Читать книгу Моя драгоценная гнома - Ната Лакомка - Страница 6

Вывеска «Багз и сын! Сам наследный принц покупает у нас!» принесла свои плоды – клиентов у нас с папашей прибавилось. Но прибавилось и недоброжелателей. На четвертый день к нам явился мастер Толяпар – гном-ювелир, чья лавка была за мостом. Он пришел вместе с сыном – туповатым громилой Барнаби и долго фыркал в бороду, рассматривая товар под стеклом, а больше всего – вывеску. Мы с папашей делали вид, что ничего не происходит, и ждали, когда же Толяпар начнет плеваться желчью.

– Розовый жемчуг не может стоить так дешево! – прошипел Толяпар, склонившись над жемчужным ожерельем в три ряда. – Я покупал такой же, и закупочная цена была в два раза дороже, чем вы продаете готовое изделие!

– Я просто умею торговаться, – ответил папаша, пряча в бороде ухмылку.

– Да хоть заторгуйся! – Толяпара так и корежило, а его сынок посматривал на меня мрачно, будто решал – съесть сейчас или немного погодить.

– Товар мой, за сколько хочу, за столько и продаю, – напомнил папаша.

– Ты просто сбиваешь цену! Смотри, проторгуешься!

– Могу и тебе продать что-нибудь по дешевке, – папаша поставил на прилавок сундучок с неограненными еще камнями – изумрудами, сапфирами, рубинами, некоторые были размером с мой кулак. Толяпар уставился на это великолепие, борода у него мелко задрожала, и если бы можно было шлифовать камни взглядом, вся наша коллекция уже сверкала бы.

– Шестилучевый рубин, – выдавил Толяпар, бледнея от зависти. – Кто тебе его продал?!

– Сам нашел, – папаша был невозмутим, как береговые скалы. – Не поверишь, где. Возле таверны «Башка на вынос» в Коппельшире. Лежал там себе, родненький, никому не нужный. А я его подобрал.

– Лжец! – почти выплюнул Толяпар.

Я обиделась за отца. Во-первых, не очень-то он и соврал – рубин, действительно, подобрали возле этой таверны, после того, как я не могла удержаться от смеха, глядя, как хозяйка таверны лупит подпивших орков сырым лососем, схватив его за хвост. А во-вторых, спрашивать про поставщика материала – это дурной тон среди мастеров. Не можешь раздобыть лучший камень для поделки – не выклянчивай, чтобы тебе рассказали, где добывают его другие.

– Вы покупать что-нибудь будете, мастер Толяпар? – спросила я. – Если нет, то берите вашего сыночка и уходите, не отпугивайте покупателей. Господа эльфы не слишком любят, когда гномов собирается больше трех, а нас уже четверо в одной лавке.

– Эльфы, эльфы, – зло протянул Толяпар. – Стелитесь под новых хозяев? Сколько нынче взятка городовому за место в Цитадели?

– Никакой взятки, – ответил папаша с достоинством. – Господин Рафаэль оценил мое мастерство и посчитал, что товар будет пользоваться спросом именно в этой части города. – А ту диадему, что ты подарил его жене, он, кажись, передарил экономке?

Оскорбленный Толяпар сгреб за рукав сыночка и вылетел вон, от души хлопнув дверью.

– Вот и поговорили, – подытожила я. – Того и гляди, он лопнет от зависти и злости, ты сурово с ним, пап.

– Надо работать, а не желчью исходить, – ответил папаша, убирая неограненные камни. – Как будто все дело только в материале!

– Разве нет? – удивилась я. – У кого лучшие камни – тот и на высоте.

Отец усмехнулся:

– Ты молода еще и глупа. Знаешь, какую самую красивую поделку я видел за свою жизнь?

– Изумрудную бонбоньерку? Которую выточили из огромного изумруда? Ты про нее тысячу раз говорил. Так там камень был – один на миллион.

– Нет, не бонбоньерку, – отец поставил локти на прилавок, выглядывая покупателей, но взгляд затуманился, стал задумчивым и далеким. – Это была брошка, бабочка. Работа твоего прадеда Фарина. Из алмазов, величиной с орех лещины. И эта бабочка сверкала, как будто была сделана из огня.

