Читать книгу Апофис 2068 - Наталья Николаевна Тушина - Страница 4

Москва, серая и грязная, окутана пеплом. Вдоль длинного проспекта черные машины городских служб, издали похожие на чугунные буржуйки, жгли газон. И зола от сгоревших растений тонкой струйкой поднималась в небо, оседая на домах. Новая технология обеззараживания, выжигая зеленые «легкие» города, тем не менее эффективно уничтожала крыс и мышей, в том числе больных особей.

Дрон-надсмотрщик прожужжал над нами, сканируя зеленым лучом номер медкара. Эти «небесные патрули» сновали вдоль дорог, патрулировали дворы и площади. Выявляли нарушителей режима и выписывали штрафы тем, кто осмелился выйти на улицу без выпускной карты. Заглядывая в окна высоток, они искали мародеров в пустых квартирах и передавали коды их имплантов патрульным службам.

Въехав под одну из арок Старой Москвы, мы попали в двор-колодец. Старая клумба встретила нас густым сухим репьем. А когда-то на ней росли многолетние цветы и травы. Рассохшийся поливочный шланг все еще лежал вокруг обугленных кустов дерна, врастая в землю год за годом. Без человеческого участия природа быстро забирала в свое лоно останки цивилизации, закрашивая зеленым маркером наши следы, чтобы создать что-то новое.

Я подняла голову, и тысячи окон жилого муравейника развернулись перед глазами, заслонив небо. Здание возводилось как быстрое жилье для строителей «ковчегов».

Дверь глухо щелкнула. Наша бригада вошла в душный подъезд с длинными параллельными коридорами без окон. Настоящий склеп.

Над головой замигали синие неоновые лампы – аварийное освещение. Коммунальные службы таким способом экономили энергоресурсы: свет включался в определенной части коридора, реагируя на движение или тепло.

Двери квартир мелькали через каждые пять метров, дисплеи на них работали в фоновом режиме, но многие из них были обесточены. Значит, жильцов в квартирах не было – съехали или вирус всему виной.

Обвешанная боксами с медтехникой, я плелась последней. Коридор казался бесконечным. Густой темно-синий свет ламп резал глаза с непривычки. Я, то и дело оборачиваясь назад через онемевшее от сумки плечо, наблюдала, как темнота поглощает пройденный нами путь, сжирая пустоту коридоров.

Наконец Немка остановилась и коснулась дисплея одной из дверей. Щелкнул замок, и в подъезд упала теплая полоса света. Мы втиснулись в крохотный коридор. Вся квартира – это небольшая комната с одним окном. На стенах переливались «жидкие обои» с цветочным рисунком, местами выцветшие. Горели немного пыльные плафоны желтых бра. В воздухе ощущался горьковатый запах лекарств. У окна примостилась старенькая софа, на которой, спустив ноги, сидела пожилая женщина. Ее интеллигентное лицо еще хранило красивые черты.

– Как ваше самочувствие, Вера Ивановна? На что жалуемся? – Немка заговорила с ней и махнула мне рукой, указав на стул. – Мы получили вызов через службу психологической поддержки.

Пожилая женщина с искренней улыбкой сжала ветхий халат у сердца. Руки ее задрожали, когда она попыталась пригладить гребешком седые наэлектризованные волосы.

– Да, я вызывала, вызывала, – произнесла она слабым голосом.

– Все хорошо. Сейчас проведем обследование, возьмем анализы. Ваша тревожность, скорее всего, связана с гипертоническим кризом. Высокое давление? – и, не дожидаясь ответа, Немка заключила: – Да. Так и есть.

Я раскладывала оборудование на стуле, переводя взгляд с лица старушки на фотографии в рамках: вот она молодая на строительстве «ковчегов», свадьба, рождение детей, семейные праздники… А затем все обрывалось. И лишь в углу над потолком были видны печальные глаза полустертого лика старой иконы.

– Что же, и вы мне не верите? Ну как же возможно, – слабый голос Веры Ивановны затерялся среди шороха защитных костюмов медиков. – Давление мое, конечно, меня беспокоит, но я о другом! Я объясняла службе поддержки и патрульным, что в соседней квартире что-то происходит! Там есть кто-то. Ну как же возможно? Я же не сошла с ума…

– Успокойтесь, – нахмурилась Немка. – По данным коммунальных служб соседние квартиры обесточены. Там нет жильцов.

