно?

Я покачала головой.

– Это совсем нетрудно, – жизнерадостно заверила меня она. – Жрицы занимаются этим каждый день перед обедом. – Она сняла накидку и, скомкав, сунула ее под мышку. На ней оказалось точно такое голубое платье, которое дали мне. – Мы будем мыть коридор, который выводит в рощи. По нему приходят мужчины в грязных сандалиях и пыльных схенти. У каждой жрицы есть свой собственный коридор, и этот – мой!

Она зашагала вперед, и я последовала за ней. Я никак не могла взять в толк, отчего она такая веселая и довольная, пока она не открыла двери, ведущие к рощам. Когда Алоли наклонилась, собираясь мыть пол, мускулистые рабочие в рощах стали смотреть, как ее платье медленно задирается до бедер. Она же не сделала ни малейшей попытки укрыться от их взглядов. Я присела на корточки над плиткой в другом конце коридора и одернула платье так, чтобы оно прикрывало мои колени. Намочив тряпку в тазу с водой, я бережно провела ею по полу.

– Вам будет легче, если вы встанете на колени, – рассмеялась Алоли. – Не бойтесь, никто вас не увидит. Они все пялятся на меня.

* * *

Когда пронзительный рев труб отправил работников по домам, которые располагались позади храма, Алоли протянула мне накидку. Уборка, которая показалась мне бесконечной, наконец-то закончилась.

Мы вошли в Большой зал с гигантской мозаикой Хатхор, и запах жареной утки в исходящих паром тарелках с гранатовым соусом плыл в оживленном помещении. Ряд за рядом полированные кедровые столы заполнялись жрицами, занимавшими свои места.

– А где сидим мы?

– Рядом с верховной жрицей.

Корона Усрет отчетливо виднелась поверх голов даже самых высоких жриц, и, заметив нас, она коротко кивнула. Я уселась по правую руку от Усрет, а Алоли – по левую. Когда я потянулась за своей миской, Усрет резко произнесла:

– Надеюсь, во дворце ты не набрасываешься на еду, словно голодная бродяжка.

Я в страхе огляделась по сторонам, боясь, что все остальные тоже слышали ее отповедь, но нет – жрицы были заняты своими разговорами.

– Нельзя хватать свою тарелку, словно обезьяна, – сказала Усрет. – Начни с того, что закатай рукава.

Она подала пример, бережно придержав рукав правой руки пальцами левой, и только после этого изящно потянулась за тарелкой с супом. Затем она отпустила рукав на правой руке и поднесла тарелку ко рту. Сделав глоток, она не стала удерживать тарелку у рта, как поступила бы я, а опустила ее на стол. Я последовала ее примеру, и она кивнула.

– Уже лучше. А теперь посмотрим, как ты ешь утку.

Остальные женщины уже закатали рукава, схватили мясо обеими руками и теперь с жадностью рвали его на части. Когда я стала делать то же самое, на лицо Усрет набежала туча, а взгляд ее потемнел.

– Подобное поведение вполне приемлемо для обычных жриц, но ты принцесса.

Она приподняла рукав, как уже проделывала ранее, затем зажала мясо большим и указательным пальцами и аккуратно откусила маленький кусочек, после чего вытерла губы платком, который держала в левой руке, чтобы гранатовый соус не капнул ей на платье.

– Я шокирована тем, что ты до сих пор не научилась есть правильно, хотя на протяжении семи лет сидела за столом под возвышением. Впрочем, полагаю, что вы с Рамзесом не обращали внимания ни на что, кроме самих себя.

Опустив голову, я постаралась скрыть жаркий румянец стыда, а потом взяла ножку утки правой рукой, как сделала Усрет. Она передала мне свой платок, а когда я воспользовалась им, не давая соусу капнуть мне на платье, взгляд ее смягчился.

– Когда ты в следующий раз придешь в Большой зал, – сказала она, – не забудь захватить с собой льняную столовую салфетку. Передай Мерит, пусть сделает ее из старого платья.

Я кивнула.

– Когда сидишь, держи спину ровно. И подними голову. Не нужно делать из своих ошибок трагедию, Нефертари. Ты приехала сюда, чтобы учиться, что и получается у тебя весьма успешно, надо заметить.

* * *

После того как трапеза закончилась, мы с Алоли отправились по лабиринту переходов в восточное святилище.

– Думаю, мне здесь понравится, – солгала я.

Алоли вышагивала впереди, и длинная накидка с шорохом обвивалась вокруг ее ног.

– Уборка и ритуалы, вы привыкнете к ним, – пообещала она. – А пока мы с вами будем практиковаться в игре на арфе, – злорадно ухмыльнулась она, – остальные жрицы выйдут наружу, чтобы приветствовать пилигримов.

