Читать книгу Фокусник - Настасья Чигара - Страница 4

Воскресенье оставляет меня дома. Никаких репетиций, никакой школы. Только возможность выспаться в качестве приятного бонуса.

А ведь вчера я долго не могла уснуть. Всё думала о театре, о выступлении, о Викторе… И ведь сложно объяснить, что я к нему испытываю. Не влюбилась – это точно. Я помню, как влюбилась в одного парня, когда мне было четырнадцать. Постоянно думала о нём, страдала, мечтала, пыталась постоянно оказаться рядом.

Нет, это не то. Это другое. Это желание вернуться назад, в те времена, когда дедушка ещё был жив, и вместе с ним я чувствовала себя спокойно. Он тоже был неоднозначным человеком. С некоторыми скандалил – особенно с отчимом. Но ко мне относился тепло. И с Виктором я жду того же.

Утром мыслей уже меньше. Их выбивают новые – как назло, сегодня решила приехать Лизина бабка, мать моего отчима. И если Серёжу я лишь недолюбливаю, то эту старуху просто ненавижу. Она не считает должным хотя бы сделать вид, что нормально относится к маме и уж тем более ко мне. По сравнению с ней, придирки отчима – мелочь.

Старуха расположилась в гостиной. Только появилась – и уже вовсю заголосил запылившийся телек. Сразу же зашелестели пакеты с гостинцами, засуетилась семья, закряхтела своим противным голосом сама бабка. Кажется, что моя квартира решила перегалдеть весь город, и только я, осторожно прошмыгнув в ванную, стараюсь быть как можно тише.

– Серёж, помоги мне! – то и дело скрипит старуха, доставая очередной пакет с овощами.

Отчим на подходе. Хватает увесистый свёрток с кабачками или огурцами и со всех ног бежит на кухню, положить в холодильник. Мама тоже пытается помогать, но уже скромнее. Она как-то говорила, что очень хочет понравиться свекрови, но старуха наотрез отказывается её принимать. И как с таким человеком можно находиться в одной квартире?

Ещё хуже становится, когда бабка вдруг замечает меня. Меня, «прицеп» и «неряху», которая «пялится как рыба» и «ничего толком сделать не может». Карга тут же щурит и без того мелкие глазёнки, хмурится и выдаёт:

– Как девку-то запустили! Ты хоть рубаху свою постирай, пятно на вороте.

– Это моя ночнушка, – тихо отвечаю я. Говорить надо как можно меньше – не к чему будет придраться.

– Ну и что, что ночнушка? На теле же носишь!

Господи, остановите эту пытку! Старуха, кажется, просто получает удовольствие от своих претензий. Лиза спит в пыльной футболке, которую носит каждый день – ничего, родная ж кровинушка! А как Татьяна с маленьким пятнышком на воротнике, так лучше и на глаза не попадаться.

Всякий раз, когда бабка появляется в этом доме, моя жизнь превращается в сущий ад. Старуха злится на весь мир и отрывается на мне. И ещё отчима науськивает.

Я правда стараюсь игнорировать её. Стараюсь постоянно держать в голове, что эту бабку злит одно только моё существование – знаю, что для своего сына она искала судьбу получше. Но как же иногда хочется чуда. Как же хочется верить, что в мире есть хорошие люди, которые не будут швыряться в тебя злобой или строить громоздкие стены равнодушия! И всякий раз, когда я слышу ругань или вижу пустые взгляды, я ощущаю себя чем-то мелким и ничтожным, недостойным любви. Я гляжу в зеркало и понимаю – заслужила. Вот была бы лучше, даже эта бабка гордилась бы мной. По крайней мере, уважала бы.

Полдня сижу тихо. Даже из комнаты не вылезаю, чтобы не провоцировать бабку. Но трясина затягивать не устаёт – из гостиной меня зовёт отчим.

Не то, чтобы зол – скорее, сердит. И доволен тем, что сердит. Обычно с таким выражением лица идёт фраза «Я же говорил!».

– Тань, что это? – Серёжа показывает мне экран телефона.

Электронный дневник. Волкова Татьяна Сергеевна. Английский язык – 3, 2, 2, 3, 4. Средний балл получается ниже тройки. И едва ли я смогу вытянуть. Учитель ездит по нам, заставляет учить эту чёртову грамматику, зубрить неправильные глаголы. А у меня не получается. Мысли на уроке плывут, вне школы совершенно забываю о домашке. И даже желания работать над этим нет от слова «совсем».

– Я стараюсь, – тихо говорю я.

