Читать книгу Ранняя философия Эдмунда Гуссерля (Галле, 1887–1901) - Н. В. Мотрошилова - Страница 9

У каждого события в человеческой жизни, тем более события значительного, всегда есть первоистоки, а конкретнее, обстоятельства и другие люди, которые этому событию особенно активно способствовали. Приезд Э. Гуссерля в Галле, его габилитация и последующее преподавание в Университете имеет своим главным событийным первоистоком более раннюю его встречу с уже известным тогда австрийским философом и психологом Францем Брентано (Brentano).[22] Эти обстоятельства в общем и целом освещены в литературе; существуют также и исследования, в которых рассмотрены теоретические проблемы, касающиеся влияния брентановской концепции на становление феноменологии Гуссерля, а также различий между обоими учениями.

В переписке Гуссерля и Брентано, в воспоминаниях Гуссерля имеются прямые свидетельства того, что встреча с Брентано стала поистине поворотным пунктом и в выборе Гуссерлем творческого, а значит, и жизненного пути – в данном случае в выборе между математикой и философией, в обретении специфической проблематики, угла зрения, важных для последующего реформирования логики и для попыток соединить новую логическую теорию знания с теориями познания и сознания. В моих более ранних работах по феноменологии эти темы также отчасти разрабатывались.

Напомню сначала о тех особых обстоятельствах жизни и творчества Гуссерля, которые восходили к влиянию Брентано и – под этим влиянием – вообще привели молодого ученого в Галле. «Как известно, Брентано дал молодому Гуссерлю совет: по поводу габилитации обратиться к тогдашнему ординарному профессору философии Университета в Галле, Карлу Штумпфу (Carl Stumpf). Штумпф – близкий друг Брентано – с 1884 по 1889 годы был ординарным профессором объединенного Университета Галле-Виттенберг (Friedrichs-Universität). Штумпф познакомился со своим будущим учителем Брентано в 1866 году на открытом обсуждении габилитационной работы Брентано в Вюрцбургском университете. Отточенная острота аргументов, с которой Брентано защищал свои тезисы, продемонстрировала Штумпфу, тогдашнему юному студенту, такое превосходство Брентано над его оппонентами, что Штумпф сразу же решил посещать брентановские лекции».[23]

В судьбе молодого Штумпфа, который сначала хотел специализироваться в юриспруденции, Брентано принадлежала особая роль: он переориентировал способного молодого человека на занятия психологией, тесно связанной с естествознанием. «В особенности обрадовало нас то, что Брентано считал: философии не нужны иные методы, кроме тех, которые используются в естественных науках; и на этом он основывал свою уверенность в возрождении философии. Это было новое, несравненно более глубокое и серьезное понимание философии» – писал Штумпф.[24] Брентано посоветовал Штумпфу отправиться в Геттинген к известному тогда философу, психологу естественнонаучной ориентации Г. Лотце, у которого Штумпф позже защитил свою первую диссертацию. А теперь Брентано отправлял к своему прежнему ученику, К. Штумпфу, который уже стал ординариусом в Галле, молодого человека, в коем Брентано распознал – как потом выяснилось, безошибочно, – талант, причем именно талант одновременно философский, философско-математический, психологический, логический. Несмотря на молодость, Гуссерль уже успел побродить по научным тропам в поисках своего пути: он знакомился с астрономией (Лейпциг, 1876–1878), потом основательно изучал математику (Берлин, 1878–1881) у видного математика Карла Вейерштрасса (Carl Weierstraβ) – и только из-за болезни последнего не стал его постоянным ассистентом, хотя и защитил под его руководством первую (математическую) диссертацию по теории исчисления вероятностей.

Довольно рано, еще в период учебы, Гуссерля привлекла к себе философия. Встреча с Брентано, его блестящие лекции положили конец колебаниям молодого ученого в выборе между математикой и философией.[25] Но хотя жизненный выбор в пользу философского пути Гуссерль, по его собственному признанию, сделал под влиянием Брентано, трудный путь в философию и тем более к самостоятельной работе в ней был еще впереди. Для нас очень важно, что на этой развилке дорог открылся путь в Галле – и опять-таки благодаря Брентано. Летом 1886 года Гуссерль отправился на отдых вместе с семьей Брентано (в местечко Ст. Гильген на Wolfgangsee). Можно смело предполагать, что учитель (Meister[26]) и ученик подробно обсуждали философские и жизненные вопросы, в том числе те, которые касались дальнейшего научного развития Гуссерля. Не приходится гадать, к чему привели эти беседы. Аргументы, личностное обаяние Брентано были поистине неотразимыми – и математик Гуссерль выбрал философию. Существенно, что с самого начала это была философия в сплаве с психологией, ориентированная на науку и принципы научности. А первые самостоятельные шаги были сделаны Гуссерлем, что вполне понятно, на почве специализированной философии математики. Как потом выяснилось, выбор именно философии был для Гуссерля совершенно правильным и весьма перспективным. Возможно, Гуссерль с его теоретическими, аналитическими способностями (которые высоко оценивал его упомянутый учитель в математике, видный ученый К. Вейерштрасс) преуспел бы и в математических науках. Но точно известно: вступив, и не без колебаний, на философскую дорогу, Гуссерль стал одним из самых значительных философских первооткрывателей XX века.