– Я вас уверяю! Кто-то хрипит там, прямо за стеной.

Медики слушали ее вполуха, переговариваясь между собой. Они выверенными движениями устанавливали катетер во вздутые вены на сморщенных руках. А Вера Ивановна настойчиво продолжала рассказывать, но, к сожалению, все ее слова улетали в пустоту:

– Это квартира Игоря. Та, что справа от моей. Он должен был уехать в командировку, но не вернулся, я знаю точно. И кто-то там… Однажды я высунулась из окна, чтобы заглянуть в его квартиру. Там был человек, там кто-то ходил! Я вас уверяю, уверяю!

– Хорошо, не волнуйтесь только, Вера Ивановна, мы сейчас проверим, – Немка кивнула в мою сторону.

И рыжая напарница толкнула меня к входной двери.

– Чего стоишь? Ты техник, иди проверяй, обесточены ли двери.

Понятно, что отправили меня лишь для того, чтобы успокоить больную, для галочки. Я шагнула в темноту подъезда, над головой зажглись синие лампы.

Остановилась у загадочной двери, дотронулась до потухшего черного дисплея. Пыльный экран не реагировал. Квартира обесточена, а значит, туда не поступают электричество и вода. Я прислушалась – тишина мертвая, ни хрипов, ни скрипов.

Вот только странное необъяснимое чувство страха раскатывалось холодной волной по телу. Никогда не думала, что я такая внушаемая натура. Это все рассказы ненормальной старушки.

Включив фонарь на защитной маске, подошла ближе. Заметила, что дверь прикрыта неплотно, ее ручка зафиксирована не до конца. Медленно потянула ее на себя. Дверь бесшумно открылась, показался темный коридор. Свет фонаря осветил часть гардеробной и аккуратно составленные мужские ботинки. Неприятный запах ударил в нос, словно что-то стухло в заброшенной комнате. И я остановилась у дверей, так и не шагнув за порог. Эта вонь отрезвила меня, показалась странной и насторожила. Тут же в голове пронеслась мысль, остудив неуместное любопытство: «Мне нельзя без ордера проникать в чужое жилище».

Я прикрыла дверь и вернулась в квартиру Веры Ивановны.

– Ну что? – Немка складывала в бокс ампулы с лекарствами.

– Квартира обесточена. Но дверь открыта, – не договорив, я кинулась собирать медицинское оборудование со стула, подчиняясь властному и нетерпеливому взгляду своей начальницы. – Может, хозяин забыл закрыть или это мародеры? Вера Ивановна, возможно, вы просто видели воров, что залезли в квартиру. Я уже отправила заявку о мародерах патрульным, они приедут и проверят.

Старушка с облегчением выдохнула. Немка одобрительно кивнула и произнесла.

– Вера Ивановна, вы сейчас уснете. Проснетесь в прекрасном самочувствии. На выход все!

Наш медицинский отряд вышел в подъезд. Дверь теплой квартирки захлопнулась. Врачи о чем-то болтали. Спорили по поводу выезда в ночные смены, наполняя эхом шагов мрачный коридор. Они не чувствовали так остро, как я, этот мир. Мои уши и глаза впитывали все странные звуки, цвета и запахи. Вылупившись из защитного кокона своей Дополненной реальности, я, как неопытный птенец, разглядывала реальный мир, доверяя лишь своей интуиции. И когда за нашими спинами раздался глухой удар о стену распахнутой двери, на звук обернулась только я. Кто-то вышел из квартиры. И побежал. Неоновые лампы зажигались и гасли, реагируя на бегущего. Пятно синего света стремительно приближалось к нашей бригаде. Я уже отчетливо слышала глухой топот чьих-то босых ног. Мягкие, липкие и быстрые шлепки…

Впереди сквозь спины идущих замаячил проем входной подъездной двери. «Ну же, торопитесь!» – хотелось крикнуть мне им.

Дневной свет ослепил и обрадовал. Я выскочила из подъезда и услышала, как за спиной хлопнула дверь.

