Читать книгу Он, она, они, или Отголоски - Наталья «TalisToria» Белоненко - Страница 3

Wendi Shi – A Walk in the Park.mp3

«Это было лихо…» – додумывала она, поражаясь стремительности сюжета и персонажей в нем, одним из которых была она сама…

– …Лихо! – вторил он ей вслух. – Я только 2 часа назад узнал, кто ты. Имя, и вообще. Боялся, что ты… Ну, очень юная ещё, а тут – такое. Думаю, ну… все, капец! Знаменитость, заслуженная, москвичка…

– Да я не очень-то и Москвичка. Только последние 10 лет. Родители приехали вслед за мной из Кемерово, когда меня позвали в Сборную. Устроились, потом пошли мои призовые. Вот и дом, и прописка.

Саша поглядывала краем глаза на этого нежданного спутника в капюшоне, пытаясь узнать в нем – вчерашнего такого же. Но узнавание искажалось. Перемешивалось в причудливом купаже: невозможности, сюрреальности,

и простоты. Она готова была нестись на другой конец земли – впервые в своей жизни – чтоб снова увидеть его и ощутить его энергетику, его эксклюзивность,

но совсем не уверена была, что готова вот так, остаться с ним… не то что «один на один», а…

на равных! Много лет привыкшая быть в фокусе, в ореоле своей недостижимой образцовости, хронически извинявшей её невозмутимую арктическую холодность реакций и оценок, она вчера впервые поменялась местами с человеком: почти затерялась для него в толпе… и

это так побуждало! Найти тропинку, путь к его вниманию и его взгляду. Путь к нему. И это

побуждение,

отменявшее в ней многое из того, что она в себе знала, уважала и что составляло её саму так долго,

…слишком долго…

…теперь антиподом гипнотизировало и приманивало. Сносило всё, что она знала о себе, к чему привыкла, и перепрошивало её сознание. Вчера она неудержимо… с жадностью сканировала какой-то неведомой животной сущностью в себе неведомую животную сущность незнакомого…

мужчины. На столько мужчины, в такой немыслимой концентрации, какой рядом с ней прежде и близко не было. Это сокрушительное притяжение «пугающего Масштабом и Взрослого» – чуть сглаживала мнимая поцанистость и беспечность в его облике и манерах, но возраст был обманчиво-разоблачителен: это был «самый расцвет сил». Гипнотичное смешение бесконечной энергии и мощи юности, и… Зрелости!

Оно сквозила во всем. В понимании себя и своих мыслей, своих возможностей. В подаче себя и своих действий. Своих решений. Зрелость в глазах. И в проживании эмоций – неторопливом, осмысленном, смиренном. Зрелость в теле. Зрелость, возможно, им самим ещё с непривычки до конца не понятая, но сочащаяся из него через самоуверенные манеры, основательность слов, голос и рисунки на теле. Зрелость, источаемая даже в молчаливой статике. В самых крошечных движениях. Физических, и движениях мыслей. Энергетическая.

Зрелость совершенно неотвратимая. Которую она не сумела игнорировать.

Основательность. Масштаб. Несоизмеримость. В нем – будто сосредоточилась мудрость веков, для неё пока недостижимая глубина. Он был для неё – шкатулкой открытий, открытий – в себе самой – какой-то картой сокровищ, ведущей к себе самой. Иным измерением, да. Все вокруг были склонны занижать ему это – возраст, мудрость, зрелость, концентрации, содержательность – и ему самому это было как будто привычно, но как-будто и не по нутру.

Но она – уловила… Больше, чем он планировал показать.

Она ощутила на столько мощную волну интереса в себе, чего-то большего, чем любопытство – стихийного магнетизма, что… теперь ей было невозможно не разведать – что это такое было, про что это, и куда это всё её может завести.

Александра Мостовяк – Stand Up for Love (20.02.2016).mp3

Вообще то Саша всегда была девочкой сознательной, осмысленной, и предельно сконцентрированной. С самоконтролем и спортивной точностью, невозмутимостью машины, заточенной под выполнение своих задач – на ясный результат. Со своей программой. С режимом.

Поэтому когда она неудовлетворенно проворочалась в своей кровати пол ночи, плавая в киселе ощущений без всяких пониманий и ясностей – сначала вспоминая и смакуя каждый эпизод, а потом – всё явственнее пробуя ощутить его тепло сквозь пространство, и силясь угадать, не затерялся ли хоть небольшой кусочек её самой в его мыслях… сегодня она проснулась с убеждением, что должна

хотя бы попробовать. Всё, что может предложить ей этот… субъект. Этот мужчина. В такой гиперфорированной форме, какие могут даже испугать. Пускай, даже просто эмоционально. Она разрешила себе чувствовать. Она дала себе установки ничего не пугаться,

но теперь эта установка давала сбои. Хотя парень вел себя краааайне нейтрально. Почти деликатно, ничего конкретного не обозначая и не отрицая, оставляя неоднозначности, вопросы и пространство для маневров.

И версий. Не выбивая себе никаких гарантий. Как и не давая.

Но с его сокрушительной мощью мужского начала ему и делать было ничего не нужно.

Одновременно её завораживала эта двойственность: в нем проглядывал привычный простой беспечный мальчишка, в которого потихоньку неминуемо вживлялась взрослость, будто б против его воли. Взрослость, с которой он сам пока еще до конца не «договорился». Не освоился. Поэтому она примерно понимала, почему он столь серьезно, и не до конца понимая, хотя уже безошибочно улавливая, встречает женскую инстинктивную реакцию на вторую его сущность.

В общении, в реакциях его попеременно кидало от одной личности к другой – от серьезности оценок и предусмотрительности последствий – до разбитного хулиганства без границ. И вот почему он незаметно вздрагивал от почти агрессивной мощнейшей женской реакции. На себя. До конца себе еще неизвестного.

Мария Вебер – Московская Тоска.mp3

Саша поглядывала на него. Он совсем не взрослый, нет. Но взрослее её заметно. Хотя она – очень взрослая. Ну вот так, вне логики.

А то, о чем она думала только что – это нечто… другое.

Его присутствие непривычно будоражило её. Но… странным образом, он не вызывал в ней чувства опасности или незащищенности, тревоги или предупредительности, не пробуждал обостренного самосохранения, или мыслей о цензурах и верных установках. Был ли он безопасен? Не факт. Просто он не внушал опасений, не зажигал красной лампочки в голове – бежать, или отмораживать – препятствовать… чужой грубой воле. Чужим интересам. Скорей он внушал ей… готовности. Странные ещё до конца не принятые и не понятые, недооцененные, но призрачно отлавливаемые в её «настройках». Метафизика обуревала её вместе с любопытством, но мягко обволакивая и оставляя иллюзию владения ситуацией.

И потому, ощущая эту свободу выбора, она тонула в своих же ощущениях и сравнениях:

Узнавание… его же, но очушеломительно-вчерашнего смешивалось с доступностью и почти мифичностью момента сегодняшнего, и вскипало, извлекая неизвестные активные вещества, бурля в голове. То ли магия, то ли химия… Такой же, и какой-то другой – просто искривление времени, пространства и реальности. Вчера – был чистый лист магической неизведанности.

Но сегодня – уже открытый на первой странице учебник, который начал вручать ей свои первые главы-откровения, пока она наблюдала за его реакциями на себя же самого на экране, созерцавшего собственные недавние триумфы. Там было и смущение, и «само-родительское», наставническое одобрение… И принятие, и корректировки, словно обозначения маркерами и подрихтовки ластиком. Он проводил внутреннюю работу над собой, независимо от присутствующих, не двигаясь с места, и это все было воочию, рядом.

Она скинула слой воспоминаний и глянула на его расслабленные крупные разрисованные кисти на руле. У его рук она заметила замечательное свойство: совершенно говорящие кисти опытного танцора, они были индикатором его настроения. Может, даже настроя. Вчера он гипнотизирующе, очень брутально рассказал ими весь свой репертуар со сцены, потом лайтово экспрессивно «сурдопереводил» с друзьями на подоконнике, выгодно оттеняя незабвенный торс, и неопределенно, даже вопросительно замирал ими с незнакомцами. Сегодня – складывал их в замок в скрыто-враждебной обстановке или неспешно потирал ими штаны в моменты двусмысленности или неловкости, словно искал опоры. Но главное: любое его напряжение ясно выдавала их статичность, а стоило ему ослабить самоконтроль, как они пускались в гибкое виртуозное дирижирование его голосом, реакциями, даже ожиданиями. Обычно людей выдают взгляды и глаза. Тут он оказался на столько прокаченным артистом, что заглядывать туда для ясности было не совсем информативно и отчасти даже опасно… Они – затягивали вглубь. Но руки-болтуны – не обманывали. Сейчас они, гибкие и крепкие, мощные и ловкие, потертые как тренировочные тапки, и густо разрисованные граффити, расслабленно лежали на руле, незаметно поглаживая его обивку.

Сосредоточие всех его мыслей, сейчас они мягко управляли движением вперед. Послушные, как все его невообразимое тело, они точно знали, чего он хочет.

А она продолжала плавать в своих ощущениях «вчера-сегодня». Теперь в своих узнаваниях, по крайней мере внешних, поглядывая на интересный профиль, припрятанный в капюшоне, она не могла отделаться от мыслей-вопросов, как же долго он теперь будет прятать под обыденными разговорами свой необыкновенный певучий, сносящий разум голос,

и что скрывают под собой слои тканей там, под его рулем. Над кромкой брюк. Что у него там нарисовано, написано, обозначено?