Я резко остановилась:

– Получается, я одна буду упражняться в игре на арфе?

– Ну, не может же играть весь храм, верно? – Алоли обернулась. – Музыкальным слухом обладают всего несколько жриц, и я – одна из них.

Мы вошли в восточное святилище. Стены здесь были выложены золотистой и голубой полированной плиткой, которая складывалась в образ богини Хатхор, обучающей смертных игре на музыкальных инструментах и пению.

– Впечатляет, не правда ли? – спросила Алоли, подходя к небольшому возвышению, на котором стояли две арфы и пара стульев. – Покажите, как вы умеете играть.

Но я решительно покачала головой, усаживаясь на один из них.

– Нет. Пожалуйста. Сначала я бы хотела послушать тебя.

Алоли поудобнее устроилась на деревянном сиденье, а потом наклонила арфу так, чтобы та уперлась ей в плечо. Она сидела, выпрямив спину, будто аршин проглотила, как учили сидеть и меня, прижав локти к бокам, словно готовящийся взлететь ибис. Затем она коснулась пальцами струн и помещение наполнила завораживающая мелодия. Жрица закрыла глаза, и в переборе струн, эхом разносящемся по комнате, Алоли показалась мне самой красивой и элегантной женщиной во всем Египте. Мелодия, поначалу медленная, а потом все ускоряющаяся, громко зазвучала в пустом помещении, рассыпаясь сочными повторами. В умении владеть арфой с Алоли не могли сравниться ни Исет, ни даже Хенуттави. Когда же ее пальцы наконец замерли, я вдруг вспомнила о том, что надо дышать.

– Я никогда не смогу играть так, как ты, – с благоговейным трепетом заявила я.

– Не забывайте, вам всего четырнадцать, а мне уже семнадцать. Если будете упорно заниматься, у вас все получится.

– Но в школе писцов я упражнялась каждый день, – возразила я.

– В группе или одна?

Я вспомнила свои уроки музыки вместе с Ашей и Рамзесом и покраснела, сообразив, сколь посредственными оказались наши успехи.

– В группе.

– Здесь вас никто не будет отвлекать, – пообещала она. – Да, пожалуй, завтра вас не позовут играть на военном параде фараона, но…

Я так резко вскочила со своего стула, что он упал.

– Что ты имеешь в виду? Каком параде?

– Египет готовится к войне. Состоится военный парад, когда армия пройдет маршем через Фивы. Об этом стало известно вчера вечером. – Алоли нахмурилась. – В чем дело, госпожа?

– Пазер и словом об этом не обмолвился! Я должна проститься с Рамзесом! Я должна сказать кое-что Аше!

– Сейчас вы находитесь в храме. Жрицы, проходящие обучение, не имеют права покидать его на протяжении года.

– Но я не жрица, проходящая обучение!

Алоли отодвинула от себя арфу.

– Я думала, вы прибыли сюда, чтобы занять место верховной жрицы.

– Нет. Я здесь для того, чтобы побыть вдали от Рамзеса. Усрет думает, что я могу научиться вести себя, как подобает царице, и тогда Рамзес сделает меня старшей женой.

Глаза Алоли изумленно расширились, став большими, словно цветки лотоса.

– Так вот почему я обучаю вас, – прошептала она. – Играя на флейте или лире, вы все равно остаетесь частью группы. А с арфой вы будете выступать на сцене одна, покоряя аудиторию своими талантами. И если вы сможете подчинить арфой Большой зал, то почему нельзя проделать того же с Залом для приемов и фараоном?

Я сразу же поняла, что Алоли права. Вот почему Усрет свела нас вместе.

– Но я все равно пойду на этот парад, – заявила я, не желая, чтобы меня отговаривали.

Алоли явно было не по себе.

– Не думаю, что верховная жрица разрешит вам.

Я более ни словом не упомянула парад. Мы начали заниматься, но все мои мысли были заняты войной, и, как только урок закончился, я спросила у нее, где можно найти верховную жрицу.

– Я могу проводить вас к ней, – предложила Алоли. – Но она не обрадуется тому, что ей помешают. В это время она обычно пишет письма.

Я последовала за Алоли по коридорам храма, и вскоре мы оказались перед парой тяжелых деревянных дверей.

– Пер-Меджат, – сказала она.

– Она пишет письма в библиотеке?

– Каждый день после обеда, перед тем как отплыть во дворец. – Я заколебалась, остановившись перед дверями, и Алоли медленно попятилась.

– Вы можете постучать, – неуверенно предложила она, – но не рассчитывайте, что она ответит.

