Читать книгу Училка - Наталия Терентьева - Страница 6

– Рассказывай! – Андрюшка обнял меня и заправил мне за ухо прядку волос. – Ты постриглась, что ли?

– Полысела, от нервных перегрузок. Что рассказывать? Не справляюсь пока. Задавили меня детки сразу.

– Все?

– Нет. Но есть такие… Не знаю, на какой кобыле к ним подъехать.

– А ты не подъезжай, ты объезжай.

– Не получается. Они хотят меня уничтожить.

– А дальше? Зачем им это? Что будет дальше?

– Не уверена, Андрюш, что они так далеко планируют. Что будет… Я уйду, они отпразднуют победу, и придет новая жертва. Они будут ее раздирать на кусочки, сожрут и выбросят.

– Может, ты законы какие-то нарушила? Может, их трогать не надо?

– Ага, устав нарушила – монастыря этого, больше смахивающего на зоопарк. Дикие звери, которых все боятся, ни подойти, ни палкой ткнуть в морду – ничего. А я стала отвечать на хамство, вопросы неудобные задавать.

– Ты к ним задиралась?

– Да нет вроде. Но отчего-то они завелись.

– Пробовали на зубок.

– Я не знаю, Андрюш, – вздохнула я. – Я понимаю, что все работают с ними и телефоны они не топчут на каждом уроке. А я пока не смогла.

– А твой телефон растоптали? – уточнил Андрюшка. – Который я тебе подарил?

– Который ты мне подарил. Да, растоптал мальчик один. Большой, очень страшный. Как сумасшедший себя ведет. Нет нормальной логики в поведении. Звериная есть. Разорвать. И утвердить свое первенство. А человеческой нет. Человеческая только подлость у него.

– Слушай, Нюсь, может, тебе все-таки в институт? Там люди уже взрослые, они хотят учиться, ну хотя бы что-то хотят. Давай, а? Пока место не заняли?

– Нет, Андрюша, спасибо. Я хочу работать в школе.

– Прийти, поговорить с плохим мальчиком с этим? Могу в ухо дать, могу просто побеседовать…

Я покачала головой:

– Нет. Я должна сама.

На урок в восьмой «В» я чуть опоздала. Меня в коридоре задержала Роза, которая, несмотря на то что уже прозвенел звонок, решила познакомить меня с каким-то учителем. Пожилой, слегка прибитый дяденька тут же замер на месте, когда его окликнули:

– Дмитрий Борисович!

Он повернул к нам голову и стоял полубоком, вопросительно глядя на Розу.

– Вот, хотела вам представить новую нашу учительницу русской словесности. Она книжки пишет, переводчик, вот теперь с детьми пробует работать. А Дмитрий Борисович у нас руководит кружком исторической поэзии и загадок прошлого. Сам тоже сочиняет. Привлекайте Анну Леонидовну к работе, Дмитрий Борисович, она с удовольствием вам поможет!

– Да-да, конечно, – пробормотал Дмитрий Борисович, мельком оглядев меня. – Я пойду, там у меня… в библиотеке… мне там надо… с проектом…

– Идите! – царственно кивнула Роза. – Это… – она чуть понизила голос, – тот учитель, помнишь, я рассказывала… Поработал с детьми, не смог. Но мы его пожалели, нашли ему внеклассную нагрузку.

Я посмотрела на Розу. Зачем она мне сейчас это рассказывает? Главное, остановила его, окликнула…

– У тебя сейчас какой класс? – спросила Роза, видя, что я ничего не отвечаю.

– Восьмой «В».

– А! – коротко засмеялась она. – Ну иди. Потом расскажешь.

– Хуже, чем Громовский?

– Иди-иди, не дрейфь! – Роза махнула в сторону открытой двери. – Слышишь?

Из-за двери раздавался хохот, в основном голоса девочек.

Я подошла к двери.

– Ну, Семенова, ну ты вообще, ему же тридцать лет…

– А зато он так классно…

Я решила, что последнее слово, которое девочка, увидев меня, проглотила, мне просто почудилось. Ну не могут же они быть такими развращенными в пятнадцать лет. Развращенными – вряд ли. Но могут быть дурами.

– Садитесь, – сказала я, хотя никто и не думал вставать. У меня это слово, наверное, вылезает из подсознания.

Мы всегда вставали, когда я училась в школе. Я училась в прекрасной школе, немецкой. У нас было много евреев, не так много, как в английских спецшколах, но все равно они, как обычно, создавали приличную, интеллигентную обстановку. Да и другие ученики были, как сейчас бы сказали – сильно мотивированы. На учебу, на серьезную учебу, на дальнейшее поступление в хороший институт, на отъезд за границу – временный или постоянный.

