Читать книгу Мизантроп. Скупой. Школа жен - Жан-Батист Поклен Мольер, Мольер (Жан-Батист Поклен), Molière - Страница 3

Что с вами, наконец? Скажите, что такое?

Оставьте вы меня, пожалуйста, в покое!

Что это за каприз?

Уйдите – мой совет.

Дослушать не сердясь у вас терпенья нет?

Хочу сердиться я и слушать не желаю.

Я ваших странностей совсем не понимаю.

Хоть с вами мы друзья, но первый я готов…

Я – друг вам? Вот еще!.. Скажу без дальних слов:

Я с вами до сих пор действительно был дружен,

Но знайте: больше мне подобный друг не нужен.

Повязка спала с глаз: я вас узнал вполне;

В испорченных сердцах не нужно места мне.

Но чем я вызвать мог подобный гнев в Альцесте?

Я б умер со стыда, будь я на вашем месте!

Поступку вашему нет оправданья, нет!..

В ком капля совести, тот будет им задет.

Помилуйте! Я был свидетель вашей встречи:

Какие тут пошли восторженные речи,

Как расточали вы объятья, и слова,

И клятвы в верности!.. Ваш друг ушел едва,

На мой вопрос: «Кого так рады были

встретить?» —

Вы равнодушно мне изволили ответить,

Что, в сущности, он вам почти что незнаком,

И имя вы его припомнили с трудом!

Так душу унижать и подло и бесчестно,

Отнюдь с достоинством душевным несовместно.

Случись бы мне, на грех, так поступить когда…

Да я б повесился сейчас же со стыда!

Вы не находите, что это слишком строго?

Я умоляю вас: смягчите, ради бога,

Суровый приговор, и хоть вина тяжка,

Позвольте мне еще не вешаться пока.

Как вы не вовремя становитесь шутливы!

Но как нам поступать? Ну будьте справедливы!

Как? Быть правдивыми, и знать прямую честь,

И говорить лишь то, что в вашем сердце есть.

Но если кто-нибудь нас встретит так сердечно,

Мы тем же заплатить должны ему, конечно.

Его радушию по мере сил в ответ

За ласку ласку дать и за привет – привет.

Нет! Я не выношу презренной той методы,

Которой держатся рабы толпы и моды.

И ненавижу я кривлянья болтунов,

Шутов напыщенных, что не жалеют слов,

Объятий суетных, и пошлостей любезных,

И всяких громких фраз, приятно-бесполезных.

Друг друга превзойти в учтивости спешат;

Где честный человек, не разберу, где фат.

Какая ж польза в том, когда вам «друг сердечный»

Клянется в верности, в любви и дружбе вечной,

Расхваливает вас, а сам бежит потом

И так же носится со всяким наглецом,

На торжище несет любовь и уваженье?..

Для благородных душ есть в этом униженье!

И даже гордецам какая ж это честь —

Со всей вселенною делить по-братски лесть?

Лишь предпочтение в нас чувства усугубит,

А тот, кто любит всех, тот никого не любит.

Но раз вам по душе пороки наших дней,

Вы, черт меня возьми, не из моих людей.

То сердце, что равно всем безразлично радо,

Просторно чересчур, и мне его не надо.

Хочу быть отличён и прямо вам скажу:

Кто общий друг для всех, тем я не дорожу!

Вращаясь в обществе, мы данники приличий,

Которых требуют и нравы и обычай.

Нет! Мы должны карать безжалостной рукой

Всю гнусность светской лжи и пустоты такой.

Должны мы быть людьми; пусть нашим

отношеньям

Правдивость честная послужит украшеньем;

Пусть сердце говорит свободно, не боясь,

Под маской светскости трусливо не таясь.

Но есть же случаи, когда правдивость эта

Явилась бы смешной иль вредною для света.

Порою – да простит суровость ваша мне! —

Должны мы прятать то, что в сердца глубине.

Ужели было бы и кстати и пристойно

Все, что мы думаем, высказывать спокойно?

Тем, кто противен нам иль нами не любим,

Вот так и объявлять должны мы это им?

