Читать книгу Свидетель на свадьбе должен быть неженатый - Наиль Фаилович Хабибуллин - Страница 1

Простояв более часа в Сургуте, состав, наконец, тронулся. В прожаренном июньским солнцем плацкартном вагоне открывались не все окна, оттого духота становилась особенно невыносимой. С входного тамбура потянулся припозднившейся народ с напитками и продуктами, купленными на станции.

– Меня возмущает политика РЖД, – иронично негодовал Руслан Тарасковский, обращаясь к девушке у окна. Рядом с его атлетической фигурой, она выглядела болезненно хрупкой. – Почему на северные направления формируют составы из вагонов пенсионного возраста? Мы – нефтяники и газовики, флагманы экономики – даем отчизне стратегическое сырье, а нас транспортируют в душегубках. Туалеты не работают, окна не открываются, жалюзи не отпускаются. Спрашивается: где справедливость?

– Есть и новые поезда, – отозвался молодой человек в очках с нижнего противоположного места. Полулежа, он читал газету и украдкой посматривал на попутчицу. – Например, Москва-Нижневартовск. Вагоны новой конструкции, биотуалеты, улучшенная планировка купе и плацкарты.

Тарасковский в который раз проигнорировал его замечание. Двое суток он обхаживал Свету, и уступать ее кому-либо не собирался. Задаром что ли он предложил ей свое нижнее место, веселил на всем протяжении пути, заваривал ей душирак и пюрешку, занимал для нее очередь в исправный туалет и оберегал от хмельных вахтовиков, – чтобы потом какой-то очкарик влезал в беседу? Нет уж, изволь, читай лучше свою газету.

– Светлоокая, не возражаешь, если я сниму футболку? – спросил он. – Совсем спекся в этой бане.

Девушка безразлично пожала плечами, откинув челку со лба, отвернулась к окну – к промелькивающим унылым северным пейзажам, чередование бесконечных болот и мелкорослого березового леса. Руслан сдернул футболку, – обнажив не без гордости рельефные мышцы и решетку пресса, – и прицельно метнул ее в спящее тело на верхнем противоположном ярусе. Пользуясь, что Света отвлечена, он запустил руку в шорты и ожесточённо заскреб, скосив от блаженства левую часть лица. Очкарик сконфуженно прикрылся прессой.

– Продолжаем разговор, – чесоточный наглец дотронулся до кулачка девушки, сжимавший носовой платок. Света вздрогнула и отдернула руку. – Так на чем я остановился?

Поезд набрал скорость, в вагоне малость посвежело.

– Вы рассказывали, – заговорила она.

– Светочка, мы же условились еще с Ёбурга перейти на ты. К чему эти условности.

– Я по привычке. Вы, то есть ты, рассказывал про Нивагальск.

– Так вот, – пододвинувшись, Руслан обнял ее за плечи. Света убрала его руку. Руслан удивлено сверху вниз взглянул на нее, как бы спрашивая: разве мы этот этап не прошли? – Нивагальск был основан как поселок нефтяников. Население составляет не более сорока пяти тысяч человеков.

«Человеков» вызвало у девушки улыбку.

– Коренное население – ханты и манты, но их не так много, – продолжал Руслан. – И они уже не пьют одеколон, а как цивилизованные люди хлещут водку. Нивагальск молодой интернациональный город, большинство приезжие со всего постсоветского пространства.

– Что означает Нивагальск, довольно странное название?

–Нивагальск – это сокращение от трех женских имен: Нина, Валя, Галя.

– Это имена женщин геологов, – подал голос очкарик, поверх газеты наблюдавший за Светой. – Они, так сказать, первооткрыватели месторождения, которое их именами и назвали. Позднее поселок, а через десять лет – город.

На верхней полке, куда приземлилась футболка, закряхтело, зашевелилось, языком вывалился край жёваной простыни, затем свесились ноги. Взлохмаченный светловолосый мужчина за тридцать, с пролежанным узором на щеке, туманно оглядел окружающих, словно видел их впервые, громко зевнул. Пыхтя, спустился босиком на голый пол. Пошарил ногой под лежаком, отер ступни о голени и влез в шлепки. Критически осмотрев шорты и измятую футболку, он махнул рукой, мол, и так сойдет.

– Доброе утро, – поприветствовала Света.

– Спасибо, и вам того же, – пробурчал он заспанным голосом, обдав легким перегаром.

– Герц, ты куда? – спросил Руслан.

– А?

– Куда намылился, спрашиваю?

– Повешусь в туалете, потом покурю, – массируя виски, отозвался тот неохотно.

– Может в обратной последовательности?

– Да пофиг.

– Смотри не влети с куревом, штрафы нынче не маленькие.

– Мы Сургут проехали? – спросил Герц.

– Да, – ответила Света, потешаясь комичным видом гуляки. На протяжении пути, она тщетно пыталась втянуть его в разговор, тот отзывался неохотно, напивался с вахтовиками с боковушки и ложился спать. Герц ловил ее изучающий взгляд, но не придавал ему никого значения.

– После Сургута линейщики обычно не ходят, покурю в туалете, – накинув вафельное полотенце на плечо, Герц прихватил несессер и направился в конец вагона.

– Засранец, самой большухи не просыхает, – заметил Руслан.

– Что такое «большуха»? – спросила Света.

– Большуха, – назидательным тоном заговорил Руслан, – это большая земля, цивилизация. Начинается, примерно, где-то в районе Демьянки. Большуха – это мечта любого человека, долго прожившего на севере. Большуха – где нет таких здоровых комаров и злющего гнуса. Большуха – это там где тепло и нормальное лето, а не начало весны в конце мая. Короче говоря, большуха – это рай в понятии северянина, куда иммигрирует его тело, выйдя на пенсию. Кому-то получается вырваться раньше, но большинство живут, пока есть работа, ведь север как болото – затягивает.

– Понятно, – сказала Света.

– Кто выходит в Нивагальске – сдаем белье, – обходя вагон, оповестила проводница. На обратном пути остановилась, смерила подозрительным взглядом Руслана, и тоном следователя спросила: – Вы стаканы брали?

– Сейчас принесем, – ответил он. – Ну, Светлоокая, пора укладывать вещи. Допивай чай, и я верну стаканы этой грозной тети. Кстати, ты дозвонилась до родни, тебя будут встречать?

– Да. Я им еще в Тобольске звонила.

