Читать книгу Серёжки. Рассказы - Наталья Ковальчук - Страница 3

С Ольгой Андреевной Кипреевой Маша была знакома лишь один вечер в конце сентября. Ей, Маше, было тогда двадцать. Такой случайный вечер в её жизни! Потом всегда думалось, что случайной была их детская дружба с Антоном, а сейчас, спустя тридцать пять лет, появилось другое понимание: возможно дружба с Антоном, которая оказалась довольно бесплодной для межполовых отношений, была задумана Судьбой только для того незабываемого знакомства.

Они возвращались с Антоновской дачи. Его мама – Алла Константиновна – поручила завезти кабачки своей двоюродной сестре. С электрички пришлось ехать в один конец города, чтобы потом возвращаться к себе домой – в другой.

Ольга Андреевна встретила так радостно, как-будто жизни себе не представляла без этих ребят. Машу тогда это удивило. Она уже приглядывалась к родственникам Антона, как к потенциальным своим и хотела бы всем нравится, но то, что для этого иногда вовсе ничего не нужно делать – приятно порадовало. На хозяйке дома – симпатичной, улыбчивой и удивительно обаятельной – была голубая блузка и мягкие брюки.

– Очень вовремя! – сообщила Ольга Андреевна, когда ребята разулись и вошли в зал. – Мама сейчас пирог допечёт. Наташа скоро придёт. Дима, наверно, по-позже – у него соревнования сегодня. Уж очень много тренировались в последние дни. Хотите, я вам пока что-нибудь сыграю? Маша, ты какую музыку любишь?

– Разную, – Маша даже растерялась, – у меня неплохой слух. Я и пою немного..

Из кухни напротив им улыбалась и махала пожилая женщина.

Ольга Андреевна села за фортепиано и начала играть. Сначала просто красивые мелодии, потом – популярные тогда: из «Самоцветов» и «Песняров». Маша стала потихоньку подпевать. Ольга Андреевна оборачивалась и кивала головой, когда Маша удачно подхватывала новую строчку. В комнате пахло пирогом и чистотой. Антон развалился в кресле и улыбался. Не только он, родственник, но и Маша чувствовала себя, как дома. Вышла из кухни бабушка: «Я – баба Нина» – представилась губами. Она присела на подлокотник кресла и отстукивала ритм ногой, а параллельно вытирала руки уже совершенно мокрым, замученным за день, полотенцем.

Музыка оборвалась от телефонного звонка. Ольга Андреевна поспешила в коридор: судя по всему, звонили сюда исключительно ей. Маша услышала, как та смеётся в тёмном коридоре и совершенно очевидно, что радуется чьему-то успеху.

Пришла Наташа – пятнадцатилетняя девочка с рыжими волосами, но без веснушек. Белокожая, очень приятная и, такая же, как и все в этой комнате, улыбчивая. С двадцатилетним троюродным братом она, очевидно, не была на короткой ноге. Поздоровались довольно скромно, но тепло. Начали раскладывать посреди зала большой стол. Ольга Андреевна, тем временем, приняла ещё один звонок: на этот раз кого-то ласково утешала. Вернулась.

Маша почувствовала, что она ждала этого возвращения. Смотрела во все глаза на самого приятного человека, которого до сей поры видела. Ей нравилось в Ольге Андреевне всё: синие глаза, прямой нос, ненакрашенные подвижные губы, вокруг которых к сорока годам уже уверенно обосновались морщины, демонстрирующие: какая эмоция, чаще остальных, свойственна их хозяину. По ним было понятно, что сегодняшний вечер улыбок – не редкое исключение.

К пирогу успел и Дима. Ему было тринадцать. В тот день их футбольная команда выиграла самый ответственный матч сезона, что дома вызвало шквал эмоций. Как правило вся семья ходила болеть за него, но в этот раз игра проходила на другом конце города. Победителя по-очереди обнимали мама с бабушкой, на что он отвечал ласково, необычно для такого ершистого возраста, а Наташа пыталась всех перекричать:

– А говорил: «Лысенко – герой!». Вот, как вы без Лысенко сыграли!

Маша с Антоном совсем не чувствовали себя чужими. Антон, наверное, был привычен к особенностям этой семейки. А Маше казалось, что она тоже целый месяц переживала за футбольную команду и даже знает, чем обычно берёт противника незнакомый Лысенко и почему он не попал на финальный матч.

Потом ели пирог со щукой. Маша рассказала, как её папа когда-то рыбачил и приносил в дом по десять-двенадцать таких вот рыбин.

– Наш папа тоже рыбачил, – сообщила Наташа.