Еще на лекциях Брентано, как потом вспоминал Гуссерль, произошло нечто весьма значительное для судьбы молодого человека. Правда, вначале Гуссерль пошел на эти лекции скорее из любопытства: он хотел услышать профессора философии, о котором говорила “вся Вена”. Слушал его скорее с недоверием – как математик может слушать философа. Но Брентано, блестящий лектор, положил конец колебаниям. «Скоро я сдался, – писал позднее Гуссерль, – скоро я был полностью пленен уникальной ясностью и диалектической остротой его рассуждений, так сказать, каталептической силой его анализа проблем и его теорий. Сначала из лекций Брентано я почерпнул убеждение, которое дало мне мужество избрать философию профессией своей жизни, а именно, что и философия является полем серьезной работы, что и она может, а значит, и должна быть рассмотрена (трактована) в духе строгой науки».[27] Отметим, что выбор в пользу философии Гуссерль оценивает как акт «мужества»!

18 октября 1886 года Ф. Брентано пишет письмо К. Штумпфу, рекомендуя молодого человека – математика, но «ревностного слушателя философии» – для философской габилитации в Галле. В этой части моей работы я положу начало своему исследованию философских аспектов темы «Брентано – молодой Гуссерль», но сейчас лишь предварю его краткими замечаниями, ибо в общем ракурсе предпринимаемого здесь анализа, его тематики и драматургии в этом месте работы может быть выполнен относительно небольшой пролог. (Далее в книге будут неоднократные специальные обращения к этой теме.) Ибо, во-первых, сравнительный анализ учений Брентано и Гуссерля как таковых предполагает ознакомление с обоими учениями. А во-вторых, не хотелось бы с самого начала упустить возможность преодолеть одно распространенное в литературе искажение: в ней упомянутый сравнительный анализ нередко осуществляется без учета вполне самостоятельного характера философии Гуссерля и той критической позиции, которую будущий основатель феноменологии весьма почтительно по отношению к Брентано, но твердо зафиксировал в следующих словах: «Вначале его восторженный ученик, я никогда не переставал чтить его как учителя, но мне не дано было остаться приверженцем его школы».[28] Эту оценку нам придется вспомнить и впоследствии, когда мы будем и конкретно, и в целом оценивать работы молодого Гуссерля. Поэтому здесь предложу вернуться в ту точку жизненного пути Гуссерля, когда он еще был «восторженным учеником» Брентано и когда различия, размежевания (впрочем, неизбежные и довольно скоро проявившиеся) еще не встали в повестку дня, – и задаться вопросом: что именно в философии и личности Брентано могло не только привлечь внимание молодого математика, но даже вызвать в его душе «восторг, воодушевление» (Begeisterung)?

Для (как сказано, лишь краткого) начального ответа на этот вопрос надо, с одной стороны, дать общую характеристику учения Брентано, как оно сложилось к середине 80-х годов XIX века, а с другой стороны, очертить – на основе известных, хотя и очень скудных сведений – первые идеи, творческие замыслы, устремления молодого Гуссерля (ему ко времени встречи с Брентано в 1883 году было 24 года) в их теоретических пересечениях с теми идеями и направлениями философии Брентано, которые ко времени становления Гуссерля как философа уже сложились.

С 1866 по 1872 год Брентано – приват-доцент в Университете Вюрцбурга. Уже тогда начинается воздействие Брентано на его многочисленных учеников, чьи имена вписаны в историю философии и психологии. Ибо «Брентано был харизматическим педагогом».[29] В Вюрцбурге у него учились Карл Штумпф, Антон Марти, теолог Герман Шелл. Когда Брентано (с 1874 года) преподавал в Венском университете, то его учениками были Алексис Мейнонг, Христиан фон Эренфельс, Франц Хиллебрандт, Эдмунд Гуссерль, Казимир Твардовский, Томас Масарик, будущий президент Чешской республики, и Зигмунд Фрейд. Всё это имена, хорошо известные в истории науки и культуры XIX–XX веков.