– Тань, ты понимаешь, что четверть только так пролетит? А у тебя вот такие оценки.

– Я правда стараюсь, Серёж…

– Ты хочешь, чтоб твоя мама за тебя на собраниях отдувалась? И по математике у тебя не лучше. Ты вообще о будущем думаешь?

– Думаю.

– Так почему ничего не делаешь? Мы с мамой работаем, чтобы вы с Лизой могли получить нормальное образование, и что в итоге получается?

– Я стараюсь…

– Лиза тоже старается. У неё, почему-то, всё получается. А с тобой-то что?

Мне становится стыдно. И обидно. И завидно. У сестрёнки, по всем законам жанра, всё выходит лучше. Иногда даже кажется, что Лиза нарочно старается жить лучше меня, чтобы её хвалили больше.

– Иди учись, – чеканит Серёжа. – Потом покажешь, что сделала.

Я сажусь за учебники. Открываю несколько задач по математике, пытаюсь решить, но все попытки насмарку. Смотрю видеоуроки – и почти ничего не понимаю. Только мозг цепляется за знакомое слово, как смысл быстро ускользает от меня.

Чувствую, будто кто-то давит. Давит отчим, давит мама, давит бабка, давит Лиза. Я должна быть лучше, я должна быть на уровне. Я должна соответствовать. Обязана.

В конце концов, я не верю, что у меня что-то получится. Не верю, что смогу понять эту матешу, не верю, что когда-нибудь заучу все формы неправильных глаголов по английскому, не верю в хорошие сочинения и верно решённые задачи. Я просто неспособна на это. Тупая. Абсолютно тупая, как пробка. Почему у всех получается, а у меня нет?

Из-за меня мама когда-то не закончила институт. Из-за меня они с отчимом постоянно ссорятся. Из-за меня Лиза частенько где-то гуляет, потому что дома ей плохо.

Я не хочу так. Не хочу, чтобы меня винили, не хочу сама чувствовать себя виноватой. А не получается.

Таня Волкова должна уйти. И только тогда она станет хорошей для всех.

Я зубрю ещё долго, пытаясь запомнить хоть что-нибудь. Но врывается Лиза – пора ужинать.

В последнее время я очень мало ем. Наверно, и похудела поэтому сильно. Но мамину стряпню я люблю. Особенно, когда она печёт курицу с чесноком. Ради этого я готова и бабку за столом потерпеть.

Ужин сегодня странный. Напряжённый. Довольный сидит только отчим, да и он постоянно поглядывает на свою мать. Будто спрашивает – всё ли устраивает? Но старуха непреклонна. Кажется, она уже высматривает подвох.

И, прожевав первый же кусок, находит повод прыснуть ядом.

– Курицу передержала, – язвит бабка. – Ариш, давай-ка завтра я буду ужин готовить?

– Хорошо, Нина Николавна, – тихо отвечает мама. А сама смотрит в тарелку и вот-вот расплачется.

– А мне твоя еда нравится, – вдруг палю я. Не могу просто так смотреть. Хочу помочь, заступиться, прийти на помощь.

– А чего тогда тощая такая? – хмыкает бабка, блеснув золотым зубом.

Видите? Ко всему придирается! Была бы я чуть полнее, как Лиза, она б меня «поросём» прозвала! Не выношу таких людей. Находят себе любимчиков, своих, а чужих гнобить готовы.

А я всё такая же убогая.

Видимо, такой я буду всегда. Не смогу жить без поддержки дедушки. Вечно ищу кого-то, за кем пытаюсь спрятаться. Тот же самый Виктор, несмотря на слухи, которые о нём ходят. И я даже не знаю, как изменить это в себе.

Доев ужин, убегаю обратно в комнату. На недоделанную домашку уже не смотрю – даже думать о ней не хочется.

Я пытаюсь разогнать мозг музыкой, но вопросы так и вертятся в голове. И песня подходящая попадается. Тоже самоубийца пела:

Пpидёт вода!

Пpидёт вода!

Пpидёт вода!

Да, так и бyдет!

Чего б не жить дypакам, чего б жалеть по yтpам?..

Хочу ли я уйти из этого дома?

Хочу.

Хочу ли я уйти от этих людей, от постоянных придирок и ругани?

Хочу.

Хочу ли я уйти из жизни?

В ответ орут наушники:

…Придёт вода…

Придёт вода…

Чего б не жить?