Маша вдруг почувствовала, как эмоциональный фон в комнате стал будто потускнее. Ко всеобщей, одной на всех, теплоте присоединилась грусть. Дима, уставший после матча, вытаскивал из пирога кости и ел с аппетитом начинку, но видно было, что в его тринадцатилетней голове свои, объёмные, мысли или воспоминания. Наверное, представлял, как бы сейчас радовался его победе отец.

– А где ваш папа? – Маша спросила это, конечно, уже не за столом, а после. Они с Антоном пошли в маленькую комнату: там обычно спали Наташа и Ольга Андреевна. Наташа показывала свои фотокарточки с этого лета (Димка снимал и проявлял!), но мелькали и самые первые в её, Наташиной, жизни снимки: на них – она (лялька), молоденькая тоненькая Ольга Андреевна и мужчина. Ещё несколько фотографий с маленьким Димкой.

– Папа пропал без вести. Мне было пять, а Димке – три. В деревне жили тогда. А за деревней тайга. Он в тайгу пошёл и не вернулся.

– И что? – такого ужаса городская Маша даже представить не могла, так же как и то, какая необъятная, бесконечная и опасная бывает тайга. – Почему его не нашли? Подожди, даже тела не нашли?

– Ничего. Мы ещё год там жили, а потом переехали сюда, к бабушке. В деревне сложно без мужика.

Наташа рассказывала спокойно, без раздражения к любопытной гостье (они тут вообще, похоже, не знали, что такое раздражение). Видно было, что девочка хоть и тоскует по папе, но утрата уже слишком давняя, привычная памяти.

– Маме и на работу здесь было проще устроиться. Она в школе музыку преподаёт. А в деревне пианино не было.

– А мама его так и ждёт, наверно?

– Наверно, нет, – улыбнулась Наташа – сколько же можно ждать?

Домой по осеннему городу возвращались долго, с пересадками. Разговаривать Маше не хотелось. Она думала об этой удивительной семье, догревалась в их обаянии и сочиняла счастливый конец печальной истории, которую услышала.

Об Ольге Андреевне Маша думала целую неделю, а в воскресенье выпала возможность и поговорить о ней. С Антоном решили провести странный, но довольно практичный эксперимент: он отправился копать картошку с Машиными родителями, а она – лепить пельмени с Аллой Константиновной. Поделилась своими впечатлениями от того вечера.

– Она – чудесная! Вот только не очень счастливая получилась. – Алла Константиновна всем небольшим телом наваливалась на рюмочку, чтобы та продавила кружочки в тонко раскатанном упругом тесте. А потому говорила как-бы с нажимом.

– Да, – вздохнула Маша, – надо же как пропал муж!

– Слава Богу, что пропал! – новый кружочек отскочил от рюмочки и полетел под стол. Пока Маша его поднимала, она была уверена, что речь идёт всё-таки об этом кружочке.

– Слава Богу, что Василий пропал, – уточнила мама Антона.

Маша не знала, куда деть глаза. С руками проще: они лепили, но лицо уже начало пылать гневом и глаза могли выдать, как недовольна девушка такими злыми словами.

– Отвратительный тип был. По молодости ничего, а после того, как Наташа родилась – уже ловить было нечего. Бил Ольгу, по всей деревне гонял. Пил по-чёрному. Наверно и умер по-пьяни. А может зарубил кто. Буянистый был, понимаешь? Обидел кого-нибудь – вот и всё. В Ольгу он даже стрелял из ружья. Она с маленькой Наташкой на руках стояла. Промазал. В книгу попал. Книга в толстом переплёте была. Так в переплёте пуля и застряла.

На Машиных глазах рушился мир. Она чувствовала, что её обманули.

– А почему они говорят, что он хороший был?

– Мама им так рассказывает. Детки маленькие совсем были – не помнят. А зачем им грязь эта вся? Ольга и рассказывала какие-то хорошие моменты. Тётя Нина больше молчала, но не мешала дочери воспитывать детей так, как та считает нужным. Замечательные у неё дети. Ласковые. Завидую, по-хорошему!

Очередной пельмень порвался в Машиных руках: не рассчитала количество фарша.

– А почему она тогда его ждёт?

– С чего ты взяла? Не ждёт.

– Тогда бы замуж вышла..

– Где ж его взять, мужа-то? Она бы и вышла – тяжело с двумя детьми. Но ей даже привести мужчину некуда. Она спит в комнате с дочерью, бабушка – в зале. У Димки – совсем уголок маленький в доме.

Квартирного вопроса Маша тогда не понимала, зато поняла, что натолкнулась на порцию очередного благородства от семейки Кипреевых: они даже на чужую территорию не претендуют!

После обычных пельменей стали делать счастливые. Положили мякиш белого хлеба. Маша представляла, как придёт на ужин к Алле Константиновне её сестра, будет есть пельмени и поймает именно счастливый. И придёт к ней столь заслуженное счастье.