Незадолго до начала профессуры Брентано в Вене, а именно в мае 1874 года, вышел из печати I том его книги «Психология с эмпирической точки зрения» (Psychologie vom empirischen Standpunkt). И именно эта эмпирическая точка зрения на психологию, по-видимому, выступала на первый план в тех лекциях Брентано, которые Гуссерль – вспомним, еще не выбравший философию в качестве главного дела своей жизни – слушал в Вене. Именно и главным образом на эту работу и на лекции, им прослушанные, он ссылался в своих ранних произведениях «Философия арифметики» и «Логические исследования» (далее сокращенно ФА и ЛИ), когда речь заходила о Брентано. Поэтому нам так важны принципиальные идеи, замыслы, методологические разработки, запечатленные в этом брентановском сочинении, которое, впрочем, так и осталось одним из классических произведений XIX века, весьма влиятельным, часто цитируемым и используемым, вряд ли превзойденным самим Брентано на его дальнейшем, тоже достаточно плодотворном жизненном пути. Нельзя также забывать о факте, ранее отмеченном: Гуссерль, хотя и вдохновленный действительно харизматической личностью Брентано, испытавший его глубокое влияние, скорее всего, уже с самого начала занял умеренно-критическую позицию по отношению к концепции и идеям своего учителя. Мы и будем здесь исследовать эти концепции и идеи, постоянно задаваясь вопросом: как к ним относился Гуссерль, еще будучи студентом, а потом, уже отправившись – с защищенной первой диссертацией, с благословения и с рекомендацией Брентано – для габилитации в Галле?

Вот главный замысел «Психологии…», выраженный уже в Предисловии: «Мы должны здесь обрести в нашем рассмотрении то, чего математика, физика, химия и физиология, какая раньше, какая позже, уже достигли – создать то ядро всеобщепризнанных истин, к которым впоследствии, благодаря взаимодействию многих усилий, со всех сторон будут прирастать новые кристаллы. На месте психологий надо пытаться поставить [одну] психологию».[30] При этом Брентано рассматривал научное обоснование и структурирование психологии как предпосылку для коренного обновления, реформирования философии. Судя по отзывам Гуссерля, этот замысел Брентано был первым, что понравилось вчерашнему математику. Возможно, он боялся найти в философских, психологических сочинениях, лекциях расплывчатость понятий и методов. И его весьма обрадовало то, что Брентано призывал обрести в психологии и философии кристаллы истин, точных и общезначимых. Этот призыв и эти интенции Брентано не только нашли отзвук в душе Гуссерля, что подтверждается в его известных воспоминаниях об учителе, но и оказали решающее влияние на жизненно важный поворот молодого ученого от математики к философии, где он тоже, и всю жизнь, будет искать «точность», «строгость» и «общезначимость».

Второе, что запало в душу Гуссерля и что, однако, проявило свое действие позже – в период создания ЛИ, было брентановское понятие феномена, вернее, зафиксированное в названной книге различение физических и психических феноменов. Правда, Гуссерль станет более широко актуализировать это брентановское понятие позже; при этом он иначе, чем учитель, истолкует и использует сей основополагающий и перспективный для будущей феноменологии термин. В ФА это различение тоже используется – хотя лишь в контексте проблемы “отношений” (Relationen) и довольно бегло, – о чем речь конкретно пойдет в разделе, посвященном данной работе Гуссерля. Больше чем это понятийное различение, его в ФА заинтересует брентановское разделение «собственных» и «несобственных» (или символических) представлений, в связи с которыми Гуссерль с благодарностью вспомнит именно прослушанные им университетские лекции Брентано (см. ФА, S. 193). А вообще-то присутствие психологии и философии Брентано в ранней работе Гуссерля – и мы это увидим при подробном анализе ФА – относительно небольшое и не идет ни в какое сравнение с вниманием, уделяемым учениям психологов Гельмгольца, Гербарта и даже Штумпфа. Думаю, это не случайно. Позиции Брентано и Гуссерля начали расходиться раньше, чем об этом решился открыто сказать почтительный, благодарный, но самостоятельно мыслящий ученик.

К вопросу о том, был или не был Гуссерль в дофеноменологический период всего лишь последователем Брентано – я тоже не раз обращусь в дальнейшем. И буду решительно оспаривать тезис, согласно которому Гуссерль в самых ранних работах, например, в «Философии арифметики», предлагает исключительно «психологическую интерпретацию», которая в свою очередь объясняется-де, тем, что он идет по следам Брентано, целиком или преимущественно опирается на его наследие (H. Peuker, 2002. S. 11, 24).

Еще одна категория, а именно «интенциональность» – старое, еще средневековое понятие, актуализированное у Брентано – тоже сослужит свою службу Гуссерлю, начиная с «Логических исследований». Она станет стимулом к формированию и преобразованию, уже в контексте возникшей феноменологии, учения об интенциональности, проблемная широта и теоретическая глубина которого не идет ни в какое сравнение с исходными брентановскими разработками. В интересующий нас период понятие «интенциональности» в работах Гуссерля, насколько мне известно, уже привлечет внимание Гуссерля – но глубоко он разработает его в ЛИ. Но тогда он не пойдет по пути Брентано, а предложит собственное истолкование этого понятия, которое станет центральным уже в первоначальной версии феноменологии, но особенно в развитом феноменологическом учении.

Сейчас достаточно, думаю, сказано для краткого исторического пролога – «вначале был Франц Брентано»… Что этому «прологу», однако, суждено было довольно скоро, уже в ранний период творчества и мучительных поисков Гуссерлем собственного пути, стать преддверием своего рода «теоретической драмы» – нам предстоит исследовать и доказать в дальнейшем.