Ломать башку на бегу, слетать на крылышках из бинтов…

Лепить из снега дружков и продавать по рублю…

Дала себе короткий срок на «подумать», потому что не могу больше волочить это существование. Не могу смотреться в зеркало и видеть бледную моль, от которой хочется отвести взгляд. Не могу сидеть на уроках с тупым видом и чётко осознавать, что я не понимаю то, с чем даже самые отбитые двоечники справляются.

Мысли бредут куда-то не туда. Вспоминаются те жуткие слухи о Викторе. Его считают психом. Даже сам он, хоть и в шутку, признаётся в этом. Может быть, именно фокусник и убьёт меня. И тогда все поймут, что Таню можно было спасти, но никто этого не сделал.

Засыпаю со слезами на глазах. Ничего я не могу. Пустышка.

Придёт вода…

Придёт вода…

Придёт вода…

Я буду спать!1

* * *

– Волкова?

– Я здесь, – тихо отзываюсь я.

Класс английского встречает меня холодом. Кажется, в школе ещё не подключили отопление, и мне приходится кутаться в бесформенном сером свитере. Клонит в сон. Я пытаюсь сконцентрироваться на теме урока, и даже что-то понимаю, но до нужного уровня всё равно не дотягиваю.

Анна Яковлевна высматривает меня среди обитателей последних парт.

– Тебе две работы переписать надо, – безразлично говорит она. – Посмотрим, как эту напишешь.

Вот, ещё одна проверочная. Я принимаюсь судорожно перелистывать учебник, пытаясь уложить в голове хоть что-нибудь. Буквы плывут перед глазами.

Впрочем, я должна ещё сказать «спасибо». Учителя стараются быть снисходительнее ко мне – всё-таки, знают, что случилось. Однажды даже попросили маму отвести меня к психологу, правда у специалиста я так и не побывала. Не напрашивалась. Хотела посмотреть, вспомнят ли родители об этом, когда вернутся с собрания. Не вспомнили.

Меня пытаются тянуть, а я всё скатываюсь, скатываюсь…

Всё равно умру. Уже решила.

И работу пишу кое-как. Вначале ещё пытаюсь, читаю задания, копаюсь в голове. А потом забиваю. Пусть маму вызовут в школу. Пусть скажут, что мне хреново. Пусть донесут, что Тане Волковой нужна помощь.

Под конец учебного дня я уже не соображаю, где нахожусь. Меня тянет сбежать в театр, на репетицию. Хочется сидеть в маленькой гримёрке и просто слушать странные истории фокусника. Что бы он не рассказывал – я буду рада.

Наконец, наступает время. Я могла бы остаться после уроков и переписать хоть одну работу, но я даже не пытаюсь. Меня достал этот реальный серый мир, где я никому не нужна. Мне нужно в сказку. Мне нужно к фокуснику.

И снова я совсем не захожу домой. Не хочу возвращаться туда, чтобы не встречаться с этой каргой. На улице льёт дождь, а я бегу.

Я в театре. Дома.

Охранник сегодня новенький. Ещё не знает меня, спрашивает, кто такая. Отвечаю честно – ассистентка фокусника. И этот вздрагивает. Видимо, наслушался уже театральных разговоров.

Поднимаюсь по лестнице и чувствую, как меня окутывает приятная тёплая темнота. Поскрипывает пол, гудит аппаратура, мельтешат туда-сюда техники и артисты, а я пробираюсь к гримёрке и радуюсь ещё больше.

Снова вижу Виктора.

Он одной только улыбкой заставляет меня улыбнуться в ответ.

Я уже горю от предвкушения. Первая репетиция дорогого стоит. Я вспоминаю похожий момент в студии, но даже тогда я так не волновалась. Тогда я играла, по большей части, в эпизодах. А тут – главная женская роль.

– Для начала уясним, что нужно зрителю, – серьёзно начинает фокусник, перекладывая реквизит в ящик. – Думаю, гадать не нужно, что зрителю нужно чудо. Но чудо бывает разное, верно?

Я киваю в ответ.

– Самым большим успехом пользуются иллюзии, которые опасны и красиво выглядят. Это самые востребованные трюки. Конечно, начальство накладывает на нас некоторые ограничения, но и того, что мы делаем, вполне достаточно, верно?

Снова кивок. Пока теория мне не совсем понятна, но я стараюсь всё запоминать. Наверно, будь у меня под рукой тетрадь, я бы принялась записывать каждое слово фокусника, как студентка на лекции.

– Большинство трюков я выполняю сам – тебе нужно только вовремя отвлекать внимание зрителей. Но пару фокусов будут за тобой.

