Читать книгу 365. Сказки антарктических писателей - Модест Казус - Страница 96

ИЛЛАРИОН ПЛЕЙСТОЦЕН. МАГАДАН. ДЕНЬ ДЕВЯНОСТО ЧЕТВЁРТЫЙ

Из Хабаровска в Магадан: купил билет, поднялся в самолёт, вжался в кресло, застегнул ремень, скушал долгоиграющую конфету и приготовился к взлёту.

А стюардесса в кислородной маске и спасательном жилете, убедительно тычет в иллюминаторы и пальчиком грозит. Перепугался, покрепче в подлокотники схватился, не дышу. Самолёт тем временем заурчал, загрохотал – огоньками семафорит, на кочках подскакивает, а как на взлётную полосу вырулил – как втопит! Да как заверещит! И страусом понёсся к заборчику, белеющему вдали.

– Рятуйтя, люди добрыя! – кричу, но самолёт нос поднял, от асфальта тяжело оторвался и перемахнул через заборчик. В иллюминатор глянул, а там земля опрокинулась.

– Червь мне в кишку! – спрятал голову под пиджак и вдруг почувствовал, как из кишков поплыло в штаны.

– Якирь мне в гланды! – подумал. – Ох, и простофиля! Ох, и серун! Что ж мне, так и лететь в испражнениях? Подо мною, значит, Россия-матушка, тайги зелёное море о чём-то поёт, а я в говнах? Досадно как-то получается.

Подумав так, снял штаны и запрятал их под кресло, а заместо штанов натянул трико домашнее и с беспокойным видом стал читать газетку.

– Мужчина, вы не знаете, чем это так смердит? – спросила смердящая дезодорантом барышня, что сидела позади.

– Почему в нашей стране до сих пор не реализована схема венчурных вложений? – спросил у неё встревоженно. – Почему наши учёные вынуждены попрошайничать перед государством, дабы оно снизошло к ним и выдало вожделенный грант?

Барышня уставилась в пиктограмму, изображавшую перечёркнутую сигарету.

– Братан! – похлопал меня по плечу кабанистый жлоб в тельняшке из соседнего ряда. – Не в курсах, кто насрал?

– Вот скажите мне, почему в нашей стране не платят интеллектуалам? – уставился я на жлоба. – Где ж это видано, чтобы человек, пишущий и издающий книжки, жил впроголодь? Вы, поди, не понимаете? А я вам объясню охотно: такого нет ни в европах, ни в америках, ни в африках, ни в азиях!

Жлоб достал из кармана сопливый платок и громко высморкался.

Между тем самолёт приземлился в аэропорту города Магадана. Быстренько собрал вещички и бегом – ловить такси.

– До Пролетарской, пожалуйста, – попросил шофёра, который слушал по радио последние известия. Шофёр кивнул и завёл мотор. Поехали. Ехали-ехали и приехали.

– Сколько с меня?

– Тыща рублёв! – ответил шофёр.

– Я не ослышался? Тыща рублёв? Дороговато, знаете ли!

– А вы слышали, что по радио передали? – спросил шофёр. – Как можно говорить о культурном возрождении, ежели у нас никак не выведутся дристуны, которые гадят в самолётах? До тех пор, покуда не разучится русский гадить где попало – не будет к нам уважения. Вот так!

Тогда я молча расплатился и покинул таксо.

ТРИТОН АНДАЛУЗСКИЙ. ПОЛОВНИК. ДЕНЬ ДЕВЯНОСТО ПЯТЫЙ

Сию историю я услышал от моего деда, сталевара, который всю сознательную жизнь простоял у жаркой глотки мартеновской печи, а дед мой услышал сию историю от своего деда, который в прошлом воплощении был каменщиком в Вавилоне и дружил с тамошним жрецом. Со жрецом сия история и произошла. Вернее, с его последующим воплощением в лице дровосека Макара из города Тобольска.

У дровосека Макара была большая семья: семь голодных ртов, семь сопливых носов, семь нестиранных портков, и жена-дура. И для всего это безобразия у дровосека Макара имелся половник, коим он стучал по восьми лбам. Чуть что не так – Макар половником в лоб – бдын!

От этих экзекуций у домочадцев кувыркались в черепе мозги и проявлялись навязчивые страхи и боязни: всюду им мерещились половники – от любой тени, будь то человеческая или предметная, шарахались, половники являлись к ним во снах, грозно покачиваясь в лучах огненного заката и зева чёрного космоса, и гнались по пятам, с присвистом рассекая кисельное пространство сновидений.

Одним словом, началась у домочадцев обсессия. И продолжалась бы до сих пор, передаваясь на сансарном уровне из проявления в проявление, если бы один из астральных потомков не вычитал в газете объявление об том, что некий психолог-астралопитек избавляет от любых кармических фобий, дхармических сглазов, брахманических порчей и нирванических корчей.

