Читать книгу Двойной виски со снегом - Марианна Красовская, Нани Кроноцкая - Страница 5

4. Утро похмельное

Арат великолепно готовил. Сама Марина даже не думала тратить время на подобную ерунду, а он, едва поворачиваясь в крошечном камбузе, творил чудеса, что-то отмеряя, перемешивая, взбивая… Интересно, сколько еще секретов в этом мужчине, сколько граней? И точно ли она хочет знать их все?

Он решил приготовить традиционные американские панкейки – нечто среднее между оладьями и блинами, что пеклись на кукурузной муке и без масла. Арат мог за полчаса испечь целую гору этих золотистых лепешек. К ним подавался сладкий соус из мороженого и фруктов. За неимением блендера все приходилось взбивать изящной длинной вилкой. Были у него еще планы на омлет с сыром и сосисками, салат и свежевыжатый сок, но выжать сок можно было только кулаками. Да и вообще у Марины было совсем грустно с продуктами. Чудо, что яйца и мука нашлись! Зато мороженого в морозилке было несколько брикетов, что Арата весьма вдохновило.

Он вообще любил сладкое, и Марина смеялась, видя, что в его тарелке мороженого едва ли не больше, чем панкейков. Сама она ограничилась парой ложек. Ей больше и не нужно – и без того она слишком часто злоупотребляет фастфудом. Фигура для нее – инструмент, как кисть для художника, как лопата для могильщика. Нужно блюсти себя. А ему можно, конечно – он худой, хоть и спортивный.

Вместо сока пришлось довольствоваться кофе.

– Малыш, тебе американо или по-американски?

Малыш. Она – Малыш. Да Марина ростом чуть выше него! И пусть веса и силушки в ней явно меньше, но вот «Малышом» себя Марина не ощущала совершенно. Подняла взгляд, до этого момента прикованный к волшебству, происходящему на ее кухне (до чего ж он хорош – такой увлеченный, сосредоточенный), столкнулась с глазами Арата. Он смотрел на нее так… нежно, как на младенца, сосущего палец. Да. Она для него – Малыш. Согласна.

Смущенно Марина отвела глаза, делая вид, что ее ужасно интересует именно кофе, а не его тело, темнеющее в разрезе халата.

– А? Ты шутишь так, это шутка юмора?

– Это твоя неосведомленность. Американо – это слабенькое нечто, заваренное кипятком. Соединив горячую воду и сорт Бонджорно Эспрессо, мы получаем американо.

– А по-американски? – ее разбирал смех.

Арат во всем искал глубокий смысл. Совсем не так, как Георг – тот искал целесообразность. А монгол – зерно. Смысл. Ядро процесса. Пытливый у него был ум и удивительная память.

– Истинный эликсир бодрости, так любимый янки, варится. И варится с фильтром. Целостность напитка сохраняется дольше, и вкус гораздо лучше. В кофе по-американски, кстати, кофеина больше, чем в стандартном стакане американо. Это два совершенно разных напитка.

– Ого. Убедил. Хочу чаю.

У него было такое озадаченное лицо, что Марина не выдержала, соскочив со стула, подлетела к своему «шеф-повару», обняла, взъерошив непокорные темные волосы, поцеловала в висок.

Просто маленькая шалость. В ответ ощутила молниеносное напряжение. Ее невероятно вдохновляла это его манера возбуждаться от одного лишь ее прикосновения. Казалось, он пружина. Стоит к нему притронуться – тут же сжимается, как перед прыжком. И глаза его уже черные, бездонные. Ноздри трепещут, движения становятся медленными, будто он пригласит сейчас ее на танец. Не хватает лишь музыки. Повернулся к ней, снова полыхнул ноздрями.

Поцелуй. Дразнящий такой, как приманка. И она попалась. Тут же, не раздумывая – как глупая курица в петлю – прыг и затрепыхала крыльями в сильных руках.

Да гори он огнем, этот… кофе по-американски.

***

Марина лежала на смятых простынях, не в силах пошевелиться. Она не знала, что так можно – до дрожания мышц, до изнеможения. В душе шумела вода. У Арата еще были силы подниматься с постели. Она ему завидовала.

