Читать книгу Царствуй во мне - Наталья Ратобор - Страница 6

В начале февраля, на фоне беспрестанных революционных брожений, охвативших центральные регионы Российской Империи, грянуло новое потрясение: убийство членом боевого подразделения эсеров Великого князя Сергея Александровича, недавнего московского генерал-губернатора. Шевцова это событие особенно расстроило: он был искренним почитателем Великой княгини Елизаветы Феодоровны, покорившей его воображение грациозной деликатной красотою. Супруга дяди царствующего монарха представлялась Шевцову воплощением целомудрия, благородства, женственности.

В противоположность идиллическим представлениям Валерия Валерьяновича, его личная семейная жизнь решительно не заладилась. Лерочка болезненно ревновала его ко всем окружающим особам женского пола, вплоть до прислуги. Неожиданно она настояла на том, чтобы рассчитать горничную Марию, но и новая служанка ее не устраивала. Валерия едва сдерживалась, перехватывая обращенные к Шевцову любопытствующие взоры, – и дома взрывалась отчаянным протестом, переходящим в обвинения. Объяснения на повышенных тонах происходили едва ли не ежедневно. Молодожены перестали появляться в свете. Шевцову трудно было объяснить товарищам причину своего удаления из общества. Патологическая ревность Валерии была тому причиной. Молодой супруг к тому же опасался, как бы их разногласия не стали предметом сплетен, по причине невоздержности жены. Привыкший к самоуважению Шевцов не мог принять уничижительных прозвищ, обильно даруемых Валерией Леонидовной. Его мужское достоинство было уязвлено необузданностью избалованной жены.

А Шевцов – увы! – и в самом деле нравился прекрасному полу. Валерий не интересничал и не рисовался, но умел расположить собеседника тонким чувством юмора и неожиданно вспыхивающей открытой улыбкой. Знал себе цену и большею частью добивался своего. Признавая должным вести здоровый образ жизни, не курил и редко потреблял горячительное. Молодой человек выработал отменный навык самодисциплины: прибывая в штаб округа больше чем на три дня, устанавливал себе необходимый минимум поддерживающих упражнений – и неукоснительно ему следовал. Работоспособный, увлеченный, решительный.

Женщины чутьем угадывали его надежность и твердость характера. Именно к нему первым делом обращались ищущие взоры девиц, солидные немолодые дамы спешили выразить ему симпатию. Но Шевцов не позволял себе злоупотреблять этим вниманием, хотя и принимал его как нечто привычное. Ему претила супружеская измена.

* * *

Валерия Леонидовна слыла поклонницей оперного «патриотического» репертуара. Шевцов, угождая супруге, организовал выезд в императорский Михайловский театр, где передвижная труппа Мариинского давала «Садко» Римского-Корсакова. Пара с приличествующей случаю неторопливостью расположилась в партере, неподалеку от сцены.

Валерия Леонидовна в бордовом туалете, в шляпке и перчатках цвета «пепел розы» – смотрелась выше всяческих похвал. В антракте молодая женщина с досадою обнаружила, что многие театральные лорнеты обращены непосредственно на их персоны. Болезненно раздутая, нездоровая фантазия Валерии неизменно приписывала повышенное внимание публики интересом к особе Валерия Валерьяновича.

Случилось это и теперь. Полная драматического негодования, госпожа Шевцова, не дожидаясь второго акта, решительно направилась к выходу. Недоумевающий Шевцов, предположивший приступ мигрени, озабоченно последовал за ней. В экипаже Валерия Леонидовна вместо вразумительных объяснений издала нечленораздельное шипение раненой рыси и до самого дома восседала в величественном расстройстве духа, демонстративно отодвинувшись и отвернув от мужа гневное, пошедшее малиновыми пятнами лицо.

Нетерпеливо ворвавшись в квартиру, оттеснив опешившую прислугу и яростно сорвав креповый шарфик, Валерия Леонидовна вскипела обвинительной речью, сопроводив ее обильными слезами об утраченной, незаслуженно погубленной молодости, проливая их на ни в чем не повинное платье.

– Какою я была недалекой, доверившись тебе!

Обескураженный Шевцов поначалу пытался успокоить жену, но не зная, чем еще оправдаться, уже всерьез помышлял о неотложной консультации у господина Бехтерева.

– Панкратий! Подай вишневых капель с валерьянкою.

– Не нужно! Не этого мне нужно – а супружеской приверженности! Неужели так сложно понять?

– Лера, я не виноват в том, что смотрят.

– Неправда, ты подаешь повод!

– Какой именно?

– Тебе виднее! Дыма без огня не бывает.