Врачи грузили стерильные боксы в старенький медкар, смеялись и чертыхались. А я не отрываясь смотрела на подъездную дверь, прижав к груди сумку с оборудованием. Тот, кто за нами бежал, должен был уже выйти. Но дверь хранила молчание.

– Что ты? – дотронулась до меня рыжая напарница.

– Патрульные точно приедут?

– Ну так это их работа…

Мы выехали на пустой перекресток. В небе мелькнула круглая тень. Несколько дронов-надсмотрщиков зависли над домом строителей «ковчегов», сканируя тысячи серых окон зелеными лучами.

В наушнике защитной маски раздался металлический голос оператора, и наша дежурная бригада, получив новый адрес для выезда, тут же полетела в направлении проспекта Мира.

В этом районе еще сохранились дома советской эпохи, признанные памятниками архитектуры. Они кардинально отличались от современных зданий Москвы, растущих как гигантские сталагмиты. Новая Москва формировала свое быстровозводимое нутро из пластика, железа и бетона для того, чтобы вместить нескончаемые людские потоки.

На их безликом фоне старые небольшие дома из желтого камня с лепниной и узкими окнами казались теплыми и маленькими, игрушечными. Старые дома – свидетели прошлого. Они еще помнят тот мир – когда улицы не были пустыми.

Солнце клонилось к закату, окрашивая каменные стены мягким розовым цветом.

Подъезд был пуст и светел. Последние вечерние лучи, пробиваясь сквозь пыльные окна, освещали чуть треснувшие от времени стены.

Мы тихо поднимались на нужный этаж. Было слышно лишь шуршание наших защитных комбинезонов и хруст бетонной стяжки под ботинками в тех местах, где от времени треснула напольная плитка лестничных пролетов.

Немка остановилась, коснулась имплантом дисплея двери. И в безмятежную тишину подъезда ворвался звук детского плача. Наша бригада вошла в просторный коридор с современным ремонтом, белыми стенами и люстрами в стиле арт-деко. Судя по интерьеру, здесь жили люди вполне обеспеченные. Квартира была совмещена как минимум из двух, а может, и из трех. Навстречу нам выбежала молодая женщина с лицом, светящимся от хайлайтера на скулах; идеальная кожа, губы, ухоженная, стройная.

– Проходите! Да проходите же, – торопила она нас, вглядываясь в наши маски заплаканными глазами.

На ее руках надрывался годовалый ребенок.

В просторной гостиной на диване лежал подросток. Вдоль его худого тела на пропитанных кровью махровых полотенцах вытянулись истерзанные руки.

В лицо ударил металлический запах крови, от которого не спасала даже защитная маска. К горлу подступила тошнота. Наклонив голову, я задержала дыхание, стараясь, чтобы никто не заметил моей реакции.

– Что произошло? – холодно обратилась Немка к женщине. – Это ваш ребенок?

– Мой, мой… Это кошка, это сделала наша кошка! – и она крепче прижала к груди годовалого малыша.

Немка осмотрела руки мальчика. Взгляд ее был напряженный, неверящий, мы видели, как по ее бровям потекли капельки пота.

– Где животное? Как это произошло?

– Да вот на днях. Маська с балкона слетела, она всегда там сидела, на карнизе, а тут не удержалась, благо третий этаж. Мы даже вниз ходили ее искать, не нашли. Наверно, она от страха в кусты убежала или еще куда спряталась. А сегодня пришла…

Голос несчастной матери задрожал, оборвался и возобновился тихими всхлипываниями.

Моя напарница набрала в шприц лекарство, так же, как и я, не сводя глаз с нашей строгой начальницы, которая пыталась пережать зажимом кровоточащую вену на руке подростка.

– И что? Пришла, и что?! – нервно крикнула Немка.

– Влезла через балкон. Только какая-то странная, вроде как вся облезлая. Куски шерсти с нее так и тянулись по полу, и под ванну шмыгнула. Шипела там. Скреблась. Ну вот Ваня и решил посмотреть, что там с ней, заглянул, а она на него…

Женщина снова заплакала, и с нею вместе заревел малыш, весь красный и взмокший, напуганный.

