Читать книгу Блеск ночного асфальта. Роман - Натали Митчелл - Страница 2

Он позвонил в четыре утра, и Николь не сразу услышала зов телефона. Но голос, прозвучавший в трубке, единственный, живший не только в памяти, но и в самой глубине души, мгновенно вытянул ее из тут же забывшегося сна.

– Джастин? Что-то случилось?

Он проговорил совсем тихо:

– Почти ничего. Или, может, лучше сказать – случилось нечто невероятное?

Николь закусила губу: «Он еле шепчет. Мэг спит рядом? Почему он не мог позвонить днем? Или она не отпускает его ни на секунду?»

– Ты ждешь подсказки? Я ведь не знаю даже, о чем идет речь…

– Не знаешь? – протянул Джастин разочарованно. – Не может быть, чтобы ты не почувствовала.

– Почему же не может…

– Ты с твоей потрясающей интуицией! Это французская кровь твоей матери сделала тебя почти ясновидящей. Ну же, солнышко, подключи свое воображение!

«Он соскучился? – заметались ее мысли. – Он, наконец, хочет вернуться? Сделать мне предложение? Порвать с Мэг? Нет. Это все из области невозможного. Нельзя и думать об этом».

Она беспомощно призналась:

– Но сейчас я ничего не вижу. Да и вообще ты преувеличиваешь…

– Неужели? Не разочаровывай меня…

И Николь не выдержала, отчаянно выкрикнула в трубку:

– Да что ты хочешь мне сказать?

– У меня будет персональная выставка!

Его голос вибрировал от ликования, а Николь сморщилась, чтобы подавить разочарование. На это ей потребовалась всего пара секунд, не больше… Она была хорошо натренирована.

– Джастин, как здорово! – воскликнула она ему в тон. – Господи, как я рада! Выставка в Нью-Йорке, мы ведь мечтали об этом!

«Мы» – она произнесла бессознательно, только потому, что так и было, но Джастин уже следующей фразой все расставил по своим местам.

– Я позвонил тебе первой, как только Мэг уснула. Мы с ней только что вернулись с вечеринки. Представляешь, я познакомился там с…

Дальше Николь слушала в пол уха, машинально вставляя восклицания, чтобы Джастин Чайлдс совсем не забыл о ее существовании на другом конце провода. Так она теперь и жила: голосом в телефоне. С тех пор, как Мэг Стонтон увезла Джастина в Нью-Йорк. Красавица Мэг… Это было уже почти год назад. Ну что ж, по крайней мере, как оказалось, не зря.

Внезапно поток его радости оборвался, хотя иссякнуть она не могла. Николь встревожено протянула:

– Джастин?

– Прости меня.

Его голос прозвучал совсем глухо, Николь едва разобрала слова. Это был тот самый голос, что произнес однажды: «Я не могу без тебя жить».

– За что? – выдохнула Николь, хотя знала – за что.

Но этот вырвавшийся вопрос не был банальным кокетством, она просто растерялась и позволила себе эту мольбу: «Скажи мне, Джастин! Прошу тебя, произнеси это вслух!»

– За то, что я не сказал тебе сразу, как блестел этой ночью асфальт, когда я возвращался домой.

«Ты должен был сказать: мы возвращались, – поправила она с тоской. – Ты ведь был с Мэг. Она теперь постоянно рядом с тобой».

Но вместо этого Николь повторила, как вышколенный психоаналитик:

– Асфальт?

– Это был блеск твоих глаз, Николь. Я смотрел себе под ноги и видел твой сияющий взгляд. Ни у кого так не светятся глаза, как у тебя…

– Джастин…

– А потом я поднял голову и увидел небо. Это была уже вся ты. Понимаешь? Твой свет и бездонность, твоя распахнутость миру, и твоя тьма, в которую хочется окунуться с головой…

– Джастин!

– Что, милая?

– Не говори мне этого, Джастин, раз ты выбрал не меня!

Она так вдавила кнопку испуганно затихшей трубки, что заныл палец. Потом швырнула телефон в угол кровати, и скорчилась возле остывшей подушки побитой, никем не любимой кошкой. Когда-то Джастин принес ей такую, уже не котенка, юную трехцветную красавицу с презрительным взглядом.

– Подучись у нее независимости, – посоветовал он со смехом. – Тебе не хватает этого.

Когда появилась Мэг, Николь сразу поняла, что он уйдет к ней. Потому что она походила на ту кошку, сбежавшую от Николь уже через день. Только Мэг была блондинкой…

Перезвонил он минут через пять. О чем думал в эти минуты? Что вспоминал? То, как она будила его по утрам, вернее, почти в полдень – художник! – на минутку прибегая из своего книжного магазина? Иногда проводила по его профилю пушистой травинкой, в другие дни шептала в ухо те слова, которые слышал от нее только он, а, бывало, по-девчоночьи расшалившись, хватала колокольчик, хранившийся в доме Николь с детства, и звенела, бегая вокруг кровати так, чтобы он не дотянулся. Но Джастину всегда удавалось поймать ее…

Или ему припомнилось, как воровато он собирал свои вещи, когда собрался ехать в Нью-Йорк, и даже не предложил ей отправиться вместе с ним? Как будто пропуском в этот город была Мэг… А Николь наказанным ребенком застыла в углу комнаты, обхватив колени, и боялась шевельнуться, чтобы ужас не вырвался из нее воплем. Джастин не должен был его слышать… Она накричалась, навылась, когда он сел в машину Мэг, уже поджидавшую возле дома. Но Джастин не знал этого, значит, и вспомнить не мог.

