Читать книгу Рассказы о Привидениях Антиквария – Собирателя Древних Книг. Бледный Призрак и Прочая Нежить - Монтегю Родс Джеймс - Страница 2

Эта история произошла, насколько мне удается вспомнить, где-то в сентябре 1811 года. Почтовый дилижанс подъехал к воротам Асворби Холл[24], находящегося в самом сердце Линкольншира[25]. Мальчик, его единственный пассажир, тот час же выпрыгнул из кареты, как только она остановилась. С любопытством уставившись на особняк, он старался рассмотреть его как можно лучше за тот короткий промежуток времени, что пролетает с того момента как дернули за веревочку дверного колокольчика до того как откроют входную дверь. Он видел перед собой высокий, с правильными пропорциями, дом из красного кирпича, построенный во времена царствования Королевы Анны[26]. Крыльцо, поддерживаемое массивными каменными колоннами, выполненное в безупречном классическом стиле, было пристроено в 1790 г. Окна были высокими и узкими, и числа их было не счесть. Тяжелые массивные деревянные оконные рамы с маленькими форточками были покрашены белой краской. Фронтон[27], венчающий фасад здания, пронзало круглое окошечко. Два крыла этого дома, правое и левое, были объединены с центральной частью посредством весьма необычных застекленных галерей, поддерживаемых колоннами, соединенными сверху горизонтальной балкой в центре. В обоих крылах находились хозяйственные помещения и конюшни. Каждое венчал, украшенный орнаментом купол, с позолоченным флюгером.

Вечернее солнце озарило здание, заставив маленькие форточки сверкать и переливаться разноцветными огнями под его ласковыми лучами. За домом, вдаль, простирался большой парк, усаженный дубами, а по краям парка росли крепкие и сильные ели, устремляясь своим вершинами высоко в небо. На опушке, в центре парка, нахордилась часовня, укрытая кронами деревьев, её позолоченный флюгер блестел, едва успевая схватить зазевавшийся лучик, пробивающийся сквозь тени деревьев. Часы на башне били ровно шесть, и только порывы ветра приглушали этот мягкий звон. Весь пейзаж оставлял очень приятное впечатление, приправленное небольшим оттенком печали, которая так подобает вечерам в раннюю осеннюю пору. Вечер и свежие впечатления от новых переживаний охватили мальчика, стоявшего на крыльце в ожидании, пока дверь перед ним откроется.

Дилижанс привез его из Уорикшира[28], где он, вот уже шесть месяцев, как стал сиротой.

Теперь, получив великодушное приглашение от своего дальнего родственника, господина Эбни, человека уже довольно пожилого возраста, он приехал жить в Асварби. Подобный шаг для господина Эбни выглядел весьма неожиданным, так как все кто его знал, говорили о нем как о суровом аскетичном отшельнике, для которого принятие на себя забот, возникающих в связи с перездом к нему на жительство маленького мальчика, несли с собой новые, и как это может показаться, неприятные хлопоты. Но, что правда, то правда, мало кто знал, какой характер был у господина Эбни, как и то, чем он занимается. Профессор греческого языка из Кембриджского Университета говорил, что ни один человек в мире не знает больше о языческих религиозных представлениях, существовавших в более позднее время, чем владелец усадьбы в Асварби. Безусловно, в его библиотеке были все существовавшие в то время книги о таинствах и мистике Древнего мира, имеющие отношение к Элевсинским мистериям[29], Орфизму[30], мистериям Митры[31], а также, работы Неоплатонистов[32]. В, вымощенном мрамором, зале находился прекрасный барельеф «Митра убивающий быка»[33], который, за баснословно дорогую цену был куплен хозяином особняка и привезен сюда из Леванта[34]. Он оказывал всяческое содействие тому, чтобы о всех его сокровищах напечатали в «Журнале Джентельмена»[35] и написал множество замечательных статей для альманаха «О Музеях, по существу» о религиозных представлениях древних римлян в период падения Римской Империи. Все были просто убеждены в том, что он целиком и полностью ушел в свою работу, погрузился в свои книги. Поэтому его соседи были очень удивлены, когда тот узнал о Стивене Эллиоте, осиротевшем мальчике, приходящемся ему дальним родственником и, более того, решил взять этого мальчика к себе на жительство в Асварби.

