Читать книгу Геронтопсихология. Учебник с практикумом - Е. Г. Уманская, Наталья Цветкова - Страница 7

Формирование психологических парадигм изучения личности пожилого человека изначально базировалось на естественно-научной традиции, и происходило это, прежде всего, за счет открытий в области биологии, физиологии и медицины, ставших фундаментом для геронтологии. Вместе с тем более целостная и емкая разработка проблематики старения и старости сложилась с ее сопряжением с антропологией, культурологией, философией.

Рассмотрение старости в естественно-научном ключе наиболее полно представлено в работах И. М. Мечникова. В своих работах «Этюды оптимизма» и «Этюды о природе человека» [23] он рассматривает проблемы естественного, физиологического и преждевременного старения, а также говорит о том, что старики со своим опытом могут решать сложные задачи общественной жизни.

Сходную позицию мы видим в работе «Заветные мысли»[24]Д. И. Менделеева, который говорит о том, что увеличение количества пожилых позволит оказывать благотворное влияние на молодежь.

Для биологии старения основными вопросами стали идеи о начале процесса старения и запускающих его механизмах. (И. Н. Буланкин, М. С. Мильман, А. В. Нагорный, В. И. Никитин и др.)

Исследованию проблем личности пожилого человека посвящены труды А. А. Королькова, В.П. Петленко, Г.Х. Шингарова, Г. И. Царегородцева. В работах Т.В. Карсаевской и А.Т. Шаталова представлены методологические подходы к геронтологии. Особый вклад в изучение психологии старения внесли работы Б.Г. Ананьева[25] и М.Д. Александровой [26].

В психологии первая попытка изучения проблем старости и пожилого возраста была связана с работами Фрэнсиса Гальтона, исследовавшего интеллектуальную деятельность человека на поздних этапах онтогенеза. Дальнейшее развитие когнитивных подходов, когда основным предметом изучения становились интеллектуальные способности, не способствовало восприятию возраста старости в положительном ключе. Исследования, описывающие снижение интеллектуальных процессов в старости, привели к трактовке возраста старости исключительно как процесса психологической деградации и делокции, что определило непопулярность исследований, связанных с возрастом старости. Новое звучание разработка проблематики пожилого возраста и старости приобрела в работе американского психолога Дж. Холла «Старость» (1922 г.). В его монографии делается попытка прочтения старости как важнейшего социального явления, а сам автор по праву считается одни из основоположников социальной геронтологии [27].

В зарубежной науке выделяются несколько подходов, рассматривающих психологические проблемы старости в социальном контексте.

Так, теория разобщестеления, или теория социального освобождения, выдвинутая Дж. Розеном и Б. Ньюгартен, Е. Каммингом и В. Генри, предполагает разрыв между личностью и обществом, уменьшение энергии личности и ухудшение качества оставшихся связей. В основу этой теории легло пятилетнее изучение 275 жителей Канзаса (США) в возрасте от 50 до 90 лет[28]. Здесь утверждается, что уменьшающиеся психологические и биологические возможности людей позднего возраста неизбежно влекут за собой разрыв отношений с людьми, находящимися на пике активности и занимающими центральные позиции в обществе, и замещение их мест более молодыми. Таким образом, общество самообновляется, а пожилые могут спокойно умирать.

Социальное освобождение – это: 1) удаление общества от индивида (через принудительную пенсию, взросление и самостоятельность детей, смерть близких и т. и.); 2) удаление индивида от общества (через снижение социальной активности и более одинокой жизни). В результате имеет место обоюдное удаление.

Подобная точка зрения на процесс старения актуализирует политику сегрегации (отделения) и равнодушия к людям позднего возраста, и провоцирует деструктивное убеждение, что пожилой возраст не так уж важен.

Теория активности выступает альтернативой данной концепции. Ее авторы Р. Хавигхарст и Ф. Маддокс, полагают, что пожилые люди по сути такие же, как и люди среднего возраста, с такими же психологическими и социальными потребностями, за исключением неминуемых изменений в физиологии и состоянии здоровья. Снижение социальных взаимодействий в пожилом возрасте является результатом отказа общества от пожилых людей и сопротивления желаниям наиболее старых людей. В отличие от теории разобществления, этот отказ не обоюдный. Особое внимание обращается на то, что для пожилых людей важно иметь свободу выбора роли. Теория активности отмечает естественное стремление многих пожилых людей объединяться с другими, особенно в группы и деловые сообщества, хотя часто это блокируется существующей пенсионной практикой[29].

