Читать книгу Тонкая грань - Наталия Ячеистова - Страница 11

Каждый год я стараюсь хотя бы единожды выбраться в Петербург. Что за радость оказаться снова в царской столице, восхититься её размахом, величием, красотой! После суетной, тесной Москвы взгляд с восторгом скользит по широким площадям и каналам; куда ни пойдёшь, всюду чувствуешь душевный волнующий трепет. Вот и в тот раз, когда моя питерская приятельница Лена позвала меня в гости, я тут же собралась, хотя на дворе стоял ноябрь – не самое лучшее время для посещения Петербурга. Помнились мне пушкинские строки: «Над омрачённым Петроградом / Дышал ноябрь осенним хладом», но они не остановили меня. Предстоящая поездка имела своеобразный бонус: медицинский центр, в котором работала Елена, организовал в те дни экскурсию в Гатчину, и я могла присоединиться.

И вот мы уже мчимся в большом современном автобусе по шоссе в направлении Гатчины.

– Смотри, Тань, как тебе с погодой повезло! – радуется Лена.

И впрямь повезло. Чудесный выдался денёк – солнечный, яркий! С передних мест, которые мы заняли в автобусе, открываются дивные бескрайние просторы.

– А какая программа у нас в Гатчине? – уточняю я у Лены через некоторое время, предвкушая приятную прогулку.

– А… психбольница… Кащенко, – рассеянно отвечает она, глядя перед собой и думая о чём-то своём.

– Какой Кащенко? Ты смеёшься? – переспрашиваю я, оторопело уставившись на неё.

– Психбольница имени Кащенко, – повторяет Елена, на сей раз повернувшись ко мне. – Что ты так удивляешься? Разве я тебе не говорила?

– Но ты… ты говорила про какие-то гатчинские усадьбы, дачи!

– Да, мы будем проезжать их по дороге. Да и сама больница находится в бывшей усадьбе Демидовых, нам про это ещё расскажут.

Я в изумлении оглядываюсь по сторонам, надеясь найти опровержение услышанному. Двадцать медицинских работников – мужчин и женщин, едущих в автобусе, спокойно беседуют между собой. Неужели все они решили по доброй воле провести свой выходной день в психбольнице? Невероятно! Нет, Лена, должно быть, шутит. Ох уж этот чёрный медицинский юмор!

Но увы! Через час наш автобус затормозил перед шлагбаумом, преграждавшим проезд на обширную территорию, обнесённую каменным забором. После кратких переговоров водителя с охранником проезд был открыт, и автобус, миновав ворота и сделав небольшой крюк, подкатил к импозантному двухэтажному особняку в стиле классицизма. На крыльце нас уже поджидала молодая, лет тридцати, женщина с пышной копной ярко-рыжих волос, одетая в джинсы и красную куртку.

Мы высыпали из автобуса и сгрудились возле входа, над которым красовалась металлическая табличка с надписью: «Психиатрическая больница № 1 имени П.П. Кащенко».

Мой разум отказывался верить происходящему. Приехать из Москвы в выходной день за свой счёт в психбольницу!.. Всё это казалось странным, затянувшимся сном.

– Меня зовут Марина, – представилась рыжеволосая женщина. – Я буду сегодня вашим гидом. Добро пожаловать!

Она распахнула тяжёлую дверь, пропуская нас внутрь здания. На входе возникла некоторая заминка.

– Да проходите же смелее, – подбодрила она нас, – это административный корпус, здесь пациентов нет.

Пройдя вперёд, мы очутились в просторном зале с большими арочными окнами, сквозь которые открывался чудесный вид на окрестности: небольшое озеро, к которому примыкал ещё зелёный луг; лес вдали на пригорке, играющий пёстрыми красками в лучах полуденного солнца.

Марина, выйдя вперёд, начала свой рассказ о здании, в котором мы находились. В течение долгого времени, начиная с шестидесятых годов XVIII века, усадьбой владели, как выяснилось, известные промышленники Демидовы… Интересные судьбы, захватывающие истории. С большого портрета на нас пристально смотрел последний владелец из рода Демидовых – Пётр, аристократ, красавец и, как говорят, умнейший человек.

Собравшиеся внимательно слушали гида. Она выглядела увлечённой и артистичной, излучая всем своим видом уверенность и достоинство, что вообще свойственно людям, занимающимся любимым делом. В начале экскурсии я всё всматривалась в её лицо, силясь понять, почему оно кажется мне знакомым. И вдруг вспомнила. Эти пышные, рыжие волосы, бледная кожа, немного косящие глаза… Да, ошибки быть не могло: это она! Но какая разительная перемена произошла в ней за это время! Казалось, это был совсем другой человек.

– А теперь пройдём в так называемый Бальный зал! – Марина махнула рукой, и я заметила на её руке обручальное кольцо.