Но, чтобы ни говорили о нем его соседи, было ясно одно, господин Эбни – высокий, худощавый, аскетичный мужчина, был расположен к мальчику и был готов оказать тому сердечный прием. Лишь только открыли входную дверь, он, потирая руки, вылетел из своего кабинета, будучи вне себя от восторга.

– Добрый день, мой мальчик? Ну, как наши дела? Сколько лет тебе? – спрашивал он, – Я надеюсь, ты не очень устал с дороги и будешь ужинать?

– Спасибо, сэр, но я не голоден, – ответил мальчик.

– Хороший парень, – говорит господин Эбни, Так, сколько же тебе лет?

Выглядело немного странным то, что всего за каких-то две минуты, которые прошли с момента их знакомства, он повторил дважды один и тот же вопрос.

– Мне скоро будет двенадцать, сэр, – ответил Стивен.

– Молодец, а когда твой День Рождения? Одиннадцатого сентября?

– Да, да. Очень хорошо. Почти год уже прошел, не так ли? Я хочу – ха-ха – я хочу записать всё это в мою книгу. Так тебе точно будет двенадцать? Ты уверен?

– Да, точно, сэр.

– Хорошо, хорошо! – В общем, так, Паркс, ведите его к миссис Банч, что у вас там на ужин, чай, да, какая разница, покормите его.

– Будет исполнено, сэр, – ответил находящийся рядом Паркс; который проводил мальчика туда, куда было велено.

Из всех, с кем Стивену довелось встретиться в Асворби, миссис Банч была самой доброй. Она сумела заставить его почувствовать себя как дома. Менее чем за какие-то четверть часа они стали закадычными друзьями, и их дружба сохранилась на всю жизнь. Миссис Банч была уроженкою здешних мест и, ко дню приезда Стивена в Асворби, ей было 55 лет. В этом особняке она прожила уже двадцать лет. Само собой разумеется, она, как никто другой, знала дом, усадьбу и все окрестности, хотя, явно была не склонна выбалтывать свои секреты.

Безусловно, в самом доме и в садах, росших вокруг него, было очень много интересного, того о чем Стивен, любящий приключения и обладающий пытливым умом, хотел чтобы ему рассказали как можно больше. – Кто построил церковь в конце лавровой аллеи? А кто этот старик на картине, висящей на лестнице, который сидит за столом, а под одной его рукой лежит череп? Эти и подобные им вопросы разъясняла ему миссис Банч, чей развитый интеллект обладал всеми необходимыми для этой цели ресурсами. Однако, он задавал и другие вопросы ответы на которые его устраивали меньше.

Одним ноябрьским вечером Стивен сидел и грелся у огня в комнате домашней прислуги, размышляя об усадьбе и её обитателях.

– А господин Эбни хороший человек? Он попадет в рай? – неожиданно спросил он, со свойственной детям непосредственностью и уверенностью в том, что взрослые способны ответить на все их вопросы и судить о всем беспристрастно, и то, что они говорят, является абсолютно правильным, во что надо без всяких на то сомнений верить.

– Ты спрашиваешь меня, хороший ли он человек? Храни тебя Господь, детка! – ответила миссис Банч. – Да господин Эбни добрейший человек, каких сейчас и не отыскать! Я никогда не рассказывала тебе о маленьком мальчике, таком же как ты, которого он подобрал на улице, дай мне Бог не ошибиться, лет семь тому назад? А о маленькой девочке, которую он забрал к себе два года спустя после того, как я поселилась здесь?

– Нет, расскажите мне, пожалуйста, миссис Банч о них, – прямо сейчас!

– Ну, хорошо, – ответила миссис Банч, – о маленькой девочке я много не могу рассказать, так как немногое помню. Но, я помню, что однажды, возвращаясь с прогулки, господин Эбни привез её с собой, после этого он приказал миссис Эллис, которая тогда была экономкой, позаботиться о ней. Бедное дитя, у ней даже и одежды своей не было, – она мне сама об этом рассказывала, – ну вот, она прожила с нами, дай Бог не соврать, три недели, наверное так. После чего, может быть, потому что у неё была цыганская кровь или может быть еще по какой-то причине, однажды утром она выпрыгнула из своей кровати, да так, что никто из нас не успел и глазом моргнуть, и исчезла в неизвестном направлении. Не осталось, ни следов, ни малейшего намека на то, куда она подевалась. Я до сих пор не могу понять, как так получилось. Господин Эбни очень испугался за неё, он приказал обыскать все пруды. Но, я то точно знаю, она ушла к цыганам, потому что я слышала как они ходили вокруг дома и пели свои песни, как бы зазывая, это было именно в ту ночь, за час до того как она исчезла, и Паркс, тоже говорил, что слышал их голоса в лесу тем вечером. Бедная девочка! Она была такая домашняя! Такая тихая! Такая чудная! Мне так нравилось заботиться о ней.

