Читать книгу Свидетель на свадьбе должен быть неженатый - Наиль Фаилович Хабибуллин - Страница 4

В день прилета Ангелины Герц работал, и встречать ее в Сургут не поехал. Нивагальск еще не дорос до своего аэропорта, разве что имелась вертолетная площадка нефтяников на въезде в город. Отпускники, предпочитавшие самолет, вылетали с Сургута или Нижневартовска, соответственно, и встречать прилетающих с большой земли, требовалось ехать туда же, за сто с лишним километров.

Последние дни выдались необычайно знойными. Герц не высыпался, поднимался раньше обычного из-за духоты, вползающая в раскрытые окна, которая к девяти часам утра делает сон невозможным. В Нивагальске лето короткое, иногда и вовсе его не бывает – сплошные пасмурные дни с холодными дождями. Если повезет, лето выдавалось очень жарким. Впрочем, везением для самих северян это не назовешь – кто прожил в этих широтах более семи лет, тот с трудом переносит подолгу высокие температуры.

Герц проснулся в благодатной прохладе и сейчас нежился в постели. За окном пасмурно, моросил унылый дождь, по-осеннему промозгло. Всю ночь, не переставая, шел дождь. Озябнув, Герц зарывался в простыню и снова засыпал. К рассвету окончательно подмёрз, все же окно закрывать не стал, подпер толстым словарем, прикрыв его наполовину, – хотелось насладиться прохладой, после стольких дней жары. Герц достал из шкафа стеганое одеяло, задвинул занавески ниши и снова погрузился в сон.

Утром не осталось и следа от жарких дней, обманчиво казалось, что лето прошло. Было немного грустно и не хотелось вставать, тлилась надежда, что получится переспать эту серость. Пробудившись, Герц мельком взглянул на радиобудильник, на фоне бледного дня отчетливо фосфорицировали зеленые цифры, показывая математическое соотношение, девять к сорока двум.

После тридцати у Герца зародилось ощущение страха перед быстротечностью времени. Горькое осознание в его бесценности, из года в год лишь прибавлявшее темп и невозможности хоть как-то сбавить ритм безжалостного метронома. С каждым годом это чувство крепло, порою зашкаливая до фобий. Боязнь от мысли не успеть дописать нечто важное, и тем самым, не сказать о том, что его так сильно беспокоит.

Позже, приходит второе беспокойство: как будет писаться сегодня. В будние дни, когда мысли погружены в работу, этот страх не так отчетлив и сам собою отступает. У Герца ни раз возникала шальная мысль сменить профессию, найти другое место, где не требуется такого умственного и психологического напряжения, и посветить себя прозе. Работа не всегда позволяла сконцентрироваться на романе, подбрасывая временами неожиданные коллизии. Но бросить и уйти целиком в писательство роскошь не позволительная, и в любом случае означало бы финансовый кризис. И как следствие, не потянув ипотеку, квартиру пришлось бы продать. А другого жилья, ни здесь, ни на большой земле, у него попросту не имелось.

Не хотелось включать телевизор, в постели приятнее нежиться в тишине, слушать дождь, мерно отстукивающий по отливу окна; слушать ритмичное тиканье настенных часов, добавляющее безмятежности и уюта. Страх времени уже преодолен, беспокойство будет ли сегодня писаться, еще не наступило. Приграничное состояние, уже проснулся, но еще удается дремать.

Робкий звонок в дверь, затем продолжительный, осмелевший. Герц не спеша поднялся и прошел к окну, убрал подпирающий словарь, перевел ручку вертикально вверх, и оставил створку под косым углом. Поеживаясь, шлепая босыми ногами по холодному линолеуму, прошел на кухню и закрыл балконную дверь – тянул время, надеясь, что утренний гость не дождется и уйдет. Ничего подобного, звонки стали по-хамски требовательны, с короткими паузами – ранний визитер на слух воспроизводил какой-то бравурный марш.

Не посмотрев в глазок и не заботясь, что он в трусах Герц отпер входную дверь и онемел от неожиданности. На пороге стояла Ангелина, в коротком розовом халате и в домашних тапочках. Длинные каштановые волосы переливались, словно она только что вышла из ванны и наспех успела их просушить, тонкие губы кривились в усмешке. Подмышками она сжимала коробку шоколада, в другой руке полупрозрачный пакет «маечка», с просматривающимися яркими упаковками внутри.