На что мотивированы дети, сидящие передо мной?

Я быстро оглядела класс. Девочек гораздо больше. Есть на вид очень милые. Вроде и мальчики нормальные, пока молчат, по крайней мере.

– Меня зовут Анна Леонидовна, я буду вести у вас русский язык и литературу.

– А Набо-окова мы будем чита-ать? – протянула ученица, сидящая у окна.

Ей, наверно, приходится вставать раньше других, чтобы сделать такой макияж и прическу. По нынешней моде часть волос ее была старательно зачесана в однобокую косичку. Несколько выпущенных с другой стороны прядей она явно с утра накручивала на плойку. Сложные трехцветные тени, темная, аккуратно растушеванная подводка вокруг глаз создавали вид томный, усталый, ощущение бессонной ночи, чего-то порочного, тайного…

– У тебя красивый макияж. Но зачем ты так сильно красишься в школу? – спросила я девочку-девушку.

Не знаю, как к ним относиться. Как к глупым детям или как к глупым юношам и девушкам? Кто-то еще похож на ребенка. Эта похожа на молодую продавщицу из косметического магазина, которой уже слегка наскучила ее монотонная работа и она развлекает себя, пробуя всю косметику, которая продается в ее магазинчике.

– Я не кра-ашу-усь, – ответила девушка, вытянув вперед губы и так и оставив их в положении буквы «у».

– Она не кра-асится, – передразнил ее какой-то парнишка, круглощекий, румяный, с худенькой шейкой, торчащими ушками. Бойкий парнишка. – Она не красится, она така-ая кра-аси-ивая…

– Ну хватит, Сапожкин, хватит! – кокетливо отмахнулась девочка.

Я стояла и смотрела на этих странных детей. Они хихикали, переговаривались, они быстро, за пару минут, поняли, что я не представляю для них опасности. Нет, я даже не думала, на что подписываюсь, идя в школу. Ну что, хватит, наработалась? Может, взять и уйти? Что, мне сейчас рассказывать им про правила пунктуации в простом предложении? Про вводные слова? Про междометия? Приводить примеры из русской литературы? Из Тургенева, Пушкина, Толстого? Зачем им это? Никто из них ничего и никогда писать не будет – такого, где важен порядок слов, где одна запятая меняет смыслы… Фамилии эти для них – как чучела на огороде. Воро´н отпугивать. Не читали они ни строчки ни Тургенева, ни Пушкина, ни Толстого, ни Чехова… Я остановила саму себя. В классе сидит – я быстро посчитала на глазок – семнадцать человек. Почему я по одной глупой девочке решила, что никому не нужна русская грамотная речь, пунктуация, Толстой с Чеховым? Да и девочка, в конце концов, знает, кто такой Набоков.

– А что ты из Набокова хочешь почитать и обсудить в классе? – спросила я, уже зная, что делаю очередную ошибку.

– «Лоли-и-иту»… – жеманно ответила девочка и посмотрела на высокого, довольно красивого мальчика.

– Давайте обсудим, если кому-то еще это интересно, только на литературе.

– Это интересно Семеновой, потому что она встречается только со взрослыми мужчинами, – проговорила крупная девушка с открытым, спокойным лицом и копной рыжих волос, стянутых сзади у шеи резинкой.

– Ну не с женщинами же! – тут же встрял кто-то сбоку.

Класс засмеялся. Странно. Я воспринимаю как норму то, что было у меня. А я ни о чем таком даже не слышала в пятнадцать лет. Хотя об однополой любви знали древние греки. Любили мальчиков. Знало это и мрачное христианское средневековье. Знало, прятало, мучилось грехами неизбывными… У нас же – у моего поколения – всего этого как будто и не было. Как будто? Или не было на самом деле? Думаю, что моим родителям и дедушкам-бабушкам было просто не до того. Извращения возникают от сытости, от пресыщенности, от слишком хорошей жизни. От пустоты абсолютного благополучия, которое дается просто так (монастырские грехи оставим за скобкой).

– Я хотела бы проверить уровень вашей грамотности на небольшом диктанте.

Я стала диктовать отрывок из Горького, краем глаза отмечая, что несколько мальчиков вообще не прикоснулись к ручкам.

– Вы не будете писать диктант? – спросила я их.

– Тамарин, – вместо ответа представился один из них, на вид симпатичный и нормальный мальчик. – Я писать не умею.

Я внимательно посмотрела на мальчика.

– Я не умею писать, – повторил он. – Я пишу только на клавиатуре. А компьютер будет автоматически проверять ошибки. Это будет нечестно по отношению к остальным.

