Читать книгу Традиционализм и реформизм в советском политическом пространстве: формы и функции (1953–1991 гг.) - Н. В. Стариков - Страница 4

Понятия «реформа», «реформизм», «реформаторство» достаточно противоречивы, неоднозначны в плане определения содержания. Идентификация их признаков в историко-политологическом разнообразии реформационных изменений в СССР представляет собой проблему выбора методологического основания, позволяющего полноценно отражать реальную практику советского реформизма 1950-1980-х гг.

Сам термин «реформизм», означающий преобразование, изменение, переустройство без уничтожения основ существующей системы, в советское время с формально-официальной точки зрения считался маркером вынужденной уступки революционному натиску, отступлением, шагом назад. Об этом писал еще Сталин в 1921 г.[18] Идеологический подход отрицал не сами реформы, а реформизм как полноценное политическое действие, соотносил его с понятиями «оппортунизм», «ревизионизм», аттестовал в координатах меньшевистского и социал-демократического мышления[19].

Потребность в изменении формы (а реформизм в отличие от реструктуризации или реорганизации – суть преобразование, меняющее форму) связана с волей правивших после Сталина «верхов» к власти. С середины 1950-х гг. реформизм – идейно-политическая ориентация «выживания», комплекс партийно-государственных идей и социально-экономических программ, выражающих настроение части партийно-государственных «верхов», метод и образ действия. С одной стороны, это реальные шаги по улучшению социально-экономического положения, с другой – предохранительная реакция на вызовы и угрозы. Из этого следует, что советский реформизм «навязывался» обстоятельствами, связан с цикличностью системы. Принимая наследие Сталина, а вместе с ним ленинизм, лидеры СССР не собирались менять концептуальные ориентиры, отказываться от организационно-административной системы. Идея монопольного права на власть, дополненная преуменьшением долговременного воздействия на страну «нарушений социалистической законности», изначально ставила препятствия радикальным переменам. Вместе с тем особенностью реформизма стало восстановление, как считалось, искаженной при Сталине формы советской системы, реставрация ряда «чистых» ленинских образцов. В таком залоге трактовались партийно-политические и догматические деяния большевиков 1920-х гг., с этим связывалось возвращение к ленинским началам партийной жизни. Реформаторские порывы Н. С. Хрущева и М. С. Горбачева могут трактоваться как исполнение ими партийного долга в части партийной святости, своего рода фундаментализм по отношению к «отцам партии». Восстанавливая преемственность Слова и Дела Ленина, они действовали как реформаторы, при том что восстановление утраченной формы для одних было искушением, другим представлялось предательством. Поэтому их (Хрущева и Горбачева) подвергали жесткой критике.

Приведение формы в соответствие с изменяющимся содержанием – другая характеристика советского реформизма. Синхронизация внутреннего и внешнего содержания предполагала реализацию инновационных реформаторских проектов, призванных поддерживать первопроходческий образ СССР. В этом отношении речь может идти о модернизаторском сегменте реформизма, тех партийцах, кто своим долгом считал реформу советского проекта в логике его конкурентоспособности. С этим, возможно, связаны идеи модернизации по «догоняющей» модели развития 1950-х гг. – «догнать и перегнать Соединенные Штаты Америки по производству продукции на душу населения». При этом с неизбежностью вставала проблема ревизии основ большевизма в виде «диктатуры пролетариата», что и произошло во второй половине 1950-х гг. при сохранении в дальнейшем («развитой социализм») догматического восприятия советского реформизма как системности.

Следующая характеристика реформизма – зависимость преобразований, меняющих форму, от характеристик личности правящего генсека (1-го секретаря Президиума ЦК). Энергия и направленность преобразований во многом зависели от задачи сохранения конкурентоспособности, как и воображения реформатора, его политической культуры. В таком случае приобретение новой советской формы соотносилось с заданными лидерами образцами.

Вплоть до крушения СССР в 1991 г. реформизм расширял границы прагматизма (являлся своего рода прибежищем рациональности) и одновременно расширял базу утопизма; воплощал новый политический опыт и актуализировал старые, отжившие и дискредитировавшие себя схемы.

