Читать книгу Фокусник - Настасья Чигара - Страница 1

От него пахнет табаком. Не дымом, не сигаретами, а именно табаком – густым, крепким, забористым. Пахнет от длинных тёмных волос, от бледной кожи, от потёртой куртки. Сам Виктор Павлович больше походит на колдуна, чем на фокусника. Даже взгляд колдовской. Он мог бы назваться каким-нибудь магом Черномором и брать большие деньги за сеанс, но вместо этого лишь даёт дешёвые представления по субботам. И я, может быть, скоро буду ему помогать.

– Раньше ассистенткой работала? – спрашивает он, с любопытством меня разглядывая.

– Нет, – скромно отвечаю я.

Гримёрка у фокусника напоминает свалку. Всюду стоят ящики, горшки, аквариумы и клетки, на крючках висят тряпки и блестящие безделушки, пол завален газетами. Освещает всё это одна-единственная убогая лампочка, которую давно пора бы заменить.

На секунду от такой обстановки мне становится настолько неловко, что хочется сбежать, но я тут же беру себя в руки. Успокаиваюсь – скоро подобных проблем не будет.

– Тут работы немного, – Виктор опускает глаза и принимается изучать лежащее на столе письмо – рекомендацию от руководителя театральной студии. – Выступать ты уже умеешь, а кормить бабочек и следить за реквизитом несложно.

– Хорошо, – киваю я. А сама думаю – недели через две фокуснику снова придётся искать ассистентку.

– Только репетиции будут много времени занимать. От школы отвлекать не будут?

И в школе меня тоже скоро не дождутся. Но об этом я молчу. Лишь мотаю головой:

– Нет, не будут. Я постараюсь совмещать.

Сама не замечаю, как принимаюсь изучать фокусника. Виктору на вид лет тридцать пять, и человек он довольно красивый. Наверно, даже пугающе красивый. Правильная осанка, ровная улыбка, пальцы – тонкие и длинные, как у пианиста. Но особенно меня завораживают глаза – большие, тёмные, глядят точно и зорко, будто пытаются прожечь.

А иногда в лице фокусника проскакивает что-то… лукавое. Я не до конца понимаю значение этого слова, но оно само так и просится на язык. Есть в Викторе какой-то подвох. Чувствуется.

– Твои родители-то против не будут? – Фокусник подпирает голову рукой и усмехается, будто издеваясь надо мной.

– Нет, не будут, – говорю я как можно уверенней.

Интересно, что наплела ему Ирина Леонидовна? Обычно фокусники берут девушек эффектных, красивых, наряжают их в сверкающие платья и выпускают на сцену. А этот пригласил девчонку – таскать оборудование и кормить реквизитный зверинец. Видимо, платить собирается едой.

Только вот зарплаты я не увижу в любом случае.

– А фобий у тебя никаких нет? – с той же усмешкой продолжает Виктор. – Ну, боязнь темноты или замкнутого пространства, например…

Странный вопрос. Такой же странный, как и одежда фокусника. Вместо костюма на нём обыкновенные рваные джинсы, пыльные ботинки и мятая пожелтевшая рубашка. А если учитывать ещё и распущенные волосы, спадающие до плеч, то можно подумать, что имеешь дело с каким-то неформалом, а не артистом.

Нет, не таким я представляла себе иллюзиониста Виктора Раухмана!

– Да вроде нет… – пожимаю плечами я.

Виктор ещё раз пробегает глазами письмо и, снова взглянув на меня, выносит свой вердикт:

– В таком случае, ты принята. Завтра буду ждать тебя… – Он смотрит на большие настенные часы, украшенные деревянной резьбой. – В четыре сможешь?

– Да, вполне, – бормочу я.

– Тогда, полагаю, до свидания? – В глазах фокусника снова мелькает та самая, лукавая искра. Будто затевает какую-то игру.

– До свидания.

