Читать книгу Дочь комиссара. Когда любовь прочней колючей проволоки - Наталья Урбанская - Страница 3

Пожар

Плещутся, ведерко – по ведерку, струйки и брызги воды на сарай, на дом. Но что они для рыжих языков пламени, рвущихся наружу из окон и дверей деревянного дома!

Что успели, выбросили из окон – платок, пальто, перину, занавески… Ведра да лопаты. Кто землей, песком окапывает полосу от поленницы. Кто воду льет, да и бежать дальше со двора к колодцу. Воют бабы, того и гляди перекинется огонь на забор да на соседские строения…

Коммунист Клюкач, плеснул ведро воды на перину, схватил, накрыл ею волосы и спину – и в пламя огня, в дом под оханье толпы. Жена стояла на месте, закрыла глаза, и вот подкосились колени. Увели две достарушки ее детей, двух пацанов, на соседнюю улицу – пора уже и спать.

А старшая Валюша стояла возле матери, не проронив ни слова, не пролив ни слезинки. Широко раскрытыми глазами Валюша всматривалась внутрь, где крушились потолочные балки, оседали обугленные бревна стен, летели головни и головешки. Она не понимала «Почему? Ну, почему отец ринулся в горящий дом?!!»

Одна за другой чехардой сказали мысли в голове. «Что теперь будет?», «Увижу ли отца?». «Хотя бы одним глазком…»

А куры кудахчут! Куры машут крыльями. Взлетают и опускают крылья, воспламенившиеся от извивающихся, кривляющихся изгибов огня безудержной искрометной пляски. Падают обессилившие квочки в пламя, мекают козочки, гогочут гусята, – задыхаются от дыма, объявшего сарай.

Мелькнуло среди плясок пламени белое пятно и, на пару секунд, застряв в дверном проеме, обугленная перина переместилась во двор, рухнула прямо перед дверью. Выскочил человек в горящей одежде и покатился по земле.

В то же самое мгновение осела крыша дома. Трещали, скрипели и грохотали сухие доски лавок и комода, фейерверком рассыпались во все стороны угольки и искры, пугая и расталкивая отскакивающих прочь людей.

Смотрит дочь как прячутся, исчезают иссиня – багровые, желтые язычки пламени на одежде отца. Как из рубахи достает и держит в руках тряпку. И горят счастьем его глаза:

– Не плачь, Прасковья!

И гладит, и гладит ее волосы. А она все плачет. То ли оттого, что чуть не овдовела, а то ли оттого, что доброе имя мужа спасено. А Валя смотрит. Молчит и смотрит на волдыри на руках отца, который гладит голову мамы и морщится от боли. Девочка не понимает, как ему не больно? как отец стоит на ногах, на своих стройных крепких ногах с огромными волдырями и клочками обожженной кожи?

Отлежавшись в соседской баньке день-другой, Владимир Клюкач вышел на работу в село.

Противники Советской власти, бывшие помещики, решили навредить и колхозу, и преданному коммунисту Клюкачу, ведь если бы деньги сгорели, то не было бы нового коровника, новых коров, не было бы работы дояркам. И не было бы возможности у колхозников давать больше молока и мяса для рабочих фабрик и заводов развивающейся молодой Страны Советов.

А преданного делу партии товарища Клюкача объявили бы врагом народа и отдали бы под суд.

Но план противников советской власти не удался. После проявленных смелости и мужества при спасении колхозной казны на пожаре, Владимир Никиктич был включен в комиссию активистов советского движения, энтузиастов советской власти.

Зимними вечерами колхозники и школьники ходили в избу-читальню, где избач читал газеты, в которых были хорошие новости. Идеям Ленина верили, старались следовать заветам вождя.

Люди объединяли свои единоличные крестьянские хозяйства в коллективные, в которых вместе легче развивать производство хлеба, мяса, молока, заготавливать овощи и фрукты для пропитания рабочего класса в городах.

Владимиру Никитичу выписали разрешение на вырубку леса. Он был тонким знатоком леса – выбрал самое сухое дерево на строительство дома, соседи помогли собрать сруб под крышу.

Так семья поселилась в новом доме. Коровник отстроили, работа в колхозе наладилась. Прасковья Филипповна работала наравне со всеми, а Валюшка нянчила Женечку: смотрела, чтобы не уполз – не убежал и вовремя кормила, как мама велела: когда сама захочет поесть.

