Читать книгу Традиционализм и реформизм в советском политическом пространстве: формы и функции (1953–1991 гг.) - Н. В. Стариков - Страница 2

Традиционализм и реформизм в современных трактовках предстают как различные типы политической культуры и мышления, по сути – конкурирующие системы социальных и политических ценностей, формы социального поведения. Это органично связанные, при этом взаимоисключающие подходы, задающие различные варианты осмысления прошлого и настоящего. Одновременно традиционализм и реформизм – ключевые понятия политической истории СССР второй половины XX в., времени противоборства тенденций обновления и торможения, революционных изменений и распада страны в конце 1980-х – начале 1990-х гг. Динамика и формы традиционализма и реформизма, их соотношение в советском политическом пространстве – научная проблема, связанная с раскрытием идентификационных составляющих СССР послевоенных десятилетий. В их числе: эволюция политической системы; природа постсталинской власти; связь идеологии и рациональности, догматики и культуры политического действия. Рассмотрение проблем традиционализма и реформизма соотносится с дискуссиями о причинах распада СССР, соответствует выявлению механизмов воспроизводства и саморегуляции советской системы, человеческого потенциала советской политики. Как категории и маркеры общественно-политических процессов, традиционализм и реформизм позволяют обратиться к трактовкам понятия современности в советском контексте 1950-1980-х гг.

В монографии раскрывается соотношение понятий «традиционализм» и «реформизм» применительно к завершающему периоду советской эволюции. Определены содержание и отличительные черты вызовов постсталинского времени и «ответов» на них как политико-экономических категорий. Обоснованы методологические предпосылки формирования необольшевистской стратегии ответа, в том числе связанные с выбором концепции общественного прогресса, представлением СССР центром мирового социально-экономического развития.

Заданность культурно-исторического кода России не раз предопределяла половинчатость многих реформационных начинаний. Не стал исключением и Советский Союз. В объяснительных моделях советский реформизм чаще предстает тупиковым элементом советского наследия, частично связанным с утверждением современной либерально-капиталистической модели. Не случайно дискуссии уходят в плоскость постсталинских альтернатив Хрущева и Горбачева, метаний элиты между вечевым и либеральным нравственными идеалами. В центре внимания – зачатки реформирования во имя Человека, как непредусмотренный «побочный» результат сошедших на нет советских реформ. Для многих авторов распад СССР – убедительное подтверждение несостоятельности советского реформизма, иллюзорности надежд на изменение и обновление советской системы, в рамках которой даже незначительные совершенствования оборачивались мутациями и катастрофическими последствиями.

Долгое время реформизм, будучи сознательным, целенаправленным переустройством системы, имеющим концептуальное единство и ценностный контур, оказывался на периферии научных исследований, хотя тема отраслевых реформ, их подготовки, осуществления и последствий получила достаточное отражение в литературе. Поначалу это были публикации по «горячим» следам социально-экономических и политических изменений 1950-1970-х гг., которые отражали представления властей о должном в советском мире. Реформы представлялись фактором эффективности, определявшим формирование и реализацию продуктивного социально-экономического курса, удовлетворяющего потребности и интересы миллионов. С другой стороны, выводы о системности отраслевых реформ чаще выявляли корреляцию реформаторских циклов в соотношении «старое/новое» применительно к количественным, но не качественным показателям. С этим, возможно, связано небольшое число публикаций о советском реформизме как единой системности.

Тема реформизма широко представлена в публицистике конца 1980-х – начала 1990-х гг., в рамках которой реформационные начинания представлялись циклами советско-имперской модернизации, «просветительско-модернизационным мессианизмом», мироустройством с мутационными признаками.

Новая историография представляет другой формат исследований социально-экономической и политической динамики, основанный на представлении о двоичности политических кодов, предопределяющей двойственность советской политической культуры.

Это относится и к характеристикам партийно-советской традиции послевоенных десятилетий. С одной стороны, традиционализм в СССР в ряде работ пока еще представляется неясной, аморфной, деструктивной субстанцией с признаками косности, начетничества, догматизма. С другой стороны, в новой литературе под влиянием изменений в оценках распада СССР появляются иные характеристики традиционализма, учитывающие его регулятивные возможности.

Что касается соотношения функций традиционализма и реформизма в избранной хронологии, то данная проблема пока не получила достаточного отражения. Изучение политико-идеологической асимметрии 1960-1980-х гг., порожденной различными миссиями традиционализма и реформизма, связано, с одной стороны, с задачей выявления того общего, что объединяло две эти ориентации, а с другой – обозначения особенного в их строении и функциях.

Задача книги – обобщить новые данные о соотношении между функциями традиционализма и реформизма как двух начал, по-разному участвовавших в советской политике, экономике и идеологии.

В зарубежной литературе тема получила освещение в трудах преимущественно «ревизионистской» историографии (Sh. Fitzpatrick, М. Lewin, М. Malia, М. Rejman, G. Roberts).