Я киваю, хватаю рюкзак и стараюсь быстрее ретироваться. Наверно, только что я выставила себя полной дурой перед человеком, у которого я буду работать. Чёрт! Я ведь могла показать себя с лучшей стороны, задать какие-то вопросы, чтобы он увидел мой интерес, но я просто стояла и кивала, как болванчик. Удивительно ещё, что Виктор меня взял!

Но я ещё себя покажу. Обязательно. Эти две недели, пока я буду у него работать, я сделаю всё, чтобы стать хорошей ассистенткой. Пусть меня запомнят такой. Пусть фокусник будет рассказывать другим помощницам, какой Таня Волкова была примерной работницей.

От этих мыслей я бегу на улицу. Хватит! Хватит мучать себя! Иди домой, расскажи, что устроилась. Отпусти, не думай пока. Может быть, всё ещё изменится…

Прогуливаясь мимо старых домов, прижавшихся друг к другу, я немного успокаиваюсь. Может быть, даже радуюсь. Завтра же я сюда ещё вернусь.

Начало осени – самое лучшее время в Питере. Вечно серые улицы ещё дышат летом, но августовская жара уже собрала чемоданы. Когда-то в такие дни я просто обожала шататься по городу. Даже сейчас ещё люблю. И всё же именно в этот – спешу домой.

О таких вещах нельзя рассказывать в сообщениях. Это надо делать лично, чтобы ничего не упустить. Всё-таки, такой повод – я устроилась на свою первую работу! Об этом должны знать все – и мама, и отчим, и сестрёнка.

Родная квартира спряталась в серой типовой пятиэтажке, заброшенной в спальный район. Хорошее, тёплое место. Спокойное. Север города и высокие зелёные деревья, которые позолотеют в октябре.

Вот-вот, обязательно всем поделюсь!

Но по лестнице в парадной я поднимаюсь медленно. Сейчас. Самый что не на есть момент истины. Я тяну время, пытаясь насладиться самим предвкушением, подбирая слова, вспоминая самые яркие подробности. А на пороге робею. Будто что-то сковывает внутри.

Открыв дверь, первым делом же нахожу в тёмной прихожей вешалку. Это не просто доска с крючками – её сделал дедушка. Сам, своими руками сделал. Отчим хотел её выбросить, а я не дала. Пусть только попробует!

– Ну что? – спрашивает мама, уже поджидая меня в коридоре.

– Приняли, – отвечаю я. И мысленно злюсь – почему так сухо? – Завтра надо подойти.

Мне хочется слышать, что кто-то интересуется моей жизнью. Как когда-то дедушка интересовался. Прихожу из студии – а он уже выглядывает с кухни, торопится спросить, как день прошёл.

Сейчас бы он радовался. Подскакивал бы из-за стола, дымя сигаретой, и хвастался: «Гляди, Серёж, какая у меня внучка!». Дедушка часто так делал, даже из-за мелочей. Любил он меня.

– Хорошая зарплата? – с ухмылкой спрашивает отчим, даже не вставая из-за кухонного стола.

– Хорошая, – киваю я. А сама и не знаю о своей зарплате ничего, просто облажаться не хочу.

– Замечательно, – встревает мама. – А теперь, Танюш, иди есть, а то остынет.

Я сажусь за стол, мама опускается рядом. Отчим (его я зову просто Серёжей) уже почти доел тарелку супа, но уходить никуда не собирается. Ко мне у него отношение странное – вместо того, чтобы не замечать, как нарочно ищет повод подколоть или почитать нотации. Раздражаю я его.

– Как тебя в ассистентки-то взяли? – интересуется он. А сам только и ищет подвох.

– Ирина Леонидовна письмо написала, – отвечаю я. – Она Виктора Палыча давно знает.

– В цирке работать будешь?

– В театре.

– А что за театр? – вдруг оживляется мама.

– Недалеко от Пушкинской. Небольшой такой театр, в старом здании находится. Красивый очень.

– Как называется-то?

– ТиС, по-моему. Не знаю, как расшифровывается.