В общем, сплошные мысли о скрытых потенциалах.

Она ещё вчера поняла: спрятаться в толстовке и капюшоне для него – понятный способ «затеряться на фоне». Вполне осознанный. Спасение, передышка от самого себя в масштабах. Способ «приземлиться».

Что там в пословицах про «Журавля в руках после соловья в небе»?

Его нейтральность завораживала. Не отчужденность, за которой – высокомерие и недоступность, или игры – нет. А Разумное-Доброе-Светлое в нетребовательном пространстве, которое не давило, а проявляло характеры и задатки – обоих. Да, его неброские манеры успокаивали её, завладевали её доверием и вновь отсылали её к мыслям про его весьма странную само-идентификацию как нового «секс-символа».

Всё это – было необычно.

Обычно самоуверенные и статусные парни обозначали свой интерес и намерения к ней – мгновенно. Решительно, быстро, напористо, и довольно напыщенно – она ж всегда числилась «лакомым кусочком», включавшим у парней инстинкт «наперегонки». Менее «топовые» её побаивались – за ней всегда следовал шлейф заслуг, а те, кто осмеливались претендовать – действовали только так – сокрушительным напором (за единственным исключением, да и то на время). «Сработано – на результат» – думала она про себя в 99 % случаев знакомств, когда умудрялась воздержаться от раздражения. Казалось, они интересовались ею и тянулись к ней – как к трофею, который потом не стыдно показать. Словом, ухаживания расценивались ею грубым вторжением в её аккуратный выверенный мир. Торжеством чьего-то эгоизма.

Она давно определила для себя: мужские хотелки – это не её проблемы. Разбирайтесь с этим сами. Она тут – ни при чем. Она – занята своими делами, ей не до чужих амбиций, нацеленных на неё. Она занята собственными – посерьезнее.

Но здесь – всё было иначе. Он и не думал напирать, атаковать остроумием, заполучать. Внушать ей, что она кому должна потому что привлекательна. Или страшно нуждается в нем…

Она лишь отмечала осторожное любопытство в его глазах, аккуратно припрятанное за его неспешностью. И, увлеченная его возрастной неопределенностью, сочетаниями и контрастами, противоборством и слиянием его мужественности и поцанистости, старалась вызвать у себя чувство вины за такой свой изначальный невозвышенный «потребный» интерес, и сама – «поднять взгляд выше» хотябы условно. Получалось с переменным успехом. И она старалась переключить себя с воспоминаний и фантазий – на его живые реакции и подмечания.

Виидмо, он – тоже:

– Значит, интересуешься Калининградом?

Вот подлец!

– Попеременно.

Она хоть и чувствовала рядом с ним некоторую растерянность от концентрации новизны опыта, но странным образом он внушал ей неведомую веру в себя и силы, которые с её природной сдержанной ментальностью с некоторой натяжкой можно было обозначить даже наглостью!!! Такой долгожданной, такой новой! Неотфильтрованной! Он пробуждал в ней… нет, не решимость и не действие. А скорее – все те же готовности. Испытать себя. В такой неординарной… истории…

И испытать его. В его офигительности.

Испытать себя. В его офигительности.

Испытать его – в себе, и своей.

И позволить себе, проверить себя в этом новом вызове – было её решением. Слегка стихийным, но вполне осознанным.

Это был её шанс: оспорить, побороть все привычки и сомнения, встретить новую себя. Это должны были заметить даже её родители. Господи, хоть бы они поняли, и не приняли это за «свихнулась», за испорченность или мимолетный хрупкий каприз! Хоть бы! Но сейчас – не время для стыда.

Время —

вспомнить, ощутить, достаточно ли блестят сейчас её губы?

* * *

Часом позже она поддалась предложению выйти под снегопад и прогуляться вдоль каменных парапетов пустынной поэтически-застывшей речной набережной.

Они отправились в неспешный путь – словно в открытку. Все глубже. Это погружение в визуальную сказку отменило холод, и время. И он одной своей походкой – спортивной живостью в этом размашистом движении, противоречил оледенелости пейзажа, хаотично и обаятельно разметая идеальность фотокадра.

Байков Вадим – Пленники любви

Моментами он не казался красивым. Ну то есть не той нежной красотой без изъянов, к какой привыкают и о которой грезят девчонки с детства. Продуманная глянцевая прическа, апгрейд и нарочитый загар рихтовали и оттеняли его натуральность, его «неформатность»,

но сквозь все это прорывалась сущность совершенно непостижимая всепроникающая, стихийность его Природы. Она уже знала, что многие считают его красивым – с какой-то иной, глубокой женской точки зрения. Она уже заметила, что он – ищет в себе компромиссы на эту тему. А ей – просто нравилось вглядываться в его сочности и противоречивости – вне оценок. Здесь мерцали и амбиции, и наивность, и эгоизм, и дольки самолюбия, и поиски высоких начал в себе и вечных Истин. И неиспорченная скромность, и жажда внимания и признания. Чистота помыслов, и хитринка. И природная доброта, и мощь откровенности наотмашь вне цензур. Много намешано.

Он небрежно накидывал вопросов, упоминал о прошлом и сегодняшнем, теряясь взглядом вдали, она – почти беспардонно рассматривала светлый разрез глаз и темные ресницы, и широкий, бесшабашный порой в своих формах рот, ясно сдерживающий в её присутствии бесшабашные мысли, и дышавший теплом в обледенелую мглу. Он отлично смотрелся на крупных планах того их видео. И теперь она могла бы нарисовать его по памяти.

Казалось, она именно и делала это сейчас.

– И что, ты правда тогда хотела пить? – хитро улыбался он ей.

Она почти забыла, что она – признанная скромница.

– Думаю, когда ты начал там переодеваться, «водыыыыыы!» готовы были попросить многие. – безобидно сообщала она. Как есть. Нейтральная правда.

Он искренне веселился на этих замечаниях.

– Но только ты – попросила…

Она капризно вздохнула.

– Просто ты от меня ближе всех находился… – она выдержала паузу неопределенности продолжения, – Остальным полегче, видно, пришлось…

Да, остальные просто не оказались «в зоне поражения». В любом из возможных смыслов.

Он польщенно и самодовольно улыбался уже тренированной камерами улыбкой, но от этого самодовольства не разило жестокостью и эгоизмом. Скорее – какими то приятными открытиями, к которым до конца еще не привык, и пока не обесценил. И игрой, которой он готов был увлечься, стоит только чуть-чуть потерять бдительность. Игрой в возмутительную…

удовлетворенность собой. И всем, что его окружает. Вне регалий.

Параллельно личным играм своего самолюбия он вовлекался и в щекотливую игру взаимного интереса, и ступал по краю над бездной, в которую будто побаивался оступиться.

– Если что, я просто весь промок, и пытался привести себя в порядок… – вилял в приличности он.

– Все так и подумали. – чопорно кивала она, сдерживая улыбку от осознания, что сумела его рассмешить. И прячась в меховой оторочке своей дубленки от его пристального изучающего почти змеиного взгляда. Опасного.

Потом он отвлекался, и погружался в атмосферу, которая приносила новые слова, будто изниоткуда. Как будто даже зависал где-то между… слов и эмоций. Они вместе вдвоем плавали по поверхности ничего не значащих тем и словесных пин-понг рикошетов. Не переигрывали во флирте, ограничиваясь компанейским трепом. Даже волнение почти сошло. Она даже почти забыла, каков он бывает, как он умеет двигаться и звучать в масштабе. С удовольствием растворяясь в том, как он звучит наедине. Даже молча.

Он наслаждался погодой, и она тоже не могла найти в себе замерзлости. Он казался открытым. Внимательным, при определенной доле погружения в себя. Считывающим и слышащим настроения больше чем слова.

Он был очень чуток.

Временами. А порой – наоборот, неповоротлив и громосток в дискуссиях и вопросах, просто на удивление.

– Тебе потом не влетит за нашу прогулку?

– От кого?

– От твоего парня…

– От какого?

– А сколько их у тебя? – смешок, и тут же сосредоточенность – Чет я так и не понял, ты уже не вместе с тем? Ну, с тем… С которым у тебя куча фоток…

– Кажется, меня вчера кто-то гуглил…

– Ну вдруг это взаимно? – шкодство мелькает огоньком в полумраке меж тусклых фонарей.

Интересно, на какие еще вчерашние полночные взаимности рассчитывали оба, о чём умолчали?

– Это не у меня с нм куча фоток, а наших общих в открытом доступе. Пока единственный, от кого тебе может влететь – …

–.. это тот, у кого из под носа я увел тебя сегодня? Твой батя?

– Именно.

– Так… ты свободна сейчас?

– Да, мы с Вадимом расстались.

– Долго были вместе?

– Несколько лет. Он тоже спортсмен, и из Питера. Но это нам не мешало.

Она поймала вопросительный взгляд. И растерялась: что говорить? А ведь почти нечего.

– Вадим – хороший парень. Начитанный, интересный. Честный, целеустремленный, из хорошей семьи…

– Что незаладиось? – не дослушал он.

– Не знаю – искренне поделилась она. – Наверное, какое-то несовпадение. Было с самого начала.