Меня переполняет волнение. А если я облажаюсь прямо на сцене? Если вдруг что-нибудь сломаю или грохнусь прямо у зрителей на глазах?

– Будем стрелять в тебя, – усмехается Виктор, показав мне старинный револьвер, лежащий на бархатной подложке. – Ещё будут голуби, бабочки – ну это ты и сама понимаешь.

– А можно вопрос?

– Вопросы – это замечательно.

– Ну, не в тему, наверно, вопрос… Почему вы взяли именно меня?

– То есть?

– Ну… многие, наверно, хотят быть ассистентками. А вы берёте… ну… просто школьницу…

– Ты ещё и в студию ходила. Пять лет, если не ошибаюсь.

– Да, ходила. Но я ведь ни одного фокуса не знаю…

– Заметь – пока не знаешь. Всему, что нужно, я тебя научу. Мне нужен был определённый типаж – невысокая, худая, тёмные волосы. Ты подходишь.

Вроде и получила ответ на свой вопрос, и не услышала ничего. Если честно, то я ожидала услышать что-то другое. Звучит по-идиотски, но я хотела, как в фильмах. Как это бывает в кино? Обычная никому ненужная девушка попадает к кому-то очень важному, и он разглядывает в ней что-то особенное. А здесь – просто внешность. Сухие параметры. Мне не стоило и говорить что-то не собеседовании. Всё равно бы взяли.

Как личность, я никому не нужна. Ни семье, ни всем остальным. Внешность у меня самая заурядная и даже отталкивающая. Привлекает только странноватых фокусников, которым нужны куклы для выступлений. Вот и всё. Наверно, ещё и поэтому Таня Волкова хочет умереть.

Я стараюсь не показывать, о чём думаю. Виктору не нужно знать, что его ассистентка едва волочит своё жалкое существование. Разозлится ещё. Если, конечно, умеет злиться.

А он, кстати уже успел собрать весь необходимый реквизит в два деревянных ящика.

– Ты бери этот ящик, он полегче, – просит фокусник. – Иди на сцену.

Иди на сцену. Сколько же стоят эти слова! Я хватаю увесистый ящик и почти выбегаю в коридор. Мне уже не терпится почувствовать себя настоящей ассистенткой. Перебить идиотские мысли.

Картонный зал пуст. Я осторожно нахожу выключатель и поддеваю несколько рычажков – над сценой загорается два прожектора.

Ставлю ящик на пол. Жду.

– Начнём с огонька, – слышится голос Виктора, остановившегося в закулисном закутке. Щёлкает выключатель – свет становится совсем блёклым. – У тебя в ящике бутылка с горючей жидкостью и охотничьи спички. Доставай.

Виктор выходит, когда уже всё готово. С собой он приносит стул, который ставит тут же, на сцене.

– Сейчас ты меня подожжёшь, – спокойно бросает фокусник, садясь на стул. – Горящий человек – это и красиво, и опасно. Подходи сюда.

Я боюсь. Первый фокус – и уже смертельная опасность.

– Может быть, лучше начать с чего-то… менее опасного? – неловко спрашиваю я.

– Всё абсолютно безопасно, если ты хотя бы раз держала в руках спички. Главное – себя не поджечь, а за меня можешь не волноваться. Сейчас обольёшь этой бурдой мне волосы, а потом подпалишь. Всё понятно?

Киваю. Наверно, фокуснику лучше знать.

Виктор откидывается назад, пока я осторожно подхожу к нему. Неловко открываю бутылочку.

– Осторожно лей, назад, – бормочет Виктор. – Не на лицо.

Я стараюсь делать это как можно осторожней, но руки предательски трясутся. В воздух поднимается резкий запах ацетона, готового вспыхнуть в любую секунду. Мне страшно. Каждый миг кажется, будто именно сейчас я совершаю роковую для фокусника ошибку.

Но Виктор знает, что делать.

Чудо просыпается, вздрагивает вместе с охотничьей спичкой и вспыхивает на волосах фокусника ярко-синими языками огня. Пламя мгновенно охватывает тёмные пряди.

Виктор выпрямляется и трясёт шевелюрой – горящие патлы только спадают на плечи, но не сгорают, а лежат, будто ничего не происходит.

Фокусник широко улыбается, давая воображаемому залу себя сфотографировать. А пламя гаснет само собой через несколько секунд, оставляя Виктора абсолютно невредимым. Он даже шутит – снимает чуть обгоревший у ворота пиджак и бросает его на спинку стула.