На следующий год Антон закончил техникум и поехал в Москву, работать. Маша осталась в сибирском городе. Окончила педагогический, пошла в школу учителем русского языка и литературы. В двадцать восемь лет она вышла замуж и родила дочку Соню.

Муж у Маши был тихий порядочный мужчина. Работал токарем на заводе, заботился о семье, летом стабильно вывозил жену с дочерью к морю.

Семейное счастье разрушилось неожиданно. Соне тогда было четыре года. Оказалось, что у Мужа есть сын. На два года старше Сони. Токарь плакал и уверял, что не знал о мальчике, что и с мамой этого мальчика был знаком лишь пару месяцев. Она его старше была – наверно просто ребёнка хотела, кто знает?! Маша тоже много плакала, кричала, кидалась вещами и даже кусалась.

Муж сказал, что будет навещать мальчика иногда и помогать деньгами. Маша сначала была против, потом согласилась, потом снова против. Жизнь Токаря стала невыносимой. Он выслушивал скандал за скандалом, изредка у него просили прощения и опять поливали разными словами, как это только может себе позволить учитель русского языка. В один печальный день муж объявил, что либо он уходит, либо они живут мирно. Маша согласилась на мир, но сохранить его не смогла, и Токарь ушёл.

Он пытался навещать Соню, но Маша была отвратительна в своей эмоциональности. Встречи с дочерью стали реже, а через год бывший муж переехал с новой семьёй на север: там предложили хорошую работу.

Учительница русского языка и литературы, Мария Александровна, стала растить девочку одна. Про папу они почти не разговаривали. Только на повышенных тонах мама позволяла себе сказать дочери: «Ты вся в отца!», или «Да что с тебя взять, если у тебя отец такой!», и самое обидное: «Отец твой надо мой недоиздевался, ты доиздеваться решила?». Соня Токаря помнила смутно, но особо и не огорчалась, что живёт без него. Зачем человеку плохой отец?

Об Ольге Андреевне она вспомнила только сегодня. Этому предшествовали два телефонных звонка. Сначала была Соня – она плакала в трубку: Игорь опять напился. Дома не ночевал два дня – всё с друзьями! Сегодня пришёл, взял деньги и молча ушёл. На ней дочь, у неё ипотека, как дальше жить – не знает. На заднем фоне было слышно, как плачет четырёхлетняя Аринка. Наверняка, взбешённая мать накричала или даже отшлёпала. Арина на редкость рассудительная девочка, но, как и все дети, очень чувствительна к несправедливости.

Второй звонок был от Антона. Последние десять лет он иногда названивал. Рассказывал о своей интересной работе, о семье, о Москве. Хороший оказался друг.

Вот после его звонка Мария Александровна и вспомнила про тот сентябрьский вечер. У неё так и перемежалось в голове: тот вечер, звонок Сони, снова – вечер, потом – Соня. И она уже начинала улавливать связь между событиями, которые отделяли друг от друга тридцать пять лет её жизни.

Казалось, что Судьба преподала ей важный урок человеческого благородства, а она почему-то его прогуляла, как прогуливают сейчас десятиклассники разбор смысла Аустерлицкого неба над головой Болконского или «обновлённого дуба». Прогуливают, а потом всю жизнь считают, что Толстой создал свою эпопею только для того, чтобы испортить всем отрочество.

С горьким ощущением Мария Александровна лежала в тёмной комнате и смотрела на потолок. На нём росли, уменьшались и бегали от одной стены к другой квадратики света – отражение фар от машин, проезжающих мимо дома. Что она заставляет делать тех, кто прогулял урок? Отдельно вызывает, даёт дополнительные задания. Что может сделать сейчас она сама? Как исправить то, что случилось? Наверное уже поздно. Соня вышла замуж с совершенно сбившимся пониманием домостроя. Она знала, что мужчины бывают плохими, за них выходят замуж, от них страдают, но это – обычное дело! Другого она не видела. Так же она будет растить свою дочь.

Арина. А может можно что-то сделать для неё? Если бабушка будет почаще рассказывать девочке, что есть благородные чистые люди (пусть на примере того же Болконского!), что мужчина обязан – иного не дано – заботиться, защищать, любить, может Арина вырастет совсем другой женщиной? С высокой планкой, с благородством, с верой в своего избранника, что порой возвышает человека над генетической предрасположенностью и особенностями характера.

Завтра Мария Александровна позвонит дочери и скажет, чтобы та привезла Аринку на выходные. Если только чувствовать себя будет хорошо. В последнее время страшные мигрени на похолодание. А там, кажется, ветер поднимается…