– Запиши мой сотовый, когда перейдешь на местную связь, обязательно позвони.

Света записала продиктованные цифры в простенький мобильник, с брелоком в виде пушистого зверька напоминающего милого гремлина из одноименного ужастика, пока его не облили водой.      С верхней полки Руслан сгреб в кучу пастельное белье и подождал пока девушка аккуратно сложит свое, затем отнес вместе со стаканами в проводницкую.

– Куда это Герц запропастился? – вернувшись, спросил он. – Наверняка, в ресторан-вагон заглянул. Как бы не развело, на старых дрожжах.

– Он часто пьет? – Света сидела у окна и копалась в рюкзачке. Попутчик, положив очки на край стола, отвернулся к стенке и пытался уснуть, возня соседей его отвлекала.

– Как сказать, по крайне мере не запойный. Бывает, иногда дает жару. В поезде заняться нечем, вот и совмещает приятное с полезным. Да и с большухи возвращаться муторно, вот и мается. У нас он самый правильный, можно сказать совесть нашей компании. Мудр и начитан, одним словом – аксакал.

– Разве не приятно возвращаться домой? – удивилась Света.

– Если он находится в местности, приравненной к крайнему северу – не очень.

Руслан достал с третьей полки сумку и небрежно принялся запихивать в нее вещи. Покончив с рюкзачком, Света перед зеркальцем нанесла скромный макияж. Вернулся Герц, бритый и причёсанный, благоухая лосьоном, отчего перегар казался мягким и добрым. Тарасковский потянул носом:

– Точно, в ресторан-вагон наведывался. Сдавай белье, скоро родные пенаты.

– А где чуваки с боковушек? – спросил Герц.

– Они еще в Пыть-Яхе слезли, пока ты дрыхнул и слюни пускал.

– Облом, у них еще целый пакет с пивом оставался. У нас случайно ничего такого не завалялось?

– Посмотри в сумке с продуктами. Тебя с запахом Соня к себе не подпустит.

– Я к ней и не собирался, к себе поеду, – не желая тревожить спящего соседа, Герц осторожно присел на край лежака, но тотчас поднялся, словно чего-то забыл. Почесал затылок, глянул на свою полку, вспомнил. Подобно приятелю скомкал белье и поплелся в сторону проводницкой. Смотав матрасы, Руслан баскетбольным броском забросал их на третью полку. Надел футболку.

– Герц, это имя, или прозвище? – спросила Света. Руслан сел рядом и обнял ее за плечи, на этот раз она не противилась, но и радости такая нежность не прибавило.

– Фамилия. Имя у него еще хуже, фашистское – Рудольф. Герц утверждает, что он из поволжских немцев, осевших когда-то в Башкирии. Эдакая русифицированная версия. Предпочитает называть себя швабом. Скажу тебе по секрету, – Тарасковский понизил голос, крепче прижал к себе девушку и, щекоча дыханием ушко, таинственно добавил: – У меня есть подозрения, что он еврей. Вот ты, Светочка, любишь евреев?

– Не знаю.

– Вот и я не знаю, люблю я их или нет. А этого, – он кивнул на появившегося Герца, – люблю.

Девушка смущенно убрала с плеча обнимающую руку Тарасковского.

– Мне нужно переодеться, – сказала она. Сняв с вешалки вещи, переступая через вытянутые ноги Руслана, она пошла в конец вагона.

Заняв ее место, Герц порылся в пакете с продуктами и достал банку пива. Дрожащими пальцами сорвал чеку, брызнувшая пена оросила его футболку и, стекая по жестянке, закапала на пол. Герц торопливо поднес пиво к вытянутым губам, сделал жадный глоток и предложил Руслану:

– Будешь? Только оно теплое.

– Неа.

– Я тоже допью и в завязку. Отъезд с большухи на меня всегда плохо влияет.

– На тебя в последнее время все плохо влияет.

– Я ж в отпуске. Как у тебя с этой, как ее?

– Со Светой? Да никак. Чиста и невинна, яки херувим.

– Зачем тогда мозги ей пудришь?

– Каждый по-своему дорогу укорачивает. Ты вон с пацанами с Пыть-Яха с самой Уфы херачишь, я ее кадрю. Хотя, знаешь, в ней есть что-то чистое, что притягивает мое извращенное восприятие. Земля круглая, возможно где-нибудь пересечемся. Тем более что она в наш Богом забытый городок едет – к тёте. Очередная покорительница севера. Если разобраться, ведь она не за северной романтикой подалась, впрочем, как и все мы. Да и какая тут к черту романтика, – словно ища подтверждения своим словам, он перевел взгляд на окно. – Знаешь, чего я боюсь? Через годик другой, эта скромная девушка станет истиной жительницей Нивагальска, превратится в стерву, оценивающая парней в денежном эквиваленте.

– Большинство девушек предпочитают в мужья человека обеспеченного.

– Согласен, только на севере – в нашем случае Нивагальске – это особенно ярко и болезненно выражено.

– А чего ты хотел? Ты же сам говоришь: на север все приехали, чтобы заработать, оттого и менталитет такой – меркантильный. К тому же, не все ищут финансово-достойных, есть и честные девушки.

– Честных и правильных всех замуж расхватали, остались те, которые знают себе цену, строят из себя недотрог и динамят нормальных пацанов, или тусуются с хачиками в «Матрице».

– И среди хачей есть нормальные.

– «Нормальные», как ты выразился, в «Матрицу» не ходят. Не сбиваются в стаю, и не бьют толпой. Чернозадая нерусь.

– Это уже национализм. Не забывай, что я шваб, то есть, то же не русский.

– Рудик, какой ты к херам шваб, у тебя от немецкой крови, только имя и фамилия остались, ты наш российский, чернозем.

– «Чернозадые», «чернозем»… кругом у тебя черно. Ты Бадику звонил?

– Сейчас наберу. Куда я мобильник положил? – Руслан пошарил в карманах шортов и небрежно извлек смартфон, потыкав пальцем по сенсорному экрану, приложил телефон к уху.

– Не берет трубку, – добавил он, после небольшого ожидания, убирая телефон обратно в карман.

– Подожди, наш пасынок человек обязательный, сейчас сам перезвонит.

Меньше чем через минуту Бадик и вправду отозвался.