– А что случилось с мальчиком? – спросил Стивен.

– Ах, несчастный ребенок! – вздохнула миссис Банч. – Он был иностранцем, сам себя он называл Джованни, одним зимним днем он шел по дороге, играя на своей лютне, а господин Эбни его и подобрал. Как раз тогда он расспросил его о том, откуда он, сколько ему лет, куда он направляется и где его родственники, обо всем, что только могло прийти ему в голову. Но с ним произошло то же, что и с той девочкой. Непокорные люди эти иностранцы. Кто его знает, куда он подевался. Одним прекрасным утром пропал и все. Для нас это до сих пор остается загадкой. Свою лютню он оставил нам, вон она лежит на полке.

Остаток вечера Стивен провел с миссис Банч, донимая её вопросами и пытаясь извлечь хоть какую-нибудь мелодию из лютни.

В эту ночь ему приснился странный сон. На верхнем этаже дома, в конце коридора, там, где находится его спальня, была ванная комната, которой давно уже никто не пользовался. Её всегда держали под замком, при этом, верхняя часть двери была стеклянной, а так как муслиновых занавесок, которые обычно висели на этом окошке, на этот раз почему-то не было, можно было подтянуться и заглянуть туда. Внутри, по правую сторону, стояла освинцованная ванна, пристроенная к стене, причем её концевая часть (та, где находится сливное отверстие) была направлена к окну.

В ту ночь, о которой я говорю, Стивен Эллиот вдруг, неожиданно для самого себя, ощутил, что он стоит у двери в ванную комнату и заглядывает в стеклянное окошко. Сияла луна, и её свет пробивался сквозь окна, поэтому он мог разглядеть тело человека, лежащего в ванне.

Его рассказ о том, что он увидел, напоминает то, что приходилось видеть мне в знаменитых склепах Церкви Святого Михана[36], в Дублине. Этой церкви принадлежит внушающий ужас подвал, в котором хранят мумии тел, обработав их специальным составом, защищающем трупы от разложения на многие сотни лет. Перед Стивеном лежал до невероятности истощенный труп со свинцовой кожей, покрытой каким-то налетом и с печальным выражением на лице, завернутый в похожий на саван покров, губы этого мертвеца скривились в какое-то жалкое подобие отталкивающей улыбки, в то время, как руки были прижаты к груди на уровне сердца.

Он смотри и видит, как слабый, едва слышимый стон срывается с губ покойника и руки начинают двигаться. От ужаса Стивен отпрянул от окна, затем, придя в себя, ощутил, что он действительно стоит на холодном дощатом полу в коридоре, а всё вокруг него залито лунным светом. С отвагой, которая, на мой взгляд, не свойственна мальчикам его возраста, он приблизился к двери в ванную комнату для того, чтобы заглянуть в окошко и убедиться в том, что мертвец, который ему почудился, на самом деле лежит там. Но в ванной никого не было, и после этого он вернулся к себе в комнату.

На следующее утро миссис Банч была настолько потрясена его рассказом об этом сне, что тут же пошла и заменила муслиновые занавески на стеклянной двери в ванной комнате. Кроме этого, за завтраком о своем ночном кошмаре он рассказал господину Эбни, которого этот рассказ очень заинтересовал и, по этой причине, тот сделал записи в своей, как он называл её, «книге».

Приближалось время весеннего равноденствия, как об этом часто напоминал мальчику господин Эбни, добавляя при этом, что в древние времена этот период считался очень важным и решающим для молодых. Терзаемый предчувствиями, Стивен очень хотел обезопасить себя и поэтому стал плотно закрывать окно в своей спальне на ночь, на что этот Цензорин[37], сделал несколько веских замечаний. Два случая, произошедших за это время, произвели глубокое впечатление на Стивена.

Первый произошел после необыкновенно тревожной и тяжелой ночи, которую он с трудом пережил, хотя он не мог припомнить ни одного из своих снов.

