Читать книгу Вдовствующая герцогиня замка Оргарон - Надежда Игоревна Соколова - Страница 2

Ариса горт Лортайская, герцогиня форн Оргарон, являлась симпатичной худощавой брюнеткой с аристократической бледностью кожи, оттенённой лёгким румянцем на высоких скулах. Её стан, напоминавший молодую иву – гибкий, но с округлыми бёдрами, о которых шептались придворные дамы за веером, – был предметом зависти многих знатных особ. Карие глаза, будто подёрнутые дымкой осеннего леса, с густыми ресницами, казалось, меняли оттенок в зависимости от освещения: от тёплого янтаря при свечах до почти чёрного в сумерках. Тёмно-каштановые волосы, отливающие медью на солнце, были заплетены в сложную косу с вплетёнными серебряными нитями – символом её вдовьего статуса. Тонкие, но выразительные брови придавали лицу лёгкую надменность, а алые губы и едва заметная горбинка на носу добавляли образу характерности.

Аристократка в энном поколении, она, в отличие от настоящей меня, могла похвастаться утончёнными манерами, отточенными с детства: например, умела пить игристое из хрустального бокала, лишь слегка касаясь его кончиками перламутровых ногтей, или сидеть часами с идеально прямой спиной, будто проглотив аршин. Её чувство стиля проявлялось во всём – платья из тончайшего шелка и бархата, всегда сшитые по последней столичной моде, источали лёгкий аромат лаванды и имели потайные кармашки для записок, спрятанные в складках юбки.

После её таинственного исчезновения остались только дневники – стопка потрёпанных тетрадей в переплётах из мягкой сафьяновой кожи, удивительно похожих на земные. Все они, больше десятка, были исписаны бисерным почерком Арисы чернилами, которые со временем побурели. Страницы хранили следы её жизни: пятно от игристого здесь, засохший лепесток розы там. Читая их, я узнала, как в пять лет она упала с пони по кличке Звёздочка, сломав при этом ключицу, как в пятнадцать впервые надушила платок маслом розмарина для юного барона, как в двадцать два стояла под балдахином с герцогом, чьё лицо напоминало печёное яблоко.

Благодаря этим записям я научилась поддерживать видимость: знала, что экономку нужно хвалить за пироги с вишней, посыпанные сахарной пудрой, а дворецкого лучше не беспокоить, когда у него ноет клык – в такие дни он ходит с тряпицей, смоченной в можжевеловой настойке. Я выучила язык вееров и цветов: синий шёлк при дворе означал траур по дальнему родственнику, а зелёный привлекал духов предков, потому носить его следовало с осторожностью.

Супруг Арисы, Дитор горт Лортайский, на портрете в бальном зале напоминал высохшего журавля: длинная шея, стянутая тугим воротником, острый подбородок с редкой седой бородкой, пальцы, усыпанные перстнями с фамильными печатями, впившимися в дряблую кожу. Он провёл лучшие годы в столице, где его кабинет в министерстве магических законов был обит дубовыми панелями, а имя регулярно мелькало в придворных хрониках. Но к шестидесяти годам усталость от бесконечных интриг и ядовитых улыбок за спиной заставила его удалиться в родовое поместье, где он и встретил юную Арису на охотничьем пикнике у маркиза де Врея.

Их свадьба в роскошном алтарном зале стала событием сезона: арки из белых роз, золотая карета, запряжённая шестёркой вороных. В дневниках Ариса лишь мельком упоминала о холодных ночах в отдельной спальне с гобеленами на стенах, где она слышала только тиканье напольных часов да вой ветра в трубах. Слуги перешёптывались, что старый герцог либо не мог, либо не хотел исполнять супружеский долг – в спальне его чаще видели с кипой документов, чем с молодой женой.

Теперь всё это наследство – от фамильных драгоценностей в ларце с секретным замком до обязательств перед десятками вассалов – лежало на моих плечах. Я осторожно входила в эту роль, как в новое платье, которое пока жмёт в плечах. Каждое утро я просыпалась под балдахином с вышитыми гербами, чувствуя вес серебряного сервиза в буфете и взгляды портретов в длинной галерее, будто спрашивающих: "А справишься ли ты, чужая?"

Я чувствовала, как на меня давит наследие, которое Ариса не успела оценить по достоинству. В её дневниках я находила не только описания светских мероприятий и модных нарядов, но и её страхи, сомнения и мечты о том, как она хотела бы изменить свою жизнь.

Я пока не делала никаких резких телодвижений, не спешила ничего менять, присматривалась к окружающим, обдумывала ситуацию и надеялась, что судьба-злодейка не подкинет мне в ближайшем будущем неприятные сюрпризы.