Ответственное поручение

Валюша знала из рассказов мамы о том, что она родилась в начале тридцатых годов в ее родном селе, в Ракитянском районе Курской области.

В ту пору молодая Страна Советов поднимала колхозы, потому что прокормить семью в одиночку, если жить честно, по совести, было невозможно.

Владимир Никитич понимал предлагал беднякам деревень собраться и сообща сеять и полоть, чтобы собирать больше урожая – зерна для людей. Легче было накосить и заготовить сена для коров-лошадей.

Так образовалась коммуна и колхозники с песнями шли на работу и с работы, на общие деньги покупали технику, были свои кузнецы и механизаторы.

По весне выходили на субботники – почистить площадь возле клуба, украшали дома красными знаменами.

А в дни 1 Мая и 7 Ноября, в праздники Революции, на телегах ездили в райцентр, поглазеть на многолюдные колонны рабочих и крестьян и принять участие в демонстрациях людей, продолжающих дело Ленина, которого считали Великим вождём.

Папу звали Владимир Никитич, он жил одной жизнью с колхозниками, из таких, кто полностью отдается делу, в которое верит. Он старался оправдать доверие народа; неравнодушный, деятельный кандидат в коммунисты. Быстро прошел кандидатский срок, старшие товарищи по партии дали положительные характеристики и вступил в партию.

Уважали его не только сельчане, но и руководство района: работал без устали, и грамотный был, и дом строил, и жену взял добрую, трудолюбивую. Уже двое деток у них родилось. На все его хватало!

– Как дела, значит? – спросил ответственный секретарь, как только Клюкач переступил порог кабинета района партии, куда его пригласили вместе с председателем на беседу.

В кабинете сидело несколько коммунистов, ответственных лиц, каждый из которых знал Владимира с шестнадцати лет, еще комсомольцем, который трудился на поле наравне со взрослыми.

– Докладываю: подготовка к посевной прошла успешно, все распоряжения правительства выполняем в срок. Ремонт и подготовка техники прошли, механизатор надежный. Коммунистическая ячейка совхоза планомерно выполняет задания партии и правительства, – отчеканил председатель колхоза.

– Молодцы, значит! А в целом?

– Собрания проходят регулярно, – развел руками отчитывающийся, понизив тон голоса, – проводим политинформации, просвещаемся в библиотеке, подписка на прессу проходит успешно.

– И комсомольцы развиваются?

– Так точно! Комсомольская ячейка крепка, агитационная работа на высоком уровне. Молодёжь изучает законы строителя коммунизма, ударно трудится, остаются и сверхурочно – то трактор чинят, то на сенозаготовках…

– Слышал, противники новой власти не остыли?

– Так точно, не остыли, пьют мужики, притихли, смуты не наблюдается.

– Оно и подозрительно – притаилась буржуйская шайка, значит. Не замышляют ли чего?

– Ну, если чего заподозришь, сигнализируй в район! – протянув руку к печатной машинке, растянул комиссар, сидевший слева от секретаря.

– Есть! – вытянулся струной председатель.

– Поручение новое для тебя! – с едва скрываемой улыбкой сообщил секретарь района.

– Рад стараться!

– Сельское хозяйство – важная отрасль экономики молодой Страны Советов. Необходимо увеличить заготовки мяса и молока!

– Стараемся, на ферме растим поголовье чистопородных молочных коров, доярки получают еще больше надоев молока с коровы!

– Справитесь, значит? – прищурив глаза, испытующим взглядом строго смотрел на председателя.

– Слушаю, товарищ секретарь! И – повинуюсь! – сквозь зубы просвистел председатель, опустив голову, замолчал.

– А ты что скажешь, товарищ Клюкач? – ответственный секретарь райкома партии перевел вопрос.

– Коровник починим, конечно, – ответил коммунист, и в кабинет воцарилась тишина.

Не зря же вызвали в район! Понятно – дело особой государственной важности.

– Думаю, нужен новый коровник, добавить поголовье, тогда и мощности будут – новые! – рассекая воздух кулаком, прервав тишину, продолжил раскрасневшийся Клюкач.

– Правильно уважают тебя за честность и смелость! – ободрительно отозвался секретарь. – Получи под ответственное хранение в кассе деньги на коровник, да храни как зеницу – око!