– Не вижу смысла показывать этот трюк как отдельный фокус, – говорит Виктор с улыбкой. – Вместе с чем-то другим выглядит круто, но так – слишком хлопотно. Трюк должен быть быстрым и эффектным, а тут… Но до начала подойдёт. Ты не волнуйся особо, большую часть работы у нас техники делают. Твоя задача, в основном – на сцене мельтешить. Сегодня просто посмотришь кое-какие трюки, да и… Тань, на что ты смотришь?

А я и ответить не могу. Просто пялюсь на шею фокусника, пытаясь понять, что именно я вижу. Что-то маленькое и грязно-жёлтое, жирное и вздувшееся, ползёт от уха Виктора вниз, к воротнику. Червь. Личинка. Опарыш.

– У вас на шее… – бормочу я, показывая на себе.

Ползучую тварь фокусник находит сразу. Цепляет её пальцами, мельком глядит и бросает на пол, придавив каблуком ботинка.

– Просто червячок, – невинно улыбается Виктор. – Червей боишься?

– Нет, просто… – морщусь я. – Не совсем приятно, когда они ползают по коже…

– В этом здании всякой гадости хватает. Пауки, тараканы, крысы. Их-то не боишься?

– Нет, Виктор Палыч.

– Тогда давай-ка лучше о фокусах поговорим.

Начинается подробный инструктаж по парочке простейших фокусов. Всё проходит просто – Виктор просит меня достать реквизит из ящика, кратко рассказывает, что и зачем нужно, и даёт попробовать. Иногда не получается, иногда – фокусник щедро хвалит меня. Так и скачет самооценка.

Несколько раз я сбиваюсь. Задумываюсь о проблемах дома – и сбиваюсь. Пытаюсь не вспоминать о бабке и отчиме, о проблемах с учёбой, о том, что я ничего не умею и не могу. Виктор не злится, лишь просит быть внимательней и пытается занять разговором.

– А как дома обстоят дела? – вдруг спрашивает фокусник, разматывая моток из реквизита.

– Ничего хорошего, – пожимаю плечами я. Виктор даёт мне в руки один конец верёвки.

– Чего так? – Его руки как будто работают сами собой. Пенька скачет между пальцами, извивается, сплетается, дёргается – как змея.

Я невольно замираю, наблюдая, и, как загипнотизированная, отвечаю:

– Бабка приехала. Мама отчима. Она постоянно меня ругает. К маме придирается.

– За что?

– Много, за что. Я, наверно, поэтому сюда так рано пришла. Она просто не любит меня…

– И ты никак не отвечаешь?

– А смысл?

– Разок поставишь на место – и заткнётся. Есть такие люди, которые нападают, просто потому что не защищаешься. Вот и пользуются.

– Не умею я на место ставить…

– Всему можно научиться. Просто поясни в понятной форме, что ты не постылая шавка, а человек, и такого отношения к себе и маме не потерпишь.

– Разозлится ещё больше…

– Беззубая ты, Татьяна.

От этого тона мне становится не по себе. На секунду кажется, что баритон Виктора на секунду охрип и постарел, копируя голос дедушки. И даже назвал он меня так же – Татьяна. Поднимаю глаза на фокусника. Укора нет. Только снисходительная нотка, как и подобает наставнику.

– Я понимаю, – бормочу я.

– Если понимаешь, то почему ничего не делаешь?

Не отвечаю. Нечего ответить. Оттого и молчу, что беззубая такая. Жалкая. И хочется что-то изменить, предпринять хоть что-нибудь, но страшно.

– Наверно, потому что я боюсь людей, – палю я.

Виктор уже расправляется с верёвкой.

– А чего их бояться-то? Когда ты на сцене, ты никого не боишься.

– Но когда я на сцене, я просто не думаю об этом. Никто не будет критиковать меня во время выступления…

– Интересный ход мыслей. Знаешь, обычно бывает наоборот – общаться не боятся, а вот сцена пугает.

– Я всегда выступать любила. А с людьми проблемы… не помню, когда начались.

На самом деле, хорошо помню. Помню, как в классе третьем главная девчонка класса решила сделать меня козлом отпущения. Придумала кучу обидных кличек, смеялась. С ней точно так же, как и с бабкой – я просто не защищалась. Шлейф из насмешек тянулся класса до пятого, пока заводила не получила вывих челюсти. Я не выдержала. Залепила ей пощёчину, но не рассчитала силу. История разрешилась мирно, зато все запомнили – меня лучше не трогать. Может быть, ещё и поэтому я стала тенью.