– Хеллоу, дружище! – поприветствовал Руслан. – Ты готов к встречи с нами? Хлеб-соль, красные дорожки, бравурный марш? Ну и отлично. Отдохнули нормально. Рудик, тебе привет.

Поговорив по телефону, Руслан спросил у Герца:

– Ты как, домой, или в объятия Сони?

– Домой. В последнее время, все меньше к ней тянет. Вроде месяц не виделись, а желания увидеться нет никого. Вроде как охладел.

– В плане секса?

– У тебя один секс в голове.

– Я думал у вас все серьезно.

– Поначалу я тоже так думал.

Вернулась Света, шорты-юбка лазурного цвета, бежевая блузка с короткими рукавами, на шее бочком повязана косынка. Неброский стиль в одежде гармонировал с ее внешностью. Дорожные вещи она держала в руке. Герц уступил ей место и с пивом в руке пересел на противоположный лежак.

– Светлоокая, ты выглядишь великолепно, – пафосно высказался Руслан. – По приезду я намерен на тебе жениться. Рудольфа облачим в свидетели. Как тебе мое предложение?

– Не верьте ему девушка, – отозвался Герц, – он вас соблазнит и бросит. Узы Гименея, в его понимании, непосильные оковы.

– Сволочь ты, Герц. Я все сомневался, еврей ты или шваб, а оказалось – фашист, – рассмеявшись, сказал Руслан. – Он врет, Светочка, я хороший и добрый.

– Переодеться, или так ехать? – оглядывая футболку со следами пива, размышлял Герц. – На солнце так-то быстрее обсохнет.

– Менты! Прячь пиво! – предупредил Руслан. Не мешкая, Герц убрал банку под лежак. Проследовали полицейские, мимолетно взглянув на ребят. – Подожди, не поднимай, они сейчас обратно пойдут.

Герц не послушал, залпом допил пиво и бросил банку в пакет с мусором, подвешенный на укосине подпирающий стол. Поезд снизил скорость.

– Сколько нам еще трястись?– спросил он.

Руслан поднес к лицу тонкое запястье Светы и взглянул на ее часики:

– Светлоокая, как ты на них время различаешь? С полчаса, не меньше.

– Пойду, пройдусь, – поднявшись, задумчиво промолвил Герц.

– На поиски синьки?

В ответ Герц деланно вздохнул, улыбнулся.

– Как же обещание: допить пиво и в завязку?

– Совсем чуть-чуть. От пива изжога и руки лихорадит, лучше чего покрепче.

– Бог в помощь. Особо не налегай, ты нам нужен живой.

Герц визуально оценил наличность в бумажнике, грустно вздохнул – на этот раз по-настоящему – и двинулся в сторону вагон-ресторана. Поезд остановился посреди хвойного леса.

– Что за станция? – спросила Света.

– Разъезд.

– А кем работает Герц? Пьет много, но на алкоголика непохож. У него довольно интеллигентное лицо, на нашего ведущего инженера похож, на фабрике где я работала.

– Человек он грамотный, этого у него не отнять, и фамилия под стать, как у ученного. Но к сожалению, не инженер, и по ряду причин, вряд ли им будет, из-за своих чокнутых принципов. Герц у нас приборист.

– Лейборист? – удивилась Света.

– Киповец.

– А, поняла: контрольно-измерительные приборы.

– Понравился что ли?

– Да так, – засмущалась девушка. – Пьет много, – невпопад добавила она.

– Ну, пьет он не всегда. Трезвый он еще хуже, бывает, включает Геббельса. Впрочем, и по пьяне тоже.

– В чем это выражается?

– Любит почитать мораль.

– У него есть девушка?

– Не женат, если это тебя интересует. Ты столько о нем спрашиваешь, что я начинаю ревновать, – не то в шутку, не то всерьез сказал Руслан.

– Я просто спросила. Тем более что ты уже о себе столько рассказал.

В окнах замелькали пригородные постройки промзоны Нивагальска. Руслан с Герцем снесли свои сумки и клетчатый баул Светы к выходу и теперь втроем дожидались в тамбуре. Через пять минут поезд остановился, проводница еще не вышла и дверь была заперта. Света высматривала через мутное стекло родственников на перроне.

– А где здание вокзала? – спросила она у Руслана.

– Вон он, – Тарасковский указал на однотипную железнодорожную постройку, обшитую профнастилом.

– Это вокзал? – усомнилась Света.

– К сожалению – да, – констатировал с похмельным вздохом Герц. – Раньше было хуже: стояла невзрачная серая изба. Это сейчас ее немного облагородили. Когда я сюда приехал и впервые увидел этот вокзальный сарай, подумал, что и Нивагальск состоит исключительно из деревянных строений. Но въезжая в город приятно удивился: кругом панельные и кирпичные многоэтажки, развитая инфраструктура, площади, памятники, в общем, все то, под чем подразумевается «цивилизация», и не одной избы. Правда, еще сохранились бараки первых поселенцев, которые постепенно сносят. В скором будущем память о них сохраниться лишь в черно-белых фотоальбомах престарелых нефтяников.

Герц на секунду задумался, потом добавил:

– По сути, если вдуматься, вокзал, есть скрытый символ Нивагальска – болотная коряга под декоративной жестянкой.

Прибывая в волнение от преддверия скорых впечатлений, смысл последних слов Света не поняла и не предала им значения. Появилась недовольная проводница, растолкала людей, откинула площадку над ступенями, сошла на перрон и встала у входа. Покидая вагон, пассажиры благодарили ее, «спасибо» сказали и Света с Русланом. Герц отмолчался, обиженный ее замечаниями по поводу пьянки. Они отказались покупать у нее сомнительную водку, что и послужило предлогом для придирок.

Герц помог Руслану спустить сумку Светы. Неожиданно, кто-то из-за спины потянул за лямку. Герц настороженно оглянулся – щуплый мужичок тащил баул на себя. Света радостно кинулась к нему с криком «дядя Володя». Из рук щуплого Свету ревниво выдернула дородная тетя, сдавила в объятиях и принялась нещадно осыпать поцелуями.

Герц разглядывал привокзальную площадь, отыскивая среди частных такси «Короллу» Вадима Крутикова, прозванного Бадиком. Руслан, под пристальным взглядом тети и стоящего обиняком дяди Володи, скромно прощался с попутчицей Светой.