Я забарабанила кулаком в дверь. Не услышав в ответ ни звука, я постучала вновь. Одна половинка тяжелой двери распахнулась.

– Что ты здесь делаешь? – пожелала узнать Усрет. Она сняла корону Хатхор, и ее руки были перепачканы песком и чернилами.

– Я пришла, потому что у меня появилось неотложное дело, – сказала я. Усрет мельком покосилась на Алоли, но не сделала попытки пригласить нас внутрь.

– Полагаю, она рассказала тебе о параде?

– Да, – в отчаянии заявила я, – и я пришла спросить у вас, могу ли я присутствовать на нем.

– Нет конечно.

– Но…

– Ты помнишь, как я говорила тебе, что непременно случится так, что мой совет покажется тебе непонятным, но, несмотря на это, ты должна будешь последовать ему? И помнишь, как ты согласилась?

– Да, – едва слышно прошептала я.

– Тогда я рассчитываю, что мне больше не придется ничего повторять тебе дважды.

С этими словами верховная жрица захлопнула дверь. Повернувшись к Алоли, я не смогла сдержать слез.

– Будь я его женой, то отправилась бы на войну вместе с ним.

– На войну? – ахнула Алоли. – Но вы же женщина!

– Какое это имеет значение? Я могла бы стать его переводчицей.

Алоли обняла меня за плечи:

– Через год, госпожа, вы сможете видеться с ним так часто, как только захотите. Это совсем не так долго, как вам представляется.

– Но он решит, что я сержусь на него, – запротестовала я. – Он не поверит, что мне не разрешили увидеться с ним, потому что я жрица, проходящая обучение ремеслу. Я же принцесса, а для принцессы нет ничего запретного.

– За одним исключением. Вы дали слово верховной жрице.

– Но она просто ничего не понимает! – воскликнула я.

– Когда я служила в Храме Исиды, то частенько подумывала о том, чтобы сбежать обратно к своей матери и рассказать ей о том, как ужасно мне живется. Или найти своих дядьев и умолить одного из них взять меня к себе. Но я не сделала этого, потому что если бы меня поймали, то изгнали бы из жреческого сословия навсегда.

– Но разве не этого ты хотела?

– Нет конечно! Я всего лишь хотела сбежать от Хенуттави.

– И как же тебе это удалось?

– Никак. Меня спасла верховная жрица Хатхор. Усрет услышала, как я играла на празднике Опет, и, подойдя поздравить меня, увидела, как я несчастна. Ну а потом она попросту выкупила меня у Хенуттави.

От неожиданности у меня буквально перехватило дыхание.

– Она выкупила тебя, словно рабыню?

– А по-другому Хенуттави не желала отпускать меня.

– И сколько же она заплатила?

– Как за семерых здоровых мужчин. Она поступила так, потому что знала – у Хенуттави моя жизнь была невыносимой. Теперь вы понимаете, принцесса? С моей стороны бегство стало бы крайне глупым поступком. Богиня увидела, как я несчастна, и, уважая данную мной клятву Исиде, спасла меня от этой вероломной гадины. – Подавшись вперед, она потрепала меня по колену. – Вы должны сдержать обещание, данное Хатхор, и уж она позаботится о том, чтобы ваше желание исполнилось.

– Но ведь я не давала никакой клятвы Хатхор.

– В таком случае постарайтесь сдержать слово, данное вами Усрет. Верховная жрица знает, что делает.

* * *

На следующее утро я очень удивилась, застав Усрет в ее покоях. Склонившись друг к другу, она и Пазер о чем-то перешептывались, но при моем появлении тут же умолкли.

– Принцесса Нефертари, – в знак приветствия сказала Усрет. Мне стало интересно, почему она до сих пор не отправилась во внутреннее святилище. – Я знаю, как сильно тебе хотелось присутствовать…

– Нет, – решительно прервала я ее. – Я ошибалась.

Усрет заколебалась, словно взвешивая мои слова.

– Я надеялась, что, когда ты прибудешь в этот храм, Нефертари, я смогу ежедневно наставлять тебя. Но теперь, когда мой брат начал войну в Кадеше, мое присутствие в Зале для приемов требуется чаще обычного. Так что может случиться, что мы с тобой не будем видеться по нескольку дней. Может быть, даже недель.

Я взглянула на Пазера, который кивнул, подтверждая слова жрицы.

– Но я каждое утро по-прежнему буду здесь, как и все остальные жрицы. И они смогут передавать тебе мои указания. Мне остается только надеяться, что на вопрос о твоих успехах я буду получать удовлетворительный ответ.

– Непременно, – пообещала я, а вот Усрет, кажется, была в этом далеко не уверена.