– Из алмазов? Не может быть, – не поверила я. – Наверное, он взял хрусталь…

– Это были алмазы, – повторил отец. – Он смог сделать шедевр из неподелочного материала.[1] И до сих пор никто не смог превзойти его мастерство.

– Как же он заставил алмазы гореть огнем? – спросила я с любопытством. – Они же бесцветные и мутные.

– Ошибаешься. Они прозрачны, как самый чистый лед, даже еще прозрачнее. Только заставить их показать свою красоту – это вершина ювелирного искусства. Я видел алмазную бабочку, она ослепляла! Свет играл на ней сначала белым, потом голубым, потом розоватым и красным – как будто алмаз впитал в себя все цвета радуги. Это было настоящее волшебство, даже эльфам такое не под силу. Повторишь поделку прадеда – и тебя назовут величайшим мастером королевства, как называли его.

– Как же можно заставить камень играть светом? – я недоуменно нахмурилась. – Он посыпал бабочку алмазной пыльцой? Как я розы?

– Нет, это была не алмазная пыльца, – сказал отец задумчиво. – Он не открыл секрета. Ты же знаешь, что твои дед и прадед погибли во время войны, я был слишком молод, они многого не успели рассказать мне. И записей не оставили, чтобы секреты семьи не попали в чужие руки. Но я думаю, те камни были отшлифованы каким-то особым образом.

– Хотелось бы мне посмотреть на эту работу…

– Эльфы назвали ее «Огненный лед», но среди гномов эта работа называлась «Огонь Фарина». Она пропала во время девяностолетней войны, утонула вместе с флотилией герцога Ротербергского, он вез брошь в подарок королю Салезии, чтобы просить о мире. Так что теперь ею любуется одна только морская королева.

Вошел покупатель – надменный эльф в шелках и бархате, и папаша прекратил разговор, а я убралась из лавки в мастерскую, думая об алмазной бабочке.

Каким образом прадед смог заключить радугу в камень? Я взяла алмаз, который мы с папашей собирались расколоть в пыль, чтобы посыпать поделки. Похож на кусок мутного льда. И только там, где имеются сколы – нет-нет да мелькнет искорка. Удивительный камень – самый твердый на свете. Его шлифуют годами, чтобы вставить в оправу. Но делают это редко, потому что иногда целой жизни ювелира не хватит, чтобы придать камню нужную форму. Да и ценится алмаз не из-за красоты, а из-за своей прочности, именно поэтому его носят только мужчины – какая красавица станет носить мутную стекляшку неправильной формы? А для мужчины алмаз – величайший талисман. Он передает свою несокрушимость владельцу, это камень воителей и королей. И проще всего вставить в оправу неотшлифованный камень, чем мучиться, сглаживая его природные грани.

Для мужчины… Я с грустью взглянула на себя в крохотное зеркальце, висевшее на стене.

В последнее время я часто смотрелась в зеркало, пока папаша не видел, и думала, что никогда не стану даже на сотую часть такой миловидной, как бледная Лионель, куда уж там до Белладонны и Розалинды. Лицо у меня было совершенно круглое, и глаза не очень-то большие, и рот широковат, а нос… вобщем, далеко ему до идеальных носов господ эльфов. Зубы, правда, белые и ровные – это у гномов и людей редкость и ценится. Но что толку в зубах, если нельзя улыбаться, а смеяться – тем более?

После визита принца Дагобера мне с каждым днем все труднее было прикидываться парнем, а после посещения графского замка я затосковала, хотя не желала признаваться в этом даже самой себе. Теперь мне удавалось напеть только синие камни – сапфиры, аквамарины. Прозрачные, огромные, кристально-чистые, как слезы. А смеяться не получалось вовсе, и не помогал даже папашин танец.

Была закончена статуэтка «Охотника на привале», ее можно было продать, и продать дорого, но я спрятала поделку под подушку, а отцу соврала, что еще не довела работу до ума.

Но к чему эти печали и грусти?! Я злилась на себя, злилась на эльфов, которые разбередили мою спокойную жизнь, и… каждую ночь доставала из-под подушки статуэтку, чтобы еще раз посмотреть на прекрасное лицо недосягаемого эльфийского принца.