Ни единая душа в совхозе не знала, где спрятал деньги Клюкач. Ни Ванька, ни Манька не знали, о чём шла речь в райкоме партии. Но не зря говорят, что слухами Земля полнится.

И потому, как только председатель на следующий день оповестил сельчан, что после трудового дня в клубе состоится собрание с важной повесткой, каждая сельская баба каркала «коровник-коровник-коровник…»

Обычно на колхозных собраниях выступали страстно, откровенно, собрания заканчивались пением «Интернационала». Сегодня в стенах клуба галдели: новые задачи обещали новые заботы, новые трудности, но и новые привилегии. Доверие партии – высокая оценка добросовестности коммунистов совхоза. Мужчины кричали с места, даже с последних рядов пытаясь выкрикивать, кто что хотел. Бабы успевали и последние новости обсудить – кто сколько квочек для высиживания отсаживает, кто гусят разводить собирается, а кто поросенка молочного продает или козочку. А кто работящую невестку сыну к осени присматривает…

– Горим! Горим! – пронеслось откуда-то с улицы.

Завопили бабы, народ из клуба – врассыпную. С ведрами-коромыслами: кто к реке, кто и к колодцу, все – к дому Клюкача, на зарево, на дым. Всем было понятно, что это – поджог!

Первая к школе любовь

Жизнь текла своим чередом.

Осенью Валюша пришла первый раз – в первый класс! На пороге школы ее встретила учительница. И с этой поры начались самые чудесные в ее жизни годы – первая к школе любовь.

С первого взгляда полюбила в школе все: и яблони, и цветы во дворе, и старого лохматого пса Тузика. Настолько ленивого, что, когда мелюзга дергала у него липучки со скатанной шерсти, ему было лень – тявкнуть. Настолько был то ли уставший от жизни, то ли привыкший к детворе пес.

Понравились ей и комнатные цветы на подоконниках класса, которые поливали дежурные третьеклассницы. И теплая печка, к которой нельзя было ни близко подходить, ни стоять: ни зимой, ни летом! Завораживала таинством черная доска, над которой висел портрет Ильича, и новенькая парта с лавкой на троих человек. И деревянные счеты слева от учительского стола, выше ее роста.

Но, больше всего, Валя прониклась приязнью к своей учительнице.

– Мама, мама! Она такая внимательная! – делилась своими первыми впечатлениями девочка не только в первый день учебы.

Учительница встретила первоклассников радушной улыбкой, их было всего пять, в классе сидели и другие ребята, постарше. Это были и второклассники, и третьеклассники. Учительница называла каждого по имени, помнила, кому и что она задавала на дом, какие ошибки допускал каждый ученик на последнем диктанте или контрольной по математике.

– Все наши девочки хотят быть похожими на нее: она так просто и понятно объясняет правила грамматики. И никогда не делает замечаний по пустякам! Вот вчера, например, мальчишки начали баловаться на переменке и открыли окно в классе, сразу залетел холодный ветер, а мы замерзли и закричали на них.

– Как нехорошо кричать в школе! – отозвалась Прасковья Филипповна. – И теперь мне придется краснеть на родительском собрании, дочь?

– Нет, что ты, мамочка! – извиняющимся тоном отрицала Валя. – Мария Петровна пришла и так посмотрела на мальчиков, что они тут же закрыли все окна и попросили прощения.

В школе дети чувствовали себя легко и свободно, все были «свои», ведь в колхозе нет, и не могло быть ни посторонних, ни лишних. Взрослые считали себя строителями коммунизма и дружно, в ряд шли в прекрасное будущее, все лучшее отдавая детям. У школьников были праздничные обеды из лучших овощей, компоты из яблок, молоко и булки из ржаной муки.

– Мамочка, ты отпустишь меня в лес с классом. Мы будем собирать грибы и лекарственные травы, комсомольцы будут мастерить и разжигать пионерский костер и печь картошку!

– Мамочка, скоро субботник, достанешь из-под крыльца мои маленькие грабли, которые мне Иван Федорович, муж Марии Петровны, прошлой осенью смастерил?

Мать наблюдала за дочкой и ей нравились ее упорство и прямодушие, желание подмечать и перенимать самые лучшие людские качества.

– Я точно уже все про себя решила, мамочка! Буду как Мария Федоровна! Вырасту и буду хорошей учительницей!

– А, может, сразу – директором? – улыбнулась мать, убирая остатки масла, яиц и хлеба, и пустую кринку из-под молока.