Прикусив губу, она провела пальцем по экрану смартфона и виновато взглянула на время. Агент сожрет ее с потрохами за прогул. Но внезапно провидение оказалось к ней милостиво. Чудеса продолжались: «Алекс срочно уехал на новый проект, на три дня все свободны».

Три дня! У нее есть еще целых три дня! И откуда только силы взялись? Девушка вскочила, кидая телефон на полку, и как была обнаженная заскочила в душевую. Прижалась к мокрому Арату со спины, выхватила у него мыло и принялась водить руками по груди и животу, ощупывая, наслаждаясь каждым прикосновением.

– Ты же только что уверяла, что не можешь больше, – дрогнувшим голосом напомнил монгол. – А теперь что творишь?

– А что я творю? – лукаво улыбалась Марина, мыльными пальцами скользя к его паху и убеждаясь, что Арат вполне отдохнул.

– Соблазняешь.

– Я? Быть не может такого! – она смеялась, понимая, что этот мужчина хочет ее так же сильно, как она. В любое время. Не по расписанию. Это было странно и очень захватывающе.

– Очень даже может, – он решительно отстраняется, смывает с себя мыльную пену и подхватывает Марину под бедра, перекидывая через плечо. – Можешь себе записать: я «был стоек и… тверд, величав был и грозен» * (И. Бунин)

– Ай! Ты меня же уронишь сейчас! – а внутри словно пузырьки шампанского взрывались: весело, возбуждающе и игриво.

– Обязательно уроню. Много раз, и вот прямо сейчас начинаю.

Голова закружилась: он не просто ее нес в каюту, он кружил, подхватывая на руки, перекидывая на другое плечо, как жонглер в цирке играет булавами. Хохоча и брыкаясь, Марина цеплялась за мокрые плечи, сама мокрая вся, скользкая. Упасть не боялась: стоило ей только начать ускользать, он ловил и подбрасывал. Чистая акробатика. Она не веселилась так… с детства, кажется. С того момента, как отец ее катал на качелях. Нет, пожалуй, еще было весело с Лизой, когда они втихаря и вдвоем утащили у отца его катер и гоняли по заливу, распугивая рыбаков. Как давно это было…

Упали на кровать, все еще мокрые, радостные, счастливые, как дети.

– А ты правда «стоек», – возбужденный и мокрый, он был похож на Анапа – юного речного бога у древних греков.

– Только голоден невероятно, я, кажется, съел бы и локти*. (монгольская поговорка)

– Предлагаю себя на второе.

– Согласен только на десерт, хочу в шоколаде, – совершенно звериным движением он сделал бросок ей навстречу, одновременно толчком опрокинув ее на живот.

Замерла, предвкушая. Горячее дыхание в волосах, двумя руками отведенные с шеи, легкий укус в плечо, длинное и влажное движенье языка.

– Очень сладко. А я ведь – сластена.

– Я уже знаю.

Тихо фыркает ей в спину. Щекочет, выводя дорожки из поцелуев, нежно и будоражаще касаясь зубами, словно и в самом деле лесной зверь. Трепетные пальцы рисуют причудливые орнаменты на ягодицах. О, в такие игры Марина готова играть вечно. Ниже, еще ниже… быстрее, все острее и слаще. От его касаний по коже бегут мурашки. Он ласкает ее всей горячей плоскостью ладоней, слово разгоняя по телу огонь возбуждения. У него это получается мастерски: несколько минут спустя Марина не помнит себя, извивается, стонет, кусает подушку, призывно выгибая поясницу и раздвигая ноги. Он лишь тихо смеется, только слегка задевая острыми зубами самые чувственные точки.

– Я сейчас просто растаю как то мороженное. Иди ко мне. В меня.

Когда мужчина мог отказаться от такого приглашения? Не бывало такого.

Подозревала ли она, что Арат лишь старался казаться выдержанным? После ее слов его снова повело как мальчишку. Ворвался в ее тело, не желающий, не способный себя контролировать, останавливать, даже тормозить. Ругался про себя, радуясь хотя бы тому, что их накрывало обоих. Охваченные телесным голодом, они срывали все стоп-краны, нарушали все запреты, сходили с ума и хмелели. Просто от прикосновений. От запахов. От невинных поцелуев. Захлебываясь друг другом, теряясь и пропадая.