– Привет, – сказала она.

Герц конфужено таращился на раннюю гостью.

– Может, все-таки пригласишь? – спросила она, с нескрываемым недовольством в голосе, что столько прождала. Во взгляде непривычная надменность, возможно, первое, ошибочное впечатление.

– Прошу прощения, я только проснулся, – выговорил Герц, преодолевая оцепенение. – Проходи.

Оставив дверь открытой, Герц понеся в комнату. Наспех влез в измятую футболку и натянул трико, попрятал разбросанные вещи и задвинул занавески ниши. Ангелина, не заглядывая в комнату, примыкавшую к тесной прихожей, прошла на кухню. Слышно, как она набрала воду, и включила электрочайник. Открыла настенный шкаф, погремев посудой, что-то достала оттуда и сполоснула в раковине.

Собравшись с духом, Герц вышел на кухню. Ангелина сидела на стуле между столом и электроплитой, нескромно закинув ногу на ногу, раскачивала тапок повисшей на пальцах ног. Миндалевидными ногтями левой руки она отбивала дробь на коробке шоколада, лежавшей на столе. Тут же выложенные из пакета банка кофе с неизвестным логотипом и припухлая шайбаобразная упаковка с яркими иероглифами. Ангелина поднялась навстречу Герцу, положила руки на его плечи и подалась вперед для поцелуя в губы, но резко изменив траекторию, чмокнула в щеку. Герц растерялся, хотел было отстраниться, но Ангелина его придержала. В этом, по крайней мере, она не изменилась – заметив смущение, пока не поиздевается, не отпустит. Пристально взглянула в глаза, наблюдая, как наливается краской его лицо. Ухмыльнувшись краешками губ – смилостивилась, отпустила его и вернулась на свой стул.

Герц протиснулся на угловой диван, теперь, когда между ними был стол, он почувствовал себя немного поувереннее. Он еще полностью не проснулся и отказывался верить в происходящее. Пошарил по карманам трико в поисках сигарет, вспомнил, что покурив перед сном, оставил их на балконе.

– Я с Питера тебе подарки привезла, – Ангелина пододвинула банку кофе и шайбу с иероглифами. Голос ее немного погрубел. – Пуэр, многолетний, какой ты любишь.

– Спасибо, мне очень приятно. Извини, но мне нужно покурить, если ты не возражаешь. Никак не могу в себя прийти.

Герц поднялся из-за стола, прижимаясь к электроплите, обошел гостью, наблюдавшая за ним удивленно-насмешливым взглядом, и выпорхнул на балкон, плотно прикрыв за собой дверь. На балконе прохладно и сыро, к тому же, в растерянности, он вышел в одной футболке, тонком трико и без тапочек. Придется возвращаться.

– Накину что-нибудь, прохладно, – сказал он, точно за что-то оправдывался.

– Кури на кухне, – не поднимаясь, Ангелина дотянулась и включила вытяжку над электроплитой. Выдвинула из-за стола стул, поставила рядом собой и приглашающе похлопала ладонью по дермонтиновой обшивки сидения: – Присаживайся.

– Я лучше в подъезде, – Герц снова произвел тот же фланговый маневр, прижимаясь к плите, обошел Ангелину.

– Я не кусаюсь, – ехидно заметила гостья.

– Я знаю, – глупо ответил Герц.

– Только не долго, я к тебе на несколько минут.

Выкурив две сигареты к ряду, Герц немного пришел в себя. Вернувшись, застал Ангелину у плиты, она варила кофе в турке.

– Садись, кофейком напою, – сказала она, не оборачиваясь. – Настоящее, бразильское. Зная твое пристрастие к кофеину, перед отъездом зашла в специализированный магазин.