Весь следующий вечер миссис Банч была занята тем, что чинила его ночную рубашку.

– Боже мой, господин Стивен! – выпалила она с раздражением в голосе, – как это Вы умудрились так порвать вашу ночную рубашку? Вот, смотрите, сэр! Сколько хлопот вы причиняете бедным слугам, которым приходится штопать и чинить вашу одежду!

На ночной рубашке действительно были видны глубокие разрезы и зацепки неизвестного происхождения, которые, без всякого сомнения, требовали много терпения и труда от того, кто брался её починить. Они были видны только на левой стороне груди – длинные, приблизительно в шесть дюймов, разрезы, идущие параллельно, некоторые из них не прорезали насквозь структуру ткани. Стивен мог только сказать, что он ничего не знает об их происхождении: хотя и был абсолютно уверен в том, что их здесь вчера вечером не было, а появились они ночью.

– Посмотрите, миссис Банч, – сказал он, – они такие же, как и царапины на двери в мою спальню. – Вот уж точно, я к этому не имею никакого отношения.

Открыв рот, миссис Банч уставилась на эти царапины, потом перевела взгляд на него, затем схватила свечу и быстро выбежала из комнаты, было слышно, как она поднимается вверх по лестнице. Через несколько минут она вернулась.

– Значит так, господин Стивен, сказала она, – мне очень хочется узнать, как эти царапины появились на двери в Вашу опочивальню. Кот или собака их сделать не могли, потому что для них они находятся очень высоко, крыса их сделать тоже не могла, это само собой понятно. А на что это может быть похоже, так только на китайские когти[38], нам о них мой дядя у которого чайная лавка рассказывал, когда я и его дочь, моя кузина, были маленькими. Мастер Стивен, мальчик мой, я бы на вашем месте господину Эбни ничего об этом не рассказывала. Я бы просто, перед тем как лечь спать, запирала дверь на ключ.

– Да я так всегда и делаю, миссис Банч, – только прочитаю молитву и сразу запираю дверь.

– Хорошо, молодец солнышко, всегда так делай, молись и никто не причинит тебе зла.

Тут миссис Банч вспомнила о том, что ей нужно чинить ночную рубашку и до тех пор, пока не настанет время ложиться спать, провела с иголкой в руках, думая о том, какие странные вещи происходят в доме. Всё это случилось в 1812 году, в один из мартовских вечеров, в пятницу.

На следующий вечер Стивен и миссис Банч были, как всегда, вдвоем, но после неожиданного прибытия господина Паркса, их дворецкого, который, как правило, старался держаться обособленно и в основном сидел у себя в кладовой, их дуэт превратился в трио. Он не заметил присутствия Стивена и, более того, он был сильно возбужден, к тому же, речь его не была такая размеренная и спокойная как обычно.

– Если хозяин захочет вина, то пусть сам идет в свой винный погреб, – было первое, что он произнес. – А я пойду туда только днем или вообще никогда. Миссис Банч, никак не могу понять, что там такое: может крысы или ветер так завывает в подвале. К тому же, я уже не молод, тяжело мне лазить везде, как это я проделывал раньше.

– Господин Паркс, вы же знаете, это же Холл, ну какие здесь могут быть крысы.

– Я не могу этого отрицать, миссис Банч. Я много раз собственными ушами слышал, как на судоверфи рассказывали о крысе умеющей говорить[39]. Я всегда эти разговоры считал выдумкой, но сегодня вечером, после того как я уже опустился до того, что начал подслушивать. Я около самой дальней кладовой, приложив ухо к двери, смог отчетливо различить голоса и то, что они говорили.

– Ой, полноте, господин Паркс, всё вы выдумываете! Вот умора! Крысы беседуют в винном погребе! Ах, как интересно!

– Миссис Банч, у меня абсолютно нет никакого желания спорить с Вами: знаете что, если вы мне не верите, то пойдемте к дальней кладовой, приложите там к двери свое ухо и послушайте, вот тогда вы и узнаете, правду я говорю или лгу.

– Какие глупости вы говорите, господин Паркс – постеснялись бы при детях! Вы же перепугали мастера Стивена до полусмерти.

– Что? Мастер Стивен? – воскликнул господин Паркс, начиная понимать то, что при их разговоре присутствует мальчик. – Мастер Стивен хорошо знает, когда я пытаюсь вас разыграть, миссис Банч.