Да.

Как?.. Сказали б вы Эмилии прекрасной,

Что в возрасте ее кокетство – труд напрасный

И что не следует так много класть белил?

О да!

Что Дорилас всем очень насолил

И при дворе давно у всех завяли уши

От хвастовства его и всевозможной чуши?

Еще бы!

Шутите!

Нимало не шучу

И никого щадить отныне не хочу.

Все, что нас при дворе и в свете окружает,

Все то, что вижу я, глаза мне раздражает.

Впадаю в мрачность я и ощущаю гнет,

Лишь посмотрю кругом, как род людской живет!

Везде предательство, измена, плутни, льстивость,

Повсюду гнусная царит несправедливость.

Я в бешенстве, нет сил мне справиться с собой,

И вызвать я б хотел весь род людской на бой!

Философ! Этот гнев слегка преувеличен,

И приступ мрачности, поверьте мне, комичен.

Как будто выбрали двух братьев мы в пример,

Что в «Школе для мужей» изобразил Мольер.

Наш спор…

Сравнения ненужные вы бросьте.

Нет, лучше даром вы не тратьте вашей злости.

Старанья ваши свет не могут изменить!..

Раз откровенность так вы начали ценить,

Позвольте мне тогда сказать вам откровенно:

Причуды ваши все вредят вам несомненно;

Ваш гнев, обрушенный на общество, у всех

Без исключения лишь вызывает смех.

Тем лучше, черт возьми, мне этого и надо:

Отличный это знак, мне лучшая награда!

Все люди так гнусны, так жалки мне они!

Быть умным в их глазах – да боже сохрани!

Так вы хотите зла всему людскому роду?

Возненавидел я безмерно их породу.

Но неужели вам внушает гнев такой

Без исключения весь бедный род людской?

И в нашем веке есть…

Нет, все мне ненавистны!

Одни – за то, что злы, преступны и корыстны;

Другие же – за то, что поощряют тех,

И ненависти в них не возбуждает грех,

А равнодушие царит в сердцах преступных

В замену гнева душ, пороку недоступных.

Примеров налицо немало вам найду.

Хотя бы тот злодей, с кем тяжбу я веду.

Предательство сквозит из-под его личины,

Его слащавый тон и набожные мины

Еще кого-нибудь чужого проведут,

Но тут известно всем, какой он низкий плут.

Да-да! Все в обществе отлично знают сами,

Какими грязными пробился он путями.

Одна лишь мысль о том, как в настоящий миг

Всей этой роскоши, богатства он достиг, —

Честь возмущается! Краснеет добродетель!

И где хотите вы – да при дворе ли, в свете ль, —

Зовите вы его злодеем, подлецом,

Себе защитника он не найдет ни в ком.

И тем не менее он всюду мило принят,

Никто в лицо ему презрения не кинет,

В чинах и должностях ему всегда успех,

Порядочных людей он перегонит всех.

Я видеть не могу без горького презренья

Коварным проискам такого поощренья,

И, право, иногда мне хочется скорей

В пустыню убежать от близости людей.

О боже мой, к чему такое осужденье!

К людской природе вы имейте снисхожденье;

Не будем так строги мы к слабостям людским,

Им прегрешения иные извиним!

И добродетельным быть надо осторожно,

Излишней строгостью испортить дело можно:

Благоразумие от крайности бежит

И даже мудрым быть умеренно велит.

Суровость доблести минувших поколений

Не в духе наших дней, привычек и стремлений.

Где совершенство нам в угоду ей найти?

За веком мы должны с покорностью идти.

Безумна эта мысль, ее пора оставить —

Не вам, поверьте мне, заблудший свет исправить.

Я вижу множество, как вы, вещей и дел,

Которых видеть бы иными я хотел,

Но, что бы ни было, не разражаюсь бранью

И волю не даю, как вы, негодованью.

Людей, как есть они, такими я беру,

Терплю безропотно их жалкую игру.

Иное ни к чему меня не привело бы,

И, право, мне покой милее вашей злобы.