– А, я слышала о нём, – немного разочарованно тараторит мама. – Там обычно джазовые вечера проходят. Не знала, что там ещё и у фокусники какие-то есть. А как фокусника-то зовут?

– Виктор Раухман.

– Раухман… Не, не слышала. А он какой из себя?

– Ну… ему лет тридцать пять, наверно. Странный немного, но хороший вроде.

– Что за фокусы у него?

– Не знаю.

– Как не знаешь? – возмущается отчим. – Ты у человека работать собираешься, а сама даже не потрудилась загуглить, чем он занимается!

– Я собиралась, – В моём голосе проскакивает раздражение. Ненавижу, когда кто-то указывает мне, что делать. Особенно отчим.

На этом весь разговор и заканчивается. Наверно, не будь рядом Серёжи, я могла бы сказать побольше. Специально для мамы бы постаралась. Но, когда поблизости этот тип, мне хочется молчать. Не люблю я его.

Второпях доедаю суп и спешу к себе, а родители как ни в чём не бывало принимаются обсуждать что-то своё. Без меня им спокойней.

Сестрёнка Лиза, с которой мне приходится делить комнату, сейчас дома – смотрит какой-то фильм, заняв удобное местечко за письменным столом. Родители зовут её «солнышком» – рыжая (прямо как мама), веснушчатая, сама как будто светится, особенно когда улыбается. Не то, что её худощавая черноволосая сестрица, будто сбежавшая из фильмов Тима Бёртона. По сравнению с Лизой, я – бледная моль.

Вообще, сестра хороший человек. Душа у неё детская совсем, и ведёт она себя как ребёнок. Только вот иногда это сильно раздражает.

– Та-аня! – весело протягивает сестрёнка, доставая наушники. – Ну как собеседование?

– Прошла, – отвечаю я.

– Теперь ты ассистентка фокусника? Пилить тебя будут?

– Может и будут. Не знаю.

– Когда будем на твои представления ходить?

Никогда. Эта мысль мелькает так неожиданно и быстро, что мне становится смешно. Я улыбаюсь. Думаю, улыбка – хороший ответ. Надо чаще улыбаться.

Лиза быстро понимает, что спрашивать меня о чём-то нет смысла. Она вставляет наушники обратно, и я остаюсь наедине со своими мыслями. Почти наедине.

Если уж я и сказала, что узнаю, у кого буду работать, своё слово я сдержу. В конце концов, мне и самой интересно, что Виктор Павлович за человек.

Раньше мне было всё равно, что представляет из себя Раухман. Я даже нарочно ничего не хотела знать о фокуснике. Думала, что меня он всё равно не примет, и нет смысла мечтать о работе у такого человека. От Ирины Леонидовны я слышала, что Виктор Павлович личность неоднозначная и, как она говорила, «довольно эксцентричная», но узнавать больше всё равно не хотелось. Замечтаюсь ещё, а потом – бах! – и облом.

А теперь можно. Случилось то, чего я и не ждала вовсе – меня взяли. Может быть, именно эта работа что-то поменяет во мне. Поможет выпутаться. Прийти в себя. Ожить.

Так кто же ты такой, Виктор Раухман?

В интернете информации одновременно и много, и мало. О Викторе пишут захудалые СМИ – фрик и скандалист, при этом им же восхищаются зрители – настоящий волшебник, творит невозможное! И кому верить?

Ещё страннее тот факт, что у этого самого фокусника совсем нет собственной страницы в интернете. Нет ни сайта, ни группы. Неужели в наше время ещё находится человек, который полностью работает офлайн?

На каком-то новостном портале находится и заметка о Викторе. Правда, годовой давности. Я вчитываюсь. Наверно, такого поворота я никак не ожидала.

«Фокусник Виктор Раухман уже давно заработал скандальную репутацию, но сегодняшний случай, произошедший на очередном его представлении, стал для зрителей настоящим шоком.