Мы проследовали за Мариной в светлый овальный зал с небольшой авансценой и расселись на красивых, обитых жаккардовой тканью стульях.

– При Демидовых здесь проводились балы, а сейчас проходят конференции, совещания, международные мероприятия. Больница имеет высокий авторитет и живёт активной научной жизнью, – не без гордости добавила Марина.

Она продолжила свой рассказ – теперь уже о знаменитом создателе больницы Петре Петровиче Кащенко, ставшем впоследствии, в начале прошлого века, её главным врачом. Кащенко в корне изменил подходы к лечению психических больных: отказался от так называемой карательной терапии и начал применять принципиально новые, гуманные способы лечения, основанные на трудотерапии и развитии творческих способностей пациентов.

– А потом была революция, – продолжила Марина, – но клинику удалось сохранить. А вот при немецкой оккупации все находившиеся здесь пациенты были убиты – около тысячи человек… После войны начались восстановительные работы, и вскоре больница вновь открылась; приехали врачи, некоторые жили прямо тут или поблизости. Персонал здесь всегда был фантастически предан своему делу!

Марина продолжала говорить, а у меня перед глазами всё более чётко всплывала наша прошлая встреча – зимой, в начале года.

Я направлялась тогда в командировку в Петербург, ехала «Сапсаном». Меня провожал брат. Мы приехали на вокзал загодя, вагон был ещё практически пуст. Забросив на полку багаж, мы вышли в тамбур и, поговорив ещё какое-то время, распрощались. До отправки поезда оставалось ещё минут пять-семь. Я сняла пальто и разместила его в багажном отсеке в проходе. Вернувшись на своё место, я увидела странную картину: рядом с моим сиденьем висела чья-то мохнатая лисья шуба, загородившая весь вид из окна. Оглянувшись по сторонам и никого не увидев, я сняла эту шубу и перевесила её на вешалку в отсеке рядом со своим пальто. Устроившись у окна, я откинула столик и собралась почитать. Не прошло, однако, и пары минут, как рядом возникла разъярённая рыжеволосая фурия.

– Кто дал вам право трогать мои вещи?! – вскричала она. – Безобразие! Как вы посмели?

– Послушайте, – возразила я, стараясь не терять самообладания, – это моё место, и ваша шуба мне мешала.

– Но вы же видите, что рядом с моим местом нет крючков, а те, что рядом с вами, – рассчитаны и на эти места, – гневно продолжила она.

Возможно, формально она была права, но её поведение показалось мне вызывающе глупым, и я продолжала возражать. Разговор всё более начинал походить на обычную склоку, и я уже не рада была, что перевесила эту злосчастную шубу. Кое-как, после взаимного обмена колкостями, наша перепалка стихла, и рыжеволосая уселась наконец на своё место – прямо передо мной.

Я попыталась читать, но тщетно: настроение было испорчено, в голове крутились обрывки услышанного, а над впереди расположенным креслом раздражающе торчала рыжая копна.

Я стала смотреть на мелькавший за окном пейзаж: тонкие белёсые стволы берёз, овраги, ели… Постепенно всё слилось в сплошную полосу; кажется, я задремала.

Очнулась я оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Открыв глаза, я, к ужасу своему, увидела рядом с собой рыжеволосую женщину.

– Выслушайте, выслушайте меня! – надрывно повторяла она.

Я с опаской воззрилась на неё, готовая к новой атаке. Но при следующем взгляде стало ясно: что-то произошло с ней за это время. Рядом находилась не злая фурия, а расстроенная женщина, из глаз которой текли слёзы.

– Простите меня! – проговорила она, всхлипывая.

Её слова и несчастный вид сбили меня с толку.

– О чём вы? – спросила я и тут же в приступе великодушия добавила: – Это вы меня простите; мне правда жаль, что так вышло.

– Нет, это я, я, – перебила она, будто испугавшись, что я не стану слушать.

Тушь с её ресниц подтекла, образуя под веками чёрные разводы, отчего её глаза казались неправдоподобно огромными.

– Со мной постоянно что-то происходит, – продолжила она, теребя свой вязаный шарф. – Я не уживаюсь с людьми, я никому не нужна!

Её рот мучительно скривился.

– Скажите, с вами бывало, к примеру, такое, что вам нравится человек, очень нравится, а вы ему не нужны – совсем, вовсе… Навязываешься, мучаешься… Я вот ездила в Москву на психологический тренинг – чтобы научиться справляться с этим, но всё это не то, не то… Что мне делать?!

Последний её вопрос, казалось, был адресован уже не мне, а пространству за окном, в которое она уставилась в крайней степени отчаяния, но я всё же попыталась ответить ей.