Герц пробрался на диван. Стоя перед плитой, Ангелина оборачивалась и с каким-то странным интересом поглядывала на Герца. За четыре года она заметно повзрослела. Каштановые волосы отросли ниже лопаток, движения уверенные, грациозные, исчезла подростковая угловатость и незначительная сутулость. Повзрослев, она словно осознала свою привлекательность и научилась правильно ее подавать. Выражение острого лица стали утончённее, во взгляде появилась непривычная надменность и холодная ирония, на губах недобрая усмешка. Во всей ее внешности, а особенно в выражение лица, было что-то скрытное, настораживающее, что именно Герц пока понять не мог.

– Что же ты молчишь? – спросила Ангелина. Разлив кофе – себе в чашку, ему в кружку, – с показной грациозностью опустилась на табурет. – Скованный ты какой-то. Или не рад меня видеть?

– Не каждый день такие сюрпризы.

– Извини, что без звонка, действительно хотела сделать сюрприз. Почему ты мне не позвонил? Я уже два дня как приехала, а ты никак о себе не напоминаешь. И даже не удосужился узнать, как у меня дела.

– Я Крутикову звонил, интересовался, – соврал Герц.

– Ну, если так, тогда ладно. Как у вас с Соней? Мне Вадим по скайпу рассказывал, что вы встречаетесь.

– Расстались.

– Кто бы сомневался.

– Не язви, ты для этого пришла?

– Прости, не удержалась. Ты же знаешь мой склочный характер.

– Осталось все той же, пока не укусишь, не успокоишься, – Герцу удалось непринужденно улыбнуться.

– Я фотки принесла, – Ангелина пролезла между столом и диваном и села бок о бок с Герцем. Он отодвинулся и уперся правым боком в поперечную спинку углового дивана. Ангелина достала из кармана халата стопку фотографий.

Герц отложил кофе, и без энтузиазма пролистал достопримечательности Петербурга с Ангелиной на переднем плане. Гостья придвинулась ближе, ненароком положив руку на его бедро. Отодвигаться было уже некуда, он поспешил вернуть снимки.

– Можешь оставить себе несколько штук, которые понравились, – предложила она.

– Пожалуй, вот эту, – Герц наугад вынул снимок из середины стопки.

– Я вообще-то не настаивала, – отодвигаясь от него, обиженно сказала она.

– Если не возражаешь – возьму все, – запоздало отреагировал Герц. Ангелина насупилась, сжала кулачки и положила их на стол.

Герц дотронулся до ее руки:

– Не злись, просто я еще не проснулся, и отвык от таких приятных сюрпризов.

Ангелина с грустью взглянула на него, невольно улыбнулась. Кулачок, сжимаемый его ладонью, разжался.

– Я просто, подумала, что ты не рад меня видеть.

– Что ты такое говоришь, я всегда рад тебя видеть. Я ценю тебя, как доброго и искреннего… – Герц подбирал нужное слово, – друга. Правда, порою, бываешь злюкой. Но тебе простительно, другой тебя не представляю.

Ангелина откинулась на спинку дивана, улыбнулась и пристально взглянула на него. Взгляд ее потеплел, но где-то в глубине по-прежнему таилось что-то недоброе.

– Ты не бросил писать?

– Было дело – бросал несколько раз. Потом опять принимался. Закончил одну вещь и отправил в редакцию, теперь жду ответа. Сейчас пишу уже другой роман.

– Почему не отправил мне рукопись по интернету? Мне нравится все, что ты пишешь.

– Как же тебе отсылать, если ты все свои аккаунты в соцсетях поудаляла.

– Скинул бы на электронку.

– Об этом я как-то не подумал.

– Правда, что я была твоим первым читателем в Нивагальске?

– Истинная правда. Фотки-то верни, – Герц в несколько глотков допил остывшее кофе.

Ангелина достала из кармана снимки и положила их перед Герцем на стол, собиралась что-то сказать, но ее перебил звонок телефона. С наигранным недовольством она полезла в карман, посмотрев на дисплей айфона, скорчила гадливую мину:

– Чего ей еще опять понадобилось, – раздражено произнесла она. И уже другим, слащавым голоском, ответила на звонок: – Доброе утро, Вероника. Нет, я не дома. У знакомого писателя, – бросила хитрый взгляд на Герца. – Как это нет в Нивагальске писателей, а я по твоему сейчас с кем кофе пью. Да, ты угадала. Ну, все милая, пока, чмоки-чмоки, увидимся позже. – Отключив вызов, Ангелина смачно добавила: – овца драная.