Пришло, значит, воплощение к специалисту, а специалист молвит:

– У вас в подсознании засел половник! Половник блокирует ваши действия и мешает трезво смотреть на окружающий мир! Половник следует изгнать!

– Как так?

– А вот как! Возьмите физическую карту полуострова Таймыр и ходите по городу, останавливая прохожих, тыча в карту и спрашивая, как попасть в Хатангу. Затем купите газету «Московский комсомолец», сложите из неё шапку-треуголку, нацепите на голову и езжайте на Арбат, ложитесь под трёхглавый фонарь, рискинув руки-ноги, и кричите «Мо-го-го!», а уж после всего этого снимайте штаны и бегите к министерству иностранных дел задом-наперёд. У министерства плюньте трижды в объектив камеры слежения и скажите «Чур, половник, чур!» и в душе наступит покой.

Господин выслушал специалиста, старательно записал всё и принялся выполнять: в карту тыкал, под фонарём лежал, к министерству бежал, да не добежал, потому как ехали мимо казаки, которые прихватили господина, кинули на тачанку и увезли на хутор, где отстегали нагайками, да так, что он перестал боятся вообще всего, кроме нагайки. А потом вообще всё перестал. И сам перестал. Так была побеждена половничья обсессия.

Это интересно: из недостоверных источников стало известно, что однажды дровосек Макар по пьяному делу перепутал половник со топором.

КАРИНА ДНИЩЕ. СКАТОЛОГИЧЕСКИЙ КАЗУС. ДЕНЬ ДЕВЯНОСТО ШЕСТОЙ

Мужик зашёл в квартиру, шлёпанцы надел – и айда в диван. Тут входит жена и говорит:

– Пролежень ты! Гляньте на него – пузо выставил и чешет! А в туалете, между прочим, штукатурка обваливается! Унитаз забит! Какаши плавают! Голова моя раньше сроку поседела!

Мужик встал, поставил в уборной стремянку, посбивал молотком штукатурку всю – и айда в диван. Тут входит жена и говорит:

– Ты, тюлень, совсем что ли мозги пролежал? Ты зачем это в туалете стремянку поставил? Куда теперь детки какать будут? В кулёчки-пакетики?

Мужик встал, вырубил в спальне дыру топором – и айда в диван. Тут в дверь позвонили.

Встал мужик опять, открыл дверь, а там – сосед с нижнего этажа.

– Слушай, друг! – говорит сосед. – Прихожу домой, шлёпанцы надел и в диван, а моя дура козомордая как закричит, дескать, дети в говнах, и кровати в говнах, и трюмо в говнах, и шифоньер в говнах, всё в говнах. И спальня уже не спальня, а настоящая сральня! Одолжи, пожалуйста, стремянку – потолок заделать.

– Я бы одолжил, только мне самому потолок в сортире побелить надобно! – угрюмо ответил мужик.

– А вот насчёт энтого попрошу не беспокоиться! Энто мы мигом! – заверил его сосед и отправился в уборную белить потолок.

А мужик вернулся в комнату – и айда в диван.

ЛЕХ ШАРНИР. КОНСЕРВНАЯ БАНКА. ДЕНЬ ДЕВЯНОСТО СЕДЬМОЙ

– Сколько можно терпеть? – спрашивает Фёдор у своего неизбежного друга Семёна – Как можно терпеть, когда власть в руках столь недальновидных и узколобых политиканов, которым дальше заборов собственных коттеджей ничего не видать? Куда дальше терпеть, если мною правят круглые дурни? Это никак не можно терпеть!

Семён кивает.

– Налоговая политика на корню повырезала весь малый бизнес! – продолжает Фёдор – Уровень образования в государстве неуклонно падает. Свобода слова – сущая профанация и фарс, ибо кругом цензура беспросветная!

Семён кивает.

– Ипотечное кредитование есть прямая дорога в рабство! – кричит Фёдор – Столица питается за счёт регионов, а регионы увязли в оброчных болотах. Нас семьдесят лет обманывали и продолжают обманывать!

Семён кивает.

– Существующий строй прогнил до оснований, поэтому надобно всё менять! Менять с верхов до низов и с низов до верхов. Менять от и до. Менять тут и там, так и эдак, то и сё. Понимаешь?

Семён кивает. Федор отправляет в рот кильку, пропитанную томатами, заворачивает наполовину опорожнённую консервную банку в тряпочку и прячет за пазуху. Затем берёт под руки костыли и входит в первый вагон метропоезда. Семён продолжает сидеть на скамейке и кивать.