На этот раз Николь отозвалась в трубку ровным голосом, существовавшим для посторонних, как будто в четыре часа утра это мог быть кто-то другой.

– Скажи мне, почему ты бросила трубку именно сегодня? – спросил Джастин. – Я ведь не в первый раз звоню после отъезда.

– А ты вправду не понимаешь?

Что-то возникло в эту секунду в ее душе, так ощутимо отозвалось, что ей показалось: Джастин прежде, чем она понял – что это. Сама же Николь в тот момент не успела определить это новое в ней каким-либо словом, и только позднее догадалась, что это – разочарование.

Он не ответил, и ей пришлось пояснить:

– Когда о человеке говорят так поэтично, как ты только что, но при этом не собираются возвращаться к нему, это может значить лишь одно: с ним прощаются навсегда. Я – уже прошлое, да? До этой ночи ты не давал мне понять, что мы больше не увидимся.

Его молчание такой тяжестью осело в трубке, что Николь уже едва удерживала ее. Больше всего ей хотелось снова забросить телефон в дальний угол, чтобы не выжимать больше из Джастина заведомо лживых обещаний. Она чувствовала, что он готов уже вот-вот разразиться ими, и, как на курке, держала палец на кнопке.

– Не говори ничего, – не выдержала она первой. – Лучше бы ты и не перезванивал. И я зря взяла трубку. Нужно мне было остаться блеском ночного асфальта… У тебя под ногами.

На этот раз Николь едва вдавила серую кнопку – сил уже не осталось, и молчание Джастина прервалось новой тишиной. Той тишиной, которую отныне Николь предстояло слышать в своем доме постоянно.

Только сейчас она заметила, что так и не включила свет. В первый раз спросонья нашла телефон на ощупь, а потом глаза уже привыкли. Николь подумала об этом с иронией: «Приучаюсь жить в полной тьме… Ну что ж, я ведь сама – ночное небо!»

Отыскав сигареты, она вышла на крылечко, но утренняя прохлада погнала ее за теплым платком. Укутав голые плечи, Николь присела на верхнюю ступеньку и закурила, не отрывая взгляда от светлеющих волн. Джастин говорил, что готов провести в ее домике на побережье всю жизнь… И рисовать только сидящую на ступеньках Николь… Мэг усмехнулась бы и назвала это романтикой. В ее устах это слово было почти ругательным. Сделал ли Джастин хоть один ее портрет?

«Не нужно думать о нем, – приказала она себе. – Не надо ни вспоминать, ни надеяться… Не на что. Это лишь пустая трата времени. Да, легко говорить!»

Сигарета не успокаивала той нервной дрожи, что расходилась от сердца, и Николь бросила ее в круглую маленькую урну, стоявшую рядом с крыльцом. Там накопилось уже много таких бесполезных свидетелей ее одиночества… Пора было избавляться от них.

Пора было перестать постоянно обманываться присутствием его запаха – в постели, на улице, в своем магазине. Уже не один раз сменила простыни, те, что пропахли телом Джастина, выстиранные лежат в шкафу, может, она их и стелить больше не будет. А мостовые давно затерты сотнями чужих ног, и следы Джастина затоптаны, даже доберман не учует. В книжный же магазин Джастин и заглядывал лишь однажды – в тот день, когда они и познакомились…

«О нем ничто не должно напоминать, – внушала себе Николь. – Море совсем не схоже с цветом его глаз, они – карие. И стройным кипарисом его тоже не назовешь, хотя он высокий… Особенно в сравнении со мной. Рядом с Мэг это, наверное, не так заметно. Господи, что я несу!»

Она скорчилась, обхватив руками голову, в которой остро колотилось: боль моя, Джастин, никогда мне от тебя не излечиться! Разве я могу отделить от самой себя то, что считала единственно цельным – нас с тобой? Как же у тебя получилось проделать эту операцию, и отсечь одного сиамского близнеца от другого? Один в таком случае обычно погибает…

Я не выжила, Джастин. То, что ты изредка говоришь со мной по телефону, еще не подтверждает факт моего существования. Я вся осталась в том дне, когда ты рисовал на берегу старый маяк, а я читала, сидя на валуне, и поглядывала украдкой, как ветер треплет твои темные волосы, но ты не замечаешь, что они мешают тебе, ведь ты весь в своей работе. Что-то ты видишь в этом полуразрушенном маяке, чего не вижу я… А потом оказалось, что ты писал не маяк, а меня.

Джастин… Твое имя стонет во мне, требуя вернуть прошлое, которого уже нет, ты умчался из вчерашнего дня на автомобиле Мэг, ты уже так далеко, что даже не слышишь, как я зову тебя по ночам, презирая себя за этот зов. Ты полагаешь, что выбрал не одну женщину из двух, а будущее, ради которого столько работал… Неужели я помешала бы тебе в Нью-Йорке? Неужели я для тебя – та девушка, что способна лишь читать, сидя на большом камне у моря?

Ты не понял, Джастин. Я ведь могла любить тебя всю жизнь…