Оба – голодающие.

– Тебя не потеряли на съемках? – его тихий голос вывел Марину из состояния полузабытья расслабленного, удовлетворенного.

Надо же. Вспомнил. Так странно.

Она лежала поперек кровати и разглядывала кисть красивой и смуглой руки у себя на груди. Круглые ногти, сильные пальцы. Сетка вен, крепкое запястье. Хотелось их гладить, целовать. Не стала отказывать себе в этом удовольствии. Марина твердо решила позволить себе все, что только желала. Во сне можно все.

– Я как раз шла тебе рассказать. Не успела, – смешок прямо в плечо. – У меня целых три дня выходных от съемок. Могу взять еще пару дней на работе, там накопились переработки. И я абсолютно свободна до среды. Хочешь?

– Ого. Три дня! Это мысль. Я сегодня все разгребу – и я весь твой. Предлагаю заказать еду и пожить тут три дня – Робинзонами Крузо.

– Я тогда Пятница?

– Исключено. Сразу два Робинзона ужасно голодных, на меньшее я не согласен. Пойдем.

Они вышли в маленький камбуз. Марина вдруг обнаружила, что с трудом стоит на ногах, доковылять смогла только до табуретки, поймав на себе самодовольный взгляд Арата. Что ж, он имел на этот взгляд полное право. То, что он делал с ней – волшебство.

– Да, на острове нашем пустынно, – беглая ревизия ее нехитрых запасов его, похоже, расстроила.

– Ну, как бы мы, туземцы, народ бестолковый. Придется погрызть зерна кофе?

Марине не хотелось решать проблемы сейчас – вообще никакие. Хотелось упасть снова на кровать и шевелиться поменьше.

– Да я понял. Придется мне выйти в тайгу на охоту.

– Тут пальмы. Я не согласна на елки. Кого ты для меня подстрелишь?

Арат задумчиво посмотрел на часы, потом на Марину.

– Мамонтов пару-другую, пяток динозавров. Слушай. Если я отлучусь на пару часов, ты меня обратно пустишь? Не скинешь обратно в холодную воду с криком: «Он снова меня изнасилует!»?

– А ты изнасилуешь?

– Строго сытую. Накормлю и тогда обязательно. А ты пока поспишь. Как тебе план, островитянка?

– Восхитительно.

Зачем он подхватил ее на руки? Хотя… пусть уносит.

Как он ушел, Марина даже не помнила. Мелькнуло только запоздалое: «А хорошо он освоился!». Сам спустил снова лодку, сам все решил. В сон она провалилась, как в яму.

Проснулась от резкого звука зумма. Вышла в камбуз, подглядывая.

Одной рукой Арат быстро и ловко что-то резал, мешал – пахло вкусно. Звонил телефон, постоянно. Быстро отвечал, часть звонков отбивал. Он смотрелся в этом маленьком пространстве очень органично. Еще искал предметы, но уже отлично освоился. Даже что-то переставил, повесил на полочку зарядник, на столе мерцал текстовыми окнами макбук, вай-фай наушник поблескивал в ухе. Хозяйничал. И Марину отчего-то это совершенно не беспокоило, хотя даже к вторжению Георга она всегда относилась очень ревностно. Может, оттого, что он лишь эпизодический персонаж в книге ее жизни? Три дня и окончание истории? Еще вчера она и не предполагала ее продолжения. Теперь вот утро и три дня. А самое забавное – отпускать ей его не хотелось. Пока не хотелось, что станет дальше, подумает завтра.

Обед был прекрасен, а вот «разгрести дела» у Арата выходило пока не очень. Рычал, прикасаясь к сенсору наушника, что-то низко и уверенно говорил тем, кто его беспокоил, обжигая непривычно-ледяным тоном. Пару раз заперся в душе, рявкая на звонивших на простом и могучем, вполне-таки русском – доходчиво. Марина за час насчитала чуть меньше двадцати звонков на четырех языках.