– А как же вы тогда начали встречаться? И продержались столько времени? Если изначально были сомнения?

Она никогда не задавалась таким вопросом. Может, и сейчас попробовала сказать то, что пришлось?

– Ну просто… он был хорошим… вариантом.

– Это как? Подходящим? Типа вы хорошо смотрелись вместе?

– Ну да.

– Все одобряли такой союз. Типа так?

Она натолкнулась на непонимающий взгляд. Пришлось пожать плечами. Она правда больше не знала, что на это сказать.

И потому подумала спросить.

Она не хотела нырять в эту прорубь:

– А… Ты был женат? – вдруг в лоб выпалила она. Как будто это – удобная тема для прогулочного разговора. Как будто – ну так, просто. Она видела вчера явное шок- разоблачение, но было ощущение, будто подсмотрела. В замочную скважину. – Еще недавно…

– Да. – вздохнул он, зависнув на парапете и смотря на застывшую воду, пока его посыпало снегом. Будто признался, но мимолетно. Будто – ну так, просто. И она не поняла даже, не залезла ли она на запретную территорию.

Потом он глянул на свои руки. Она заметила след от кольца. Вчера на онлайн-форуме она нашла версию, что ношение множества колец было его способом маскировать обручальное. Сегодня на нем не было ни одного. Только рисунки на пальцах, один из которых явно напоминал о бывшей.

– Слишком свежая пока тема?

– Та… ничего. Пора привыкать говорить об этом. В таком ключе.

– Тогда… расскажи. Что готов. Если хочешь.

– Та что говорить. Длинная история. Были моменты, были чувства. Потом было много препятствий, ругани и непонимания. Все рушилось последние полгода, оставляя за собой необратимое чувство беспомощности. И обид. Расходились, мирились, ждали друг друга. Прощали. Будто навек. А потом бабах, и всё закончилось. Аж не верится.

– Неожиданно?

– Я не хотел оставаться один. И сейчас не хочу… И это я подал на развод. Хотя скажи мне про такое год назад – никогда б не поверил. Я столько за ней ходил.

Его кисти повисли с парапета. Безвольно, будто утопленники.

– Еще не отпустил до конца?

– Я ещё не знаю, что за этим «не верится» стоит. Может, меня потом накроет облегчением, может, сожалением, или тотальным одиночеством. Может, отмороженностью, и я больше не смогу подобного чувствовать. Я пока не знаю. Я ещё просто привыкаю. К свершенному факту… – он оглянулся и испугался собственной откровенности, – Неизбежному. – зацементировал он. – Та не бери в голову. Я уж былое редко вспоминаю.

Она внутренне кивнула. Но скорей чтоб пропустить это мима, потушить свою искру внимательности.

– А что послужило причиной? Ничего, что я спрашиваю?

– Ничего.

Ему хватило секунды. Вздохнуть.

– …Она испугалась. Перемен. Правда, это и есть причина. В нашем разрыве не замешано третьих сторон, измен или вранья. Только неготовности, слишком глобальные перемены, упрямство. Много эго. Обвинения, недоверие, сравнения статусов. Ревность. К другим людям, к успеху. Резкие слова. Безвозвратные. Невозможность что-то доказать. Ком противоречий. Разные направления.

Саша никогда не говорила о таком. Так открыто. Даже с подругами. Даже с мамой. Она всегда была словно под стеклом от подобных лирик и хрупкостей.

– Еще любишь?

– Не знаю. Кажется, нет. Но наверняка разберусь попозже. Хотя думаю, нечего тут больше любить.

Саша попробовала на мгновение представить: каково это – потерять такого мужчину. Когда у вас ещё и длинная история, общие привычки. И он – был твоим. Всецело. Долго. Добровльно. Преданно.

И тут же отогнала от себя эту нависшую сокрушительность она вдруг поняла ту девушку – та потеряла его потому,

что до смерти испугалась потерять. И навлекла.

– Она – красивая?

Саша вчера забралась в соцсети, нашла и посмотрела. Но ей нужен был сейчас ответ.

– Она – всегда была очень естественной и необычной, нежной. Как цветочек, как фея. Она была моим эксклюзивом, который я берег. Да, она красивая. Сказочная. Мне всегда так казалось, я гордился ею. Хотя находятся те, кто спорят с этим. Бывает, она не верит в это сама. И возможно, это было главной нашей прооблемой. По мне – да. Красивая. Очень. Только теперь – чужая. И я принял это.

– и… все равно не просто?

– Я очень верил в нашу историю. Кажется, это было ещё недавно. Совсем рядом. До последнего ждал, что случится какое-нибудь чудо, и она поймет, как делать не надо. И всё наладился, схлынет дурное. Но чуда не случилось. И я вдруг понял, что и не случится. И да, я пока привыкаю. К своему новому статусу. Если честно, надеюсь, что долго в нем не задержусь. Я не очень умею быть свободным. Не привык. И не очень-то стремился к этому – хоть когда-нибудь. Пока ещё не понял, что с этой своей свободой делать.

– Думаю, разберешься… – выедила из себя нейтральность она.

– Думаешь? Хотелось бы мне самому в это верить. Сейчас ко мне – знаешь, много внимания. Типа я – в ТОПе. – сухо констатировал он.

Продолжение она до-вспомнила сама – вчера подслушала его с друзьями: «ну всё, берегись. На тебя теперь открыт сезон охоты» – говорили они ему, оглядываясь. Он это и сам знал.

Filatov & Karas, Burito – Возьми моё сердце.mp3

– Ты нарасхват. Заметила.

– Да. Знаешь Менкума?

– Еще бы. Им переполнены все чарты. Умело пользуется своей скандальностью.

– Он прокаченный упакованный чувак, из «непростых». У него есть папа и трастовый фонд. Музыка – его развлечение. Недавно мы виртуально бодались нашими релизами в чартах, он вышел на меня в личках, предложил познакомиться и затусить. И позвал в тропические страны на яхты с моделями. На полном серьезе. Прикинь, я чуть не улетел. Буквально. Я же такого не видел никогда – ни роскоши, ни открытых дверей в мир самых оглушительных исполнений «оптом». Того гляди, поплывет мозг от всего этого.

Саша опешила.

– Ну не улетел же.

– За малым. – качнул головой в сторону он. Исповеднически.

– Может, еще не поздно… – не нашлась, что еще ответит растерявшаяся Саша.

– Ну вот, – ухмыльнулся он, – не даешь мне сохранить для себя главное сожаление в жизни, о котором буду скорбеть на склоне лет…

Только он – не дразнил, а она – не упрекала.

– Кажется, ты уже начал. Скорбеть…

– Если только стареть… – разулыбался он, расплескивая свою неповторимую энергию.

Потом задумался.

– Возраст – странная штука. Он меня как-то внезапно настиг. – поведал он.

Саша вдруг поняла, что чувствовала это. Что в нем есть эта двойственность возрастная – кураж юности, но вдумчивость человека совсем уж сложившегося, многое успевшего понять. И даже не заметившего того. И как только они соседствуют рядом, такие крайности?

Размышляя и отмечая это, она поняла, что ответа не требуется. Ей нравилось, что не на все, что он говорит, ей нужно отвечать. Он глянул на неё с легким ожиданием.

– Впрочем, скорбеть… тож уже можно начинать. Тренировать сожаления, стенанья, и тоску. По несбывшимся тотальным разгулам.

– Зачем они вам?

– Так, для общего развития. – поддразнил он.

Саша взохнула. Ей нестерпимо хотелось сменить тему. А то мрачность совсем окутала её

– А это правда, что дома ты вырос не далеко от кладбища? – явила неожиданную осведомленность Саша.

– Кажется, кто-то меня вчера все-таки гуглил. – поддразнил он.

– Кажется, это взаимно)) – не осталась в долгу она.

Он с теплотой моргнул, нырнув в воспоминания.

– Дом детства – любимое мое место до сих пор.

– Ты даже не боялся привидений? – попыталась пошутить она.

– Я с ними дружил. – ухмыльнулся он.

И вдруг странным образом мрачность перестала действовать ей на нервы. Наверное, пострашней её – только яхты на Карибах.

Они попробовали свернуть в огороженную парковую зону, влекомые молчаливой таинственностью ночных заморозков и тусклых фонарей. Тени закоулков, затерянных во мраке кряжестых ветвей и покинутых качель с потушенными красками могли бы напугать её прежде, особенно после таких разговоров… но с ним почему-то было ничего не страшно. Почему-то она была уверена, что встреться на их пути какой-нибудь ужжжастик, призрак, Онннн – точно сможет с ним договориться…

И такой не заставил себя ждать…

– Э, влюбленные, куда собрались? Закрыто! – кинулся им навстречу хмурый сонный охранник, спеша исправить свою оплошность.

Оба вспрянули внезапным протестом, застигнутые врасплох: «Не разобрался даже!» – сердито заркнула в сторону препятствия Саша, обиженно сворачивая.

– Обзываются… – отзеркалил её спутник.

Потом было что-то про музыку. Она вдруг поняла, что он просто купается в этой теме – руки «запели». Порхали вокруг большими расписными птицами, вторя выразительному его голосу и неудержимо витиеватым речам. Даже в говоре его звучала мелодия.