– Я говорила ему, Ваня, не лезь туда к ней! Папа придет, сам разберется, а пока ванну запрем! И что… так они же взрослыми себя считают! Я шваброй ее еле отбила от него, думала, хребет ей сломаю, а ей ничего. Тварь эта облезлая опять к балкону метнулась и в окно. Это бешенство, что ли, какое-то?

Ване становилось хуже, лицо его превращалось в восковую маску, а на худой шее тонкими фиолетовыми ниточками проступили вздутые вены. Немка проигнорировала вопрос.

– Ребенка увозим в хирургию. Вам соблюдать осторожность! Окна, двери не открывать! Вызов в живодерку мы отправили, скоро они к вам приедут, – она подняла голову и посмотрела на годовалого карапуза. – Девочки, проверьте балкон на всякий случай. Датчики движения и тепловизоры у вас есть.

Мы направились к балкону, понимая опасения нашей строгой начальницы. Стоило проверить, где эта тварь.

Заглянув через окно, мы увидели на полу балкона кровь, слизь и остатки шерсти. Включили сканеры, замерли на несколько секунд, не отрывая взгляда от датчиков, – аппаратура ничего не показывала: ни движений, ни тепла.

Кровавый след тянулся до открытой балконной створки, но не обрывался вниз, а вопреки закону гравитации тянулся вверх по стеклу. Как это возможно? Мы молча переглянулись.

– По приборам все чисто! – крикнула напарница и обернулась на Немку.

Та устало махнула нам рукой. Врачи бережно переложили подростка на носилки. Он очнулся и, с усилием вытянув тонкую шею, простонал:

– Мама, я не хочу ехать… я не поеду… я сбегу, сбегу, если ты…

В тот же миг опять испуганно запищал годовалый малыш, цепляясь изо всех сил за материнскую шею. Она же, следуя за носилками, целовала восковой лоб истерзанного сына и шептала:

– Ванечка, надо… надо ехать, Ванечка. У папы выпускная карта, он приедет к тебе… вечером приедет…

Немка уже было протянула руку, чтобы отстранить ее от подростка, но женщина уверенным движением отодвинула от себя врача. И та отступила, видимо, не могла, не имела морального права разорвать прощальные объятия матери и дитя. Как скоро они увидятся? И увидятся ли?

Лишь тихо произнесла, обернувшись у порога к несчастной:

– Все комнаты залейте антисептиками, и сами… У вас второй еще. Не заразите.

Бригада вышла в подъезд, стены которого из нежно-розового окрасились в лиловый, – наступали сумерки. Мы с рыжей девушкой замыкали колонну врачей с носилками. Поглядывая через лестничные проемы на верхние этажи, мы сверялись с показаниями приборов. Они молчали: ни тепла, ни движения не было на этажах. Но мы продолжали поднимать головы вверх, отчего-то не доверяя датчикам, а надеясь на собственные глаза.

Мысли мои упрямо возвращалась к следам на балконном окне.

В полной тишине мы грузились в медкар. Врачи подключили аппараты и капельницы к подростку, который, казалось, потерял сознание или просто крепко спал. А я в это время смотрела в окно и считала этажи в поисках балкона с кровавым следом. Найдя страшную отметину, дернула Лизуна за рукав.

– Смотри.

Она оглянулась и, не веря своим глазам, приблизилась к окну так близко, что стукнулась лбом о стекло.

– Чертовщина какая-то. Блин, может это не от кошки след, а кто-то краску разлил?

Ярко-красная полоса тянулась от балкона вверх к крыше прямо по стене. Словно кто-то провел по зданию большой взлохмаченной кистью.

Медкар тронулся, и мы с напарницей, едва не столкнувшись головами, плюхнулись на сидения.

Ехали в тишине. Слушали, как в наушнике защитной маски голос бота-диспетчера передавал информацию о новых вызовах, уточнял адреса и улицы. Фоном шла перекличка медицинских бригад.

Вплоть до МКАДа вдоль всего Ярославского шоссе тянулись бесконечные высотки. Всем было понятно, что кошка с некрозом тканей – зараженная особь, и поэтому Ваню везли в Королев, там располагался большой современный корпус IMO – «Хирургия зараженных».

