Читать книгу Суббота Воскресенского - Наталья Литтера - Страница 41

Груня стояла в своем новом розовом платье из атласа и боялась пошевелиться. Иван строго запретил двигаться. Он долго смотрел на Груню, прежде чем сделать очередной мазок. Кто бы мог подумать, что барин возьмет в свой театр дочь деревенского кузнеца. А ведь взял, сказал, что голос звонкий. И началась для Груни новая жизнь. Стали ее обучать танцам, правильному ношению платьев, итальянской и нотной грамоте. С нотной грамотой получалось худо, а вот слова она запоминала, музыку тоже. Итальянка Мария, преподававшая науку «бельканто»[7], была в восторге.

Теперь вот барин приказал Ивану написать портрет Груни. И сразу же поползли по усадьбе слухи, что решил Петр Иванович сменить себе фаворитку. До этого Иван так же писал Марфу, лучший голос в их крепостной опере, красавицу и полюбовницу князя. Марфа почитала себя здесь за хозяйку.

– Груня, голову не склоняй, мне глаз не видно, – сказал Иван. – В парадной позе с опущенной головой не стоят.

А Груня хоть и научилась держать осанку, а все одно – голова клонилась. Не к добру сей портрет. Вдруг и правда пригласят ее в барские покои? Разве можно отказать князю? Нельзя. Да больно боязно идти.

Петр Иванович и на занятия стал часто захаживать. Посидит, послушает, что-то скажет по-итальянски Марии, а иной раз и к Груне подойдет, поднимет пальцем подбородок девушки и смотрит, смотрит, а потом скажет:

– Ты учись хорошо, Груня, скоро роль тебе дам главную.

Конечно, Марфа злилась. Да поделать ничего не могла.

А тут слух появился, мол, дела князя пришли в расстройство. Разговоры начались потому, что стали собираться в путь-дорогу Мария, кауфер Жан-Поль и лекарь Иоганн. Дескать, не платит им больше барин, пора ехать то ли в Москву, то ли в Петербург искать новых покровителей.

– Все, – сказал Иван, складывая кисти. – Закончим завтра. Свет ушел.

Был он таким же крепостным, как и Груня. Петь неумел, зато живописал так, что нарисованное от настоящего не отличишь. Все оживало под его кистью.

– Покажи, – попросила девушка.

– Рано еще, – проворчал Иван. – Вот закончу…

– Груниа, – прокричала, влетая в комнату, Мария. – Я все, в Москва, arrivederci il mio uccellino[8].

– С Богом, – пробормотал Иван, занавешивая тряпицей неоконченный портрет. – Тут без вас, басурманов, потише будет.

– Помни все, чему учила, – Мария подняла указательный палец вверх, не обращая внимания на Ивана, – я учила бельканто.

– Я не забуду, – пообещала Груня.

Ей было жаль расставаться с Марией. Девушка привязалась к своей громкой и страстной наставнице. В темных глазах итальянки блеснули слезы, и она, порывшись в маленькой шелковой сумочке, висевшей на запястье, вынула крохотную табакерку:

– Тебе.

Табакерка была скромная, но очень красивая, украшенная эмалью с орнаментом из белых лилий.

– Помни Марию, mio uccellino, – итальянка вложила табакерку в ладонь Груни.