– Ну, не знаю… Даже папа ещё не директор, как же об этом мечтать-то? – озадачилась Валюшка.

Мама рассмеялась, а девочка продолжала мечтать:

– Мамочка, сшей к празднику юбочку, а то я уже выросла совсем.

– Так скоро и школа кончится.

– Просто хочется аккуратной быть в День Пионерии, я ведь пойду смотреть как наших третьеклассников будут принимать в пионеры.

– Интересно? – женщина повернулась всем корпусом к дочери.

– Ах, как я жду того дня, когда и мне повяжут красный галстук! Мечтаю, чтобы и ты, и папа пришли поздравить меня в этот великий праздник.

– Так это будет через два года, Валя! – улыбнулась женщина, накрывая на стол. – Доживем – увидим… – задумчиво ответила Прасковья Филипповна.

И она была права. Владимир Никитич не смог быть в тот великий день, о котором Валечка долго мечтала. И не потому, что не хотел – просто исполнял свой долг коммуниста.

Назначение

Жаркий полуденный воздух. Поднятая колесами пыль проселочной дороги осела на жёлтые подсолнухи, заросли репейников и лопухов. Пахло придорожной пылью лиственной прели, сухой пыли и влажной лесной сырости, запах мирного праха и грибов, сухих ягод и многократно превшего мха.

А задувающий с поля ветер приносил запах вянущего клевера, а ещё и запах высыхавшего скошенного и сохнувшего под лучами солнца разнотравья…

Шумно дышит, втягивает в себя запах сена избач, оглядывает колхозников, собравшихся вокруг него. Мужики сидели в высокой траве с края поля и смотрели вслед уезжавшей телеге с пустым бидоном молока и корзинами из-под буханок хлеба. Почти и не бывало, чтоб в уборочную страду привозили обед, обычно ели так – кто что из дома приносил. Но на покос вышли от мала до велика и работников решили покормить, чтобы работали охотно и больше накосили сена Буренкам. И те дадут зимой больше молока.

В разгар уборочной, прямо в поле приходил он с почтальонкой проводить политинформацию: просвещали неграмотных о событиях в мире и Стране Советов.

– Ох, и хорошо, ребята! Так бы и сидел до зимы! – отозвался молодой парень с вихрастым чубом и мускулистыми руками, взявший травинку в рот и кусающий ее сочный тонкий стебелёк.

– И не наскучило бы? – усмехнулся в бороду бригадир.

– Да разве нам избач даст заскучать? – отозвались бабы живым звонким хохотом.

Сегодня в газетах печатали об августовском Договоре между Германией и Советами.

– Хм! Как, значит, понимать – о ненападении и разделе Восточной Европы на сферы влияния? – поинтересовался парень с чубом.

– По сути, это антипольский договор. Сворачивай свои газеты в сумку на ремне. – Заключил усатый бородач-бригадир, и сплюнул. Встал и пошел молча в поле. Вслед за ним – и мужики с косами на плече, потянулись и бабы.

В начале сентября почтальонка, не дожидаясь обеда, прибежала на поле со срочным известием о вторжении Германии. А в конце сентября избач доложил и о том, что Красная Армия вступила в восточные области Польши:

– Политинформация. Тема. Польский поход Красной Армии. Газета «Красная звезда» от 21 сентября 1939 года. Вчерашняя, значит, – началось собрание политпросвещения для укрепления самосознания комсомольцев и молодых коммунистов.

И зычным голосом декларировал комсорг:

– Вчера доблестные части Красной Армии заняли города Гродно, Ковель и Львов. С семнадцатого по двадцатое сентября захвачено в плен более шестидесяти тысяч польских солдат и офицеров.

– Ну и дела, – неслось среди ребят.

– А как народ-то принял? – для кого-то было и неожиданностью.

– Радостно принял! Эх, ты, неграмотный! – откликались другие.

– Картинку покажи! – отзывались девушки.

– Смотри, Прасковья, женщины в платках, мужики с бородой, дети на руках, – девушка молодая в сарафане и фартуке разглядывала положенную перед всеми газету.

– Такие ж, как и мы, хоть и капиталисты проклятые! – Удивилась Прасковья.

– А ты что думала, с рогами и копытами будут? – засмеялась девушка.

– Да кто их знает. Не думала я вовсе, – отозвалась её соседка.