Безумно хотелось спросить, кто он – ее этот загадочный гость, узкоглазый парнишка из темного проулка у Таймс-Сквер. Но чем дальше Марина украдкой за ним наблюдала, тем тверже себе говорила сама: история эта – сказка с очень быстрым концом, как танец дельфина и альбатроса в волнах. Красиво, завораживающе, чудо, но без продолжения. Просто короткая радость. Они совершенно не пара.

Скорее, вот, соболь и глупая окапи. Она – высоченная и невообразимо нескладная, неуклюжая. Счастье ещё, что для фотомодели грация, а точнее ее отсутствие, ничего не значит. На фото не видно того, как Марина путается в собственных ногах и руках. А вот манекенщицей ей становиться просто опасно для жизни – обязательно грохнулась бы прямо с подиума вверх ногами.

Он просто дружил с этим миром. И все те злобные тайные враги, что прятались за каждым углом табуретки и всеми косяками этого света, что норовили Марину уронить и ушибить, Арата не обижали. Спортивный, он передвигался с изумительной звериной грацией, точен и ловок – в каждом обычном движении. Он даже есть умудрялся красиво. Без вычурной патетики светского человека, просто, но очень изящно. Не роняя еду на стол, не промахиваясь вилкой мимо рта, как Марина.

Он помнил все ее слова, что были сказаны вслух. А сколько было всего внутри его головы, ей даже представить себе было страшно. Марина мнила себя если не знатоком изобразительных искусств и музыки, но уж точно не полным профаном. До недавнего времени. Среди американских студентов она точно была звездой.

Ох, лучше бы даже рот не пыталась открыть при Арате! Нет, он был готов разговаривать с ней на все темы. В разговоре о простом, прости Господи, чебуреке он засыпал ее таким ворохом фактов о жизни крымских греков, о искусстве древнего Неаполя (в Крыму был Неаполь!), что ей захотелось уползти под стол и больше вообще не произносить ни слова.

Уже не раз и не два она малодушно спрашивала себя, а надо ли было вообще затевать это приключение длиною в три дня? Ведь было бы куда легче распрощаться с Аратом тогда, еще утром, погоревать о нем и забыть? И себе признавалась – увы, не смогла бы. Она грелась рядом с ним, стараясь наобщаться впрок. Насладиться каждым часом. Ей нравилось в нем абсолютно все. Одна в этом натюрморте была только совершенно лишняя деталь – она сама.

Содержанка, обычная, дешевая, практически проститутка, человек низшего сорта. Статус обслуживающего персонала, не больше. Даже если этот парень просто клерк или работник порта – тут таких было множество всюду – пока она сама остается той, чем являлась последних три года, все безнадежно и зыбко.

А ведь Лиза ей многократно говорила, что о связи с Георгом она пожалеет. Но Марина не понимала, что тут такого – все так живут. Ну да, Георг женат. Но она и не претендует на его руку, даже сердце его ей, по сути, уже не нужно. Он – как яхта. Каково это – быть любовницей миллиардера? Человека, о котором даже в Википедии своя страничка есть? Да не какого-то там обрюзгшего пузатого дядьки, а подтянутого сорокалетнего красавца-мужчины! Статус! К тому же Георг, хоть и был совсем другим, на двести процентов нерусским, но был по-своему внимателен и щедр. Яхту ей подарил – не простую, а построенную специально для нее. Пытался даже дарить драгоценности на все праздники, а она не брала, чтобы не чувствовать, как продается. Иллюзия гордости. Ведь все равно – по контракту.

Вот только сейчас, лежа на плече Арата, Марине почему-то хотелось плакать от стыда.

Арат знал, что у Марины (или у яхты?) есть мужчина. Не мог не заметить ни электрическую бритву в душевой, ни домашнюю мужскую одежду на полке навесного шкафчика.

Но монгол упорно молчал, и Марина молчала. Все это понарошку, все мимолетно. Арат исчезнет, а Георг останется. Теперь у нее наступило самое настоящее похмелье. Страшно было до тошноты, до головокружения, а чего или кого она боялась – непонятно. Перемен, наверное, боялась. И себя. И словно для того, чтобы как можно больше взять от Арата, она становилась еще нежнее, еще ласковее, покрывала его сухое мускулистое тело торопливыми поцелуями, сама требуя все больше и больше ласк – и все равно не могла насытиться.