Он много упоминал о прошлом, о друзьях, о своем пути. Она силилась разобраться в прозвищах-кликухах-погонялах неизвестных ей людей, которым вслед за именами прилетали краткие и емкие характеристики, биографические подробности и пара-тройка памятных красноречивых моментов, из разряда «нетленных». Она словно кино посмотрела – на столько все было «в красках». И в то же время поняла, как у него все по настоящему – каждое слово, каждое имя и переживание. Как он скучает по прошлой жизни, и как много тащит его назад, чего ему стоит оставаться там, где он находится сейчас, и двигаться вперед, за мечтой, уверяя себя, что это – не в противоположную сторону от близких и от себя прежнего.

Он так увлекся, вещая е о своем важном! Его нейтральность завораживала. Она смотрела эту повесть, словно оказалась единственным зрителем чего-то грандиозного, ощущая почтение и благоговение за этот момент.

В какие-то моменты, когда она совсем забывалась, он вдруг останавливал свой рассказ, и начинал изучать её пристально. Ни к чему не обязывающе, но проникновенно. Потом ухмылялся, ронял взгляд. И живописно пытался вспомнить, на чем остановился, снова что-то невидимое с себя стряхивая и отряхиваясь как дворовой пес. Ему очень шел снег, который обсыпал его «сахарной пудрой». И румянец, и парок изо рта. В дополнение к начинавшей пробиваться щетине.

Она даже почти забыла, что у него под курткой. И свитшотом. И майкой.

Хотя такое не забывается. На долго.

У него там… нарисованы птицы.

Впрочем, мужественность его говорила не только в этой нетленной «картинке». То же самое сквозило в его интонациях, в его передергивании танцевальными плечами, в болтливых кистях. В походке. Даже в манере смущаться, порой удивлявшей за шлейфом всего, что она уже за ним видела и знала.

– Ты не замерзла? – прилетало примерно каждые полчаса. И таких вопросов прозвучало уже штук шесть.

Нет, она не замерзла. Честно.

А ещё она припоминала об этом пригвоздившем всех недавно «завтра». И не была уверена, что готова проверять «на прочность» эту его брошенную бравадой фразу.

И собственные версии-теории на этот счет.

Но в какой то момент внутреннее ощущение времени пробило курантами для Золушки. При чем в них обоих.

– Который час? – Ты знаешь сколько времени? – прозвучало синхронно. И неотвратимость начала разматываться клубком:

– Почти полночь. Чтоб ты знала. Представляешь, мы бродим уже почти 4 часа.

– Ого. – вздохнула она, испуганная своей печалью. И пустилась в короткие поиски этого времени внутри себя. Или хоть какого-то.

– Кажется, пора греться. Пошли в машину? – предложил он, хотя не выглядел замерзшим.

И это ей пробило гонгом. Приговором.

По дороге они взяли кофе из автомата. Прошли мима кофетерия, подсвечивающего синие сумерки улицы желтым светом. Там внутри – его могли узнать. Он с извинением глянул на неё, и объяснять ничего не пришлось.

Машина была брошена на краю парковки, из неё открывался панорамный вид вниз за ограждением.

Но машина теперь казалась маленькой коробочкой, которая стесняет обоих.

Gérard Presgurvic "Ромео и Джульетта"-мюзикл – Предчувствие любви.mp3

У неё в голове роились мысли обезмаечные, ненайденные слова прощания и варианты разгадок про «завтра», догонявший постепенно в тепле озноб, и отчаянная неготовность ехать. Хоть куда-то. Особенно обратно. Она вжалась в пушистый светлый меховой капюшон своей пудрово-серой дубленки, отхлебнула последний глоток еще теплого кофе, и затаилась.

Он тоже притих. Подняв глаза, она вновь застала его за рассматриванием. Уличенный, он попробовал спрятаться от разоблачения,

но передумал. За весь вечер он ни разу не закидывал её комплиментами, не пускался в романтические наступления, не заявлял свои «виды» на нее, не вынуждал её отвечать какими-то номинальными предварительными отказами или согласиями, ничего не проверял и почти не провоцировал. Ограничился парочкой безобидных флирт-подколов, и потом обозначал симпатию – только так. Молча. Украдкой.

Но этого – хватало. И удерживало хрупкое равновесие её комфортного состояния. Её успокоенного напряжения.

Вот и теперь он смотрел. В этом изучающем взгляде не было просьбы. Или выжидания. Или вопроса. Было только признание. Ненавязчивое и легкое, как касание щеки. Или предложение прогуляться.

– Что это у тебя? – он бережно отцепил бордовый шарфик, зацепившийся за застежку сережки, – красивые.

Он коснулся тоненького металла с камешком, чуток промахнулся пальцами. Потянулся глянуть поближе. Потом её щека утонула в крупной загрубевшей глубокой ладони.

– Хочется тебя поцеловать. Можно?

Кто такое спрашивает??

Кажется, он не повелся на её попытки наглости! – мелькнуло в её голове, и её мир накрылся. Капюшоном.

Осознание «чужой!», ахтунг! смешалось со странным пропитывающим насквозь чувством безопасности и уюта, и вместо тревоги или сомнений принесло долю любопытства. Она не воспротивилась касаниям лиц. Успокоила совесть тем, что не успела. С ним было спокойно. Он казался теплым и неизведанным. Но в эти дебри её никто не тащил, и она осторожно, без излишней театральности, виданной в кино и книгах, ступала в неизвестность. И в отличие от своих прошлых отношений, не находила в происходящем неизбежности или фразы «так получилось». Тут скорее – «так получилА». Куда пошла, туда и пришла, и неечего переигрывать. Волнение обостряло чувства, но ум оставался ясен, и она была благодарна ему, этому парню, за то, что он сам сделал всё, чтоб не запудрить ей мозги, оставить ей это пространство. Она сама решила быть здесь. Она сама решила попробовать. Его.

И на вкус – тоже.

Ей не пришлось тянуться к нему, метаясь в агонии собственных незнакомых мыслей. Или допущений. Ей не пришлось ни отвечать, ни посылать зазывных сигналов. Но он точно распознал, что она приоткроет рот ему навстречу. И не воспротивится этому сближению. Какое дивное чувство, когда с человеком можно договориться – молча…

Он не нагнетал, и не брал без спросу. Он лишь предложил ей – взглянуть. В него и его жизнь. Попробовать. Он не скрывал, что делает это сейчас и сам – пробует, и в этой простой честности находилась некая успокоенность. Он предлагал ей дружбу. Такую, странную, близкую, в которой не нужно задумываться. Или фильтровать. Не то что не успеваешь, или не можешь. А просто не нужно.

Может, потому, что успеется подумать об этом позже? Её никто не станет торопить, или тянуть. Ей нравилось, что он принимает её и её волю – всерьез. В этом ей угадывалось некое уважение. Почтение. Наверное, поэтому её неумолимая спортивная воля, которую угадывали в её хрупком облике не многие, пропустила его. Так близко.

Они укрылись капюшонами, теснотой салона и зимней одежды, сумерками ночи. Обезмыслием момента. Теплой влажностью ртов в холодной бездне.

Когда они разомкнулись, Саша поискала в себе прилив смущения после такого «заявления»,

но не нашла. Вариация поцелуя оказалась очень пробной и разведывательной – скорее теплой и сухой, чем горячей и разнузданной. Облегченной. Дэмо-версией. Обещающей, но не требующей. Она даже усмехнулась ему вслед. Лишь бы только он не узнал, чему усмехнулась – мысли, что язык был очень близко, но… в следующий раз. Свой она тоже пока приберегла.

Он усмехнулся в ответ. И выдал неожиданное. И, возможно, не самое уместное:

– Я почти 4 года не целовался… с другой… – зачем-то обронил он, кажется, всё ещё взвешивая необходимость этой информации. Этого признания.

Саша опешила. Но мгновенно отогнала от себя колючие мысли. И поразилась тому, какой мощный укол ревности подстерегал её за этим поворотом, куда она чуть не шагнула. Она точно не желает делить его ни с кем. Даже такие вот сухие ограниченные касания. О других с другими – и думать… больно.

Вдруг он посерьезнел и закрылся.

– Мне надо тебе кое-что сказать.

Его тон ей не понравился. Он снова выждал её молчаливое разрешение.

– Сразу скажу, что больше всего на свете мне сегодня не хочется расставаться с тобой. – тихо себе под нос пробубнил он, – И, как ты наверное, уже понимаешь, я попрошу тебя сегодня остаться рядом. Не могу не попросить.

…ну…прояснилось…

– …если захочешь, я отвезу тебя домой, не вопрос. – он сам себе кивнул своей готовности и потеребил пачку от сигарет в расписной руке, повертел, погладил большим пальцем по целофану поверх логотипа, и ей захотелось рассмотреть что он курит, – Но если решишься принять мое приглашение, то, чтоб ты знала, это тебя ни к чему не обязывает. Просто мне приятно твое присутствие. А у тебя есть шанс посмотреть мой роскошный балкон и мои рассветы.

Его тон отдался волной успокоения внутри – рассказывая об оставленном отчем доме, он упоминал, как ему прикольно впервые в жизни поселиться на высоте, и как его завораживают его персональные виды панорамного остекления – как символ новых пространств его жизни. И как каждое утро солнце озаряет его жизнь по новому… И ни слова про секс. Даже между строк.