Машина Вадика стояла в отдаление. Заметив друзей, скривившихся от тяжести сумок, Крутиков вышел навстречу, открыл багажник и помог погрузить вещи. Вадик, склонный к полноте юноша, стрижен ежиком, флегматичный взгляд, задумчиво-отрешенное лицо. Уголки губ скривлены вниз, посему незнакомые люди воспринимали это за признак вечной меланхолии.

– Что у вас там, кирпичи? – тужась, спросил он.

– Будто не знаешь, что везут с большухи, – заметил Руслан. – Я шмотки и всякую хрень, которую насобирали родители. Немец, как всегда в своем репертуаре, книги и прочий канцелярский хлам.

– Я не виноват, что в нашей дыре нет приличного книжного магазина, – заворчал Герц. Солнце с потом выгоняло хмель и это его нервировало.

Рядом с водительским креслом сидел парень лет двадцати пяти, придурковатая ухмылка, рыжая куцая бородка без усов – Эдик Панасов.

– О! И Понос приехал встречать нас, – обрадовался Руслан. Герц скорчил недовольную рожу. – Порноид, что сидишь, вылазь давай.

– Этого кого черта привез, – забрюзжал Герц, обращаясь к Вадику.

– Сам напросился.

Панасов вылез из машины, обнялся с Русланом, и полез было к Герцу, но тот, скорчив брезгливую мину, выставил руку:

– Уйди, я с похмелья, – предостерег он.

В салоне «Короллы» навеянная кондиционером благодать. Герц с Тарасковским сели сзади, Эдик вперед. Вадик завел двигатель, поехали.

– Что нового в наших нефтяных угодьях? – спросил Руслан, выглядывая из-за спинок сидений.

– Как всегда – грустно и уныло, – ответил Вадик. – Лето только наступило, до вашего приезда шли дожди. Теперь жарко, как в аду. До сих пор не могу привыкнуть к этим резким перепадам давления и температуры, хоть живу здесь с детства. В остальном все тихо. Да, чуть не забыл: Артем на твоей Люське женился.

– Почему это сразу моя? – наиграно возмутился Руслан.

– Ты же с ней постоянно у Эдика в доме и в сауне зависаешь.

– Ну и что. Неужели я не могу сходить попариться с девушкой на правах дружбы? Я и с вами в баню хожу, однако двусмысленностей не возникает.

– Слава богу, ты с нами не проделывал, что творил с Люськой, – буркнул Герц.

– Какие вы все-таки испорченные. Мы, может быть, друг другу стихи читаем. Я вот Лермонтова люблю, Люська – Пастернака.

– Она твоего «пастернака» в трусах любит, – осклабься, вставил Эдик.

– Дебил! Пастернак – это великий поэт, а ты его с писькой сравниваешь.

Руслан дотянулся и дал увесистого подзатыльника, Эдик не обиделся, наоборот, это его рассмешило. Смеялся он не красиво. Герц, омраченный встречей с Панасовым, угрюмо пялился в окно. Хмель сходил, и это его злило.

– У тебя Понос одна порнуха в голове, – продолжал Руслан. – Много порева накачал, пока меня не было?

– Нынче все меньше стало появляться талантливых вещей, – тоном знатока отметил Эдик.

– Понос, ты на себе порнуху проверяешь? – Руслан подмигнул Вадику в зеркало заднего вида.

– Я не Понос, – не очень энергично возразил Эдик.

– Ты прав – диарея тебе подходит больше, – из-за своего угла отозвался похмельный Герц.

– Зато моя фамилия чисто славянская, – гордо заявил Эдик, оскорблённый недружеским тоном Герца. – Не то, что у некоторых, евре….

– Что остановился?! – зашипел Герц и тряхнул спинку кресла, на котором сидел Эдик. – Договаривай!

– Э, хорош! – вмешался Руслан, отстраняя Герца.

– Ты мне спинку сломаешь, – забеспокоился в свою очередь Вадик.

– Чего это он? – пискляво возмутился Панасов.

– Молчи лучше, – посоветовал Руслан. – А ты чего ты дружище психуешь? – обратился он к Герцу. – Протрезвел что ли? Потерпи, скоро в городе будем, довезем прямо до магазина.

– Пусть не тявкает этот слюнявый онанист.

– Я не онанист, – робко подал голос Эдик. – На себя посмотри.

– Чо?! Я те сейчас втащу!

Руслан придержал Герца:

– Все, брейк, брейк говорю. Понос – закрой рот, а ты Рудик – сбавь обороты.

Вадик, желая разрядить обстановку, прибавил громкость на магнитоле. Минут пять ехали молча. Первым заговорил Руслан:

– Есть идея.

– Какая? – неохотно отозвался Герц.

– В честь приезда устроить вечеринку.

– Я – за, – робко подал голос Эдик.

– Не возражаю, – пробурчал Герц. – Только у меня с деньгами туго. Ты как, Бадик, с нами?

– Даже не знаю.

– Не ломайся, как целка, – Руслан по-дружески хлопнул его по плечу.

– У кого загудим? – спросил Вадим. – У меня нельзя, родители дома.

За обсуждением, кого жилище ввергнуть в хаос, поднялось настроение, забылась недавняя стычка. Герц не утерпел и потребовал остановиться у придорожного кафе, где принял на грудь и вернулся в машину удовлетворённым. Развезли дорожные сумки по домам. В супермаркете отоварились спиртным и снедью. После долгой отлучки, Герц соскучился по квартире и поначалу хотел пригласить к себе, но вспомнив, что с ними будет Эдик, передумал.

Порешили: места, где можно безобразничать, как обиталище Эдика, лучше не найти. Панасов жил в частном доме в черте города. Участок с коттеджем достался ему от родителей, закончив карьеру рядовых нефтяников, они переселились на большую землю. Герцу приходилось видеть отца Эдика, в отличие от сына это был кряжистый мужчина, хозяйственный и трудолюбивый. Он купил участок – тогда еще задешево – и собственноручно поставил дом с мансардой.

