Читать книгу Очень страшная история. Ненаучная фантастика - Наталья Аннеева - Страница 4

Наступил вечер. К удивлению Дарьи, отец все не возвращался. Аннушке надоело сидеть дома, и она отпросилась к подружке. Проводив ее, встревоженная не на шутку, Дарья несколько раз выходила на улицу, смотрела, не едет ли отец, но дорога была пуста. Наконец ей пришло в голову самой сбегать на заимку. Туда всего-то около трех верст, – а она и подальше хаживала. Недолго думая, девушка повязала голову платком, закрыла ворота на палку и быстро зашагала к околице.

– Далеко ли ты собралась, Дашенька? – окликнула ее старушка, сидящая под окошком крайней избы. – Темнеет нонче рано, не след тебе в потемках бегать. Слыхала, волки Нилыча загрызли намедни?

– Ничего. Я на заимку, до темноты успею вернуться.

– Постой, я те нож вынесу – все не так страшно. Мой Иван, царство небесное, с ним на медведя хаживал…

Старуха просеменила в избу и вернулась с охотничьим ножом в кожаных потертых ножнах. Дарья прикрепила его к поясу и, прикрыв передником, тронулась в путь. На сердце у нее было тревожно. Отец был человеком, которому она привыкла верить, он всегда выполнял обещанное… Что, если с ним случилось недоброе?

Небо между тем все больше хмурилось. Солнце быстро опускалось за вершины деревьев. Темнело на глазах. Видя это, Дарья заторопилась и решила идти напрямик, по лесу. Она сошла с тропинки и не заметила, как вскоре потеряла нужное направление. Знакомый с детства лес вдруг словно обернулся к ней другим лицом, таинственным и страшным. Казалось, за каждым кустом он таит опасность. Туман заклубился между деревьями, застилая даль, и в этом тумане Дарья окончательно потеряла представление о том, где находится. Только во второй раз вернувшись к приметной корявой березе с обломанной вершиной, она поняла, что ходит по кругу.

Растерянно остановившись, она огляделась и вдруг увидела невдалеке телегу отца с впряженной в нее лошадью. Лошадь стояла неподвижно, низко наклонив голову… отца не было видно… Дарья, обмирая от страха, побежала к телеге, но, приблизившись, увидела, что это только сломанная сосна да куча хвороста. Удивляясь, как могло ей такое поблазниться, она прислонилась к сосне и вдруг услышала приближающиеся… Не шаги! Скачки, прыжки? Да, кто-то большой прыжками передвигался по лесу… Шуршала трава, сучья трещали под ногами, слышалось тяжелое, шумное дыхание… Дарья спряталась за ветви растущей рядом ели и во все глаза уставилась в клубящийся туман…

Через несколько мгновений туманная пелена неожиданно раздалась, и перед ней обрисовалась странная и страшная фигура не зверя и не человека. Нечто – высокое, косматое, похожее на медведя, с огромной кудлатой головой и горящими в сумерках глазами, приближалось, двигаясь огромными прыжками… Вот еще прыжок, и существо замерло, принюхиваясь… Сверкающие звериные глаза оглядели все вокруг и вдруг остановились на ней. Оно ее увидело! Дарья, еще не осознав этого умом, закричала от ужаса и понеслась со всех ног по лесу, не разбирая дороги. Она бежала, задыхаясь, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди… То, что преследовало ее, не имело названия, кроме единственного – смерть…

Она бежала долго, а потом ее словно что-то толкнуло сзади, она упала, успела повернуться и увидела у своего лица страшные глаза неведомой твари. Вне себя от страха, она выхватила нож и взмахнула им. И в этот момент что-то сверкнуло. Мгновенная вспышка выхватила из мрака молодые лиственницы и стволы сосен, а между ними – фигуру какого-то человека. Перед глазами девушки все поплыло, закружилось, и она потеряла сознание. Когда Дарья пришла в себя, первое, что дошло до ее слуха – мужской голос, зовущий по имени. Кто-то помог ей подняться. В темноте она видела только неясные очертания человеческой фигуры, но голос показался знакомым, – это был голос Марко.

– Даша! Не бойся, Даша! – говорил он. – Все в порядке. Пойдем, заимка рядом. Я услышал шум в лесу, пошел поглядеть – а тут такое! Идти можешь?

Дарья поправила сбившийся платок и одежду. Ножа, висевшего на поясе, не было, и она стала его искать. Марко, словно догадавшись, нагнулся, пошарил в траве и подал ей нож.

– Ты это ищешь?