Прямо во время шоу фокусник без всякой причины ударил одного из зрителей по лицу. Завязалась драка. В результате конфликта никто серьёзно не пострадал, а зачинщик отделался административным протоколом и штрафом за хулиганство».

Подрался с одним из зрителей? Да ещё и сам конфликт спровоцировал?

Вот! Да, это именно то, что мне нужно. Именно с таким человеком я должна работать эти чёртовы две недели! Последние две недели. Именно он растормошит меня хоть на время, забьёт голову каким-нибудь бредом, и уходить станет совсем нестрашно.

А может, всё это зря? Зря я пошла чёрт знает к кому, лишь бы только… лишь бы только что? Даже этого не знаю.

Вот дедушка подсказал бы, как быть. Знаю, подсказал бы точно! И где он, когда так нужен?..

* * *

За окнами кухни июнь. Тёплый ветер рвётся в приоткрытую форточку, с улицы доносятся весёлые крики детей и шум машин с ближайшей дороги. Всё живёт и движется, на подоконнике распускаются летние цветы и даже мухи, кружащиеся под потолком, совсем не мешают нашим посиделкам.

Здесь только я и дедушка. Сидим, играем в карты, как это обычно бывает. Я настроена только на победу.

– Так, Татьяна, – Дед хмурит косматые брови, но улыбка всё ещё не сходит с его лица. – С черта ли валет?

Все говорят, что мы похожи. И худобой, и тёмно-зелёными глазами, и слегка кривоватой ухмылкой. Сказать, что мне это нравится – ничего не сказать. Я горжусь тем, что унаследовала от деда!

– С черта, – по-дедовски ухмыляюсь я, откладывая «битые» карты в сторону. – У меня две карты осталось.

А у деда три. Победа за мной, если он опять не выкинет козырного туза.

– Опять в карты играете? – недовольно спрашивает отчим, проходя к холодильнику. От его тона моя улыбка чуть угасает. – Василий Семёныч, хватит курить, вся кухня в дыму уже!

– А ну-ка цыц, Сергей, – хихикает дед, выдыхая здоровенный клуб дыма. – Тут дело важное, а ты всё со своими претензиями лезешь!

Отчим цокает языком и, взяв бутылку лимонада, уходит к себе.

– Вот что бы ты без меня делала, – В тоне дедушки на секунду мелькает серьёзность и даже какая-то суровость.

– О чём ты? – удивляюсь я.

– Слабенькая ты, – снисходительно поясняет дед. – Привыкла к своему старичку, так за меня держишься.

Не обижаюсь. Знаю, что любя говорит. И даже то, что он прав – тоже хорошо знаю. Я действительно привыкла к моему старичку. Он ведь возился со мной с самого раннего детства, учил всему, защищал, помогал, поддерживал. Именно он отвёл меня в театральную студию – так я театром и загорелась. Кем бы я была без дедушки?

– Это был отвлекающий манёвр? – улыбаюсь я, стараясь развеселить задумавшегося дедулю.

– Мне твои маневры не надобны, – смеётся мой старичок. – Ходи, Татьяна.

Так и продолжаем игру.

Я бросаю на стол бубновую даму и ухмыляюсь – уж с оставшимся-то джокером победа точно за мной!

– Знаешь, подружка, – ехидно хихикает дед. – Слишком умная ты стала.

На помощь деду приходит бубновый король. Карты «биты».

Теперь ходит он.

– Эй, старик! – смеюсь я, видя козырного, трефового короля. – Так не пойдёт!

По нашим с дедом правилам, джокер одного цвета с козырем всемогущ, а вот второй может бить только «своих».

И в руках у меня всего лишь красный джокер.

Побить не могу – приходится забирать. Теперь удача на стороне дедули. С торжествующей ухмылкой он бросает на стол даму треф.

Карта «бита», а вот я проиграла.

– Ты победил, – несерьёзно ворчу я.

– На то я и мастер, – хихикает дед. – Ещё партеечку?

– Нет уж, спасибо.