– Если все же думаешь, что я преследую и другие конкретные цели, – продолжил он, – то… ты права. И да и нет. Мне самому не так просто через это переступить, хочешь верь хочешь нет. Хотя может, и пора…

…и она за мгновение угадала то что он сейчас скажет: речь не только о поцелуях… была.

– … я несколько лет не прикасался ни к кому кроме своей жены.

– П-почему? – выпалила она самое идиотское, что смогла.

– Тогда… было не нужно. Бывает и такое, да. А потом… Знаешь… Слишком много искушений сейчас… Если отпустить себя и не фильтровать… стоит только им поддаться – потом сам себя не соберешь.

И дальнейшее она тоже угадала:

– …но сейчас я не могу ничего исключать.

– Я тебя не боюсь… – призналась она как-то по-детски, чуть не добавив «если что». И будто б поймала невысказанный ответ «зря!»

– И… потому… есть кое-что ещё. Что ты должна знать. – он вздохнул и собрался, – понятно, что я ни на чем не настаиваю, но ничего и не исключаю.

У неё екнуло внутри, отозвалось смесью испуга и волнения.

– …и потому должен предупредить.

– Ты… Еще любишь её? – запаслась воздухом впрок она, похвалив себя за вежливую понимательность.

– Нет. Дело не в этом.

Она вопросительно наклонила голову.

– Если что-то может случиться между нами…

Она выжидающе непроницаемо замерла, не спеша с возражениями…

– …если ты позволишь, чтоб что-то случилось между нами… То лучше тебе знать.

Она всерьез насторожилась.

И вроде бы опять догадалась и смирилась…

– Ты все же еще пока…

– Нет. Уже нет. Дело не в прошлом или лирике. А в простом и пожизненном. Короче. Я девушкам иногда не подхожу, совсем… Но если уж подхожу, то… очень.

– В каком смысле? – растерянно моргнула она, драматически-траурные мысли мгновенно рассеялись, полностью заместились чистым, непроницаемым как густой туман любопытством.

– Эм…

– …?

– комплектация…

– В смысле… размер? – откровение должно было напугать её, но вместо этого почему то угроза показалась такой далекой и эфемерной, такой сюрреальной, что облегчение по поводу отсутствия в этом «НО» его бывшей – полностью развеяло всякие тревоги. О размерах она имела представление довольно приблизительное, хотя неопытной себя вовсе не считала. Она даже снисходительно улыбнулась мужскому мышлению: как их волнуют все эти подробности! Он с таким серьезным сосредоточенным видом предупреждал! С Вадимом ей вроде не бывало больно. Впрочем, она вряд ли сумела бы придумать этому и любую другую характеристику. Как оно было? Да Бог его знает…

В общем… Это же всё так относительно, да? Так надуманно у них там. На хвастовство прям по-честному не похоже! Даже трогательно как-то!

Подддумаешь… В профессиональном спорте она и не с такими снарядами… управлялась… Так-то… Раззззберемся.

Ей, конечно, хотелось вновь увидеть Тарзанистый рельефный торс – как реликвию музейную, размашистую расписную грудь, и живот с убегающей змейкой волос, источающие природную мощь… Зрелище поистине завораживающее, почти экспонатное! Ну просто – красиво! Ей хотелось удержать их в памяти и ощутить эти упругости и масштабы хотя бы на вид… Но дальше её воображение не заглядывало, и вряд ли оно туда торопилось. Её Вадим был симпатичным парнем, но ей всегда казалось, что все эти раздетости – портят всю романтику. Весь благопристойный и привлекательный образ человека.

В данном случае… раздетости – мало что могли испортить,

но все эти ещё почти пристойные красивости под майкой – вполне могли отвлечь внимание и заставить стерпеть всё остальное. Ну что поделать, парни. Они ж не виноваты… что так устроены.

Как по заказу, он опустил вниз хлястик замка на куртке. Согрелся. И расправил плечи под толстовкой.

– Ты прости за прямоту.

Саша дала понять что не злиться. Так даже лучше: без двусмысленных игр и попыток ввести в заблуждение, когда «заблуждатель» сам порой запутывается больше, чем его «жертва».

Но он… Он не обманулся её поспешностью и бравадой, и сейчас это утешало. Ей быстро наскучило играть в чужие игры про «притворись смелой и на-все-готовой», подражая подружкам. А он – и не спешил с выводами.

– Наверное, о таком не говорят. На первом свидании…

– А у нас – свидание? – вспорхнула взволнованная Саша, и тут же приземлила себя наиприличнейшим безразличным видом…

– Как пожелаешь… – пожал плечами парень, и ей вновь понравился его стиль. И не только в выборе спортивной одежды. Его свитшот вздохнул под растегнутой теперь курткой. – В моем положении сегодня – глупо на что-то рассчитывать… И глупо ни на что совсем не надеяться… – признался он начистоту, – Просто… Ну ты знаешь, не все в последнее время у меня было гладко в личном. И в этом смысле… Давно… Ну…

– Давно… – почему-то отозвалась сладкой болью Саша, и тут же переключила соскочивший эмоциональный тумблер в рациональное русло. Интересуется – так, просто для общего развития…

– Ну… Пару недель.

Она едва сумела скрыть досаду, спрятав под искренним удивлением. Или нет…

– Это давно? – повела бровью она…

Он глянул на неё комично вопросительно. Словно из другого мира.

Оторвав от неё свое красноречивое молчание, он закопался в своем разбросанном возле коробки передач барахле, нашел почему-то другую пачку сигарет (и чем прежняя его не устроила?). Но… Может, это был только повод? Собраться с мыслями.

– У тебя же были мужчины? Ну… в смысле… Были?

Они говорили этим вечером о Вадиме. Она опустила глаза,

потом вернула их на собеседника.

– Мы же были вместе 2 года. – тихонько с достоинством кивнула она.

Потом с опозданием сообразила, что вопрос мог быть не о качестве, а о количестве.

Впрочем, она ответила.

– Мм. – прозвучало будто из леса глухим уханьем совы.

Обезличенно пристраиваясь к рулю, он ловко отлавливал внизу ключ зажигания.

И тут её прорвало…

– Вот ты говоришь про «подходишь – не подходишь…». Боюсь разобнадежить тебя, но скорее всего особо не подхожу вам таким как-раз-таки я!

Он вернулся, настороженно смешно нахмурился. Но ей было не до смеха.

– Вряд ли я оправдаю твои… – она поискала подходящее слово, и безжалостно отмела чистое «надежды», – запросы… Я не такой уж специалист во всем этом… даже по словам моего бывшего. А у тебя-то наверное… – многозначительно покачала головой она…

– Он поджал губы и задрал брови, словно не знал улыбаться или нет, и выжидающе молчал…

– Так что… если уж настал момент Истины… И время предупреждать… – до слез обидно попрощалась с самыми своими смелыми мыслями она… Может, даже надеждами…

– Что тебе наговорил твой бывший?

– Ну… он обижался на меня. Что я не очень то понимаю всё это. И не сильно считаю нужным. Нет, если надо, то я иногда соглашалась, ну просто… не каждый же раз.

– Мм… – задумчиво обездвиженно «кивнул» голосом её благородный, как древний монумент, собеседник. И ей показалось, что он про себя ухмыляется…

Прям как она минуту назад. Над его «проблемой».

Моментами она вот прям улавливала в нем некое покровительство с высоты разницы в возрасте, и не до конца понимала, что с этим делать. Ведь иногда она чувствовала, будто сама старше его. И ей самой в пору его опекать! Направлять! Хотя даже когда он общался накоротке, и стирались любые границы, она как разницу в росте и габаритах чувствовала неизбежную, игнорируй или нет, толику его возрастного превосходства. При всей своей нарочитой и явно прочно освоенной «пацанистости» он изредка выпадал в некое другое понимание и чувство жизни. И это было ей заметно. С первой минуты.

– В общем, вы там не очень-то жарились? – задумчиво и отрешенно, но странно довольно повернул руль он…

– Не, мы вообще почти не готовили. – чуть растерялась кулинарному вопросу Саша, но даже обрадовалась смене темы.

Он наконец-то улыбнулся. Уронил голову вниз. И завел машину.

* * *

Ехали почти в молчании. По крайней мере его было много. Саша куталась в шарф и дубленку, просто чтоб обозначать движением, что еще жива, хотя бы себе, и не смотрела на соседа первой.

– Так это он… от тебя свинтил? – почти удивился своей догадке друг, и оценивающе глянул на неё. Ну что ж такое, будто больше и поговорить не о чем.

– Нет – бесстрастно пожала плечами Саша, чем даже отвлекла его внимание от дороги, – просто он стал выговаривать мне – что не так, чего он хочет. Что я какая-то не такая. Что я очень красивая, но это – скорей недостаток, потому что я себе цены не сложу… И считаю, что этого мне достаточно… А этого – мало… – скуксилась непониманием она… – Потом стал исчезать, наверное чтоб я одумалась, потому что потом, когда объявлялся, снова выговаривал мне, что я про него и не вспоминаю. Потом я поняла, что совсем привыкла без него. Даже как-то спокойней.

Сосед по креслу будто незаметно кивнул. Задумчиво. Потом глянул на неё, и что-то прочитал.

– Он обидел тебя?

– Нет, он хороший. Правда. Я бы хотела остаться друзьями. Просто… Все, конечно, говорят, что я – немного… строгая, но он вообще придумал дразнить меня «мороженная рыба»…

– Вот ####к… – спокойно заключил сосед по креслу.