– Да, мне его старуха дала. Надо будет отдать.

Она вспомнила об отце и хотела спросить о нем, но Марко опередил ее:

– Дядька Иван у нас заночевать решил. Они с отцом выпили изрядно, теперь спят.

Дарья знала, что он называет отцом Петра, который взял его к себе чуть ли не младенцем. Она огляделась: чудовища, которое преследовало ее, нигде не было.

– Что это было? Куда оно делось? – проговорила она с дрожью в голосе.

– О ком ты? – осторожно спросил Марко. – Что-то напугало тебя, я так и подумал, когда услышал, как ты кричишь в лесу. Кого же ты видела?

– А ты разве никого не видел?

– Кроме тебя – никого! – засмеялся парень. – Трусиха! У страха глаза велики! Не надо в темноте по лесу ходить!

Он подхватил ее под руку и повел к заимке, которая оказалась совсем рядом. В избяном окошке горел свет. Они вошли и увидели Петра, сидящего у стола и не спеша заматывающего тряпицей кровоточащую руку. На тряпице обильно проступала кровь и капала на пол, образуя диковинный узор…

***

Утром отец разбудил Дарью ни свет, ни заря, и они благополучно добрались до дома. Там Иван Никитич первым делом отругал дочь за то, что прибежала на заимку, потом занялся делами по хозяйству. Аннушка, засидевшаяся у подружки до петухов, ходила сонная и ни о чем сестру не расспрашивала. Дарья подумала и не стала рассказывать о том, что случилось в лесу. Ей было не до них, – она думала о Марко.

Парень вчерашним вечером говорил с ней мало, но от нее не укрылось, что он исподтишка то и дело поглядывал на нее. В его глазах было что-то, от чего ее сердце замирало. Она сама, нет-нет, да бросала взгляды на Марко. Этот красивый парень был вовсе не похож на деревенских увальней, которые сватались к ней раньше.

Похоже, их переглядывания не остались не замеченными. Дядька Петр, посматривая на молодых людей, ухмылялся в усы и усиленно потчевал Дарью кушаньями, которые, по его словам, приготовил Марко. Дядька был заметно хмелен, жаловался, что поранил руку, точа нож… Нож, большой, ржавый, лежал тут же, на столе. Иван Никитич спал. Вскоре дядька Петр тоже улегся. Марко засыпал кровь на полу песком, вымел его, – на досках не осталось никаких следов, и ушел на сеновал. Дарья пристроилась на старом сундуке, укрывшись шалью покойной бабки, и уснула. Ночь пролетела быстро.

Днем, работая по хозяйству, Дарья вспоминала Марко. Ей до смерти хотелось увидеть его. Она понимала, что первой делать шаг навстречу парню – неприлично для девушки. Как же быть? Поделиться с сестрой? Но эта сорока, Аннушка, растрезвонит ее тайну по всему свету! К вечеру она вспомнила про нож, который дала ей вчера старушка, и решила отнести его. Она шла в тайной надежде, что та чем-нибудь, хотя бы советом, да поможет ей. Старуха заулыбалась при виде Дарьи и пригласила ее в избу. Девушка вошла.

– Что-то на похоронах Нилыча не видала ни тебя, ни твоего батюшку, – начала старуха. – Не ходили, что ли?

– Не ходили. Они с чего-то сердятся на нас. Тятя не пошел и нам не велел.

– Ну, бог с ними. У вашей семьи с Нилычем старые счеты, но уж столько годов минуло, что можно бы и забыть! Ан нет! Видно, не забывается… Нож-от не пригодился вчера?

Дарья отрицательно мотнула головой. Старуха взяла нож и вытащила его из ножен, – на железе чернела запекшаяся кровь.

– А кровь откуда? А ну, рассказывай, что вчера стряслось!

Дарья рассказала обо всем, начиная с того, как заблудилась, и до того, как Марко привел ее на заимку.

Старуха молча выслушала, потом, пожевав губами, полезла в сундук, достала толстую, почерневшую от времени книгу, раскрыла ее и жестом подозвала Дарью.

Со страницы на них смотрело нечто страшное – не человек и не зверь. Злобно-клыкастое, уродливое, существо внушало ужас.

– Этого ты видела в лесу?

– Я не знаю… Туман был и почти стемнело. Я помню только глаза. Они горели, как у волка. И он не шел – скакал!

– Это еретник был! Они не могут ходить, из гроба вставши. Они скачут! Смотри, он еще явится! Ты ножом его ударила, кровь его черную пролила… Он тебя со света сживет, если его не убьют!