Я отхлёбываю немного остывшего чая из кружки. Гляжу на часы – скоро нужно будет выходить. Договорились сегодня погулять с подругой, Алей.

– Ох, – вдруг вздыхает дед. – Что-то мне, подруга, нехорошо…

– Дедушка? – Я вскакиваю из-за стола. Шутит или нет? Дедуля любит попугать, но до такого ещё не доходило.

– Сердечко шалит, – Он выдавливает сиплый смешок.

– Давай я врача вызову.

– Не, обойдётся…

Но усмешка тут же пропадает с его губ. Дед хватается за сердце и склоняется над столом. У меня перехватывает дыхание от ужаса.

– Дед! – кричу я. – Мам, деду плохо!

Мама вбегает тут же.

– Пап! – зовёт она.

Дедушка не отвечает и смотрит в пустоту. В какую-то секунду его глаза округляются, дед вздрагивает и роняет голову.

Я хватаю его за руку, пытаюсь растормошить, но дедуля не двигается. Мне страшно. Паника подступает, я теряюсь, а внутри всё рушится и падает.

Мама зовёт «скорую», мечется туда-сюда, а я просто сижу, не разжимая дедовой руки, и смотрю на моего старичка. Его откачают. Должны откачать!

Приезжают быстро. Заходят в квартиру, топчутся на пороге, и ведь даже не думают, что каждая секунда дорога. Мама проводит их на кухню.

Врачи. Меня отводят в сторону, что-то говорят, пытаются привести в себя.

Напрасно пытаются.

Мама что-то бормочет, успокаивает. Я слышу возню с кухни, ловлю каждый шорох, каждое слово.

«Пациент скончался до приезда врачей».

Отчёт. Сухой отчёт для сухой бумажки. А я не верю, что всё это происходит. В голове стоит мысль – дедушка не умер. Он живой, он сейчас придёт, скажет, что просто пошутил. И всё будет хорошо.

Я закрываю глаза.

Открываю – зал прощаний в крематории. Меня окружают тяжёлые красные занавески, над головой – плоское фанерное небо.

Мама плачет. Отчим стоит рядом, молча глядя в пол. Сестра с любопытством разглядывает дедушку – она никогда не видела покойников.

Я злюсь на всех. Злюсь на отчима, который постоянно ругался с дедом, злюсь на врачей, не сумевших помочь, на маму, на Лизу, даже на самого дедушку – почему не поберёг себя? Почему не бросил курить? Почему так редко ходил к врачу?

А мой старичок словно спит. Его лицо спокойно, будто дедушка вот-вот улыбнётся и скажет, что снова пошутил. Но я знаю, что это не шутка.

Кладу цветы. Специально раздобыла его любимые бархатцы. Помню, как дедуля срывал их с клумб для меня и ругался с какими-то бабками из-за этого.

Ушёл хороший человек. Весёлый. Добрый, заботливый, мудрый.

Ушёл и больше не вернётся.

Веки опускаются сами собой. Поднимаются – уже моя комната.

Сорок дней. Всё вокруг меня существует как прежде, и только я всё никак не могу отойти. После похорон я молилась, чтобы дедушка мне приснился. Я хотела хотя бы попрощаться с ним, услышать пару тёплых слов, обнять его… Правда, снов я не вижу. Только темноту.

Аля жалуется, что я постоянно унылая. Раньше мы гуляли, смеялись, ходили куда-то. А сейчас кажется, будто это было в какой-то другой, не моей жизни. Я почти не общаюсь с подругой. Даже не приехала попрощаться с ней, когда Аля уезжала. Она злится. Говорит, что я слишком зациклилась на своём горе, запустила себя, стала депрессивной и скучной.

Скорее всего, мы больше не увидимся. Аля переехала в Выборг, а я осталась в Питере.

Наверно, так мне и надо.

– Ты хоть в комнате уберись, – сурово говорит отчим, на секунду заглянув в комнату.