Линии придорожных фонарей стали единственной полосой света, за границей которого только угадывались очертания домов, старых заброшенных торговых центров и пустых, зарастающих травой парковок. Новая и Старая Москва на карантине, как и другие города по всему миру, и с наступлением сумерек объявлялся комендантский час.

Частных электрокаров на дорогах теперь почти не встретишь, к ним нужны пропускные карты. Зато часто встречались полностью автоматизированные тягачи, фуры с продуктами, изредка кары-такси на автопилотах. Благодаря технологизации транспорта дорожные аварии случались редко. На дорогах порядок. Кары ехали со средней скоростью потока, строго реагируя на знаки.

И в этом размеренном движении встречных фар неожиданно вспыхнуло яркое облако света. Вдалеке замигали знакомые сине-красные огоньки патрульных машин. Что-то произошло на полупустом шоссе. Авария? Автопилоты не провоцируют аварии, технически неисправные кары просто не выходят в рейс. Автопилоты не пьют алкоголь и не могут уснуть за рулем. Авария – это так же маловероятно, как и кошка, ползущая вверх по стенам.

А когда в свет фар нашего медкара вбежал патрульный, я вздрогнула, нервно сглотнув. Он поднял руку, и в воздухе повисла проекция знака «стоп». Наш медкар покорно остановился, заглушив мотор.

– Что случилось? – Немка высунулась из дверей. – Зачем остановили? Нам в хирургию срочно.

– У меня тут три трупа, один с травмой и еще один сейчас кони двинет! Врач нужен, срочно! – патрульный поднял забрало защитного шлема, обнажив бледное лицо с легкой испариной на лбу.

– Медкар занят. Мне нужно ребенка в хирургию! Вызывай другую бригаду!

– Я вызвал! Едут! Да вы че! Я говорю, у меня сейчас третий труп будет! Вы же, епт, клятву давали!

– Ты меня на «епт» не бери! – крикнула ему Немка и обернулась к мониторам подростка. – Состояние?

Рыжая подскочила к приборам и развернула в воздухе проекцию с жизненными показателями.

– Стабильное состояние. Препараты подействовали.

– Идем, кого сможем, стабилизируем до приезда реанимации. Запас времени у нас есть. Берем реанимационные боксы. Стажер остается здесь!

Врачи вышли на дорогу, а я прислонилась к окну медкара, разглядывая месиво из трех машин. Грузовой тягач на боку, из-за него торчал помятый бампер желтого такси-кара, отдельно брюхом вверх лежала машина службы водопроводных и канализационных систем.

За моей спиной послышался шорох, словно кто-то скомкал полиэтиленовый пакет. Я обернулась. Мальчик лежал неподвижно с закрытыми глазами. Показатели на приборах в пределах нормы, только на его скулах и щеках стали заметнее мелкие капилляры лилового цвета.

– Спец по андроидам?

От неожиданности я подпрыгнула на сидении.

– Ты немая, что ли? – нервно повторил знакомый голос в гарнитуре. – Стажер?!

– Слушаю.

– Тащи запасной реанимационный аппарат. Как там у тебя, что по приборам?

– По приборам все в норме, но… – запнулась я на полуслове, не зная, как правильно описать изменение внешнего вида мальчика.

– Что? Что «но»? – переспросила Немка. – Ты сказала, по приборам все в норме.

– Да.

– Ждем, – она шумно выдохнула в динамик. – Бегом! Туда и обратно!

Спрыгнув на асфальт с подножки, я снова обернулась. Мальчик лежал неподвижно. Его жизненные показатели на проекции светились тонкими зигзагами.

Посреди груды искореженного металла и коробок с логотипом «Мясная компания», что высыпались из фуры, блестели лужи черной крови. Врачи суетились возле человека, распластанного на асфальте безвольной куклой. Сильный ветер колыхал полиэтилен, которым успели прикрыть трупы, и казалось, что они движутся, упираясь то вздыбленным локтем, то коленом в упругий пластик. Один лежал дальше всех, ветер трепал целлофан, и на его спине я увидела светоотражающие полосы с надписью «Служба водопроводных и канализационных систем». А на неестественно выгнутой руке трепыхалась белая повязка.