В теории наименований старость определяется как состояние девиантности (отклонения). Согласно положениям данной теории, индивидуальное «Я» с рождения развивается в атмосфере взаимодействия с окружающими людьми. Поведение пожилых людей также определяется нормами социальной группы, к которой они принадлежат. Вместе с тем, доминирующие другие, т. е. молодые члены общества, именуют представителей старшего поколения зависимыми от внешних условий, бесполезными, маргинальными, утратившими прежние способности, уверенность в себе и чувство социальной и психологической независимости. Социальное положение пожилых, таким образом, означает, прежде всего, пассивность. Поэтому «именующая» часть общества, обладающая возможностью активного влияния, может и должна разработать социальные программы для улучшения жизни «пассивных» престарелых [30].

Существуют также подходы, акцентирующие маргинальность пожилых людей, их положение социальных изгоев. Их удел – это низкие доходы и скудные возможности. Сторонники данного подхода уделяют особое внимание изучению субкультуры пожилых, обусловленной сходными условиями жизни и общими бедами. Очевидной слабостью такого подхода К. Виктор считает то, что здесь не находит отражения социальная неоднородность пожилой части общества.

Ученые рассматривают развитие, как жизненный феномен, и вследствие этого приспособление, или адаптация, к поздней зрелости и пожилому возрасту имеет индивидуальные различия. Теоретический акцент при этом делается на неразрывности ранних и поздних периодов жизни[31].

Теория социального обмена состоит в том, что более свободный образ жизни с небольшим количеством обязанностей может быть одним из преимуществ старости. Эта точка зрения лежит в центре теории социального обмена[32].

Названные выше теории страдают тем, что это предписывающие теории. Вместо того, чтобы исследовать, как большинство людей проводят время в позднем возрасте, авторы этих теорий учат, что им следует делать. Они также увлечены ценностными оценками того, что значит стареть благополучно[33].

Теория модернизации объясняет общее ухудшение положения пожилых людей как следствие модернизации в начале XX в.[34] Ситуация вынуждает к выходу на пенсию и понижает статус пожилых; современные технологии создали новые производства и трансформировали старые, что привело к потере стариками работы, дохода и статуса; урбанизация привлекла молодых в города, что послужило причиной разрушения многопоколенной семьи; рост массового образования и грамотности уничтожил ореол старости в смысле мудрости и знания. Однако подтвердить эмпирически эту гипотезу ухудшения не удалось.

Л. Торнстон, сопоставляя существующие в литературе подходы к проблемам старости и социального положения престарелых, выделяет пять основных парадигм, в рамках которых осуществляется сегодня теоретическое осмысление старости[35].

Первая парадигма связана с интерпретацией социальных проблем в терминах социальной патологии. С этой точки зрения драма старения заключается в том, что индивид перестает отвечать критериям «нормы» (нормальности) в физиологическом, психологическом, коммуникативном, производственном и прочих отношениях.

Вторая парадигма выступает антиподом первой. Здесь точкой отсчета выступает уровень организации социального целого, степень взаимосвязи его частей. Соответственно, источником проблем пожилых здесь выступает нарушение стройности социальной системы, ее дезорганизация. В частности, в западном обществе можно говорить о разрушении вследствие индустриализации и урбанизации традиционного образа жизни и порожденного им образа старости как синонима житейской и профессиональной мудрости.

Третья парадигма состоит в том, что проблема пожилых трактуется на фоне явного или скрытого конфликта ценностей. Проблема старения заключается, таким образом, в неизбежности непрерывного конфликта между потребностями индустриального рынка, нуждающегося в притоке свежей рабочей силы, и стремлением стареющего индивида актуализировать ценность своего социального и личностного «я» посредством продуктивного труда.