Реформизм середины 1980-х гг. принял облик обновленческого движения в КПСС с идеалами демократического социализма -альтернативы официальной идеологии, при том что в прежние десятилетия «демократический социализм» нередко являлся перевалочной базой из коммунизма в инакомыслие. Социальные аспекты новой стадии реформизма связывались с югославской, китайской, шведской и венгерской моделями социализма. Постепенно реформизм соотносится с моделью модернизации, призванной, по мысли руководства, спасти СССР от грядущего краха. Идейные конфликты, вызванные процессами разновекторного реформаторства, трансформировались в политическое противостояние, завершившееся крахом КПСС. Стоит здесь отметить утопию стратегической цели – ускоренное построение коммунизма, совершенствование «развитого социализма», «Программу 500 дней» и т. п.

Интерпретации советского реформизма как вида преобразовательной деятельности разнообразны: элемент советской цивилизации[20], феномен мировой культуры[21], адаптивный макропроцесс не западного типа[22]. Содержательная сторона реформизма впервые стала объектом исследования в поздней советской историографии и связана с дискуссиями второй половины 1980-х гг. об опыте и уроках поворотных рубежей 1950-1960-х гг.[23] Анализ природы режима 1950-х гг. – исходный пункт пересмотра предыдущих концепций и выводов. Различие мнений о сущности, потенциале, типологии и культуре реформаторства 1950-х гг., несовпадение представлений о рубежах обновления/стагнации, поворотных точках социализма отражали поиск ответа на вопрос о характере постсталинского времени, доминировавшем типе перемен.

Монографии и диссертации Ю. В. Аксютина, О. Л. Лейбовича, Р. Г. Пихоя, А. В. Пыжикова[24] расширили представления о реформаторском потенциале власти. Цели, задачи, индикаторы, ресурсы, ответственность, риски реформ в этих работах рассматриваются в формате явлений, служащих средством преобразования прежних отношений и вместе с тем содержащих предпосылки для новых форм.

Литература выявляет потребность в критериях различения границ между системно-структурными реформами и реформизмом в целом, дифференцированном подходе к различным типам реформистского действия. Изучение реформационных процессов в территориально-отраслевом плане[25], анализ эволюции элементов советской государственности[26] являются здесь ключевыми элементами.

Системность советских реформ нередко представляется в терминологии ритмических циклов (циклических схем Китчи-на (Kitchin), Жюглара (Juglar), Кузнеца (Kuznets), Кондратьева, Пантина, Лапкина[27]), предполагающих заданность структуры процессов 1940-х – начала 1960-х гг., необратимость вступления СССР после 1953 г. в созидательную стадию с кристаллизацией Революции в новую социальную структуру. В координатах циклических схем неадекватность политического ответа постсталинской элиты на глобальное несоответствие спроса и предложения закономерно предопределяла откаты, обнажавшие архаичные пласты дореволюционной политической культуры.

Новый аспект – морально-этические характеристики реформ[28].

Категорию предела советских преобразований в сфере общественно-политических институтов и отношений попыталась обосновать С. Г. Кирдина, по мнению которой анализ советских публичных практик может служить основой обобщения очередных реформаций (имеются в виду объявления о завершении реформационных циклов и публичном представлении достигнутых результатов)[29].

Советскому реформизму противопоставляется парадигма контрреформации[30]. Ее исходное положение – признание реформ технологией разрушения. Инициируемые государством реформы никогда в России не являлись основой легитимации. С этим связана традиция поругания предшествующих реформ и реформаторов с «очистительным крещением» и обнулением достижений. Это относится и к правилам игры в советских циклах реформ, которые сохранялись исключительно до той поры, пока большинство не научилось играть по этим правилам, после чего следовало их форматирование. Реформы в СССР проводились далеко не самыми достойными людьми с драматизацией сюжета, издержками, несопоставимыми с плановыми затратами. Следующая особенность реформаторства в парадигме контрреформации – нарушения в иерархии задач.

Различные подходы к реформам сопряжены с несовпадающими представлениями об их типологии. Это связано с целым рядом факторов: различным сочетанием в реформационных процессах социальных, экономических и политических изменений, разрушением прежних и созданием новых балансов социальных интересов, что сопровождалось дифференциацией общества. Экстраполяция разделений на реформационный процесс с неизбежностью выявляет различия типов перемен.