– Вы знаете, – сказала я, – ваши рассуждения кажутся мне странными. Что значит, никому не нужна? Это же абсурд. Всегда найдутся люди, нуждающиеся в помощи и поддержке. Просто не надо чрезмерно привязываться к кому-то, превращать человека в фетиш. К этому надо относиться спокойно.

Некоторое время мы ехали молча. Потом она тихо произнесла «спасибо» и вернулась на своё место. До самого конца пути мы не проронили больше ни слова. И вышли из поезда в разные двери.

И вот судьба снова свела нас. И где! А как она изменилась с тех пор! Вместо потерянной, мечущейся особы я видела перед собой красивую, уверенную в себе женщину, состоявшуюся личность.

– А теперь пройдём в бельведер!

Следом за Мариной мы поднялись в верхнюю часть дома. Здесь, среди развешенных по стенам старых писем и фотографий, Марина продолжила свой рассказ.

– А кем вы здесь работаете? – спросил вдруг кто-то во время наступившей паузы.

– Я значусь здесь социальным работником, – ответила Марина. – Мне поручено встречать гостей, проводить экскурсии. С полгода уже тут работаю.

– Марина, вы очень интересно рассказываете, – заметил один из мужчин. – А как вы вообще сюда попали?

– Это произошло весьма неожиданно, – ответила Марина, ничуть не смутившись переводом беседы в личное русло. – Я довольно долго искала работу, которая могла бы отвлечь и увлечь меня, и всё не находила, слонялась без дела, впадала в депрессию. А потом в какой-то момент успокоилась и возложила все свои терзания на Господа, и сразу всё устроилось – будто кто-то точным ударом кия вогнал шар в нужную лунку.

Марина улыбнулась, отчего её лицо обрело приятную мягкость.

Под конец экскурсии группа поднялась на крышу, с которой открывался обширный вид на окрестности. Всё здесь, казалось, было так же, как и при основателе клиники, Петре Кащенко.

– А почему никого не видно вокруг? – спросила подошедшая Лена.

И впрямь, на всей огромной территории не было видно ни души.

– Сейчас пациенты отдыхают, – объяснила Марина. – А потом – занятия, кто чем: живопись, музыка, театр… Да-да, даже театр у нас есть – всё как при Петре Петровиче.

– А где же больничные корпуса? – поинтересовался кто-то, озираясь по сторонам.

– Вон там, среди деревьев, видите? – указала Марина. – Восемьдесят процентов местных больных – с диагнозом «шизофрения». Но и с этим можно жить… Знаете, сам Кащенко очень осторожно относился к этому диагнозу, считая, что между безумием и гениальностью – всего лишь тонкая грань… Может, кто-то сейчас лечится у нас, а в следующем веке будет признан гением, – добавила она с улыбкой. Лицо её на мгновение приняло какое-то странное выражение, и мне опять вспомнился её отчаянный вид в поезде – и подумалось: а случайно ли она оказалась здесь? Не связана ли она с кем-то из находящихся здесь людей?

Я подошла к Марине и поблагодарила за экскурсию. Она, слегка прищурившись, внимательно всматривалась в меня – теперь настал её черёд вспоминать. Но, похоже, ей это сразу не удалось, что и понятно: внешность моя вполне заурядна, да и почти год прошёл с той встречи.

Гуськом спустились мы вниз по крутой деревянной лестнице и оказались на улице. Вдоль однотипных невысоких корпусов возвращались мы в полной тишине к воротам клиники, за которыми нас ждал автобус.

Я немного приотстала, шла не спеша, думая о Марине. Взгляд скользил по зарешечённым окнам – за ними, в глубине, колыхались безмолвные тени. И тут совсем рядом выплыло из полутьмы мужское лицо – серое, с жидкими патлами спадавших на лоб волос. Встретившись взглядом, мы замерли. Сквозь стекло на меня смотрели светлые неподвижные глаза. Кто этот человек? Как он попал сюда? Кем был прежде? Тень улыбки скользнула по его лицу, и из приоткрытого рта к подбородку потянулась тонкая бороздка слюны. Мне сделалось жутко. Какая-то сила будто отбросила меня в сторону, и я поспешила догнать нашу группу, продвигавшуюся по берёзовой аллее к выходу.

Ко мне подошла Елена:

– Куда ты пропала? Я потеряла тебя.

Я взяла её под руку.

– С тобой всё в порядке? – спросила она, вглядываясь в меня.

– Да, – ответила я, – слава Богу!

Я чувствовала облегчение и усталость, как после сложного похода. В течение нескольких часов я словно шла по грани, разделявшей прошлое и настоящее, самоотверженность и боль, отчаяние и воскресение к жизни. Это была очень тонкая, почти невидимая грань. Она не заканчивалась у ворот, а простиралась вдаль, в бесконечность.