Четвертая парадигма рассматривает проблему старости через призму концепции девиантности. Пассивность стариков, их социальное отчуждение, уход в себя и тому подобные атрибуты старости трактуются в данном случае как варианты отклоняющегося поведения.

Пятая парадигма базируется на теории «наименования»; проблемы старости интерпретируются здесь как следствие неадекватного ее восприятия или «навешивания ярлыков» (старый, слабый, больной, бедный и т. п.). Мы бы назвали навешивание ярлыков более выразительно: стигматизацией.

В приведенных выше теориях и парадигмах не учитывается основной фактор, которым выступает сама личность человека преклонного возраста, определяющая благополучное протекание старения.

Несомненно, существенный вклад в разработку личностной составляющей проблемы пожилого возраста внесла теория и практика психоанализа. Теория 3. Фрейда предложила науке динамическую модель мотивационной сферы человека и пробудила интерес к исследованиям в широких областях психологии человека. Хотя сам 3. Фрейд непосредственно не изучал проблемы пожилого возраста, однако в его работах прослеживается личное ощущение страха перед смертью как неизбежного завершения старости. Известно, что в поздний период своей деятельности основатель психоанализа дополнил внутреннюю монадную диспозицию психической жизни (представленной единственной силой «либидо») еще одной важной составляющей, введя в круг психологического анализа идею «танатоса» как изначально бессознательного стремления к смерти. Таким образом, по 3. Фрейду картина индивидуальной жизни личности разворачивается в дихотомическом поле психического напряжения, полюсами которого выступают влечение к жизни и влечение к смерти. Причем последний полюс особо актуализируется на поздних этапах онтогенеза

К. Юнг вообще придавал значительно большее значение изучению проблем, как он называл, «второй половины жизни» человека. Для него середина жизни являлась критическим поворотным моментом, когда перед индивидом открываются новые возможности для саморазвития. Человеку уже не требуется устанавливать столько внешних связей, ему не нужна форсированная социализация. В зрелом возрасте человек в основном поглощен внутренней работой самопознания (самореализации), которую К. Юнг назвал «индивидуацией» [36]. Человек во второй половине жизни может обрести новое полновесное развитие своей личности. В этом возрасте он способен принять в своем «Я» как «женское», так и «мужское» начало. «Психология учит нас, – пишет К. Юнг, – что в душе, в известном смысле, нет ничего старого, нет ничего, что действительно могло бы отмереть…». Ученый проводит аналогию между детством и старостью, указывая на то, что эти периоды «…чрезвычайно отличаются друг от друга, имеют все же нечто общее, а именно погруженность в бессознательное». Однако, если «…душа ребенка развивается из бессознательного», то душа старца как бы «…снова погружается в бессознательное и постепенно в нем растворяется»[37]. При этом само бессознательное, как известно, К. Юнг рассматривал как культурогенное образование различных архетипов. К. Юнг придавал большое значение символическому и религиозному опыту в обретении состояния гармонии между индивидом и окружающим его миром[38].

А. Адлер считал, что основной мотивационной силой в жизни человека является чувство его собственной неполноценности[39]. На протяжении всей своей жизни индивид стремится в той или иной степени компенсировать это первичное чувство неполноценности. В пожилом возрасте чувство переживается особенно остро. Особенно болезненно пожилой человек переживает необходимость ограничить круг социальных связей и возможностей для интимных отношений[40]. А. Адлер считал также, что иногда проявляемая замкнутость пожилого человека, уход «в себя» может объясняться боязнью потерять независимость и стать реально неполноценным. Подход А. Адлера к решению проблем пожилого человека достаточно конструктивен. Он предлагает снимать чувство неполноценности и сопутствующие неврозы, помогая индивиду найти смысл жизни в оказании помощи другим людям, добиться такого состояния, когда ощущение принадлежности к социальной общности не покидало бы старого человека[41].