Покоем, сударь мой, вы хвалитесь своим.

Ужели ваш покой ничем не возмутим?

А если б изменил ваш друг вам очевидно,

А если б разорить старались вас постыдно,

А если б гибли вы от клеветы людской,

Все ненарушенным остался б ваш покой?

На все, что будит в вас такое беспокойство,

Смотрю спокойно я как на людские свойства.

И так же оскорбить меня бы не могло,

Когда б увидел я порок, и ложь, и зло,

Как ястреба найти не странно плотоядным,

Мартышку – хитрою, а волка – кровожадным.

Так все переносить – измену, воровство —

И даже не сказать и слова одного?

Ну нет! Мне эта речь – прямое оскорбленье.

По чести, лучше б вам умерить возмущенье,

Поменьше своего противника хулить

И делу своему вниманье уделить.

Не стану уделять, и кончим мы на этом!

Кого возьмете вы, чтоб вам помог советом?

Я? Правосудие и правоту мою.

Не навестите ль вы заранее судью?

Зачем? Иль мой процесс сомнительный,

неправый?

Согласен с вами я, но в происках лукавый

Ваш враг…

Нет. Я решил спокойно ждать суда,

Хоть прав я, хоть не прав.

Боюсь я, что тогда…

Не сдвинусь с места я.

Но ваш противник лично

Готовит козни вам.

Мне это безразлично.

Вам неприятности, наверное, грозят.

И пусть себе грозят – мне важен результат.

Но…

С удовольствием я проиграю дело.

Однако…

Вот когда судить смогу я смело,

Довольно ль низости и злобы у людей,

Чтоб подлость сделать мне в глазах вселенной

всей!

О, что за человек!

Факт был бы так прекрасен,

Что проиграть процесс заране я согласен.

Кто ни услышал бы ваш яростный протест,

Смеяться стали бы над вами все, Альцест!

Для них же хуже.

Так! Но эта честь, правдивость,

Прямая искренность, святая справедливость,

Что в мире вы всему готовы предпочесть, —

В том, кого любите, ужель все это есть?

Я должен вам сказать, что я дивлюсь немало:

Гоненье на весь мир вам все ж не помешало,

Хоть гнусен род людской и так уж вам постыл,

Найти в нем кое-что, чем он и вас прельстил.

И вот что кажется особенно мне странным:

Ваш выбор для меня является нежданным.

Две женщины дарят вас склонностью своей:

Одна – так искренна, другая – всех скромней,

Но вызволить ничто не может вас из плена,

В котором держит вас кокетка Селимена.

Нрав легкомысленный… злословие… Она

Для нравов нынешних как будто создана.

Так как же примирить с тем ваши все нападки,

Что в ней вы терпите такие недостатки?

Пред милым существом ужель ваш гнев затих?

Вы их не видите или простили их?

О нет! Моя любовь не знает ослепленья.

Все недостатки в ней мне ясны, без сомненья,

И как бы ни горел во мне любовный пыл,

Я первый вижу их и первый осудил.

Но, несмотря на все, я перед вами каюсь

И слабость признаю: я ею увлекаюсь,

И вижу слабости ее, о них скорблю,

Но все ж она сильней, и я ее люблю.

Огонь моей любви – в то верю я глубоко —

Очистит душу ей от накипи порока.

Ого! Придется вам не пожалеть труда.

Так думается вам, что вы любимы?

Да.

Я б не любил ее, не будь я в том уверен.

Но почему ж тогда весь ваш покой утерян?

Коль любят вас, к чему завидовать другим?

Когда любовь сильна, мы всем владеть хотим!

И я пришел сюда, чтоб все сказать ей смело,

Что мне внушила страсть, что в сердце

накипело.

Нет, если б выбора вы ждали моего,

На Элианте я б остановил его.

Да, с чувством искренним, с душою благородной,

Она-то более была б для вас пригодной.

Да, это часто мне рассудок говорит,

Но над любовью ведь не он, увы, царит.

А я боюсь за вас, надежды ваши хрупки…