– Да нет, это я просто. Сама такая. – призналась Саша. Никогда бы сама не подумала, что сможет так. Говорить об этом вслух. И не заплакать. Почти.

Она не скучала по Вадиму. Она вспоминала его как детский сад или школу – с теплотой,

но без драмы по возвращению, точно.

Вскоре компаньон припарковался возле высотки уютного новенького жилого комплекса с просторными приятными дворами. Во дворах стоял размашистый гипермаркет.

– Сюда – позвал он её назад, засмотревшуюся на заснеженные панорамы под фонарем, и повел в подъезд. Саша поверить не могла: идет к парню ночевать. Дожили… – пыталась отчитать она себя. В голову стучались мысли – что подумают родители. И их гости. Но они их пока не пускала. В лифте она поглядывала на симпатичного эпичного персонажа рядом, и не спешила признаваться себе,

что начинает к нему привыкать.

Лифт подбросил их наверх. Просторный современный не слишком большой этаж, угловая квартира слева. Он отомкнул замок, и жестом пригласил войти.

– Ну вот так. – представил свою обитель он.

Приятная свеженькая квартира в новостройке с весьма приличным ремонтом. За тесноватой для двоих замерзших прихожей, заставленной свежей мебелью – уютная двушка. Слева – кухня. Справа – он бегло представил комнату для гостей. А потом повел в комнату по центру. Там обнаружилась просторная заправленная кровать справа и большой тв слева. У кровати – шкаф-купе с зеркалом в пол, с его стороны поверх покрывала валялись скомканные майки и какие-то еще неопознанные в таком апокалиптическом состоянии предметы гардероба.

– Честно говоря, не ждал гостей. – не соврал, она вдруг поняла, он…

Смутился! Подхватил вещи, и наскоро спрятал на ближайшую полку за дверцу. Прям так – комком. И принялся отвлекать от конфуза.

– Вообще это должна была быть студия звукозаписи, где можно время от времени замкнуться и писать по ночам чтоб никому не мешать, плюс – «запасная» квартира для гостей, или родных, если кто нагрянет из «дома». И я искал просто уютное место. Однажды, просматривая варианты, зашел, и… влюбился… С первого взгляда…

Саша шагнула вперед, минуя гостиную, и у неё захватило дух. Балкон не был большим – там поместился на полу только огромный матрац полтора на 2 метра, да маленький подвисной стол с ноутбуком справа у стены.

Но сам по себе он представлял собой половину восьмиугольника, или квадрата со срезанными углами, и… 3 безгрррраничные прозрачные панорамные плоскости, деликатно тонированые снаружи. Но несмотря на почти незаметную толщину (он рассказывал тонкости – стекло крайней прочности, удароупорности, тепло- и шумоизоляции) – кристально прозрачны от потолка до самого плинтуса, с почти отсутствующими перемычками. Лежа на матраце, можно было коснуться рукой стекла, и будто б просочиться, провалиться в простор и волю панорамы, почувствовать себя частью бескрайнего Мира… И кружащий снег густой стеной, а ты в тепле и уюте…

Он рассказывал, с каким вожделением протирает эти «окна в мир» каждый день, когда голова совсем забьется, как мышцы при интенсивной тонировке.

Да, пожалуй, на это стоило посмотреть. Декоративность, уютность и лаконичная почти музейность этого места напоминали идеалистичные «домики-инсталляции» Икеи, или просто осовремененную версию зимней открытки. Несмотря на открытость просторам, здесь присутствовала некая интимность, изолированность от внешнего Мира. Атмосфера – завораживающая… И это несмотря на сумерки, хотя внизу под окнами просторы освещал торговый центр. Но эта проблема легко решалась: прям под потолком висели отодвинутые сейчас черные полностью блэкаут шторы. Хотя вряд ли они задергиваются – это не вписывается в его характер…

И высота… Как будто живешь на вершине какой-то горы, и вдоль взгляда простираются лишь небеса и верхушки далеких, как горные вершины, домов. Фаннннтастика. А если здесь так красиво ночью, то что же здесь бывает на рассвете, о которых он столько упоминал, если это восточная сторона?!!! Завораживающая перспектива.

Она невольно, чуть конфузясь, добралась взглядом до матраца. Черное белье с крупным лаконичным тематическим геометрическим рисунком. Так вот где он спит… Что внимает в себя его сны… и касания.

Она и представить себе такого не могла. Даже тогда, когда представляла…

– А я сам – собирался жить с парнями, с моей командой, которые приехали со мной. Но мы с Максом – чуть постарше. И он первый захотел снять свою берлогу как только появилась возможность. А потом я вдруг понял, что иногда хочется побыть… – он будто почти произнес слово «одному» – в покое. А то там тусовки постоянно.

– Я думала, вы её сняли вместе с женой…

– Нее, то было раньше… – прозвучало, как будто «в прошлой жизни». – С ней мы изначально переехали в другое место. Тогда были несколько другие возможности. Пожили совсем немного – пару недель. Рассорились и она уехала. Я подождал немного, а потом перебрался к парням, с той квартирой попрощались. – Это попахивало серьезными решениями… – а эту я искал как чистую творческую студию, когда уже появилось больше свободных средств. Здесь есть отдельный кабинет!

Он глянул на нее.

– Нет, жены здесь не было. Она не знает этого места. – Саша вдруг поняла: это – символ его новой жизни и Нового Я… – Да и вообще тут гостей не было. Еще… – интересное признание.

Он вильнул, просочился мима – назад в комнату, ведущую из прихожей на балкон.

– Ты можешь лечь здесь. – предложил он небрежно, будто чуть выжидающе. – Здесь можешь выбрать постельное? Сама застелишь? – будто б притормозил себя он…

Она кивнула. Он помог вытащить из комода комплект и кинул его на покрывало.

– Пойдем, чайку попьем. И я покажу тебе саму студию звукозаписи. А потом я в душ, ты не против? А то напрыгался сегодня. Или ты сначала?

– Нет, иди сначала ты.

Они миновали коридор мима ванны, попали на кухню. Он организовал чай и фрукты. Потом показал второй балкон с выходом из кухни. На этот раз – вполне прямоугольный, и застеклённый традиционно. Там стоял микрофон на стойке в пол. Мощный компьютер. Штук 5 табуреток. Стаканы с недопитым чаем. Пепельницы. Обертки от конфет. Чьи-то часы с поломанным ремешком скукожены на подоконнике.

Другой мир. Реально.

«Гости – бывают. Но не на том балконе»… – успокоенно отметила она,

наблюдая, как он с гордостью и комфортной освоенностью буххххается на «коронную» табуретку и ему навстречу загорается его послушный монитор. Она узнала в нем, его позе и обращении с инструментом – знакомое ей с детства умение созерцать себя со стороны, и оценивать. Трезво. Но удовлетворенно и довольно. Чтоб бесстрашно и с особым кайфом передать потом это право на оценку класного себя огромным количествам людей. Мало кому можно объяснить это то здоровое тщеславие – наслаждение делиться класным собой. Почти невозможно – тем, кто этого не испытал и не постиг.

Он показал ей пару наработок, сведением которых занимался на днях, и записанных голосовых сэмплов, похожих на подписанные цветные квадратике на звуковой дорожке.

Голос. Этот голос. Вчерашний. Аж чуть с ног не сбило. Она почти и забыла уж… Она немыслимой силой поборола искушение попросить спеть что-нибудь прям сейчас, хотябы в микрофон… Примеряла наушники. И с подумала о соседях, пока он нес ей чай.

Вскоре он кончился. Чай. А хозяин с неиссякаемой энергией, лайтовый даже заполночь, с извинением попросился в душ, стаскивая с себя толстовку и исчезая за дверью. В самый интересный момент.

Уже из-за двери крикнул ей:

– Можешь поискать во что переодеться на третьей полке!

Оставшись одна, Саша…

…здесь должно было быть «с разрешения залезла в шкаф».

Но нет. Сначала она вполне себе без разрешения залезла в стоящую рядом на стуле собранную дорожную сумку, где прям сверху лежали аккуратно упакованный документы. Полистала паспорта. Все странички. Позалипала и на фотках милого мальчика, едва узнаваемого теперь, и на уже известных ей фактах биографии, типа даты и места рождения… и на данных с других страниц… Тоже. Вздохнула, вычищая из себя лавины неудобных мыслей и ассоциаций, аккуратно убрала стыренное обратно. И только потоооом…

…с разрешения залезла в шкаф. Перебрала там уйму огромных футболок. Остановилась на белой с принтом мультяшкой. Переоделась быстренько в полумраке. Глянула на себя в зеркало. Распустила волосы. Расправила и застелила необжитую кровать. Нашла пульт от тв, отыскала там какой-то фильм. И улеглась на живот головой к экрану, и к двери слева – в обратную сторону от изголовья. И вдруг поймала себя на ощущении, что поразительного спокойствия.

Волнение стучалось в дверь её чувств, но она его пока не впускала.

И старалась не смотреть вправо – в сторону балкона, где виднелся матрац. Интересно, он дверь туда закрывает?

И все же… что там за рассветы?