Младший Панасов к физическому труду был не приучен. Его женоподобные ладони говорили сами за себя. Эдик окончил тюменский университет и работал в колледже сисадмином. Совместно с однокурсником Кирюшей открыли сообщество в «Контакте» – «Атипичный Нивагальск», собравший около пяти тысяч подписчиков. Вторым «детищем» дуэта, был дорабатываемый сайт «PORN’YGA», где за плату предлагалось посмотреть видео с любым уклоном извращения. Само сабой в городе мало кто знал об их увлечении, иначе соавторы из северного городка перебрались бы намного севернее. Ролики ХХХ креативные ребята попросту «пиратили» с других сайтов. Заветная мечта Панасова снимать свое порно. Он знал биографию порноактеров и режиссеров, восхищался отечественными звездочками Еленой Берковой и Ксении Кондратьевой, «их смелости, бросивших вызов консервативному обществу». Если бы он не разговаривал на русском, то его вполне можно было принять за озабоченного американского тинейджера.

Герц избегал здороваться с ним за руку. Панасов представлялся ему порождением чего-то мерзкого, извращенного. Задумываясь, Эдик грыз ногти и зубами избавлялся от заусениц на тонких пальцах, что еще сильнее усиливало отвращение. Герц не понимал, что может быть общего у Руслана с этим гнусным типом. Тарасковский конечно тоже не святой, тот еще бабник, но его блуд хоть как-то оправдывался психологической травмой, порожденный разводом. Бадик также сторонился Эдика и относился с плохо скрываемым пренебрежением. Когда-то, неизвестно откуда, Руслан нашел этого порновундеркинда, и иногда, зачем-то таскал за собой.

Руслан, на деле, попросту бесстыдно использовал своего протеже. Неделями обитал в его доме и бессовестно опустошал холодильник. Руслан жил с сестриной семьей в родительской квартире, куда ему запретили водить «своих многочисленных баб», и он был вынужден проказничать на усадьбе Панасовых. Однако, к своим любовницам Эдика он не подпускал.

Светлую, просторную мансарду Руслан избрал своим лежбищем, дипломатично слив Эдика с Кирюшей с их серверами и мониторами этажом ниже. Вдоволь нагулявшись, Руслан возвращался в родительскую квартиру. В доме Панасовых витал дух использования. Эдик, в свою очередь, эксплуатировал бездомного талантливого Кирюшу. Будучи посредственным программистом, Панасов предпочитал генерировать идеи, переложив всю работу на однокурсника.

Кирюша Шляпкин, технический директор «PORN’YGA», жил у Эдика в комнатушке чуть больше кладовки. Посредством курительных смесей он раздвигал стены до размеров царских палат. Окончив университет, Кирюша вернулся в Нивагальск, но из-за прежних приводов в полицию не мог устроиться на работу. Помотавшись, его прибило к панасовским берегам, где за помощь в создании сайта, ему предложили ночлег. Попутно Шляпкин ремонтировал компьютерную технику, на вырученные деньги заказывал спайсы в интернете.

…Герц поначалу отказывался ехать к Панасову, но Руслан его уговорил. Машину Крутиков загнал под навес. Праздновать решили в беседке. Приглядывать за шашлыком поручили хозяину дома. Спиртное погрузили охлаждаться в бочку с водой. Эдик предусмотрительно устроился с Русланом, подальше от Герца, который к этому времени успел замахнуть несколько рюмок и немного подобреть. Герц сел на одну скамью с Вадиком.

– Где твой Кирюша? – поинтересовался Тарасковский.

– Вчера долгожданный заказ получил, сейчас релаксирует, – ответил Панасов.

Оприходовали две бутылки, малопьющего Вадика развезло, на третьей поплыл Эдик. Крутиков стал пропускать, флегматичное лицо непривычно расплылось в кривобокой улыбке. Панасов старался не отставать от взрослых товарищей и хмелел все сильнее. С приходом сумерек белой ночи налетели комары.

– Соскучились, – натираясь пахучим репеллентом, сказал Герц. – Ждешь лето десять месяцев, и вот тебе – орды летучих гадов. Скоро еще и мошка озвереет.

– Глядите, галлюцинация появилась, – взбодрился Руслан, тыча в сторону дома, где на крыльце стоял худосочный конопатый Кирюша.

– На хавку пробило, – заплетающим языком добавил Эдик.

– Эй, обдолбышь, – крикнул Тарасковский. – Перемещайся сюда.

– Три щепочки сложены, да в сопельки сложены, – усмехнулся Герц.

Тощая фигура шелохнулась, голова неторопливо, словно башня танка, повернулась в сторону беседки. Лицо душевнобольного, с приоткрытого рта свисала нитка слюны. Невидящим взглядом Шляпкин смотрел в их сторону.

– Укурок, – Руслан помахал рукой. Кирюша стронулся с места, и походкой зомби поплелась к ним. Доковыляв до беседки, он остановился, обвел компанию бессмысленным взором, развернулся и побрел обратно к дому.

– Ты хоть корми раба своего, – обратился Тарасковский к Эдику. – С каждым днем все страшнее на него смотреть. Чего он у тебя такого употребляет?

– Дрянь всякую, спайсы с нета выписывает. С травой в городе проблема. Менты всех плановых повязала, говорят, героиновые слили.

Покачиваясь, Вадик поднялся со скамьи, Герц заботливо его придержал.

– У меня есть тост… и… хорошая новость, – Крутиков потянулся к пластиковому стакану, промахнулся и разлил коньяк на стол. Ленясь вытирать, Герц накрыл лужицу тряпкой. – Налейте мне, а то мой кубок нечайно опрокинулся. И… давайте, выпьем за вас. У меня никогда не было таких замечательных друзей, и я очень горжусь дружбой с вами, – видя, что все хотят выпить, Вадик жестом руки остановил. – А теперь, хорошая новость: к нам едет ревизор. Шутка. Через неделю приезжает моя Ангелиночка. Но это не все – скоро у нас свадьба….

– Вот это новость! – воскликнул Руслан. Герц, выгнув брови, удивлено взглянул исподлобья на Крутикова:

– Что ж ты молчал все это время, Ромео хренов?

– Хотел сделать сюрприз, ик… и, Ангелина хочет, чтобы ты Рудольф, ик… был свидетелем на свадьбе.

– Почему не я? – игриво возмутился Руслан, и голосом мультяшного Карлсона добавил: – Малыш, я же твой лучший друг.

– Не обижайся, это пожелание ик… моего любимого ангелочка, – Крутиков расточался в улыбке. – Ведь это Рудольф нас познакомил. Теперь можно пить. – С трудом осилив коньяк, он полез к Герцу обниматься. – Спасибо, брат, я тебе так благодарен. Я так сильно люблю свою Ангелину.