ШАЛВА СТОЛЕШНИК. ДВОРНИК. ДЕНЬ ДЕВЯНОСТО ВОСЬМОЙ

Дворник Касьян, известный больше исправным служением на посту, нежели эгоцентризмом и честолюбием, коими был всецело одержим, размышлял так:

– Я хоть и не гордый, а дело знаю! Тот глуп, кто важности дворничьей не разумеет. Каково жилось им без Касьяна, скажите-ка! В грязи бы заросли – только носы, что те рыльца поросячьи, из помоев торчали! Я в молодые года чистоплотно бытовал, в одном кармашке салфеточка, в другом – слюнявчик…

Завидев приближающийся автомобиль, дворник Касьян раболепно приседал, а когда автомобиль проезжал мимо, долго ворчал, вспоминая, как возил генерала на трофейном BMW:

– Все эти басурманские телеги – тьфу! Я в молодые года и гишпанью рулил, и немчурой, и англией, и даж америцей! Пакость, одно слово! Вот, помню, обращается ко мне генерал…

Прибегала как-то к дворнику Касьяну детвора; звали в соседний двор глядеть на то, как кино снимают.

– Что мне ваше кино? Не кино, а поскудь. Меня в молодые года тож в кино звали, да-а! Говорят, ты, Касьян, вылитый Дин Рид! Так и говорили, что Дин Рид! А я им, дескать, какой тут динарид, когда разруха по стране гремит! Потребны государству дворники, а не лицедеи…

Новый год не радовал дворника Касьяна. Некому было его потешить подарочком, некого было и ему подарочком потешить, и пить тоже не с кем. Бродил он под окнами, размахивая метлой, и кричал:

– Ишь, падишахи, погляди, какие канделябры развесили! Ярмалка прям! Сегодня, значит, ярмалка, а завтра кунсткамера. Повыползают неумытые по утру – зрелище такое, что ей же ей… А их отходы кому? Касьяну?! Не умеют нынче праздновать. Ох, не умеют. Мы в молодые года с чайком из самовара да пряником, всё культурно, чинно…

– Касьян! – позвал как-то дворника Эрнест Леопольдович, господин знатный и почтенный, владелец местной автозаправочной станции. – Ты, когда праздновать будем, забегай. Стопку нальём!

Поклонился дворник Касьян господину и поспешил в дворницкую наряжаться:

– Вот и Касьяна заметили! – бубнил он по нос, одеваясь в шубы, подстригая бороду и усы. – Снизошли! Стопкой угостить вздумали! Пёсьей рожей да в пёсью миску. Дворник, значит, не человек?! А выкуси три раза! Вот кукиш с маслом, вот кукиш с маком, а вот кукиш с хреном.

Облачился дворник в костюм деда Мороза, выпил для храбрости и зашагал к дому, где его ждали. Поднялся по лестнице, но звонить не стал. Решил сюрприз устроить.

– Пущай пируют! Попируют часок, да хватятся. Где Касьян, спросят. Ночь-полночь, а нет его. Выйдут искать, а тут к ним дед Мороз с мешком. Они спросят, не видал ли Касьяна? А я бороду скину и покажусь. Вот они домином и попадают, ха-ха!

Думал Касьян, прикидывал так и сяк, да фантазировал, а за стеною смеялись, шумели, песни пели, пробками хлопали, музыки играли.

И никто дворника не хватился, из дверей не выходил, домином не падал. Так он и проспал до утра.

ЙОЛАН СКРЕП. ОБДЕЛАЛСЯ. ДЕНЬ ДЕВЯНОСТО ДЕВЯТЫЙ

Один крайне воспитанный господин встречался на Патриарших с барышней, имея относительно барышни этой намерение наисерьёзнейшее. Уселись на лавку возле Патриарших прудов, взялись за ручки, и только господин собрался сделать предложение, раскрыть, так сказать, душевные чаяния, как услышал весьма убедительные сигналы анального сфинктера.

– Что это? – спросила барышня с трепетным удивлением.

– Говорят, сей звук рождаем трамвайными рокотами и слышим в посюстороннем мире каждую весну исключительно в часы небывало жаркого заката, – отвечал ей господин, ёрзая по лавке.

– А может вам надобно по делу? – улыбнулась барышня.

– По какому?! – насторожился господин.

– По большому.

– Ну знаете ли? Негоже с вашим-то образованием и воспитанием такие слова говорить.

– А что в этом такого? – снова удивилась барышня.

– А срамного! Сия тема слишком пикантна, чтобы её озвучивать вот так запросто, без экивоков.

– Вы ещё скажите, что не какаете!

– Кака… Как… Как вы смеете неприличности вслух произносить? С кем я связался?! – запрокинул голову господин.