Да, Стивен знал дворецкого, и вполне мог сначала подумать, что тот решил подшутить над миссис Банч. Он был заинтригован, не всё выглядело мило и прелестно, а если и было похоже на шутку, то далеко не совсем. Но, все его попытки выудить из дворецкого хоть что-нибудь, какие-нибудь детали о винном погребе, – были безуспешны.

Теперь, мы подошли к 24 марта 1812 года. Для Стивена – это был день необычных впечатлений: ветреный, шумный был этот день, который наполнил сад и дом ожиданием чего-то смутного. Когда Стивен стоял у калитки и смотрел в парк, он чувствовал, как ветер проносит над ним бесконечную процессию невидимых людей, которые несутся без цели, неизвестно куда, тщетно пытаясь остановиться, зацепиться за что-нибудь, что смогло бы задержать их полет и позволить восстановить утраченный контакт с миром живых, частью которого они еще совсем недавно были сами. После ланча господин Эбни сказал:

– Стивен, мальчик мой, ты не мог бы сегодня вечером, к одиннадцати часам, прийти ко мне в кабинет? До этого времени я буду занят, а потом я хотел бы показать тебе то, что имеет отношение к твоему будущему, это настолько важно для тебя, что тебе обязательно нужно об этом знать. Но, миссис Банч или кому ни будь еще в доме об этом лучше не говорить; поэтому ты вечером, пойдешь к себе в комнату, как ты всегда это делаешь.

Стивена охватило волнение: он с большим желанием ухватился за предоставившуюся возможность не спать до одиннадцати часов. В этот вечер, поднимаясь по лестнице, он украдкой заглянул в библиотеку и увидел там жаровню, которую он часто замечал в углу комнаты, стоявшую перед камином; на столе была кубок из позолоченного серебра, наполненный красным вином, рядом лежали несколько исписанных листов. В тот момент, когда Стивен проходил мимо библиотеки, господин Эбни брызнул немного фимиама из серебряной коробки на жаровню, но не заметил того, что мальчик находится рядом.

Ветер стих, наступала спокойная ночь и всходила полная луна. Примерно, около десяти часов вечера Стивен стоял у открытого окна совей спальни, обозревая открывшийся его взору сельский пейзаж. Но, не смотря на то, что был поздний час, таинственные обитатели залитого лунным светом леса, виднеющегося вдали, не собирались уходить на покой. Время от времени странные крики, похожие на крики отчаяния, которые издают заблудившиеся путники, доносились с другого берега болота. Может быть это было уханье сов или крики птиц, живущих на болоте, ни на один другой звук они не были похожи. Неужели, они приближаются? Теперь они были слышны уже на этом берегу, а через мгновение начало казаться, что крики раздаются в кустах, растущих близко на опушке леса и аллеях парка. Внезапно они стихли. Стивен уже собирался захлопнуть окно и вернуться к чтению свое любимой книги «Приключения Робинзона Крузо», как заметил две фигуры, стоявшие на покрытой гравием аллее, ведущей от парадного входа особняка в сад, – это были мальчик и девочка, как ему показалось; они стояли вплотную друг к дружке и смотрели в окна. Что-то в силуэте девочки ему напомнило то тело, которое ему почудилось в ванне. Он взглянул на мальчика, и ужас пронзил его.

Девочка стояла не шелохнувшись, слабая улыбка была на её лице, а руки были сомкнуты на груди, прикрывая область сердца. В то время как мальчик, вернее, его бледный призрачный силуэт с черными, как смоль волосами, одетый в рваные лохмотья, вздымал свои руки к небу делая угрожающие жесты, выражающие тоску и неутолимую жажду мести. Лунный свет проходил сквозь его почти прозрачные руки и Стивен видел, что ногти на его руках были длинные, страшные и серебро луны просачивалось сквозь них. Он стоял, воздев руки к небу, тем самым, представляя для глаз жуткое зрелище. На левой стороне его груди зияла черная дыра; и тут Стивен уловил, не с помощью слуха, а где-то глубоко в своем сознании, те самые крики, выражающие непреодолимую тоску и отчаяние, которые он слышал исходящими из леса в Асворби весь этот вечер. Через какое-то мгновение зловещая пара мягко и бесшумно поднялась над аллеей и исчезла из виду, больше он их не видел.