– Как ты не красиво выражаешься, – заметил Герц.

– Вечно ей что-то от меня надо, змея подколодная.

– Вероника, это которая рыжая?

– Та самая.

Ангелина бросила айфон в карман, который обо что-то ударился с глухим звуком. Словно что-то вспомнив, она запустила руку в карман вслед за телефоном.

– Да, чуть не забыла. У меня же есть еще для тебя подарок, эксклюзивный, – таинственно произнесла она, не вынимая руки с кармана.

– Ты меня прям балуешь, – засмущался Герц.

– Потом сделаешь ответный подарок. Я пока собиралась, все переживала, как бы ты курить не бросил.

– Странное желание, обычно, наоборот….

– Подожди, дослушай, – в нетерпении перебила она и достала с кармана черную коробочку, – Та-дам! – Ангелина распахнула крышку, блеснул кусок желтого металла. – Зажигалка «Зиппо»! Настоящая. Сокурсник с Америки привез.

– Ангелина, ты вгоняешь меня в краску.

– Все еще не разучился краснеть. И даже несколько не постарел, все также не по годам молодо выглядишь.

– Наверное, потому что, мне еще рано стареть.

– Неправильно выразилась, прости, имела виду – не изменился. Когда я пересматриваю фильм «Укрощение строптивого» с Челентаной, всегда тебя вспоминаю – вечный холостяк, – Ангелина поежилась и сдвинула ворот халата. – Прохладно у тебя на кухне.

– Мечтаю сменить балконную дверь и окно, только все никак не получается накопить нужную сумму. Пойдем в комнату, там теплее.

Пройдя в комнату, Ангелина залезла на кресло и поджала под себя ноги. Герц закрыв окно, скрылся за занавесками ниши и вернулся с одеялом, которым заботливо укутал ее ноги.

– Как давно я здесь не была, – Ангелина мечтательно обвела комнату взглядом. – Почти ничего не изменилось. Ха, и словарь Ожегова лежит на том же месте. Ой, и мой кактус на столе. И фотография Хемингуэя в знаменитом свитере. Как мне нравилось бывать у тебя.

Кострова с интересом всматривалась на фотообои – сцена из «Криминального чтива», танцующие Ума Турман и Траволта.

– Где нашел такие прикольные фотообои? Довольно оригинальные. Вспомнила твой каламбур: Траволта тривиален.

– В местной типографии напечатали на заказ. Правда и обошлось в копеечку.

– И все такой же неряха, как всегда у тебя бардак. О чем ты сейчас пишешь?

– Если не забыла, пока вещь не дописана, я о ней не распространяюсь, и не даю читать даже отрывки.

– Все такой же суеверный.

– Как поживают родители? Наверное рады, что ты вернулась.

– Мама – да, папа – не очень.

– Все забываю, что-нибудь купить Клавдии Ивановне в благодарность – пока был в отпуске, она поливала мои цветы. Даже парочку пересадила.

– Мама всегда к тебе хорошо относилась. Только папа почем-то тебя не переваривает.

– Бывает.

Отец Ангелины, Сергей Палыч, в отличие от супруги, здоровался неохотно, отделывался небрежным кивком головы. Месяц назад, поднимаясь с ними в лифте, Герц разговорился с Клавдией Ивановной, но муж смерил ее таким взглядом, от которого она тотчас умолкла.

– Не хочешь попробовать мой пуэр?

– Я уже года два, как не пью пуэр, предпочитаю чай в пакетиках. Да и кофе по большей части стал пить быстрорастворимое. Обленился.

– Ну мой-то подарок хоть оцени.

– А ты составишь мне компанию?

– Если ты так настаиваешь, – хитро сощурив личико, ответила Ангелина.

Герц прошел на кухню. Отломил от прессованной шайбы кусок с размером в пятирублевую монету, бросил его в фарфоровый чайник и залил кипятком. Затем слил окрашенную пуэром воду в раковину, наполнил заново кипятком и укутал чайник полотенцем. По цвету и запаху угадывалось отменное качество пуэра. Исполняя необходимые церемонии, Герц невольно прислушивался к звукам доносящиеся из комнаты. Ангелина включила телевизор, отдернула занавески в спальной нише, утолив любопытство, задернула обратно. В другой части комнаты что-то шлепнулось на пол, легкий возглас облегчения.