– Что значит – еретник? – с трудом проговорила Дарья дрожащими губами.

– Мертвец, который при жизни был колдуном! Земля не приимет его, ни в ад, ни в рай ему нет пути, вот он и шастает, ищет, кого бы сожрать, сам не свой от злости! Зубы у него железные, глаза оловянные, а во рту – огнь пылающий!

Старуха говорила свистящим шепотом, глаза ее сверкали, на губах показалась пена. Дарья с ужасом глядела на нее.

– Я слышала, мой дед был колдуном. Думаешь, это он?

– Откуда мне знать? Это ведь ты его вчера видела, не я.

– Что же делать? Я боюсь!

– Не выходи, как стемнеет, из дома, пока петухи не запоют, – снова зашептала старуха. – Окна, двери закрывай. Страстной свечой кресты нарисуй над окнами и дверьми. Если увидишь ЕГО, пройди и не оглядывайся – тогда он не тронет. Вот тебе трава-чертогон, вот еще трава – Петров крест называется. В кармане носи, ни на миг с ней не расставайся! Говорят, есть еще травка Царевы очи, в дому ее держать надо, но ее я не знаю… Да гляди! Он ведь может человеком прикинуться! Ничем от живого не отличишь. Только ребенок маленький, до семи годков, может его распознать, если поставить дитя в красный угол…

– Тятеньке сказать надо…

– Что ж, без мужиков здесь не обойтись. Они, поди, сообразят, что делать. …Смотри-ка, на дворе темнеет, беги домой, поспешай!

Дарья выскочила от старухи и почти бегом понеслась к своей избе. Войдя во двор, она увидела, что отец воском страстной свечи выводит торопливо кресты над входной дверью…

– Где ты была, Дарья? – неприветливо встретил дочь Иван Никитич, не прекращая своего занятия, хотя над дверью уже было несколько крестов мелом, которые он нарисовал перед Рождеством.

– К старушке Сергеевне бегала. …Зачем ты ставишь еще кресты, тятенька? – спросила Дарья. – Случилось что?

Отец хмуро посмотрел на нее. Бледная, запыхавшаяся, она была все-таки очень красива и живо напомнила ему покойницу-жену. Краше всех деревенских девок была Марья, дочь однодворца Егора, слывшего колдуном. Против воли всей семьи женился на ней Иван, и жили они душа в душу, пока не унесла ее смерть. Дочери да редкостное рукоделие жены – вот все, что осталось на память о ней. Деревенские вдовушки поглядывали на еще крепкого, справного мужика, но ни одна не была ему по сердцу.

– Заговорила его, не иначе, ведьмакова дочь! – шептались бабы.

– Чего ты бледная такая, не заболела? – спросил Иван Никитич, помягчев голосом. – Перепужал я тебя вчера. Так ты прости, не гневайся…

– Что ты, тятенька! Здорова я!

– Ну, так иди в избу. Я тут повожусь маненько… Так, на всякий случай.

Дарья вошла в избу и наткнулась на заплаканную, сердитую Аннушку.

– Чего ты, Анюта, плачешь?

– Да, – отвечала та, кривя румяные губы и жалобно глядя на сестру своими светлыми, русалочьими глазами, – тятенька совсем лютый сделался! Никуда меня не пускает. Темнеет, дескать, дома сиди! По над всеми окошками кресты нарисовал, как от нечистой силы. Чего это он?…

– Ну, и посиди, раз отец говорит. Он зря ничего не делает!

– Ага! А сама куда вчера на ночь глядя убежала? Я ведь знаю, зачем ты на заимку бегала!

– Зачем? Да я за тятю беспокоилась, потому и бегала…

– Не ври! Я все твои мысли читаю: Марко ты хотела видеть, вот! Что, понравился он тебе? А тятя тебя за него и не выдаст!

– Так он еще и не сватается…

– Посватается, куда денется! Видела я, как он на тебя смотрел… Дашенька! Ну, скажи тяте, пусть меня отпустит! Мы вчера сговорились с Танькой, я ей платье кроить хотела…

– Вот еще нашлась мастерица! Сукно испортить хочешь? Не буду я просить. Я ведь тоже чувствую, не за тем ты просишься!

– У, ведьма!

– Сама такая!

Сестры надулись друг на друга и расселись по разным углам…

Немного погодя вошел Иван Никитич и приказал накрывать стол к ужину. Поели, и отец улегся спать, не забыв напомнить Анне о запрете на гулянье:

– Уйдешь, вожжами отхлещу, не погляжу, что большая выросла!

