Читать книгу Блог Бабы Яги – 2. Темная сторона - Натали Смит - Страница 2

В моей квартире больше нет занавесок.

Я перестала наслаждаться темнотой, зашторивать так плотно, чтобы ни единого луча света не пробивалось в комнату. Темнота теперь мой постоянный спутник, заклятая подруга – и хочешь избавиться, и не можешь. Я смотрю на небо, на светящиеся окна соседнего дома, на тонкий серп молодого месяца. В углу, где раньше стояли старая ступа и метла, висит гирлянда, разноцветными огоньками создавая уют.

Я смотрю на свет, пытаясь впитать в себя побольше. Знаю, что это не то, и все же.

Коты спят. Изумруд – тихо под диваном, а Бальтазар… Бальтазар снова говорит во сне. Я прислушиваюсь, пытаюсь понять. Кажется, что ответ на поверхности, но ускользает. Глаза кота полуприкрыты, видно сизую пленку третьего века, уши дергаются, лапы и хвост тоже. Подтягиваю его из изножья к себе под бок, тихонько глажу блестящую короткую шерсть, мимолетно вспоминаю, как смешно она выглядела в завитушках. Он замирает, дыхание выравнивается.

Как долго это будет длиться? Мы оба словно застряли в кошмаре. Иногда и он будит меня – в моменты, когда в глубинах сна вновь налетает вихрь, и я окружена магическим светом, и выворачивает кости от силы, что проникает в меня сквозь каждую пору.

Супчик охотится, я слышу хлопанье его крыльев через открытую дверь в Убежище. Одиночество давит. Хочется поговорить, обсудить, поплакать. Заполнить пробелы в памяти. Слишком много провалов: я помню отрывки боя, фрагменты своей трансформации, но не все. Как будто сигнал бедствия прерывается – разрывы между словами, суть не ясна.

«Это Янина Воронцова с корабля „Лукоморье“, я терплю бедствие, помогите! Эт… Янина… Лукоморье… бедствие». Кто во вселенной поймает мой сигнал, кто его расшифрует? Казимир ушел, Ядвиги нет, с Тохой говорить не хочется.

Слишком остро.

Он не откажет в разговоре, но я вижу, что ему тоже надо поговорить не с участником событий. Шальная мысль в третьем часу ночи слегка оживляет общее уныние. Я крадусь к входной двери и тихонько отворяю.

– Летописец, ты здесь? – шепчу в пространство.

Ответа нет. В тусклом свете только велосипеды соседей в общем коридоре.

– Покажись, поговорить надо.

Молчит. Жаль. Наверное, ушел, не все же время караулит. Дверь почти закрылась, и вдруг:

– Здесь.

Он проявился. Смотрит настороженно, переминается.

– Заходи, чаю попьем. Ты пьешь чай?

– Пью. – Недоумение не скрыть, все на пятачке написано. Ах да, ведь пили у Казимира в гостях, забыла.

Осторожно пробирается мимо меня в приоткрытую дверь. Молча ставлю чайник, наливаю большие кружки, достаю морковный торт из любимой пекарни. Замечали, насколько вкуснее все становится ночью?

Коты не проснулись, только ушами дернули.

– Что хочешь обсудить, Яга?

– Битву. Ты ведь все записал?

– Все! – гордо улыбается мелкий свин.

– Я многое не помню. Помоги закрыть пробелы, если это не против правил.

– Данного пункта в своде правил нет, – пожимает плечами летописец. – Думаю, можно. Разговор будет долгий, а у тебя завтра экзамен.

– Ерунда, я готова, – отмахиваюсь и ставлю перед ним блюдце с куском торта. – Все равно не спится.

– Тогда можешь спрашивать.

И мы говорили. Так странно: летописец, этот противный канцелярист-соглядатай, изменился, и я изменилась. Почему бы нам не начать сначала, учитывая общую память на двоих?

* * *

– Яна, как дела? – спрашивает староста. – Ты стала пропускать занятия. Все хорошо?

Слава – нормальный парень, немного заучка, но это неплохо, я сама люблю учиться.

– Прекрасно!

Утром я замазала круги под глазами и из панды превратилась в подобие человека. Только увлеклась немного и теперь не рискую улыбаться: вдруг штукатурка на лице потрескается?

– Работы было много, – добавляю я. – Ну, знаешь, детские утренники, Баба Яга. Контракт же.

– Ага. Тебе ведь все завидуют. Даже я! – он поправляет очки, я поправляю свои – с обычными стеклами. Зрение благодаря моим силам теперь идеальное, но есть привычка: в очках мне комфортнее. Знаю я о зависти, она ощущается как кубик льда между лопаток.

– Не стоит, работа бывает тяжелая.

Слава скептически выгибает бровь и ухмыляется: мол, не заливай.

– Настолько тяжелая, что даже машина появилась.

– Кредит, как у всех.

Разговор начинает утомлять, я отворачиваюсь, староста уходит на свое место. Аудитория ждет. Билет за билетом вытянули, готовимся.

