Читать книгу История СССР 1917—1945. Том I—II - Наталья Сердюк - Страница 27

Я расскажу вам про лицо той Тьмы,

про деспота и палача, который

был олицетворением страны,

которая, пылая взором,

хотела переделать все умы,

чтобы история стала укором.

В первые годы той советской власти

ни чин высокий, и ни преданность, увы,

не были той гарантией, что счастье

вас не покинет, хоть служивый вы.

Репрессии касались ведь любого,

бывший нарком, что пачками стрелял

мог оказаться подсудимым,

когда и на него хоть кто-то накрапал.

Но были и такие,

кто мразью был особенной годами,

поближе быв к верховной сваре,

и очень ревностно служил.

Я расскажу вам про Магго Петра,

входил который в группу Блохина —

НКВД кровавого десанта —

из шестерых сотрудников охранка

усердной службы ВЧК,

где был он молодым тогда.

Он службу начал в ВЧК,

все говорили – был немногословен,

напоминал учителя, врача,

в очках, с бородкой,

вид – безпрекословен.

Он соответствовал всегда

тем требованьям к «особистам»,

всегда молчал, был груб и быстр,

и психикой устойчивой владел,

и был всегда он очень смел.

Был сыном обеспеченного латыша

до революции, дело отца

он продолжал, но неумело,

призвался в армию сперва,

в Сибири послужил тогда,

потом революционером слыл,

подавшись в Мировую добровольцем,

он в офицерском звании служил.

Затем большевиками в тыл

был переправлен и тогда-то

своё он прозвище там получил —

все Магом звали зло когда-то.

Магго был принят в ВЧК,

в отряд карательный, особый,

что охранял Дзержинского61 тогда,

работы было очень много,

ведь личная расстрельная команда

Дзержинскому была нужна,

что выявляла неугодных,

и избавлялась ото всех она сама.

Потом из отряда ВЧК

он перешёл работать надзирателем

во внутреннюю тюрьму ЧК,

начальником её становится внимательным.

Тюрьма располагалась в городе Москве,

там, в полуподвальном этаже,

стояли нары, пол из плитки,

балкон на входе, что уже

на яму выводил к калитке.

Там, в яме на полу, на нарах

и полированном большом столе,

и даже под столом сидели люди,

что ждали участи своей – той пули

в звонкой тюремной тишине.

Но звука не было в тюрьме.

Магго мог не расстреливать уже,

он был начальником в своей тюрьме,

но ему нравилось всё это,

он сам расстреливал в тюрьме.

Во время той работы он нередко

впадал в горячку, беззаветно

стрелял, стрелял, что неприметно

чуть было жизни не лишил

начальника особого отдела,

что к приговорённым приходил.

Магго служакой долго слыл,

и опытом делился многократно,

когда расстреливал, превратно

при этом много говорил:

«Сначала – влево, дальше – вправо,

пока не выведешь на залу,

где приготовлен был песок,

или опилки – и трррах – в висок!

или в затылок, и одновременно —

пинок иль в задницу, иль в спину,

чтоб кровь бы на тебя не лила,

чтобы не брызгал тот висок,

и не забрызгал гимнастёрку,

жена сотрёт все пальцы в тёрку,

когда стирать вам будет впрок!»

Магго сам тоже «улучшал» работу,

когда ему то ставили на вид,

когда она была не безупречна,

где души расставались с телом вмиг.

Так, непосредственному его начальнику

однажды не понравилось, что в миг

познанья смерти заключённые кричали

и имя Сталина пред смертью прославляли.

Магго приказано, чтоб проводить

работу с заключёнными особо,

и чтобы в смертный миг тревогу

не мог испытывать начальник тот,

и «чтобы имя Сталина там не марали»,

а умирали молча, глядя в потолок.

Магго стрелял всех безупречно,

а время мчится скоротечно,

и вот уж год тридцать шестой

подвёл черту с окриком: «Стой!»

для двух соратников вождя,

теперь в немилость вдруг попавших —

Зиновьеву и Каменеву. Несмотря

на то, что заключённый

Зиновьев уж не мог стоять,

Магго решил его прилюдно

и самолично расстрелять,

схватил его за волосы, приподнял,

и лично выстрелил в висок.

Такой вот был судьбы урок.

За 10 лет Магго сам лично

почти что 10 тысяч расстрелял,

за что его ЧК вознаграждал —

Чекист Почётный, знаком награждён,

и Красным Знаменем не обделён —

два ордена, и орден Ленина,

награды были все при нём.

Когда же наступил тридцать седьмой,

Магго работал на убой,

без праздников и выходных,

стрелял он в сутки много их,

тех заключённых, обреченных,

неведомо за что приговорённых.

А после смены – любил выпить

и основательно поесть,

ведь надо было знать и честь,

в работе можно и погрязнуть,

а посему спиртного было там – не перечесть.

Воспоминания такого ж палача

вам приведу, что, как бы сгоряча,

делился мыслями впоследствии,

что было явью по наводке стукача:

«Мы пили водку аж до безсознательности,

работа – не из лёгких, честно говоря,

ни от кого ты не дождешься здесь признательности,

валились с ног, когда вставала та заря.

Одеколоном мылись аж до пояса,

иначе запах пороха, крови —

не выветрить до следующей зари.

Нас сторонились даже псы,

завидев нас, шарахались они,

и, если лаяли, то лишь издалека,

и мы ходили даже без древка»

В сороковом году Магго всё ж был уволен,

он пережил Ежова, Ягоду,

не нужно было в том году

столько стрелять народа тьму.

Оставшись без любимого похмелья,

вдруг сделавшись ненужным никому,

Магго скончался от цирроза печени

в сорок первом страшном том году.

Вот так жила страна в аду.

Представить себе очень сложно,

как пережили эту Тьму,

казалось то – почти что невозможно.

И всё же я вам расскажу,

как жили люди осторожно,

всё ждали новую волну

репрессий жутких и кровавых,

пытаясь удержаться на плаву.

И далее я вот что расскажу…