Особый интерес, на наш взгляд, представляют идеи Э. Эриксона. Он предложил свой подход к пониманию старости, исходя из эпигенетической концепции стадий жизни, которые представляются как прохождение серии критических точек от рождения до смерти[42]. Каждая стадия воплощает индивидуальный «кризис», или задачу развития (критическую точку). Успех или полнота выполнения задачи зависит от того, как были усвоены и преодолены предыдущие стадии. Наиболее полезным способом решения вопроса о том, что в целом происходит с пожилыми людьми, может быть понимание значимости пожилого возраста как стадии развития, хотя и последней (именно в этом и состоит ее значимость). Развернутая Э. Эриксоном модель развития личности отмечает привлекательные и позитивные аспекты старения[43].

В пожилом возрасте существует конфликт между целостностью, т. е. эго-интеграцией (позитивная сила), и отчаянием (негативная сила). Задача – пройти этот этап и закончить жизнь с преобладанием эго-интеграции, чувства цельности. Достижение этого – залог благополучной старости. Тем не менее, как и на предыдущих этапах, человек не застрахован от кризиса, который является результатом неизбежных биологических, психологических и социальных воздействий.

Характеристики эго-интеграции в пожилом возрасте по Э. Эриксону состоят в следующих внутренних достижениях, которые, на наш взгляд, можно трактовать как новообразования: 1 – осознание того, что жизнь имеет цель и дает чувства, а то, что происходило, было неизбежным, и могло произойти только тогда и там, когда и где это произошло; 2 – убеждение в том, что весь жизненный опыт имеет ценность, а сам опыт приобретается с каждым произошедшим событием. Оглядываясь назад, человек видит, как он вырос психологически, преодолевая все взлеты и падения, удачи и неуспех, благополучные и кризисные периоды. Оценка человеком своих родителей в новом свете и получение возможности лучше понять их, так как он прошел через свою собственную зрелость, вырастил своих собственных детей [44].

Для описания задач зрелого возраста Э. Эриксон вводит понятие продуктивность (генеративность), когда человек может, хочет и способен передать свой опыт последующим поколениям, а для описания пожилого возраста (старости) ученый использует категорию «интегрированность» (целостность) как способность переоценить и принять свой опыт. Кризис последней, восьмой, стадии (в известной периодизации) знаменует собой завершение предшествующего жизненного пути, а разрешение его зависит от того, как этот путь был пройден с точки зрения человека, переживающего кризис. Наиболее важным является то, как данный кризис будет преодолен. Таким образом, задача поздней зрелости – оценка прожитой жизни, переосмысление ее, принятие ее такой, какая она есть, достижение чувства полноты и полезности прожитого[45].

По мнению Э. Эриксона, основная задача развития на этой стадии – достижение целостности, осознание и принятие прожитой жизни и людей, с которыми она проходила, как внутренне необходимой и единственной возможной. Цельность основывается на понимании того, что жизнь состоялась, и в ней уже ничего нельзя изменить. Мудрость состоит в принятии собственной жизни целиком, со всеми ее взлетами и падениями. В противном случае неизбежно отчаяние, горечь по поводу неправильно прожитой жизни, невозможности начать все сначала.

Поэтому основная проблема пожилого возраста – это понимание и принятие пожилым и старым человеком своего «Я» во всех его проявлениях. Они осуществляются благодаря решению задач развития, которые относятся к социальным взаимодействиям. Это принятие Э. Эриксон называет генеративностью. Затем, когда предыдущие задачи развития решены, пожилые люди способны продвигаться к следующей задаче, каковой является развитие эго-интеграции, включающей в себя рефлексию и самопроявление. Если результаты этого процесса позитивны, то все «Я»-компоненты могут быть приняты как интегрированные, т. е. эго-интеграция завершилась. А если они негативны, то в результате наступает депрессия, отчаяние[46].

Неудачная эго-интеграция выражается в страхе смерти, который является наиболее ярким симптомом отчаяния, когда человек чувствует, что уже слишком поздно что-то изменить в прошлом и пытаться повернуть время вспять, чтобы исправить ошибки или сделать то, что не сделано. Жизнь – не репетиция, каждому предоставляется лишь один шанс. В отношении приспособления к старению Э. Эриксон считал, что человек должен пересмотреть свое прошлое, все вспомнить и научиться с ним жить, поддерживать контакты с обществом и признать конечность жизни.