Три дня пролетели слишком быстро. Реальность ускользнула от них, как песчинки в струе песочных часов. Слишком хорошо было все, слишком сладко. Если бы Арат не сказал, что ему пора, да и ей, собственно говоря, тоже, она бы даже не поняла, что их время уже истекло.

После его слов мир сразу потускнел, стал серым и таким холодным (хотя за бортом ярко сверкало солнце), что девушка даже не нашла в себе смелости спросить, что будет с ними дальше. Он, наконец, оделся, почесал заросший подбородок, закинул на плечо потертый рюкзачок и спустил с палубы лодку. Марина тщательно прятала глаза.

Вчера вечером она наконец-то вспомнила про телефон и поставила его на зарядку, после чего он буквально взорвался уведомлениями. Ее потеряли все: Алекс, куратор в колледже, начальство на работе, сестра, муж сестры, отец…

Никого не хотелось слышать. Тяжко. Словно предавала сейчас кого-то. Да, именно так оно и было.

Арат терпеливо ждал ее в лодке, собранный, серьезный, и весь какой-то погасший. Разглядел он ее, оценил и все понял. Зачем ему такая пустышка, пусть и в профессионально отделанной обертке? Горько.

Украдкой снова она любовалась его руками на веслах, выверенными движениями, будто из камня вырезанным лицом, а сама пряталась от его взгляда за экраном телефона, делая вид, что читает одинаковые и скучные сообщения от всех родственников разом. Трусиха и лгунья.

Едва ступили на берег, как раздался звонок сестры. Арат был рядом: плотно швартовал лодку, разворачивал и крепил над ней чехол, проверял замки. Развернулась к нему спиной, нажала «ответить».

– Ты рехнулась?!

– Я тоже тебе рада, Лизун. Прости, потеряла зарядник.

– И все? Вот так просто? Мне звонил этот твой.. Алекс, да. Голубой этот твой или кто он там.

– Пангендер.

– Фиолетово. Перепугала ты нас до хомячкового поноса.

– Какого? – она услышала вдруг, что звуки у лодки затихли. Вполоборота повернулась, Арат стоял на причале спиной к ней и отчего-то пристально смотрел на море.

– Ядреного. У тебя все нормально? Где ты была вообще или с кем?

– Или с кем. Потом расскажу все, хорошо?

– Так, стой!

Голос сестры раздался вдруг на весь причал. Нервничающая Марина случайно нажала на включение громкой связи и судорожно пыталась понять, как ее отключить. Мужчина обернулся.

– Давай все потом, Лизун. Меня, кажется, ждут.

Он отрицательно покачал головой. Что это могло означать?

– Кто ждет? Что у тебя произошло? Отвечай!

– Я… – перевела взгляд на окаменевшего Арата. – Я не знаю.

И отключила звонок.

Вот так.

Несколько секунд стояли молча, напряженно смотря друг на друга. Марине отчетливо вдруг увиделось, что между ними растет прочная ледяная стена. Почти Китайская. Еще немного – и больше она его никогда не увидит. Это будет в высшей степени правильно и целесообразно, не так ли?

Шагнула навстречу, он отступил, снова покачав головой.

– Тебя подвезти? У меня тут недалеко машина.

– Нет, спасибо. Предпочитаю ногами. Большой мальчик уже, справлюсь.

– Ты уверен?

Вместо ответа порывисто отвернулся. Сделал шаг от нее. Вздрогнул, снова вернулся, подлетел, как сокол – стремительно, хищно. Поймал ее за плечи, словно мышь. Такое мужское движение, Марина вмиг ощутила себя трепещущей добычей. На секунду сцепился с ней взглядом и поймал рот губами. Властно, словно метку ставил. Выдохнул в распахнутые ему навстречу губы, не дав ответить, не дав снова сойти с ума:

– Прощай!

Снова развернулся порывом – как ветер. И улетел.

Просто «прощай». Как все просто… Как она и хотела, ведь так же?

Проклятье, как больно.