Та недовольно фыркнула, но промолчала. Девицы споро убрали посуду, улеглись в своей горенке, и скоро все в доме затихло.

***

Среди ночи всех разбудил бешеный лай собаки, оборвавшийся жалобным визгом. По двору простучали чьи-то тяжелые шаги, и входная дверь затрещала под сильными ударами.

Иван Никитич скатился с полатей и вооружился топором, предусмотрительно оставленным у печи. Дарья хотела засветить лампу, но он не позволил. Приказав дочерям не высовываться, он подошел к окну.

Какая-то зыбкая, невнятная фигура темнела перед входной дверью. Запертую на легкий крючок, ее ничего не стоило бы отворить мужику, но вместо того, чтобы тянуть дверь на себя, незнакомец толкал ее внутрь. Он бился в дверь с такой силой, что доски трещали и прогибались.

– Кто это, тятенька? – дрожащим голосом прошептала Дарья.

– Не смотрите ему в глаза, не заговаривайте с ним! Постучит и уйдет, – прошептал отец. – Вурдалак это, не иначе! Сними ружье со стены, дай мне!

Темная фигура отошла от двери и приблизилась к окну. Окна избы были высоко, и ночной гость мог дотянуться до них только кончиками пальцев. Длинными, загнутыми, как когти, ногтями он долго скреб и стучал по наличнику, и этот стук отдавался в головах обитателей дома острой болью. Потом ему удалось встать на что-то, скорее всего, на камень, который лежал под стеной, и страшное белое лицо поднялось и приникло к стеклу. И тут Иван Никитич выстрелил. Выстрел попал в цель. Полетели осколки, брызнуло что-то черное, заливая подоконник. Темная фигура отпрянула и пропала в ночи.

Стало тихо, только жалобно, чуть слышно скулила собака. Дарья засветила лампу.

– Пойду, посмотрю, что с псом! – сказал Иван Никитич. – Поди, порвал его вурдалак.

– Не ходи, тятенька! – взмолилась Аннушка, обнимая отца. – Он и тебя заест. Вдруг он там притаился?

– Не ходи! – присоединилась к сестре Дарья, но отец не хотел слушать их. Взяв топор, он вышел в сени и направился к лестнице. Но навстречу из темноты выступила призрачная белая фигура и, раскинул руки, преградила ему дорогу.

Он замер, вглядываясь в нее, пошатнулся и тяжело осел на пол. Выскочившие за ним Дарья и Анна с трудом затащили отца в дом и уложили на лавку. Через некоторое время он очнулся, сел и приказал дочерям ложиться спать. Они ушли к себе, а он до света сидел под иконами, в переднем углу, и вслушивался в ночь.

***

На рассвете Дарья с отцом спустились во двор. Собака лежала мертвая перед своей будкой. На шее пса запеклась кровь, глаза уже остекленели и помутнели. Дарья всхлипнула.

– Не реви, – сказал отец, – счастье, что он до нас не добрался.

С улицы донесся людской говор и плач, закричали женщины…

Анна выскочила на улицу и через пару минут вернулась бледная, как смерть.

– Тятенька! Соседка, тетка Марина, померла! Ночью вышла во двор, а утром ее там мертвую нашли! Андрейка ревет, все ревут. Кто это сделал, тятенька?

– Вурдалак, кто же еще…

Иван Никитич взял палку и, тяжело опираясь на нее, пошел к соседям. Дарья посмотрела на него и охнула: за ночь отец стал седым, как лунь.

Весь следующий день в деревне было страшно. Иван Никитич настрого наказал дочерям не выходить за ворота. До них доносился приглушенный плач из соседнего двора, где провожали в последний путь Марину, озабоченный говор мужиков, тенорок попа, приглашенного из большого села в десяти верстах: он отпевал соседку. Потом ее повезли на кладбище, и деревня затихла. Аннушка с Дарьей сидели в передней горнице, когда кто-то постучал в окно. Это был Марко.

– Чего у вас случилось? – спросил он.– Войти-то можно?

– Можно, заходи! – сказала Дарья, хотя Аннушка дергала ее за рукав и шептала, что парня не надо впускать. Ворота заскрипели, Марко вошел во двор. Дарья взглянула на сестру, – в глазах той был страх, лицо побледнело, она вся дрожала.

– Что ты так перепугалась? Иди в нашу горенку, если страшно, дурочка!

Анна поспешила уйти, но столкнулась с входящим в избу Марко. Он глянул на нее, чуть усмехнувшись, прошел в горницу и поклонился Дарье.