Рассматривая социальное положение пожилых людей, Э. Эриксон считает, что издержки организации социальной помощи старикам обусловлены не столько индустриальным «культом молодых», сколько более общим процессом углубления взаимной изоляции поколений, который Э. Эриксон связывал с отсутствием концепции жизненной целостности в самой западной цивилизации[47].

Стоит отметить, что в поисках оснований для периодизации жизненного цикла и осмысления уникальности каждой из его ступеней геронтологи, как правило, обращаются к психоаналитической традиции – к теориям 3. Фрейда, К. Юнга, Э. Эриксона и др. При этом концепции Э. Эриксона нередко отдается предпочтение.

Среди фундаментальных работ о старости особой глубиной и комплексностью выделяется труд Симоны де Бовуар «Старость». Выявляя психологические особенности пожилых людей, характер их восприятия и оценки самих себя, С. де Бовуар пришла к выводу, что в старости человек сталкивается с ограниченным будущим и застывшим прошлым. «В старости движение времени ускоряется: по мере того как удлиняется прошлое, настоящее сокращается»[48]. Такая жизненная ситуация, считает С. де Бовуар, парализует активность стариков, ибо они обнаруживают завершенность своих жизненных программ и планов, а, тем самым, и завершенность самой жизни[49].

Как отмечает С. де Бовуар, «…часто осознание своего возраста происходит только тогда, когда вас однажды называют стариком, и это осознание бывает неожиданным и мучительным. Затем наступает период, в течение которого необходимо примириться с очевидным и признать свою старость. Внешне похожая на подростковый кризис, старость намного трагичнее. Подросток ощущает внутренние физические и душевные преобразования своего существа и воспринимает их как переходный период к более совершенному, привлекательному для него образу взрослого человека. Стареющий человек испытывает давление окружающих, навязывающих ему новый образ, не соответствующий его внутренним ощущениям, чужеродный, непреодолимый и бесперспективный. Сопротивляясь безнадежному будущему, теряя ориентацию, старики «просто перестают понимать, кто же они есть на самом деле» [50].

Физическое состояние стариков в значительной степени зависит от их психологического самочувствия: оптимистически настроенные, погруженные в свои дела старики чувствуют себя намного лучше, чем отчаявшиеся, мнительные, сосредоточенные на своих несчастьях люди среднего возраста. Безусловно, творческие люди легче переживают старение – с ними остается любимое дело, накопленный опыт, приобретенная мудрость. История знает немало примеров активности писателей, поэтов, художников, музыкантов, доживших до глубокой старости и сохранивших ясность ума, вкус к жизни, творческие способности даже вопреки физической немощи или болезням. Гете, Вольтер, Жид, Л. Толстой, Свифт, Микеланджело, Ренуар, Моне, Верди, Бетховен черпали силы для борьбы со старостью в безмерной увлеченности своим делом; другие же, менее известные, но также вызывающие уважение, пожилые люди держатся из чувства собственного достоинства.

Эти случаи служат, по мнению С. де Бовуар, примером того, каковы практические возможности старого человека, если для него сохраняются условия самореализации. В основном же пожилым и старым людям свойственно самоуглубление, интровертированность, себялюбие, эгоизм[51]. Им присущи специфические возрастные слабости: честолюбие и властолюбие, стремление к тирании и преследованию окружающих. Опыт показывает, что образ мудрого старика далек от реальности. Доктор Раверси, наблюдавший своих пожилых пациентов, отмечал: «Счастливая старость – это плод воображения писателей, талантливо или бездарно изображающих ее»[52].

Характерной особенностью психологического состояния в старости является постоянно действующее подсознательное предчувствие близкой кончины. Сопоставляя описания смерти с античных времен до наших дней, авторы выделяют общие возрастные черты. Ребенка страшит сама мысль о смерти; юноша презирает смерть и готов вступить с ней в единоборство; человек среднего возраста более осторожен – его привязывают к жизни профессиональные занятия, семья, планы на будущее. В старости смерть теряет свой неопределенный и абстрактный характер и становится близким и глубоко личным явлением[53].