– Занят ряд укрепленных районов с полным вооружением, артиллерией и боеприпасами, – забрал газету комсорг, и продолжил – Повсеместно население Западной Украины и Западной Белоруссии восторженно встречают свою освободительницу – Красную Армию, оказывая ей содействие и помощь.

В ноябре избач библиотеки доложил о том, что Верховный Совет СССР включил более половины земель Польши в состав СССР, теперь они воссоединены с Белоруссией и Украиной. Люди побежали из западных областей Польши на Украину и Западную Белоруссию: к декабрю население увеличилось до тринадцати миллионов человек. Как-то перезимовали.

Весной сорокового года Владимира Никитича снова пригласили в райком. Председатель, с которым он когда-то впервые пришел в райком партии, горячим рукопожатием встретил его в кабинете:

– Сколько лет, сколько зим, Никитич!

– Давно не виделись! С повышением тебя, Петрович! Как семья?

– Наследника жена подарила. Борис родился!

– Да, поздравляю! Вот так новость! Не знал. Меня, как назначили сюда, так и не был в колхозе. Мычат наши коровы?

– Мычат, и молока дают так, что на выставку пора!

– Вижу, вижу твои отчеты! Грамотно работаешь, Никитич!

– Стараюсь!

– Через меня много документов проходит и знаю, что говорю! Пора тебе опытом делиться.

– Так, я готов.

– Есть толковый коммунист – научить бухгалтерию вести, знания передать?

– Откуда, Петрович?!! Всех толковых – на повышение, сам знаешь! – развел руками Клюкач.

– Значит так, и тебя – в новый колхоз назначение ждёт.

– Хм, – задумался Владимир Никитич. -Комсомолец есть, толковый парень. Не подведёт! Спросить могу, Петрович?

– Давай! – по свойски откликнулся председатель райкома.

– Слышал, что беженцев много там. Ночуют на чердаках, в подвалах…

– Э-э, значит, прессу читаете?

– А как же, поглощаем! И про полевые кухни, и про организацию ночлега в домах культуры и домах пионеров…

– Там серьезнее. Через границу с Польшей люди бегут.

– Война… Гитлер…

– На коммунистов надежда их. На нас, стало быть. Не подведём?

– Хорошее дело. А как прокормить тринадцать миллионов голодных?

– В Белостоке и Лиде вербовочные пункты на промышленные заводы Урала.

– А наши министерства что же? – поднял брови Клюкач.

– А наши направляют специалистов создавать совхозы на базе бывших помещичьих имений.

– Приказывай, Петрович!

– Да, я бы приказал в Белостокскую область, а как Прасковью оставишь?!!

– Жена моя, что крепость, с такой не пропадешь!

– Помню её. Значит, повезло тебе с ней, – Петрович обмакнул перо в чугунную витиеватую чернильницу, стоявшую рядом с массивными часами, и подписал документ. И, пока подсыхали чернила, подытожил. – Как устроишь все, наладишь ячейку партийную, совхоз. Людей еще пришлем. А там обживетесь, и заберешь своих. И школу организуем – будет где учиться дочке твоей, и избу-читальню через год справим. Партийное поручение, Владимир Никитич.

– Есть! – только и ответил коммунист Клюкач, приняв назначение в новый совхоз из панского подворья хутора Геранимово Михайловского района.

После серьезного разговора с ответственным секретарем райкома партии вернулся Владимир Никитич в село затемно, дети уже спали.

Позвал жену к реке, где под плакучей ивой, немым свидетелем их первого свидания.

– А речка все течет, уносит воды как невзгоды, – радостно улыбнулась женщина. – Что ты, никак новость добрую принес?

– Поручение партии, Прасковья. Доверили совхоз поднимать. Преданные делу Ильича люди нужны.

– Что ж, сборы недолги. Соберу детей, каравай да пироги испеку в дорогу да воды налью, едем – согласилась жена.

– Один сначала, Валентина в школе, маленький пусть ногами пойдет.

– В добрый путь, справимся. Ждать будем, – женщина опустила голову в платке и украдкой безымянным пальцем промокнула со щеки слезу.

Тяжело было Владимиру Никитичу без семьи перед посевной. Работал с утра и до ночи, забывая порой поесть. Семьи были молодые, мужчины и женщины сильные, хваткие, работать и умели, и хотели. Сдружились все, хоть и были из разных районов – одни с Белоруссии, другие – из России, были и поляки. И всем хотелось строить дома, держать скотину, всем хотелось жить под мирным небом, растить и учить своих детей.