Невероятно испугавшись, он схватил свечу и направился в кабинет господина Эбни, приближался час, в который ему было велено прийти. Дверь в кабинет или библиотеку открывалась в холл с одной стороны, и Стивен, испытывая сильный страх, постарался долго здесь не задерживаться. Но войти внутрь было не просто. Дверь была открыта, в этом он был уверен, поскольку ключ, как обычно, был вынут из двери. Он снова постучал в дверь, – в ответ ни звука. Господин Эбни был занят: он разговаривал. Но, что это? Почему он пытается закричать? Почему его крик захлебывается, так и не вырвавшись из горла? Он тоже видел этих зловещих призраков детей? Снова воцарилась тишина, и дверь поддалась после того как её толкнул обезумевший от ужаса Стивен.

* * *

В кабинете господина Эбни на его столе лежали бумаги, способные объяснить Стивену Элиотту то положение, в которое он попал, но только после того, как он достигнет возраста, позволяющего понимать подобные вещи. Наиболее важным местом в них было следующее:

«В древние времена, среди мудрейших посвященных, на чьи опыт и знания я, имея определенный опыт, который и побудил меня относиться с доверием к их постулатам, существовало поверие. Согласно которому, при помощи определенных ритуалов, которые для нас сегодня выглядят варварскими, можно получить величайшее прозрение, а также, замечательные духовные и интеллектуальные способности. Так, например, абсорбируя духовную субстанцию своих знакомых и приятелей, индивидуум может получить полное господство и власть над духовным началом, управляющим элементалами нашей Вселенной.

Из определенных источников известно, что Симон Волхв[40] был способен летать по воздуху, становиться невидимым и принимать любой облик, какой он только пожелает, при содействии духа мальчика, которого, применим фразу автора «Воспоминания Климентина[41]», он умертвил. Я нашел описание этого способа, да еще к тому же с подробными деталями, у Гермеса Трисмегиста[42]. Он утверждает, что успешного результата в обретении магических сил можно добиться путем поедания сердец не менее чем трех человеческих существ, не достигших возраста 12 лет. Для того, чтобы убедиться на практике в достоверности данного способа я посвятил, по меньшей мере, двадцать лет своей жизни избрав для себя corpora vilia[43], то есть тех, кого можно было бы «убрать» не причиняя вреда обществу. Первым моим шагом было умерщвление Фиби Стейнли, девочки цыганского происхождения, которую я лишил жизни 24 марта 1792 года. Вторым был итальянский мальчик из бродяг, его звали Джованни Паоли, его я умерщвил в ночь 23 марта 1805 года. Третьей, и последней «жертвой», я использую здесь слово несовместимое и противоречащее всем высочайшим порывам моей души – должен стать один из моих дальних родственников, его имя Стивен Эллиотт. Он должен отдать свою жизнь 24 марта 1812 года.

Лучшим способом для достижения необходимого результата является изъятие сердца из тела живого субъекта, сжигание оного и превращение в пепел, после чего пепел, получившийся в результате сгорания трех сердец, должен быть подмешан в пинту красного вина, предпочтительно, в портвейн. Во всяком случае, я уверен, что тела первых двух детей хорошо спрятаны, подходящими для этого оказались: не используемая ванная комната, а также винный погреб. Вполне вероятно, могут возникнуть некоторые неприятности с духами мертвых, которых в народе называют привидениями. Но человек философского склада ума, проводящий ритуал надлежащим образом, вряд ли, будет придавать значение слабым попыткам этих существ отомстить за себя. Я с нетерпением предвкушаю то наслаждение, которое дарует мне освобождение и прозрение. Они в случае удачно проведенного обряда, без всяких сомнений, снизойдут на меня. Причем, это даст мне возможность не только избежать (так называемого) людского правосудия, но и даст возможность отодвинуть свою физическую смерть на весьма долгий срок.

Господин Эбни был найден в своем кресле, голова его была откинута назад, на лице застыло выражение, в котором смешались дикий гнев, ужас и невыносимая боль. На левой части его груди видна была рваная рана обнажающая сердце. На его руках не было следов крови, а лежащий на столе длинный нож был абсолютно чистым. Вполне вероятно, эту рану нанес дикий лесной кот. Окно в кабинете было открыто, коронер назвал свою версию причины смерти. По его мнению, господин Эбни был убит каким-то диким животным. Но, после того, как Стивен Эллиотт внимательно прочитал записи, отрывок из которых я привел выше, он пришел к другому выводу.