– Отключи проверку…

– Не-е, все равно не то!

– А… – слегка растерялась я. – Как же ты по другим предметам? По математике?

– Один ноль! – засмеялся мальчик, и они со своим соседом хлопнули друг другу по ладоням. – Я же сказал – поверит!

– Ясно. – Я посмотрела на класс.

Не могу сказать, что все сейчас смеялись надо мной. Некоторым было всё равно. А даже если бы и все. Я улыбнулась.

– Да, я правда испугалась, что ты не умеешь писать. Маугли или что-то в этом роде. Я видела одного шведского мальчика. Его усыновили в одиннадцать лет. До этого жил где придется. Он не умеет писать, читать, а главное, толком говорить. Писать-то можно научиться и в двадцать пять лет. Помните фильм «Служили два товарища»?

– С Николасом Кейджем? – спросила все та же старательно накрашенная Семенова, которая просила обсудить на уроке «Лолиту».

– Нет, – ответила я, стараясь сохранять спокойствие взрослого человека, не попадать постоянно в ловушки, которые мне выставляют эти дети. – С Высоцким, Янковским и Роланом Быковым.

– Вы сейчас с кем разговариваете? – спросил меня совершенно по-домашнему Тамарин.

– Я знаю этот анекдот, – кивнула я. – Очень актуально, кстати. Подходит дебил к своему отцу и спрашивает…

– Не надо! – махнул рукой Тамарин. – Я понял! Просто мы таких артистов не знаем, понимаете? Вы остались там, а мы пришли сюда, где их уже нет. Другой мир. И мы другие.

– Здорово! – искренне восхитилась я. – У тебя по литературе пятерка?

– У меня по литературе тройка, и мне больше не надо. Я – компьютерный гений.

– Точно? – Я посмотрела на реакцию одноклассников. Не могу сказать, что все были сильно заинтересованы нашим разговором.

Неправильно. Я все делаю неправильно. Ну а как надо? Ведь они чего-то хотят от меня. Они, пусть таким образом, варварским, грубым, вызывают меня на общение… Только я все время оказываюсь в дурах, получается.

– Ты что, не знаешь Высоцкого? – все-таки решила, хотя бы для себя, уточнить я. Ведь я должна понять степень их одичания.

– Археологией не интересуюсь! – совершенно беззлобно ответил мне Тамарин.

– Ау, народ! – Я оглядела класс. – Кто знает Высоцкого? Отзовитесь!

– «Если вы не отзоветесь, мы напишем в Спортлото!» – продекламировал кто-то у окна. Кажется, тот самый красивый мальчик, с которым заигрывала Семенова с трехцветными тенями на еще детских глазах.

– Вот, – подытожила я. – Значит, у этого класса есть надежда. Пишем. Кто умеет – пишет, кто не умеет – ставит крестик. И получает не тройку, а кол.

– В смысле? – вскинулся Тамарин. – Меня устроит тройка.

– А меня – кол. Диспут окончен.

– Такой оценки нет! И потом, вам для вашей зарплаты нужно, чтобы в классе было как можно больше хорошистов! Так что вас моя тройка не должна устраивать! Вы должны меня уговаривать: «Димочка, ну напиши на четверку, постарайся!»

– Сейчас. Подожди! – кивнула я Тамарину. Я уже третий или четвертый раз слышала, как негромко, но настойчиво гудит телефон в режиме «вибрации» у меня в портфеле.

Я достала телефон. Пять пропущенных звонков. Три сообщения. Все от Настьки. Последнее: «Мам!скорей иди ты где?», так… Первое: «Мам никитосу разбилиголову и сломали руку одну и можетбыть две». Я глубоко вдохнула-выдохнула.

– Как тебя зовут? – спросила я рыжую девочку с правильным, хорошим лицом, которая подавала голос в самом начале урока.

– Вероника.

– Иди сюда. Вот текст, диктуй первый абзац. Мне нужно позвонить.

– Учитель на уроках не имеет права пользоваться телефоном в своих личных интересах, – лениво, но громко заметил Тамарин.

Кто-то из девочек захихикал. Наверно, он пользуется у них успехом, но мне было сейчас совершенно не до него.

– Я в общественных интересах, не переживай, Тамарин. Звоню в Нобелевский комитет.

– Причина какая?

– Сообщить о тебе. Они же еще не знают, что ты есть на свете. Премию неверно распределят.

Тамарин продолжал что-то бубнить, наверно, не очень удачное, потому что бубнил негромко, неразборчиво. Вероника начала читать текст диктанта, слегка спотыкаясь на букве «р», а я, не до конца прикрыв за собой дверь, вышла в коридор.