Согласно адаптационно-регуляторной теории старения В. В. Фролькиса, наряду с разрушительными процессами старения, сокращением адаптивных возможностей организма существуют процессы, направленные на поддержание его высокой жизнеспособности, на увеличение продолжительности жизни, которые были названы витауктом (vita – жизнь, auctum – увеличивать)[54].

Витаукт есть процесс стабилизации жизнедеятельности организма, восстановления и компенсации многих изменений, вызванных старением, который способствует возникновению новых приспособительных механизмов. В. В. Фролькисом были выявлены такие процессы в когнитивной, личностной, мотивационной сферах человека, а также в его самосознании. Проведенное экспериментальное исследование по изучению динамики самооценки в зрелости и старости, охватившее 328 человек в возрасте от 20 до 90 лет, обнаружило, что наряду с общим снижением уровневых характеристик самооценки с возрастом нарастают факторы компенсации, поддерживающие стабильность Я-концепции. В частности, у испытуемых позднего возраста установлены высокие позиции реальной самооценки по шкалам «характер», «отношения с людьми», «участие в труде»; выявлена большая фиксация на позитивных чертах своего характера, а также снижение идеальных и достижимых самооценок. Был обнаружен также относительно высокий уровень самоотношения. Таким образом, в структуре общей Я-концепции одни элементы с возрастом начинают снижаться (самооценка), другие остаются стабильными или усиливаются (самоотношение). Появляется ориентация на жизнь внуков и детей, что позволяет сохранить перспективу личностного развития, а, следовательно, способствует осознанию ценности своего «Я».

В целом пожилым респондентам свойственно большее утверждение значимости своей прошедшей жизни и себя в ней, оценка своих прошлых заслуг, достижений, статуса и прочего, что позволяет в какой-то степени компенсировать негативные изменения, наступающие с возрастом, либо противостоять возможности осознания своей малоценности в настоящем, не принимать новый, более негативный образ себя [55].

Перечисленные выше процессы можно отнести к защитным механизмам психологического витаукта, которые позволяют удерживать собственную Я-концепцию на приемлемом для субъекта уровне, однако их действие зависит от индивидуальных особенностей человека, общего стиля и истории его жизни[56].

В современной мировой психологии можно выделить несколько основных направлений исследования взрослых и пожилых людей.

Первое направление связано с разработками экспериментальных исследований, которые ставят целью понять, как и что развивается в психике человека в позднем периоде его жизни. Усилия исследователей при этом направлены на измерение социального интеллекта и мудрости людей этого возрастного этапа. Этот подход является по своей сути психометрическим, осуществляется с помощью батареи (комплекса) стандартизованных тестов; процедура проводится под строгим контролем и направлена на выявление индивидуальных различий, уровней выполнения когнитивного стимульного материала. По своей сути эти исследования лонгитюдинальны и имеют значение для получения знании об «интеллигентности» пожилых людей; о роли социального знания и умения, а также об их связи с реальной жизнью (К. В. Шайе, Д. Кауслер и др.)[57].

Второе направление относится к информационно-процессуальной перспективе в психологии. Его базовую теоретическую основу составляет положение о том, что человеческое мышление представляет собой фундаментальную параллель в отношении процесса информации. В этом плане предлагается и разрабатывается и так называемая ресурсная теория Д. Кауслер[58]. Ею полагается, что специфические потери, которые относятся к старости, касаются когнитивных изменений. Исследователи предлагают два аспекта объяснения этих изменений, которые охватывают феномены «сужения пространства» и временных ограничений, медлительности; вводится понятие «рабочая память», которая понимается как ограниченная система, где информация собрана, трансформирована и применена для решения разных проблем.

Третье направление в современных исследованиях пожилых занимает социально-психологический подход. Взгляды М. Пратт и Дж. Норрис выражают тенденцию на объединение социальных репрезентаций с социальным опытом и взаимодействиями взрослых индивидов и людей пожилого возраста, а также их включенность в более широкие социальные системы[59]. Они подчеркивают, что возраст сам по себе – это не объяснение психического изменения, поэтому необходимо акцентировать наблюдения и исследования личности всех возрастов и учитывать влияние всех факторов ее изменения: психических процессов, интересов, умений и др.