Сложив на поднос укутанный полотенцем чайник и пиалы, Герц прошел в комнату и аккуратно выложил на журнальный столик. Ангелина стояла к нему спиной, с интересом всматриваясь в предмет, который держала в руке. Герц не сразу сообразил, что она увлечена чтением.

– Ангелина! Маленькая чертовка, что ты делаешь? – Герц хотел вырвать блокнот, но она ловко увернулась, прошмыгнула под его рукой и отбежала на середину комнаты. – А ну отдай!

Он ринулся к ней, Ангелина отступила к нише и прижалась спиной к ногам танцующей Умы Турман. Закусив губу и бросая дразнящие взгляды, она спрятала блокнот за спину.

– Не отдам! – решительно заявила она и задорно рассмеялась.

Герц обхватил ее руками и попытался вырвать блокнот из-за ее спины. Ангелина изловчилась, выскользнула и с визгом упорхнула за занавеску ниши. Герц бросился за ней. Не снимая тапочек, она влетела на кровать, крепко прижимая блокнот к груди, затопала ногами:

– А-а-а не отдам!

Герц полез следом. Разыгравшаяся гостья увернулась и хотела выскочить с кровати, но запуталась ногой в простыне и повалилась наспину, невзначай увлекая за собой Герца, так, что оказалась придавленная им. Несколько секунд они хохотали, пока их взгляды не встретились. Смех мгновенно прекратился. Зрительный мир сузился до овала Ангелининого лица, с омутом ее глаз. Его губы непреодолимо потянулись к ее губам, ее взгляд излучал легкий испуг… и согласие. Герц отстранился и поспешно поднялся с кровати. Усевшись, Ангелина отдернула подол халата, скинула тапочки на пол и пригладила взбившиеся волосы.

– Пойдем пробовать твой пуэр, – желая снять неловкость, предложил Герц и первым покинул нишу.

Ангелина вышла не сразу, заливаясь румянцем, собрала с кресла одеяло и вернула его в нишу. Приведя в порядок кровать, задернула занавеску и прошла к дивану. Герц подкатил журнальный столик, разлил пуэр и сел с ней рядом. Они избегали взглядов, когда же глаза их встретились, рассмеялись.

– Жадина, вот ты кто, – сказала Ангелина и протянула блокнот. – На.

С пиалой в руке Герц переключал с пульта каналы и остановился на «Evronews». Гостья ощупывала карманы.

– Что-то потеряла?

– Телефон где-то выронила. Набери меня.

– Я не знаю твоего номера.

– Эх ты, а еще друг называется, – Ангелина продиктовала цифры, Герц сделал вызов. «Wenn die Soldaten, Durch die Stadt marschieren», – грянуло в спальной нише, Герц едва не облился пуэром.

– Это ты на меня фашистский марш поставила?! Ну ты и вражина!

Смущено улыбаясь, Ангелина скрылась в нише, но через секунду из-за занавесок высунулось ее голова, показав язык, она снова исчезла.

– Не обижайся, – вернувшись на диван, сказала она, – это я со злости. Ты не разу не удосужился позвонить мне. Ладно, так уж и быть, сменю на другой рингтон. Поставлю на тебя имперский марш Дарта Вейдера.

– Было бы не совсем правильно, если бы я звонил тебе. Ты девушка моего друга и в скором будущем – его жена. Я очень рад, что ты навестила меня, но с другой стороны, я должен сказать об этом Бадику. Потому что он мой друг, и это ко многому обязывает.

– Что ты как маленький – можно ведь и не говорить. Я же просто зашла, по-дружески.

– Все равно, это не совсем правильно.

Ангелина насупилась и с обидой взглянула на Герца. Зазвонил айфон, который она продолжала держать в руке.

– Легок на помине, – сквозь зубы процедила она, и в миг сменив негодование на лице на благодушие, сладеньким голоском ответила Крутикову: – Доброе утро, Малыш. Спасибо, мой хороший, да, я выспалась. Сейчас в гостях. Что значит: «где именно»?! – неожидано взвентилась Кострова. Через секунду совладав с собой, она постаралась придать разговору прежнюю фамильярную слащавость: – Вадичка, Малыш, не надо так, – зазвучало фальшиво, – не надо с утра портить мне настроение. Что?! Нет!..