Фабрика – Облако Волос.mp3 (ночи для любви и воровства…2011).mp3

* * *

Артём зашел в ванную, немного перевел дух, и вспомнил, что забыл на кухне на спинке стула захваченный (как эпично! И героично!) полотенчик. Высунулся за ним…

И увидел, как она переодевается. Тоненькая, длинные русые волосы по спине, стринги как влитые по изгибам… Плавные линии в темноте. Он даже забылся, что может быть застукан на месте. Спрятался за дверь,

и зажмурился. Маленькая, наивная, воздушная русалка. Весь вечер он до конца поверить не мог, что этот ангелок -

сбылся. Материализовался. Смешная такая. Деловая.

Нежное чистое создание. Бэмби.

Лишь бы только не догадалась, чем он занимается тут же рядом, за дверью, куда умыкнул свои подсмотренности. Под шум воды, скрывающий все улики. А как ещё – иначе он просто не переживает этой ночи рядом… вполне вероятно, на разных кроватях. Иначе он просто не сможет отвечать за себя в выбранном выверенном облаке нейтральности и ненавязчивости, которое окружало её. Которое повелевало им.

Только б не спугнуть. Не сейчас – совсем.

Он закрыл глаза, спрятавшись под струями, и вернулся в тот момент, когда они вернулись в машину с подкараулившего наконец мороза. В тот момент, когда всё было ещё так неопределенно…

Впрочем, как и сейчас…

Но нет… Еще тревожней и трепетнее… И столько было вопросов без ответов. Тогда.

Стало теплей. И ближе. И уютней. Интимней. А в голове… иль между ними – только:

»

– Ты же не девственница, да?

– Да

– Ты хочешь меня?

– Да

– Ты поедешь ко мне сейчас?

– Не знаю. Да

– Ты сможешь любить меня? Так, как мне это нужно? Ты научишься? Постараешься?

– Да

– Ты кончаешь? Бывает? Как ты выглядишь, когда это происходит? Когда ты покажешь мне?

… Скоро ты научишься читать по мне? Еще пока нет, вижу, но ведь скоро? Да?

»

zayatz – зефирковое озеро.mp3

Зефирковое озеро, нимфа русоволосая

Зовёт меня оставить всё, плавиться на песке

Гипотезы отбросив в закат, как сердце колотится

Слышу и вдаль ныряю туда, где буду ни с кем

и продолжение

Забывшись быстро и скорей профилактически, терапевтически, он обтерся, одел свежую домашнюю майку с трениками, и вышел,

словно на суд. Или на казнь. Кажется, каждый её взгляд – ясный, словно нарисованный – кожу с него сдирает. На расстоянии. Все по живому – каждая интонация. И от неё у него нет защит.

Она лежала на кровати на животе в его майке, для неё ставшей платьем, подложив лапки под подбородок, и болтая ножками в воздухе. Смотрела какой-то фильмец. Или мультик? Домашняя такая…

Изгиб в пояснице, вскарабкивающийся на крутой холмик ниже, нисколько не сглаживаемый тканью… Рассыпавшиеся волосы.

Словно мираж, и всё же – настоящая. Та самая – из недостижимого вчера. Та самая, из ошеломительного «именного-новостного» сегодня.

И завтра. Тоже. Из его манящего завтра.

А на «уснувшем» ноуте – там, на столике на балконе за стенкой – подборка сокрушительной инфы про неё, так и не закрыты странички. Уезжая в направлении этой чудной авантюры, он и не чаял, что она окажется здесь сегодня. Прям сегодня! Как пришелица с других миров! Из каких-то других, неведомых ему жизеней.

Он почему-то думал совсем не о том, о чем… хотелось… Там, в инфе – не только она… Как много упущенного. И неисправимого…

«Козлина, сам ни черта не умеет, а девчонку в комплексы загнал». – вспомнил он, и еле справился с приступом…

невыносимости. Щемящей потребности защитить её от печали.

И себя – тоже. Сколько всего у неё и в ней, где ему не находилось места. Пока. Она – словно мечта о чем-то далеком. Горизонт. И вот. Совсем рядом.

Ухмыльнувшись, может, чтоб прогнать с себя настроения иллюзорности, он выпалил не задумываясь:

– Тебя, наверное часто просят достать ногами до макушки?

– Ага.

– Особенно на работе. – попробовал отшутиться он…

– Та всегда. Наверное, как и тебя – спеть)

Странный поворот. – ухватил он вдогонку, – ну да ладно.

Он вдруг поймал себя на новом хобби: накидывать ей эпитетов, определений и описаний. Мысленно. Новым в голове звучало «Бэмби».

Он как будто поймал трофейную диковинную экзотическую птичку, и ощутил вдруг чувство раскаяния за этот… Вандализм. Она на этой кровати – как пташка в неволе. Выпустить её восвояси, пускай чирикает.

Но только не сейчас. Нет.

Правда, не ожидал. Совсем не ожидал увидеть её здесь сегодня. Не рассчитывал сам так обнаглеть, не рассчитывал, что она позволит зайти (уже!) так далеко. Что всё сложится удачно, что он успеет познакомиться с её родителями и устранить в них помеху, увести её прям у них из под носа… Пообщаться с ней, получить согласие на приглашение. По ней совершенно не заметно, как далеко она готова зайти. Осознает ли она вообще, с каким огнем играет?

Вероятно, просто виду – не подаст. Он уже понял, что ярких согласий и не будет. Как и приглашений. Она способна на доходчивые возражения – это точно. Ее же согласия – мимолетны и прозрачны. Их придется угадать.

Но она – довольно бесстрашна. В наивных глазках – решительность спортсменки, которая делает шаг в ключевую для неё минуту. Она готова ошибаться, но не пасовать! Уверена в своем прокаченном скилле и умении сориентироваться в обстоятельствах. Её научили выглядеть уверенно, и всё делать «по красоте». В этом она теперь себе не изменит. Конечно, она совершенно тепличная – это читалось скорее по изумленным её «выкрутасами» членам её семьи, чем по ней самой,

но она явно что-то себе решила. Бросила себе вызов. Себе, и всем, кто ждал он неё привычной безупречной покладистости.

И все же он ясно понимал, как легко сейчас спугнуть её

Он не надеялся особо – не смел. Но он верил ей,

и себе. Своим обостренным чувствам, сосредоточившимся в одном ключевом направлении. Он знал: если она решится доверится ему, она – подаст ему знак.

И он этого не пропустит. Тут больше от него ничего не зависит. Всё, что он мог в свою пользу – он сделал уже, раньше. Теперь – только ждать.

– Может быть, я тебе кое-что скажу… – вырвал её из сосредоточенности он… И себя тоже…

– Что? – воспряла она…

– Что-то. Потом. Попозже…

– Сегодня?

– Нет.

– А когда?

– Когда придет время.

– Это когда? – раздосадованно поджала губы она…

– Может, даже завтра…

Она явно заинтересовалась. Но и напряглась.

– И что же это?

Он усмехнулся. Умеют они выпытывать! Он уже готов сдаться…

– Пока не готов…о. Но надеюсь, тебе понравится.

Он сделал шаг навстречу. Соблюдая аккуратную небрежную дистанцию, вручил ей полотенчик, рассказал где найти новую зубную щетку. Отследил, какая на ней мягкая майка – мало что скрывает. Какой у неё вкусный рот, какой опасный, когда между ними нет столько одежд, как тогда в машине. Как она вздергивает подбородок и опускает реснички. Как движется её стройная шейка, убегая под ткань горловины…

Проводил её мима, попробовав уловить запах волос. И когда она исчезла за дверью, улегся на её место, распластался, потираясь грудью о то место, где она мостила свою… Уткнувшись лицом в её отпечатки на простыне.

…и чувствуя, как прежние страсти удаляются все дальше к горизонту, всё сильнее сглаживаются их рельефы на нервах, пока он нежится в её отпечатках. Таких свеженьких.

«…мысли о тебе… потеют в голове…»

Чуть очухавшись, улегся на спину «медузой» туда, где она только что лежала. И замер, вслушиваясь в звуки воды за дверью, пролдолжая купаться, и пообещав себе не трогать себя в центре организма… Только не как вчера.

Когда Саша вышла из ванной с влажными волосами, он говорил по телефону. Завтра к вечеру вылет. Все ребята – в отличном настроении и в состоянии готовности. Надо ещё позвонить маме. Нет, не сегодня.

– Ну что, ложимся?

Свет в квартире уже почти везде погас. Она мостилась на кровати – ещё пока сидя. Он – метался по квартире в поисках то одного – то другого.

Потом в очередной раз плюхнулся прям в своей черной майке на свой черный матрац на спину, закинув ступню в фиолетовом носке на колено, и снова воткнулся в телефон.

– Что? – заметил легкую неуверенность в ней он…

…как-то. Хотя совсем не смотрел в её сторону, погрузившись в свои дела с головой.

– Ничего.

Ну ок. Он вновь закопался в свой телефон. По делу. По вечерам, как обычно, все «проснулись» с чем-то срочным.

– Артём!

Отрывистое, упругое его «М!» на одной ноте, словно отскочившее рикошетом резинового мячика, было похоже одновременно и на понятливый, почти не допустивший удивления кивок, и на укороченный стон.

Она попятилась, но не сдалась:

– Я подумала… А как же рассвет? – ну да, он же, вроде как, смотреть рассвет её сюда заманил… – Он же здесь, в комнате – не разбудит?

– Не… не достанет… – кивнул он, не смея поверить… – что, меняемся?