Ветер и тусклый свет фар превращали реальность в театр теней. Искореженный металл и тела смешались в хаос, противоестественный и жуткий, как след от кошки, ползущий вверх по голой стене вопреки земной гравитации. Я присела на корточки рядом с бригадой, проверяя настройки мобильного реанимационного аппарата.

Голос патрульного дребезжал за плечами:

– Я тебе говорю, пьяный он был или не в себе. На регистраторе тягача прям видно, как он стоял на обочине, шатался, дергался, а потом бряк на стекло! У тягача аварийка и тормоза, аж искры полетели. Набросился прямо, слышишь?! Не под колеса он метил, нет! В лобовое стекло он метил. Как в «Мире животных»! Это надо так подпрыгнуть, сука, – объяснял он Немке, тыкая пальцем в файлы на развернутой проекции.

– Бред какой-то, – пробубнила она.

– Ты мне скажи! – патрульный выругался, хлопнув себя в жилет кулаком. – Как он встать мог после удара такого? Он встал и шел. Пока его встречка окончательно в асфальт не закатала. Мозги вон на несколько метров разлетелись! Мне как это теперь в отчете объяснять?!

– Откуда я знаю! Тут смотреть надо, вскрытие покажет. Всякое бывает в состоянии шока, – Немка быстро забивала данные осмотра в эпикриз. – Видел, и куры иногда без голов бегают!

– Так был бы он курицей! – патрульный снова выругался, с надеждой заглядывая через ее плечо в проекцию медицинского отчета, как будто там хотел найти ответы на эти вопросы.

– Слушай, мне ехать нужно! У коммунальщиков переломы, большие кровопотери, гематомы на головах, не совместимые с жизнью. Жди реанимацию, этот еще жить пытается, – Немка кивнула на человека в луже крови с подключенным прибором. – Мы что могли сделали! Тот, что в такси с переломами, жить точно будет. Пусть там и сидит до приезда медиков. Свалился на голову! Некогда нам!

– Да я что! – развел руками патрульный.

Наша бригада потянулась к медкару.

– Блин, сбежал! – выкрикнул кто-то.

Мы застыли с открытыми ртами у двери скорой. Внутри никого, лишь с кушетки свисали провода потухших датчиков. Врачи заметались вокруг машины в поисках беглеца. Кто-то светил фонарями на обочину дороги. Немка возбужденно кричала что-то в гарнитуру, затем обхватила голову руками и, застыв посреди шоссе, произнесла:

– Я виновата. Я оставила.

– Ну что вы, что же, нам теперь еще за больными бегать?

– Первый раз такое.

– Да ну, сплошь и рядом, – рыжая махнула рукой. – Я на практике в детском отделении работала, так там частенько таких беглецов в тапочках ловили на проходной. Все к маме хотят! Домой! Кто поплачет да успокоится. А кто-то вот так же… дезертирует!

– Что за день такой!

– Ничего, далеко не убежит. Дроны найдут! Что за дети… так, помните, он и матери говорил, что сбежит, – Лизун покачала головой и уперла руки в бока. – Не надо было его обезболивать, блин!

Место аварии перекрыли, проекции запрещающих знаков висели в воздухе, подрагивая рябью на ветру. Транспорт скопился в огромную пробку, освещая фарами шоссе на километры в обоих направлениях.

Я выключила ручной фонарь, медленно шагая поперек сплошных линий дорожной разметки. Куда он мог убежать? Никуда он не мог убежать… Ваня так плохо выглядел, что, казалось, жизни в нем осталось на донышке. Мой взгляд выхватил из темноты раскуроченные дорожные ограждения, они встречались почти по всему пути Ярославского шоссе. Железные листы, между которых зияла темнота, словно были раздвинуты неведомой силой. Что там, во тьме, за тонкой полосой освещенной дороги?

– Все в машину, приказ вернуться в пункт! – услышала я команду Немки в наушнике. За спиной раздавался гул приехавших на вызов реанимационных каров.

Когда в темноте показались огни пункта мгновенного реагирования, рыжая напарница коснулась моей руки.

– Как ты?