И директору нового совхоза хотелось поскорее забрать свою жену с детьми после долгой зимовки, хотелось ободрить жену, взять на руки новорожденного сына, посадить на колени и старшего. И, конечно, мозолистой ладонью пройтись пальцами по шелковистым косичкам доченьки Валечки.

– Как они там? – только подумает отец, тут же сон одолеет его, а утром – новые заботы-хлопоты.

Перемены, перемены

На новом месте люди еще не обжились. Валюша присматривалась. Наблюдала за стройными рядами молодых подтянутых парней, выстраивавшихся в колонны, как на подбор.

Отец, встретив в конце мая семью, первым делом обратил внимание на Валюшкин талисман и сразу поздравил ее:

– Горжусь тобой, моя доченька! – и сильными руками взял подмышками и высоко-высоко поднял над собой. Так умеет поднимать только папа!

Валя знала, что Страна Советов – самая лучшая в мире страна, потому что коммунисты строят светлое будущее, в котором будут все люди равны и дружелюбны. Не будет ни господ и ни рабов. Люди будут работать по силам, и получать все, что действительно необходимо человеку.

И, глядя на них, она верила, что и её братья вырастут такими же бравыми солдатами, комсомольцами, готовыми с честью защитить молодую Страну Советов о любых врагов – буржуинов.

Её совсем недавно, в мае, приняли в пионеры и подарили, повязали на шею такой долгожданный, такой красивый, такой дорогой ее сердцу шелковый красный галстук. С тех пор она носила на шее свой талисман.

Как она счастлива, что стала пионеркой, ведь пионер – он всем детям пример! И Валюша еще с первого класса выучила и всегда старалась выполнять законы пионеров, которые любят свою Родину, добросовестно учатся и трудятся, помогают малышам и уважают старших.

Начались учения, утром солдаты в сторону леса бегут из военных казарм, а вечером также бегом и возвращаются. А то они маршируют, песни запевают. Весь июнь шли учения, и мы привыкли к стрельбе.

Валюша на новом месте познакомилась с девочкой, она говорила на непривычном польском языке, но слова были понятны по смыслу и девчонки с удовольствием смеялись и коверкали язык, пытаясь разучить новые слова и понятия:

– Лето – лато, солнце – слонце, дождь – деж, брат – брацышек…

Валя каждое утро готовила поесть братьям, помогала матери по дому. Было чудесное воскресное утро. Отец ещё вчера уехал разгружать эшелон сельхозтехники. Перед отъездом отец рассказывал, что земля в округе была каменистая ещё со времен ледникового периода, когда растаявшие льды, снесшие и горы в равнины, вдруг растаял и оставил все свои камни на земле польской. Обрабатывать землю, засевать вручную обширные поля ни бывшим польским панам-частникам, ни молодому поколению сноровистых коммунистов было не под силу! Потому из Министерства сельского хозяйства Белоруссии направили в совхоз машины для осуществления технической реконструкции села.

Сегодня решили постирать пеленки, штаны братьев. Замочили в тазу штаны, когда мимо забора пробежали солдаты. Бежали вразнобой. Девочка и не удивилась, потому как учения закончились, всех командиров наградили отпуском, и разъехались военные офицеры по домам – по всей просторной России-Матушке.

Все вокруг грохотало, и поначалу никто и не понял, что происходит, потому как и во время учений грохот не был редкостью.

В 11 часов вбегает отец и с порога кричит:

– Война! Быстро выходите и садитесь в машину!

– Ничего не берем. Ничего!

Семнадцать семей с детьми спасались на единственной полуторке, двинувшейся в сторону Гродно.

Бомбили непрерывно. Шофер ехал за отступавшими солдатами в том же направлении. По лесам, по болтам тащили на себе гаубицы.

Добрались до ближайшего польского хутора. А там – немецкие разведчики. На хорошем русском, без акцента нам всем велели собраться и вернуться в место, откуда мы выехали. Но, отъехав, мы пошли с колонной на восток и дошли до реки Слоним. Мост был взорван. Кто мог, перебирались вплавь, лишь бы уйти дальше – в Белоруссию!

Вокруг царила суматоха: прошли крики, вопли и стоны, сошедшие на детский шепот:

– Война!