– Чего лоб не крестишь? – сердито сказала она. – Дядька Петр не научил, как в дом входить надо?

Парень перекрестился, но как-то странно, не по-русски, и улыбнулся. Улыбка у него была хорошая, открытая.

– Чего у вас тут стряслось? Деревня как повымерла… А собака ваша где? На охоту, что ль, снова все отправились, волков бить?

– У нас тут звери пострашнее волков ходят…

И Дарья рассказала парню обо всем, что случилось: об ужасном ночном госте, смерти соседки, о том страшном, что делают сейчас мужики на деревенском кладбище…

Лицо Марко помрачнело, он хотел что-то сказать, но из своей горенки вдруг выбежала бледная, сама не своя, Аннушка.

– Сестрица, – закричала она, – гони его! Он – такой же! Зубы у него железные!

Подскочив к Марко, она замахнулась на него своей тоненькой рукой, из глаз ее градом покатились слезы.

Дарья с силой обхватила ее и оттащила от парня.

Марко захохотал, сверкая белыми молодыми зубами.

– Смотри, разве они железные? Р-р-р-ы-ы-ы! – словно в шутку, прорычал он, скалясь.

– Что ты ее пугаешь? Она с ночи сама не своя!

Она увела сестру в спаленку, хотела уложить в постель, но та оттолкнула ее, упала на колени перед образом богоматери, стоящем в углу на божничке, и начала читать молитву Пресвятой Богородице.

Дарья вернулась в горницу. Марко вопросительно взглянул на нее.

– Испугалась она сильно, не гневайся на нее. – тихо проговорила Дарья.

– Да я – что? Я понимаю, – пробормотал Марко и вдруг схватил Дарью за руки и притянул к себе:

– Люба ты мне, Дашенька! – горячо зашептал он. – Места себе не нахожу, все о тебе думаю!

Дарья молча отстранилась и потупилась, лицо ее зарделось…

– Как там дядька Петр? – попыталась она перевести разговор. – Рука не болит?

– На нем все быстро заживает… Уже и не жалуется, – ответил Марко.

Он прошелся по горнице, помолчал и вновь обернулся к Дарье:

– Даша! Пойдешь за меня?

– Какой ты быстрый! – сказала смутившаяся Дарья. – Это как тятенька решит, – и подняла глаза на парня.

«Я за тобой на край света пойду», – прочел он в прекрасных глазах девушки.

Радостно улыбнувшись, он поклонился ей низко и выбежал из избы.

Дарья, улыбаясь, пошла в горенку. Анна все еще молилась. Дарья села рядом и обняла сестру…

***

Ближе к вечеру вернулся отец. Он был усталый и хмурый. Ничего не говоря, поел и улегся на своих полатях. Анна к тому времени перестала плакать, немного успокоилась и уснула. Дарья, улучив момент, побежала к старушке-соседке. Та сидела у окна и, похоже, обрадовалась девушке.

– Бабушка, расскажи, что там было, на кладбище-то? Была ты там?

– А как же, милая! Чего бы там мужики, без нас, старух, делали? Они ведь в таких делах не больно смышленые! Можешь не бояться теперь! Все сделали, как положено. Не гневайся, деда вашего могилку тоже раскопали. Но можно было и не копать. Отец твой по смерти старика сделал все, как надо, кол крепкий ему между плеч вбил. Спокойно дед ваш в земельке лежит, уж истлел, одни косточки остались. …А вот Нилыч, не к ночи будь помянут…, ой, голубка, напугала я, дура, тебя! Белее полотна ты сделалась! – старуха с причитаниями захлопотала вокруг Дарьи…

***

Вечером отец, проснувшись, сказал, что теперь можно бы и не бояться. Старик Нилыч и Марина не смогут никому вредить, потому что приняты все полагающиеся в таких случаях меры. Какие – он говорить отказался, дескать, не девичье это дело. Но Аннушка на следующий день узнала у вездесущих мальчишек, что сельчане, раскопав могилу Нилыча, увидели, будто старик лежит на боку, губы его в крови, и рот полон крови… Осиновых кольев по кладбищу было вбито предостаточно. Почтили ими кого надо и не надо, несмотря на возражения батюшки-священника. Ему-то что – он в десяти верстах живет, может и не бояться! А еще накануне мужики перебили всех волков, каких смогли найти, и разорили несколько волчьих логовищ.

Анна слушала это все, но покой не возвращался в ее сердце: Дарья ходила и улыбалась сама с собой, как порченная, отец все больше задумывался… Тревога прочно поселилась в их доме.