Я посмотрела ей в глаза. Ярко-голубые, словно крылья тропической бабочки, распахнутые, они светились за тонким пластиком защитной маски. Как важно иногда чье-то внимание. Простой вопрос, не требующий ответа. И тревога моя, и испуг потихоньку отступили. Я криво улыбнулась и обхватила ее руку, пожав плечами.

– Не очень, – честно призналась я.

– Ну ладно, не кисни! Привыкнешь, – она потянула меня за собой. – Я – Лиза. Я все тебе тут покажу и расскажу.

Жизнь прозрачного волонтерского улья не была разнообразной. Все у всех было по минимуму и одинаковое: одежда, еда, средства личной гигиены. Индивидуальность бойцов помещалась в трехстах граммах личных вещей. Общий зал и множество комнат с прозрачными перегородками. Общие туалеты тоже прозрачные, прикрытые лишь одной широкой белой полосой, нанесенной на прозрачный пластик посередине.

Жизнь на виду сводила к минимуму все интимные контакты и помогала общественному негласному контролю выводить на чистую воду нарушителей норм и правил. Душевые также были общими, посещение их не разграничивалось по времени. Заходили все вместе, и мужчины, и женщины. В том ритме работы, который выполняли эти службы, время было общим ценным ресурсом. Такой минимализм вещей выполнял три важные функции. Разборные стулья, столы и стены были удобны при быстрой передислокации медицинских войск. Они легко отмывались и дезинфицировались. И, наконец, отвечали идеологии отказа от всего лишнего во имя спасения человеческой цивилизации.

Спали волонтеры в специальных разборных капсулах с закрепленными на корпусах личными отсеками для трехсот грамм вещей. Перед сном бойцы сдавали термокомбинезоны в дезинфекционную камеру и ложились в капсулу нагими. Верх капсулы всегда герметично закрывался. Во время сна волонтеров восстанавливали после тяжелой и стрессовой рабочей смены. Назначались капельницы для увеличения выносливости организма, залечивались раны после травм и порезов, полученных на выезде. Через прозрачный верх за спящим бойцом наблюдал дежурный медперсонал.

Жизнь волонтера будто ему и не принадлежала, подчиняясь заботе и воле общего разума. За любое отступление от правил следовали наказания, а желание получения удовольствия, будь то вкусная еда, секс или алкоголь, порицалось.

Мой стеклянный кокон наполнял уставшее тело приятным теплом.

– Эй, спец по андроидам!

Я приподнялась на трясущемся от слабости локте, вертя головой по сторонам. Лиза, высунувшись из капсулы соседнего ряда, махнула пятерней в шуточном приветствии. Ее плечи и спину скрывали вьющиеся волны огненных волос.

– Лови сухарик!

Я поймала его обеими руками и схватила так крепко, словно от этого зависела моя жизнь. Радости моей не было предела, ведь я не ела почти сутки.

– Спасибо! – откусив кусочек сухого хлеба, я добавила: – Лиза… Это пища богов.

Из соседней капсулы послышался мужской уставший голос.

– Девочки, жрать на ночь вредно.

– Ой, Мишка, какой ты зануда. Хочешь сухарь?

– Это взятка? Чтобы я вас не сдал? Спец по андроидам вроде наказана, вот и осталась без ужина.

– Дурак, – засмеялась Лиза. – Будешь сухарик?!

– Ладно, кидай быстрее! Пока капсулы не закрыли, – Мишка привстал, показав идеальный натренированный торс и крепкие ягодицы.

К моему удивлению, из соседних коконов послышались тихие голоса: «И нам, и мне!». Божественные сухари летели в незакрытые капсулы под тихий смех тех, кто ловит, и хруст тех, кто уже ест. Я улыбалась с набитым ртом и смотрела, как надо мной по воздуху курсируют Лизкины божественные сухари.

– Капец, – протянул довольный Мишка. – Завтра все без завтрака останемся.

Свет ламп потускнел, капсулы закрылись. Сквозь сон я услышала знакомый хриплый голос и, приоткрыв глаза, увидела через прозрачное стекло силуэт Марка: «Добавь ей еще пять кубиков аэрозолем в кабину. Готовь ее завтра на задание, со мной поедет».