– Подумаешь, с соседкой познакомил, – дурашливо насупился Тарасковский, – я тебе таких королев подгоняю, а ты нос воротишь.

Вадик неловко опустился на скамью, на лице застыла глупая улыбка, голова совершала плавающие движения.

– Бадик, скажи как другу, – заговорил Руслан, подмигнув Герцу, – у вас уже был секс?

– Это грязное слово, – бессвязно выдавил Крутиков. – И, я не могу его употребить по отношению к моему ангелочку. Мы решили, что займемся любовью ик… только после свадьбы.

– Сильно, я бы так не смог, – Руслан поскреб затылок. – А ты шваб, башкирского разлива, в состоянии долго обходиться без плотских утех, если бы твоя девушка училась в Питере?

– Все зависит от чувств, – подумав, серьезно ответил Герц.

– Да уж, угораздило попасть в компанию фантазеров. Предлагаю, прямо сейчас, устроить мальчишник. На счет женского пола я подсуечусь.

– Что ты на меня смотришь, – насупился Герц. – Ты вон у жениха спрашивай.

– Бадик со своей Ангелиной совсем правильным стал – не подержит. Вот я и вопрошаю у тебя, как у самого старшего в нашей компании – ты со мной?

–Какой еще мальчишник? На баб потянула, так и скажи, – заупрямился Герц.

– И почему вы такие скучные.

– Не у всех мировоззрение формируется в районе гениталий.

– Ты что скажешь? – обратился Руслан к Эдику, уснувший за столом и только сейчас вспомянутый. – Понос тебя задери! Спит зараза. Герц, ты бы ему хоть салат под голову подложил, для мягкости.

– Вот ты и подложи, он же с тобой рядом.

– У меня еще новость, ик… – Вадик снова встал и для устойчивости оперся на плечо Герца. Поднял пластиковый стакан.

– Бадик, малыш, может, хватит на сегодня новостей? – усомнился Тарасковский. – Хорошие известия в наше время не так часты, и потому, их нужно дозировать экономно.

– Я хотел сказать тост, ик… забыл, ик… ангелочек вспоминает. Икота, икота, перейди на Федота, – расплескав половину коньяка, Вадик выпил. Грузно опустился на скамейку, и его завалило назад, Герц вовремя придержал.

Подхватив под руки обмякшие тело Крутикова, Руслан с Герцем занесли его в дом, положили в спальне на кровать Эдика.

– Хлипкая молодежь, – вернувшись за стол, сказал Руслан.

Панасов оторвал голову от стола, затуманенным взглядом обвел беседку. С трудом поднялся и тут же рухнул под скамью, стукнувшись лбом об деревянный пол.

– Ты думаешь, о чем и я? – ухмыльнувшись, спросил Руслан у Герца.

– Ага.

– Тогда не будем ему мешать, пусть спит у нас на виду. Геббельс, ты чего такой кислый?

– Да так.

– Из-за Соньки что ль?

– Наверное, и из-за нее тоже, все вкупе.

– Это у тебя отходняки от большухи.

– Возможно.

– Как у вас с ней вообще?

– Подумываю разорвать отношения, только пока не знаю, как это сделать безболезненно.

– Не понимаю тебя. Телка, вроде как, на вид приличная, и к тебе хорошо относится. Все при ней – попка, бюст и на фейс миленькая.

– Попка, фейс, – передразнил Герц. – Разве это главное. Было ли, у тебя такое: смотришь на девушку, с которой у вас отношения, и чувствуешь, что-то вроде разочарование, вперемешку со скукой? Иной раз и поговорить-то с ней не о чем. Продукты, шмотки, уборка, стирка, сын, школа – тоска.

– Куда ты раньше смотрел? Или, тебе Кюри-Склодовскую подавай? Женщина должна уметь привлекать своего мужчину, удовлетворять в плане секса. Выглядеть подобающе, уметь готовить, рожать здоровых детей. По-моему, это главное.

– Повторю твою любимую поговорку Трахтенберга: «лучше молоко в холодильнике, чем корова на кухне».

– Тебе не угодить.

– И это говорит человек, меняющий любовниц как перчатки.

– Ну, я хотя бы не заморачиваюсь о постоянных отношениях. Не лежит душа, так брось, в чем проблема?

– Не знаю, как-то стыдно перед ней. Молча уйти не могу, а сказать – язык не поворачивается.

– Никак совесть заедает?

– Вроде того. Жалко ее, но и быть с ней нет никого желания.

– Тогда и вправду расходитесь, – Тарасковский разлил коньяк. – Давай накатим, и я посмотрю, как там наш пасынок в доме почивает.

Выпили. Руслан поднялся и неровной походкой направился к дому. Герц посмотрел на серое небо белой ночи, на востоке грязной ватой серели редкие облака.

– Спит и сны видит про своего ангелочка, – вернувшись, поведал Тарасковский.

Вадик в компании был самым молодым, на пять лет младше Руслана, и на десять Герца. Старшие товарищи оберегали его, как неразумное дитя от проявлений циничной жизни. Относились к нему с братской заботой, и Вадик, в свою очередь, платил им взаимностью. Крутиков единственный ребенок обеспеченных родителей, на именины получал дорогие подарки – в нынешний день рождение его осчастливили «Короллой». Он работал инженером в нефтяной компании.

– Иногда я завидую нашему Бадику, – разлив коньяк, сказал Руслан. – Без ума от Ангелины. Чист, не испорчен, не то, что мы с тобой – я распутничаю, ты синячишь.

– Что же ты его тогда своими бабами пичкаешь, замарать хочешь?

– Не огрызайся. Проверяю, так сказать, запас прочности. Знаю, что Бадик у нас стойкий, потому и предлагаю.

– С завтрашнего дня ухожу в завязку, – очередной раз решил Герц.

Под столом заворочался Эдик, что-то жалобно проскулил во сне и свернулся калачиком. Герц из дома принес плед и накрыл Панасова.

– Не понимаю, что у тебя с ним общего, – сказал Герц, усаживаясь за стол. – Я с ним за руку брезгую здороваться, а ты живешь у него, питаешься с одной тарелки.