Вопрос несложный для меня, отложила, жду своей очереди. Надеюсь не нести тарабарщину на латыни, как в прошлый раз. Получилось иначе, но тоже плохо – я забыла почти все со второго предложения. В голове – крики армий, о которых некому рассказать, голоса в магическом солнце, рык Горыныча. Едва выжала из себя ответ на тройку, попросилась на пересдачу.

Автомат с кофе и шоколадками оказался очень кстати: я закусываю неудачу, пинками прогоняю неприятные воспоминания. Кофе горчит, почти как эхо событий, хотя у меня ощущение второсортного кино с обилием крови в каждом эпизоде. Посмотрела на ночь, теперь отделаться не могу. Вроде бы со мной было, а кажется, что приснилось. Одногруппники веселой гурьбой проходят мимо: парами, тройками и компаниями побольше, – бросают на меня косые взгляды. Пропасть между нами – пропасть между мной и обычным миром. Они пойдут в кафе, отмечать успешную сдачу, кого-то из них устроит и тройка, но не меня. Злость накрывает неожиданно, до сжатых кулаков. Взрывается лампочка, одногруппники с опаской смотрят вверх и торопятся уйти с этажа.

Правильно. Оставьте меня.

Ловлю себя на темной стороне, закрываю глаза, выдыхаю. Нужно заземлиться, научиться жить в этом мире, с этими ничего не подозревающими людьми. С родственниками. «Держи баланс, рыжуля!» – звучит в голове рокочущий голос Казимира.

Я ухожу вслед за всеми, но меня догоняет задержавшийся староста.

– Да, Яна… Ты же отличница, совсем некогда стало готовиться? – Слава навязчиво идет следом по лестнице. Захотелось поставить ему подножку. Очень вовремя зазвонил телефон, чем спас его от неминуемо свернутой шеи:

– Извини, мне кот звонит.

Слава вытаращил глаза, но мне некогда любоваться. Дома снова хаос. И надо держать баланс.

* * *

Изумруд сидит под диваном и шипит, чтобы дали ему умереть, изверги. Мы в тысячный раз уверяем, что не будет ему такой блажи. Это совсем не веселая сказка о травмах, потерях и стадиях горя. Изя агрессивный и унылый, но против Бальтазара больше не идет: несколько раз за это время получил по морде.

Перед ним миска с мясом, миска с рыбой, вода. Не ест. Худой, как скелет, кости торчат. Баст приходила на прошлой неделе, достучалась до него, немного поел. Сегодня тоже зову. Либо он себя покалечит, либо мы не выдержим. Я не знаю, что с ним делать. Тяжело. Странно смотреть на белую шерсть, некогда бывшую черной. Приласкать не могу – не дается, называет вражиной, говорит, что я во всем виновата. В клинику не отведешь – заберут на опыты: где это видано – поседевший целиком кот! Нет объяснения для людей.

Вечером приехал Тоха, привез кошку и какие-то успокоительные таблетки. Я не могу сварить зелье: Изя заподозрит неладное, забьется в угол и зашьет себе рот. Бастет хороша в психологии, просто профессор. Я слушаю их разговоры и прячу раскрошенную таблетку в ароматный корм.

Не отказалась бы сама с ней поговорить.

– Ну че, как экзамен? – спрашивает Тоха, аккуратно лузгая семечки над тарелкой.

– Бывало лучше.

– Облажалась?

– Угу, пересдам. Только надо подстраховаться.

– Воспоминания мешают?

Я киваю и вижу, что ему тоже мешают, но Баст как-то по возвращении сказала, что Антон – парень крепкий, видавший виды, так что ему проще. Он переживет в себе и дальше пойдет. Потому его жизнь и не сломала еще: пофигизм вкупе с крепкой психикой.

Изумруд молча слушает Бастет, отвернулся. Сбежал бы, да все заперто. Мне не слышно, о чем речь, только вижу, как он уши повесил. Но она упорная: он снова ест. Нехотя слизал половину, с лекарством. Лишь бы помогло.

– Дай ему валерьянки, как отпустит, есть захочет, – недовольным тоном посоветовал Бальтазар. – И мне тоже дай, что-то аппетита нет.

Номер не прошел, Бальтазар остался с носом, пьяница.

* * *

Давно не говорила с родителями, отделывалась сообщениями и фото, ничего не значащими эпизодами с учебы и выдуманными историями о работе. Пришло время позвонить, а то, не ровен час, приедут. Я очень хочу их увидеть, но не могу. Не знаю, выдержу ли пытливый взгляд отца. Он мало говорит, но многое видит, от него не скрыться.

– Как в походе было?

В трубке раздаются звуки чаепития: папа привычно звякает ложкой по краям кружки, размешивая сахар, мама хрустит крекером. Слова почти срываются с языка, колют иглами до онемения. Столько всего рассказать…

– Хорошо, мам, много нового узнала о себе.