– Хорошо, – безразлично отвечаю я.

Гляжу на бардак, в который погрузилась моя половина, и понимаю, что сил убрать его у меня уже не найдётся. У меня вообще ни на что сил не найдётся.

За окном во всю пышет июль, а я уже давно не выходила из дома. Мне незачем выходить.

Тоскую я уже не по дедушке. Да, он ушёл, он оставил меня, но там ему намного лучше. Всё-таки, дедуля и сам бы не хотел, чтобы его Танька погрузилась в бесконечное болото уныния. Дело в другом.

Никто не хочет иметь дела с депрессивным овощем. Только в моём состоянии началось хоть какое-то прояснение, как я поняла – абсолютно все от меня устали. И знакомые, и друзья, и даже семья.

Лиза со мной почти не говорит. Мама с отчимом обращаются ровно, иногда ругая – за лень.

Думая об этом, я медленно опускаюсь на кровать и понимаю – своего места у меня уже нет.

Глаза закрываются сами собой.

Снова вижу свет – два с половиной месяца. Я всё больше убеждаюсь, что люди меня недолюбливают. Угрюмая серая мышь возвращается в школу, уже в десятый класс, но так и не находит желающих хотя бы сказать «привет».

А мне хочется. Хочется с кем-то поговорить, хочется пожить, как нормальный человек, но уже поздно. Я стала тенью.

Теперь Таня Волкова хочет умереть. Нет, не для того, чтобы закончить свои мученья. В конце концов, её мученья никого не волнуют.

Таня хочет умереть, чтобы доказать, что была жива.

Пусть хоть тогда люди поймут, что мне нужна была помощь. Да, я не могла сказать об этом прямо – это называется «нытьём», а нытиков никто не любит. Но я кричала об этом иначе.

Пусть поплачут, пусть вспомнят обо мне хоть так!

Я снова закрываю глаза. Открываю – кабинет Ирины Леонидовны. Руководительница студии, как всегда одетая «с иголочки», жалостливо глядит на меня и вздыхает:

– Танюш, ты совсем никакая.

– Всё в порядке, – отвечаю я, кое-как выпрямившись. Этим утром я думала о том, как именно мне лучше уйти из жизни. Скорее всего, сброшусь с моста недели через две, когда наберусь смелости.

Утром же Ирина Леонидовна и позвонила. Сказала, что надо подойти – у неё для меня есть работёнка.

Когда-то я была среди её любимчиков. «Талантливая девочка» и просто человек, которому нравится быть на сцене. Теперь всё изменилось. Сцену я люблю по-прежнему, а вот она меня возненавидела – игра стала ужасной.

– Я очень соболезную тебе, – тяжело говорит Ирина Леонидовна. – Это действительно невосполнимая утрата.

– Спасибо, – холодно говорю я.

– Помнишь, я рассказывала тебе об иллюзионисте Викторе Раухмане?

– Да… припоминаю, вроде…

«Эксцентричная личность, но человек с харизмой». И нервный тихий смешок – отголосок сильного волнения. Ещё тогда я подумала, что моя наставница неровно дышит к этому человеку.

Сейчас же она старается держать себя в руках.

– У него освободилось место ассистентки, и я предложила ему свою помощь, – продолжает Ирина Леонидовна. – Я сначала хотела познакомить его с Верой, но потом вспомнила тебя… Мне кажется, ты ему подойдёшь.

Я подойду этому фокуснику, потому что та самая Вера нашла место получше – поступила в институт на театральный факультет. А больше подходящих кандидатур нет. Меня выбрали методом исключения.

– Можно попробовать, – бормочу я.

– Тогда я напишу письмо. Подойдёшь потом на собеседование.

Я не знаю, зачем согласилась на это. Мне абсолютно плевать на то, где меня будет качать оставшиеся дни моей жизни. Я уже решила, что умру. А фокусник… фокусник просто скрасит то, что осталось.

Я снова закрываю глаза, и в нос бьёт крепкий запах табака.