– Прошу, опомнись, ты не в себе!

– Считай, как тебе угодно! – Лерин голос взвился скворчиною трелью.

Валерий Валерьянович поморщился и устало потер виски:

– Нонсенс какой-то…

Не дожидаясь ставших обычными обвинительных оскорблений, он сдернул в прихожей фуражку и раздраженно хлопнул дверью.

Понадеявшись, что разлука поможет охладить накал страстей, Шевцов перебрался к Дружному.

* * *

Молодые люди отъехали от станции в высланной им навстречу подводе, укрывшись от вечерней июньской свежести простыми чуйками: помещик Дружной, отец Сергея Александрыча, был домовит да рачителен, не раскидывал деньги попусту и обходился без роскоши (не в пример сыну – любимчику и баловню Сержу).

Достигнув деревянного господского дома, с колоннами и выцветшей верандою, молодой Дружной выскочил навстречу дородному человеку с уютным брюшком и куцею бородкой, разверзшему при виде долгожданного отпрыска широкие объятия.

– Сереженька, дуся, забыл родимое гнездо?

– Папенька, только о вас и помышлял! Но… труба зовет, литавра кличет – сам знаешь, превратности государевой службы.

– Ох вы гой еси, ратнички служивые-головенки вшивые. И точно, велики должны быть тяготы вашей службы: как раз на прошлой неделе получил долговые расписки на оплату экипажа и съемной квартиры.

– Папенька, не раз говорено о надобностях молодого офицера… нельзя ли не при госте объясняться? Позволь представить – Валерий Валерьяныч Шевцов, товарищ по училищу… Да я тебе о нем писал.

– Милости просим, господин хороший, уж Алевтина Ивановна стол накрыла.

Шевцову все обрадовались. Прекрасно образованная, моложавая и миловидная мать Сержа была сама учтивость. Поговорили о любимой Валерием поэзии, о достоинствах городской и сельской жизни. Но когда Алевтина Ивановна затронула докатившиеся и до их усадьбы отголоски анекдотов о государевой супруге, Шевцов заскучал – беседа угасла лампадою без масла.

После сытного ужина с обильным возлиянием «для пищеварения» друзья пошли прогуляться по саду. Заглянув в окружающие дом беседки с резными перилами и претензией на античность, Валерий заметил обгоревшие стены с закопченной местами крышей, недавно наспех выбеленные и не везде успевшие просохнуть.

– Что это, Серж – вы горели? По недосмотру?

– Черта с два. Крестьяне три недели назад усадьбу подожгли.

– ???

– Не удивляйся. У нас крупное имение: 30 тысяч десятин земли. Так еще прадеду за заслуги пожаловано. Угодья отличные. Тучные луга; в лесу – отменная охота. Хлеб родится – молотить не успевают. Лучшая земля в округе! Вот лапотникам и завидно. Они у нас земли арендуют, и вздумалось им, что арендная плата высока и что за выпас скота переплачивают. Агитаторы городские поработали. «Эксплуататоры», – говорят. Подлецы непоротые.

– А что, Серж, как по деревням проезжали – избенки утлые, а народишко обтрепанный, в лаптях ходит. Не шибко-то богато.

– Шевцов, и ты туда же?

– Ну, хорошо, а что ваш водочный завод?

– Сожгли, мерзавцы! Мы потеряли часть дохода, когда еще восстановят.

– Нашли поджигателей?

– Разве разбойники своих выдадут? Приехал урядник с казаками – кого встретили, всех подряд похватали.

– И что ж, помогло?

– Шевцов, ты как вчера на свет появился. Да разве у вас не шалят?

– Хороши «шалости». Нет, до поджогов у нас, слава Богу, не доходило. Зато воруют. Прошлым летом изрядный урожай пшеницы вышел. Осенью обмолотить не успели, до зимы оставили – и что ты думаешь: крестьяне самовольно несколько скирд вывезли. Заливные луга по краю выкосили. У нас, впрочем, довольно зажиточное село старообрядцев-единоверцев неподалеку: надежные поселяне, «баловников» урезонивают. Хотя нас больше управляющий обирает. Сколько раз говорил, чтоб гнали его в шею. Отец всегда был доверчив, хорошо еще средства в семье есть.

– Смотри, солдатка идет. Я тебе рассказывал. Настоящая Матрешка, даром что Матрена. Пойдем попытаем счастья?

– Полно, Дружной, еще, пожалуй, поимеешь «капель из носу». Двинем лучше спать, и так припозднились.

– Кисель ты, Лера. На том свете отоспишься.

– Просто у нас разный циркадный ритм. Я предпочитаю вставать рано. Mens sana in corpore sano.