Оторвав телефон от уха, она нервно нажала на отбойную иконку на дисплее.

– Проблемы? – поинтересовался Герц.

– Еще не женаты, а уже допросы. Дура я, надо было сказать, что к тебе зашла, – со злой усмешкой высказалась она.

– С ума сошла.

– Не зуди. Ненавижу, когда читают мораль, тем более ты. Что тут такого, если я зашла к тебе по-дружески в гости. Вы в своем провинциальном Нивагальске вообще от жизни отстали, у вас по-прежнему царит феодализм.

– А как бы ты себя повела, узнай, что Бадик захаживает….

– Не называй его Бадик! Что относительно него – пока была в Питере, я дала ему полную свободу. Как это у вас мужиков называется, спустить пар? Отдуплиться? И вообще, мне домой пора, засиделась.

Ангелина решительно поднялась и направилась в прихожую. Следом с дивана соскочил Герц, догнал и придержал ее за руку:

– Прости, если чем-то сейчас тебя обидел.

– Все нормально, – обиженно пробормотала Ангелина.

– Хочешь, станцую?.. только не сердись.

– Не стоит – танцуешь ты отвратительно. Отпусти мою руку, мне и вправду нужно идти.

– Не отпущу, пока не перестанешь сердиться и не улыбнешься. Боярыня красотою лепа, – принялся декламировать Герц, – бела вельми, бровьми союзна, губами червлена….

– Хватит заливать, – улыбнулась она. – Я поэт Незнайка, от меня вам балалайка, – Ангелина потянулась к нему, намереваясь по-дружески поцеловать в щеку, Герц в этот момент повернул голову, и она угодила в губы. Герца словно ударило током, он отпрянул назад. Ее щеки заредели, она загадочно улыбнулась, в глазах промелькнул хищнический огонек. Ангелина отперла замок и уверено зашагала к лестнице.

Герц принял душ, позавтракал и попил кофе подаренный Ангелиной. Перебрал скопившиеся заметки, перечитал написанное накануне. Заострил карандаши точилкой. Ему нравилось писать карандашами, и что немаловажно, сам процесс их подготовки, в этом было свое очарование: источавшийся запах дерева при заточке и то, как нарезаются ровные спиралевидные кружева.

Не писалось. Нежданный визит выбил из колеи. Герц пил кофе и много курил. Вскоре, удалось поймать нужный настрой. Теперь, на удивление писалось легко и быстро. Не было зачеркиваний и мучительных прерываний для подбора нужных слов. Он не заметил, как наступил вечер. Пришло предчувствие, – еще не ясное, на уровне подсознания – того, чего не хватало в романе, и что тормозило его все это время. Но главным было радостное открытие – теперь он точно знал, на кого похожа главная героиня. За день Герц написал черновой вариант главы, что было впервые на его памяти. Удивительно, как иногда могут сказаться неожиданные посещения.

К вечеру тучи поредели, на востоке теплым багрянцем пробилось солнце. После девяти небо полностью очистилось, Нивагальск окрасился сумерками белой ночи. На завтра обещало распогодиться. Весь день Герц не выходил на улицу, боялся сбить ритм, закончил писать, когда ощутил опустошённость. От долгой работы рябило в глазах, противно урчало в желудке – увлекшись романом, Герц забыл о еде.

Ужиная, Герц заметил на диване снимки принесенные Ангелиной. С полчаса с интересом их рассматривал. Принес с комнаты фотоальбом, разложил приглянувшиеся снимки по ячейкам, предварительно вынув менее значимые. Все фотографии в альбоме хранились в строгой временной и категориальной последовательности. Новые снимки Герц вложил рядом с уже имевшимися фотографиями с Ангелиной. Тут и снимки с ее последнего звонка: девочка-припевочка, белый фартук, бантики, красная перевязь. Несколько фото со дня рождения, где он был в компании самый старший, и единственный представитель мужского пола, и посему чувствовал себя неловко и вскоре ушел.