Неееет, он не ошибся в ней! Все угадал!

– Мне не ловко тебя с любимого твоего места сгонять… – она на цыпочках подошла в полумраке к балкону…

«Ловко, не ловко…».

Про остальные и будущие свои утра он почему-то и не подумал напоминать – разве это сейчас стоило внимания?

– Может, поместимся? – максимально незаинтересованно кивнул к внешнему краю матраца, ближе к окну, он, и вежливо, весьма условно пододвинулся в противоположную сторону.

Она с поразительной наивностью и несмелостью в облике прокралась на указанное место. Улеглась для пробы. И зависла на картинке снегопада совсем рядом, стоило только моргнуть.

– Тут тепло, не волнуйся. – сберег немыслимое он, – Подожди, сейчас принесу тебе плед.

Он сорвался, и словно спасаясь бегством, метнулся в другую комнату. Приволок ей пушистое бежевое покрывало. Накинул.

– Норм?

– Вроде. – хлопнула глазками она, и замоталась больше, чем сегодня в свою дубленку.

– Ну гуд. – он прошел к ноуту, в «ноги» матраца справа от входа на балкон. Оглядел свои владения взглядам хозяина, руки-в-боки, который убеждается что все в порядке, и стянул майку.

Чёооо сразу «победоносно?!!» Ко сну человек готовится!

Незаметно отследил её реакцию, опустился на колени, и ползком руками вперед нырнул на свою половину. На живот. Обнял подушку. И повернул к ней голову:

Продолжаем разговор?

Девочка из снов лежала рядом как загнанный ягненок.

Но она сама пришла.

Она лежала то взглядом к снегу, то в потолок. Потом повернулась, и будто б из вежливости устроилась на боку лицом к нему.

Продолжаем разговор?

Он вынырнул рукой из-под своего покрывала. Коснулся щечки. Не возразила. Тогде шеи. Никакой реакции, кроткий прямой взгляд. Будто «пожимающий плечами». Он уже понял, что она не умеет кокетничать – ей просто никогда не приходилось – её дивный облик и образ жизни с детства на виду – всегда делали всё за неё. Так что отсутствие всплеска строгости и «мороза» – это самая благоприятная из её возможных реакций.

Он потянулся, легонько попробовал на вкус пышненький, как свежая выпечка рот. Как впервые. Она аккуратно попробовала в ответ.

Прислушиваясь к происходящему, она выжидала. Как будто не видела в этом уже свершившейся безысходности, и дальнейшее – всё ещё продолжало оставаться для неё неопределенностью. Неизвестностью. Он же – провалился в свои ожидания и предвкушения, которых избегал весь вечер – одним махом, с головой. Теперь-то он позволил себе поверить, что всё, дороги назад нет, попалась птичка. Выпал из гнезда птенчик прямо в его руки. Однако её неочевидность удерживала его на сладкой грани. Между ожиданием и безумием.

Он не напирал: на неё так дивно было просто смотреть в полумраке. Вдыхать её настроения. От неё исходила особая невычурность, которая всегда импонировала ему. И в бывшей, пока та такой была. Пока была…

Пододвинувшись, отодвигаться он не стал. Ему нравилась эта дистанция между ними – когда можно дотянуться, но еще не «слиплись». Ощущать зов.

Его рука нырнула под плед, пошла аккуратно прогуливаться по плечу, руке, вдоль бока. Он аккуратно поправил ее «платьюшко», чуть задравшееся, подтянул вниз на бедро. Мизинчик коснулся открытой кожи, пробрался под ткань. Она продолжала смотреть на него, и исследовать его в его исследованиях.

Он пролетел рукой в воздухе мима полукружий сзади, и пальцы прогулялись вдоль позвоночника под майкой. Она вздохнула. Ему захотелось напиться этого вздоха.

Затрепетав, она чуть, почти незаметно подалась навстречу, отпрянув от обжигающей прохлады его пальцев, и он распахнул ей навстречу свои сети.

Эвакуировав свою руку из этой спецоперации, из этой «горячей точки», он отправил её в новое приключение – чуть толкнул девушку на спинку, и прошелся пальцами под майкой впереди – прям по центру. До самой шеи, и обратно – тонкой тропкой. Впадина между пригорков, живот, пупочек… Кружевная кромка. Освобождение. Но амнистированная рука – как рецидивист взялась за старое. Поверх маечки нащупала замеченную вершинку под тканью, и словно б безмолвно спросила: что это такое? Почему нарушает… суббординацию? Наказать. Арестован!

Что это за «выскочка» не спрятался? Оказал сопротивление, обнаглел – применены санкции!

Саша совсем не мешала ему играть в эти игры – лишь наблюдала… а потом вдруг протянула руку, и молча погладила рисунок на груди.

И внезапно он рухнул. С высоты своей заоблачной выдержки. На неё сверху, всей верхней половиной своего тела. Обрушился на её рот самым влажным, раскрывающим и выпивающим поцелуем, на какой оказался способен. Почувствовал ладошку в своих волосах. А свою – под кружевной кромкой внизу. Забрал её оттуда только чтоб задрать маечку до смой шеи, и вновь вернул. На место. Пока ртом пошел прогуливаться по шейке и всему, что теперь не спрячет «сорочка».

Женя Белоусов – Облако волос.mp3

Кожа об кожу, части тела – об части тела… Он преодолел все границы, края и кромки. Девочка зажмурилась, и чуть тронув его плечи, обеими ладошками обхватила его напряженную загорелую разрисованную правую руку чуть ниже локтя, сильно занятую. Но не отнимала его руки, просто держалась за неё, как за ось её жизни в этот момент. Он, было, попробовал распознать в этом протест, но она начала подаваться навстречу движениям пальцев.

Он старался просто налюбоваться, как она заходится, теряя контроль. Благодаря ему. Рядом с ним. Для него… И насытиться этим.

«Нельзя так сразу!..» – убеждал он себя в собственных позывах и требованиях, удерживая себя сбоку. Потом вдруг почувствовал: Можно! Сам себе не поверил, но спутать не мог. Девочка выгнулась и оттолкнула его кисть, ускользая и пытаясь надышаться. Она старалась удержать его руку, рвавшуюся «в бой», к открытиям, но влажные ладошки соскальзывали, лишь поглаживая по загорелой волосатой коже, она все никак не могла дотянуться до запястья. Он готов был преодолеть что угодно, чтоб снова почувствовать этот толчёк.

– Тише, не бойся! Все, тш! – выдохнул он ей в шею, гуляя губами по подбородку и за ушком. Испугалась. Сама себя. Ого. – Саш, Сашенька, все… Тцц! Он откину её необъятные длинные волосы наверх, окунулся руками и лицом везде где сумел достать, и потихоньку сполз вниз.

– Нет!

– Тс!

Ему нужно было познакомиться с этой дверцей, чтоб понять, решиться войти туда. Удерживать силой пришлось лишь первые несколько секунд. Потом – лишь всхлипы. Не вызывавшие у него тревоги, наоборот. И остренькие пальчики ног у него на лопатках. Когда «фокус» повторился, он почти решился. Страх разрушить волшебство романтического вечера неудачей – окончательно затерялся в агонии чувственности – своей, и не только.

В этот момент он начисто забыл, как давно у него не было других. Любых других! Он забыл даже само слово такое – «другие».

Сам не понял, как оказался без всего лишнего. Все, никаких преград – ни внешних, ни в голове…

– Попробуем? – сам себе не веря и не находя в себе сил бояться, спросил он, понимая, что решения придется принимать самому. И стянул с неё ненужный последний обрывок ткани. Улегся на неё, обнял, вжал в себя, и принялся потираться о растревоженные местечки своим самым центральным центром всей своей вселенной, передавая ей свои эмоции. Она выгнулась, и сама поймала его, нанизалась. Он даже растерялся. Он планировал если и пробовать, то осторожно, мельчить, но она сама заехала на него почти сразмаху. И сама, кажется, удивилась.

– Оуф. Не может быть. Я подхожу тебе! Я подхожу тебе, да детка? Уф. Да! Давай. – Он приостановился, подхватил её поудобней навесу, и оставил её распоряжаться «балом», только чувствуя как она аккуратно пробует его. Изо всех сил стараясь вспомнить, что надо не забывать о самоконтроле. Особенно когда она стала подхныкивать – отрывисто, как в те первые 2 раза. Неее, только не так и не сейчас! От таких стимуляций, можно и свихнуться,

и доиграться. Не успел он подумать об этом, как почувствовал, как в него вливается эта судорога, впитыватся через кожу. Да ладно? Вот так вот? Вот-так-сразу? Девочка беззащитно вжалась в него, как ребенок, который просит утешения – чтоб пожалели, погладили по голове и успокоили.

– Маааленькая! Моя хорошая! Жарко, да? Все-все-все! Зайченочек, что ты дрожишь? – переведя дух и овладев немного собой, он теперь боролся с чувством вины: наверное, это ей это не очень теперь понравится: – потерпи еще минутку, ладно? – ему нужна буквально минутка. Буквально.

К счастью, в изголовье стоял наготове моток полотенчиков. Вчера тоже пригодился. Знал бы он вчера, как пригодится сегодня. Теперь он обтирал её живот, стараясь унять отголоски дрожи. Потом совсем без сил упал на нее сверху,

и провалился.