Разговор с управляющим длился часа два, не меньше. Я сидела, подперев ладонью подбородок, и внимательно слушала, пока за окнами медленно гас закат, окрашивая стены кабинета в багровые тона. Выслушав все новости – от состояния озимых до жалоб мельника на засилье крыс в амбарах, – я дала осторожные указания, с деланно-умным видом подчеркивая свою вовлеченность в дела поместья. Приходилось отделываться расплывчатыми фразами вроде "нужно разобраться" или "я подумаю над этим", ведь моих скудных познаний в сельском хозяйстве едва хватало, чтобы отличить рожь от пшеницы, не то что указывать на недочеты. Впрочем, судя по спокойной уверенности Дирка, поместье и без моих советов работало, как хорошо смазанные часы – крестьяне пахали, кузнецы ковали, мельник молол, и все шестеренки этого механизма четко входили в зацепление.

После разговора я направилась в обеденный зал, шурша юбками по каменным плитам коридора. Высокие дубовые двери с коваными петлями со скрипом распахнулись передо мной, открывая длинный стол из темного дерева, способный усадить три десятка гостей. Но сегодня его полированная поверхность сияла пустотой, отражая мерцание свечей. На стенах старинные гобелены с охотничьими сценами поблекли от времени – некогда яркие краски выцвели до бледных пятен, где псы сливались в рыжие разводы, а ветвистые рога оленей напоминали сухие деревья зимой. Канделябры из черненого железа, похожие на застывшие ветви, бросали дрожащие тени на потолок с трещиной, что змеилась от угла к центральной балке – будто само время оставило здесь свой автограф.

Я опустилась в массивное кресло во главе стола, обитое бархатом цвета спелой вишни. Резные ножки в виде львиных лап скрежетнули по дубовым половицам, когда я придвинулась к столу. "Почувствуй себя важной птицей", – едко подумала я, окидывая взглядом строй пустых стульев по бокам. Даже эхо моих шагов звучало здесь неестественно гулко, будто старый замок тихонько насмехался над моим одиночеством.

Слуги в синих ливреях с гербом Лортаев стояли вдоль стен, застыв в почтительных позах. Только дрожание пламени в их подсвечниках выдавало, что это живые люди, а не часть интерьера. Один из них, веснушчатый мальчишка лет четырнадцати, едва сдерживал зевоту – его ресницы трепетали, как крылья мотылька, а пальцы нервно перебирали швы на ливрее. Видимо, бедняга стоял на посту уже несколько часов, мечтая о своей соломенной постели на чердаке.

На белоснежной скатерти, расшитой серебряными нитями в виде виноградных лоз, уже стояли фаянсовые блюда с ужином: прозрачный бульон с плавающими веточками укропа, запеченная утка с румяными яблоками, картофельное пюре, украшенное кудрявой петрушкой. В центре стола красовался расписной глиняный кувшин с сидром – его сладковатый аромат смешивался с запахом свежеиспеченного хлеба. Живи здесь кто-то из мужчин, на столе непременно стояло бы что-то покрепче – можжевеловая настойка или терпкое игристое из южных провинций. Но я, земная трезвенница, предпочитала слабый сидр, который здесь больше напоминал яблочный компот, хотя от первого же глотка щипало язык и горло.

И все это великолепие – для меня одной. Слуги молча наблюдали, как я ковыряю серебряной вилкой в утке, отделяя куски мяса, которые тут же покрывались белесой пленкой остывшего жира. Нет, я прекрасно понимала – недоеденное достанется прислуге. Повариха Анна, краснолицая и вечно вспотевшая, позже соберет объедки в глиняный горшок, чтобы накормить кухонных мальчишек, чьи впалые животы урчали громче старинных часов в бальном зале. Но от этого зрелище одинокого пиршества казалось еще более нелепым – как каприз ребенка, требующего целый торт, чтобы потом откусить один кусочек.

Я ела механически, почти не ощущая вкуса. Утка казалась безвкусной ватой, бульон – просто теплой водой. Лишь петрушка хрустела на зубах, напоминая, что это не сон. Вскоре я поднялась из-за стола, оставив почти полную тарелку. Поднимаясь по винтовой лестнице в спальню, я вызвала служанку – рыжеволосую Марису, полноватую девушку с бледной кожей и родинкой над губой, которая всегда молчала, будто дала обет молчания.

Сон настиг меня мгновенно, едва голова коснулась пуховой подушки. И, как обычно, мне снилась Земля. Только теперь я была там призраком – пыталась взять свой телефон с офисного стола, но пальцы проходили сквозь стеклянный экран, а коллеги, смеясь, обсуждали мое "внезапное увольнение" за кем-то спиной. Просыпалась я всегда с тягостным чувством, будто забыла что-то очень важное. Что именно – оставалось загадкой. Может, ключи от квартиры? Или пароль от банковского приложения? А может, и вовсе – саму себя…