– Тебе будет трудно понять. Наверное, потому что он настоящий. Гнусен до омерзения, но настоящий. Мне и самому не всегда приятно с ним находиться рядом. По-своему он честен, честнее нас с тобой. Он любит секс, точнее сказать – порнографию. Все смотрели хоть раз порнуху, некоторые продолжают смотреть, собирают коллекции, но тщательно скрывают сей факт. Главное не говорить об этом. А Понос не таится, в открытую наслаждается порнухой, наслаждается как искусством. Нам с тобою этого не понять, не так мы настроены. К примеру. С точки зрения обывателя, любоваться картиной с обнаженной женщиной эстетично, а вот позировать в голом виде – аморально. Еще, я уверен, несмотря на всю его похабную сущность, он никогда меня не предаст и не отвернется. По-своему он знает цену дружбе, хоть я и не являюсь его другом.

– Не ожидал от тебя таких умозаключений. Я все думал, что ты им просто пользуешься.

– Ну, не без этого, тогда бы я не был Тарасковским.

На столе завибрировал айфон Вадика. Руслан взглянул на дисплей и протянул телефон Герцу:

– На ночь глядя Бадику ангелочек звонит. Наверное, решила пожелать сладких снов.

– Повзрослела, – любуясь аватаркой Ангелины, заметил Герц.

– Может, ответим? – предложил Руслан.

– И что ты скажешь? Твой жених в доску пьяный в доме спит?

– Так-то да.

Руслан еще что-то говорил, но Герц уже не слушал. Звонок, что-то в нем растревожил. Заметив задумчивость приятеля, Тарасковский смолк, разлил коньяк и, не предложив Герцу, выпил.

– Глядя на тебя, мне тоже взгрустнулось, – Руслан достал с кармана шортов мобильник, пролистал список номеров. – Когда тебе муторно, что ты делаешь – пьешь, а я серую печаль привык шлюхами разгонять.

– Мы же договаривались: не материться и не выражаться.

– Опять Геббельса включил. Это вообще-то твоя идея была. Не будем сквернословить, дабы не портить карму, – нравоучительно, с расстановкой произнес Руслан.

– Разве я говорил таким тоном? И вообще, я совсем по-другому выразился. И Бадик поддержал меня.

– У Бадика хорошее воспитание, он и без того не матерится.

Тарасковский приложил телефон к уху и, слушая гудки вызова, добавил:

– Есть две телки, и у меня возникло непреодолимое желание погрязнуть в омуте разврата и тебя собой затянуть.

– Зачем тебе две, уже и одной не хватает?

– Ты или пьян, либо не внимателен. Бадику это простилось бы, но не тебе. Объясняю: одна – мне, другая – тебе. Права выбора оставляю за тобой. Что же она трубку не поднимает. – Оставшись без ответа, раздосадованный Руслан отложил телефон на стол.

– Давай-ка как-нибудь без меня, – пробурчал Герц. – И вообще, тебе еще не надоело вести такую разнузданную жизнь?

– Это не может надоесть, это как спорт. А если честно – я их всех ненавижу.

– Как же ты с ними сексом занимаешься?

– Порево, траханье – вот точное определение в моем случае. У тебя разве не было такого, когда от злости ожесточённо шпилешь девку, а она верещит от удовольствия?

– Тарасковский! Будь человеком, заткнись! У тебя не рот, а помойка. Не люблю, когда ты так выражаешься, честное слово – противно. Пора бы тебе остепениться и нормальную девушку найти. Ведь тебе ничего не стоит, даже не знаю, чем ты их берешь.

– Понимаешь, когда Любка мне рога наставила и к нему же ушла, я стал мстить всем бабам. Потому что все они деньги любят и секс. Помнишь, как Трахтенберг сказал: идеальный мужчина, он как бензоколонка – всю жизнь молчит, всегда при деньгах, и хрен вокруг тела три раза обмотан и в ухо вставлен.

– Нашел кого цитировать – обозлённый, талантливый, злоречивый неудачник. Если уж слушать из подобных, то уж лучше Шуру Каретного, у этого хоть радости побольше, пусть и адаптирован под быдло.

– Помнится, ты мне как-то давал почитать Чарльза Буковского. Этот похлещи Трахтенберга и Каретного вместе взятых будет.

– Буковски использовал мат как средство отрешения от общепринятой морали. Вот например некоторая молодежь ударилась в сатанизм, ты думаешь, они всецело, по-настоящему верят в эту ахинею? Это просто их подсознательный, безотчетный протест обществу. Явись, скажем, к ним сатана на их черную мессу, у них поголовно случится инфаркт. Что относительно Буковского, он красиво, талантливо выблевывает свои произведения на бумагу. А когда ты сквернословишь про женщин, у тебя это выходит как-то гадко, мелко и мстительно.

– Наверное, ты прав. С одной стороны я им вроде как отдаю должное, с другой стороны, получается – себе мщу. Ты постоянно советуешь завести шашни с нормальной девицей. Пробовал – отшивают. Видимо, блуд у меня на лбу отпечатался, и бабы его видят. Испорченных – это привлекает, чистых – отталкивает. Помнишь Светку?

– Светку? Да разве упомнишь всех твоих Маш, Тань, Люсь.

– Светлоокая, наша попутчица. Как она тебе?

– Не знаю, вроде порядочная. Хотя откуда мне знать, ты же с ней двое суток трепался.

– Она самая что ни наесть неиспорченная девушка. Я это сразу по глазам определил. Правда уже взломанная.

– Не совсем понимаю твою аллегорию.

– В смысле: уже ни целка.

– Ну и выражения у тебя, а я еще пытаюсь пристрастить его к возвышенному. Что не девственница тоже по глазам определил?

– Не только. Во-первых, ей двадцать четыре, а в этом возрасте, в наше время, в девках не засиживаются. По крайне мере, сей факт, очень редок.

– Во-вторых.

– Во-вторых. Много нюансов, которые мой профессиональный глаз мгновенно подмечает, мозг перерабатывает информацию и выдает характеристику. Вроде как чутье со временем выработалось. Посмотрела на меня девушка, и сразу понятно, что у нас будет секс. Рыбак рыбака, проще говоря. Вернемся к нормальным девушкам, условно выражаясь, потому как это понятие многогранно. К той же попутчице Свете. Я ей два дня дифирамбы пою, а она на тебя алкаша пялится.

– Не замечал.

– Конечно, ты кроме тех двух вахтовиков с Пыть-Яха никого и не видел. И я, в который раз, прихожу к выводу, что я не для серьезных отношений. Давай дерябнем лучше, становится прохладно.

Выпили, закусили остатками шашлыка.

