Читать книгу Двоевластие - Наталия Грудинина - Страница 64

Накануне конца той великой войны

Были вешние звезды видны – не видны

За белёсою дымкою ночи.

В полусне бормотал настороженный дом,

И морзянкой стучала капель за окном:

Вопросительный знак, многоточье…

Ветер в трубах остылых по-птичьи звучал,

Громыхал ледоход о щербатый причал,

Пахло сыростью из подворотен,

А луна, словно сталь, и темна и светла,

По небесной параболе медленно шла

И была, как снаряд на излете.

Портрет, сухим бессмертником увенчанный,

За окнами – вечерняя река.

Мне старая рассказывала женщина

Про мужа своего, фронтовика.

– Обманутый он жил, да не обманутый,

Не охнувший ни в яви, ни во сне;

И грех мой был, да сплыл, не упомянутый,

Как лунная дорожка на волне.

Ответа от неверной не потребовал,

Простил меня прощеньем непростым.

Ох, знал родной, луна была серебряной,

Венчальное колечко – золотым.

Прощённое грехопадение.

Двузначная доброта.

Не более и не менее,

Как слабый удар хлыста.

Не крикнуть осатанело

И к милости не воззвать.

Ударь побольнее тело,

Чтоб душу уврачевать!

Избу чужую на сезон

Снимаю нынче летом,

Жену когда-то выгнал вон

Мужик из хаты этой.

С тех пор он малость не в себе,

Весь год живет в сарае.

Одно понятье об избе —

Изба моя сырая.

Стоит погода черт-те что,

И ветер у колодца

Деревья гнет и ломит то,

Которое не гнется.

Когда же молния в окне

Запляшет бесновато,

Идет непрошено ко мне

Смурной хозяин хаты.

Чинит пристрастный мне допрос,

Честит гулящей бабой,

И красный свет с его волос

Дождем стекает на пол.

Велик и грозен, словно Бог,

Стучит сукастой палкой,

И вдруг осядет на порог,

Беспомощный и жалкий.

Я не гоню его взашей,

Терплю его приходы.

Из перекошенных траншей

Его безумье родом,

Из немудреного вранья

В ее коротких письмах,

Да из неждущего жилья,

Да из уверток лисьих.

Иной зажил – не затужил,

Иные что ж – простили…

А этот вот заспинной лжи

Рассудком не осилил.

На всё ему достало сил,

На всё, а на такое —

И разлюбить не разлюбил,

И не махнул рукою…

Полнеба залито войной,

Ее трескучим светом.

Все лето я чужой виной

Болею в хате этой,

А за окном потоп, потоп,

И ветер у колодца

Деревья гнет и ломит то,

Которое не гнется.

Мичман

С подводной лодки

Жене

Письма писал такие:

«Живем, как словно не на войне.

Стучим в бильярдной кием.

В сводках неточность.

Давно тишина

На нашем участке фронта».

Чтоб не заглядывала жена

За линию горизонта,

Чтобы в тылу, седом, как зола,

Могло ей украдкой петься,

Когда субмарина в атаку шла,

Стуча реактивным сердцем.

Потом был всплеск, и донный свет,

И рваный сигнал короткий.

И в штабе знали: спасенных нет.

И точными были сводки.

Но письма женщины шли, как часы,

С бестрепетной верой в завтра.

И в звездном небе качались Весы,

Взвешивая ложь и правду.

Туманом плавал и ел глаза

Разборчивый почерк тонкий…

И чей-то язык нескладно сказал:

«Отставить ей похоронку».

И кто-то свирепо куснул перо,

В растерянности моргая,

И вывел на бланке: «Мичман здоров,

Но у него другая.

Утешьтесь и вспомните: жизнь одна,