– Мясо сухое получилось, – задумчиво произнес Герц, разжевывая кусок свинины.

Тарасковский позвонил еще раз, не ответили:

– Не берут трубку, не та, не другая. Походу, с барышнями облом. Как насчет проституток, друг мой Рудольф.

– Я противник продажного секса.

– Почему бы и нет, к тому же я угощаю. И для опыта в твоем подпольном творчестве пригодится. По пьяне какая разница с кем?

– Для меня есть с кем.

– Объясни.

– Жрица любви отдается за деньги, исполняет все твои фантазии. Но нет самого главного – страсти. Для меня секс с проституткой мало чем отличается от удовлетворения потребности с резиновой куклой. Минутная нечистоплотная похоть, лишённая истинной красоты женского начала и ее внутреннего мира.

– Ну ты и задвинул. Зачем тебе внутренний мир продажной девки?

– Тебе ли объяснять простые истины, что высшее наслаждение – это взаимная страсть, только тогда женщина открывается по-настоящему. За деньги ты получаешь эрзац-вариант. К тому же, тебе не противно, что их до тебя десятки людей….

– Да ну тебя, послушаешь, так смотришь, и самому расхочется. Гляди, наш малыш очнулся.

От дома к беседке приближался приведением Вадик. Герц мысленно сравнил его с мотыльком летящим на огонек, и сам же усмехнулся своим мыслям. Крутиков сел на лавку, жадно припал к полторашке с минеральной водой. Герц разлил коньяк по стаканчикам, один протянул Вадику:

– Опохмелись, на тебя страшно смотреть.

– Я не опохмеляюсь, ты же знаешь.

– Когда-то придется.

– Чем позже, тем лучше, – вмешался Руслан. – Бадик, иди и помой лицо холодной водой, полегчает.

Крутиков неохотно поднялся и пошел наугад отыскивать умывальник. Руслан обзванивал номера «досугов». Скучая, Герц поглядывал на небо. Вернулся Вадик, немного посвежевший, но в целом выглядел неважно. Наконец, Тарасковскому перезвонили, закончив разговор, он радостно хлопнул в ладоши и потер их между собой.

– Сейчас подъедут, – Руслан несильно, с расчетом на неважное состояние, хлопнул Вадика по плечу. – Ну, друг мой, ты же не поступишь со мной как Рудик и не оставишь в компании развратных красавиц? Надеюсь, все-таки это будут красавицы, а ни как в прошлый раз.

– Я не буду.

– Юниор, ты чего? Пока холостой нельзя отказывать себе в развлечениях.

– Тебе может покажется странным, но я не хочу изменять Ангелине, – промямлил Вадик.

– Именно такого ответа я от тебя и ожидал. Умничка. Ты у нас морально устойчив. Так и нужно в жизни – придерживаться принципов, чтобы отличаться от серой массы. Но пройдет три года после свадьбы, и ты с сожалением будешь вспоминать, отчего отказывался.

– Почему три года? – усмехнулся Герц.

– Творческий человек, разве ты не читал книгу «Любовь живет три года»?

– Приходилось. А вот ты, судя по всему, до конца ее не осилил. Вспомни концовку.

– Честно говоря, подзабыл, какой там финал. Название броское засело в голове. Помню фабулу, или сюжет, как там правильно называется? Ну, ты меня понял, ты у нас с прозой дружишь. Оттого, наверное, такой черствый к мольбам друга. А я по своей сути – художник, если хочешь знать. Поэт.

– По-твоему, если вместе распутничать, то этим я тебя спасу, поэт?

– Как некая постфизиологическая субстанция, я имею свойство всплывать, так что буду рассчитывать на собственные силы. Малыш, осталась последняя надежда на тебя.

– Тарасковский, отстань от него, не марай своей постфизиологической философией несмышленое создание. Не обессудь, я вызываю такси, и мы с Бадиком по домам.

– А как же я? Я же лучше собаки, – подделываясь под Карлсона, пожалобился Руслан.

– Со своими Фрекен Боками развлекайся сам, а малыша не трогай. Совращай Панасова, он для этих целей лучше подходит. Вадик, собирайся!

Герц посмотрел с тоской на бутылку, если бы Тарасковский не вызвал ночных бабочек, он бы остался. Не хотелось видеть его сластолюбивое выражение лица, когда пожалуют гостьи.

Руслан вышел за ворота проводить друзей и заодно встретить «досужих» женщин. Обнявшись на прощание, Крутиков с Герцем сели в такси. Когда тронулись, Герц оглянулся – одинокая, в чем-то сиротливая, фигура Тарасковского махала им вслед.

Довезя Вадика домой, Герц попросил остановить возле ночного магазина находившийся рядом с его домом. Рассчитавшись, вышел с машины, закурил. Посмотрел время на мобильнике: три часа ночи. Через стеклянную витрину разглядел дремавшую продавщицу Кадрию – все в порядке, эта продаст.

– Доброй ночи, – поприветствовал Герц.

– И тебе не хворать, – Кадрия потянулась и широко зевнула. – Чего шатаешься, спать людям не даешь?

Кадрия женщина лет тридцати пяти, из-за полноты выглядела за сорок. Смуглая, восточный разрез глаз, в которых проглядывала откровенная стервозность.

– Что-то в последнее время тебя не видно было.

– Отпуск.

– Если в три часа ночи пожаловал, значит за сигаретами или за водярой.

– Угадала.

Герц с наслаждением прошелся по квартире, потрогал пальцем пыль, скопившуюся за время его отсутствия. Хорошо быть дома. Уютно тикали часы, урчал довольный собой холодильник. Квартира улыбнулась привычной тишиной и одиночеством. На кухне он включил радио, выпил с четверть стакана водки, закусил пожухлым лимоном, найденным в холодильнике. Что-то его тревожило. Если лечь спать, возможно, к завтрашнему дню отпустит, но спать не хотелось.

Герц написал смс: «привет, я приехал». Ответа не ждал, наверняка, Соня уже спит. Налив на треть стакана, выпил. Хотелось захмелеть, это поможет заснуть. Сегодня, как не старался, не получалось достичь желаемого.

Он выпил еще порцию. Долгожданное тяжелое опьянение ударило в голову. Герц расслабился и откинулся на спинку углового дивана. Тишину разорвал знакомый рингтон. Только не это, зачем она звонит? Ах да, он же сам ей написал.