Читать книгу Дом на Северной улице. История одного детства - Нателла Погосян - Страница 5

Лето 1981 года выдалось особенно жарким. Небольшой провинциальный городок Менделеевск, уютно расположившийся среди густых татарских лесов на самом берегу широкой реки Камы, замер в ожидании прохлады. В полуденный зной улицы города были пусты, и только бродячие кошки лениво потягивались, лежа в тени раскидистых деревьев. А уж деревьев и другой зелени здесь было предостаточно – основная часть города была застроена частными домами, каждый из которых был окружен собственным садиком, полным ярких, ароматных цветов, густых кустарников с ягодами малины, вишни, смородины и крыжовника, ветвистых яблонь. Ближе к центру города уже начали появляться новые, современные многоквартирные дома, но пока их было совсем немного.

Вечером, когда конторские служащие закончат свою работу, Менделеевск очнется от дневного сна и наполнится привычной суетой. Люди, вырвавшись из душных кабинетов, заспешат в единственный на весь город гастроном за свежей ароматной буханкой серого, только что завезенного туда с местного хлебозавода, и палкой «Докторской», а потом, отстояв добрых полчаса в очереди и обсудив последние новости с каждым, кто встретится им на пути, разбредутся по домам. С наступлением темноты Менделеевск снова погрузится в тишину.

В один из таких жарких дней во дворе маленького бревенчатого дома, заботливо укрытого от палящих лучей солнца широкими ветвями старой яблони, от которой по всему двору разливался невероятный аромат лета, молодая женщина развешивала стирку. Подол ее легкого белого платья в мелкий цветочек был слегка подвернут, одна бретелька спала с округлого загорелого плеча. По раскрасневшейся от жары щеке струились капельки пота, которые она то и дело утирала свободной рукой. Длинные густые волосы ярко-каштанового цвета непослушно выбивались из наспех собранного на затылке пучка и завивались у лица мелкими колечками. Женщина тяжело дышала. Наклоняться к тазу за бельем ей было тяжело – мешал внушительных размеров живот. Женщина была на девятом месяце беременности.

– Альфия! Ты рожать еще не собираешься? – услышала она голос соседки, стоявшей по другую сторону от видавшего виды деревянного забора. – Живот-то какой огромный и вроде опустился уже!

– Не знаю, теть Рай! Пока тихо, – ответила женщина и в ту же секунду почувствовала, как что-то теплое потекло по ногам, – ой, кажется, уже! Воды, что ли, отходят…

– Да ты что?? Бросай свое белье, поезжай скорее в роддом!

– Да успею, – беспечно улыбнулась Альфия, встряхивая очередную наволочку, как ни в чем ни бывало.

Она еще помнила свои первые роды, которые случились у нее в семнадцать лет и длились долгих трое суток, поэтому даже не думала торопиться.

Закончив развешивать белье, женщина неторопливо собрала оставшиеся прищепки в ведерко, вылила из таза остатки воды, одернула платье, вытерла руки о подол и пошла в дом.

Там она взяла из маленького кошелька пять копеек на билет, сунула их в карман своего ситцевого платья и пошла рожать.

Автобусная остановка располагалась недалеко от дома, и едва Альфия добралась до покосившейся таблички с номерами маршрутов, как, чинно раскачиваясь из стороны в сторону и скрипя стареньким мотором, подошел рыжий пузатый автобус, поднявший за собой целое облако пыли.

– Альфия, – приветливо окликнула ее кондукторша Валя, ловким движением руки отодвинув видавшую виды дверцу-гармошку, – ну что, когда рожать-то пойдешь?

– Да вот, в роддом как раз и еду, – невозмутимо сообщила Альфия.

– Как?! Уже?! А что, схватки-то начались, что ли? – забеспокоилась Валя.

– Да нет вроде схваток, воды отошли вот только…

Валя ахнула, всплеснула руками и заглянула в кабинку к водителю: «Гони скорее в роддом, не останавливайся! У нас тут женщина рожает!»

Альфия вышла из автобуса и неторопливой походкой пошла к роддому. Зашла в приемное отделение, сказала, что пришла рожать, а там уже и схватки начались.

Ее случай сразу признали сложным: мало того, что старородящая – женщине на тот момент был 31 год, так еще и первые роды. Как выяснилось, роды, которые состоялись аж тринадцать лет назад, уже не считались.

По этому поводу в роддом была вызвана опытная акушерка, давно отправившаяся на заслуженный отдых. На пенсию то есть.

Через некоторое время домой вернулся муж Альфии, высокий и статный армянский мужчина со сказочным именем Гвидон, которого близкие называли просто Гeвуш.

От соседки он узнал, что жена в роддоме, и, прихватив с собой пару друзей в качестве группы поддержки, отправился следом за ней.

Стояла жара, и все окна в роддоме были открыты настежь.

– Альфияяя! – позвал Гевуш, стоя под окнами роддома.

– Ооох, – показалась Альфия из окна второго этажа.

– Что? Что? Больно тебе??? – перепугался Гевуш, которому еще не доводилось видеть рожающих женщин.

– Дааааа… – жалобно всхлипнула Альфия.

– Схватки у нее, – пояснила возникшая в окне акушерка.

– Ну, сделайте же что-нибудь, чтобы ей не было больно, – попросил Гевуш, – вытащите уже ребенка!

– Не могу, это схватки, – строго ответила акушерка и отошла от окна.

– Ой, а мужик-то у тебя какой красивый! – тихонько шепнула она Альфие.

Тут Альфию отпустило, и она весело заулыбалась мужу.

– Гевуш, все нормально, не переживай!

– Ну, слава Богу! – отозвался мужчина.

Передышка продлилась недолго – схватки стали чаще и сильнее, и Альфию накрыло новой волной боли.

– Ой, ой, ой, – едва слышно запричитала женщина и сползла под подоконник.

– Альфия! – позвал Самвел из группы поддержки мужа.

– А? – вылезая откуда-то из-под подоконника, отозвалась Альфия.

– А ты почему не орешь? – поинтересовался Самвел.

– А зачем мне орать? – удивилась она.

– Я не знаю, – пожал плечами Самвел, – моя Надя, когда рожала, так орала! Весь Ереван слышал…

– А что толку? Все равно же больно, еще и сил потом не будет. Нет, не буду я орать! – решила Альфия.

Наступила ночь. Гевуш нервно докуривал очередную пачку армянских «Ахтамар», когда из окна на втором этаже раздался детский плач.

– О, как кричит! Точно парень родился! – подбодрили его друзья.

– Да-а-а, не похоже на девчонку, – радостно согласился Гевуш.

В окне появилась медсестра. Пожилая татарка из деревни, сухонькая, со смуглым сморщенным лицом, напоминавшим печеное яблоко, в белом чепчике на голове и крупными золотыми серьгами-полумесяцами в ушах, она почти не говорила по-русски, но ей велено было сообщить новоиспеченному отцу, что все хорошо, и роды прошли удачно.

– Эй-йй, – обратилась она к мужчинам, – эй-йй, егетләр! (тат. «ребята»).

– Ну что, что? – с волнением в голосе спросил Гевуш, – кто родился???

– Дипщунки! – радостно ответила медсестра, обнажив неровный ряд зубов, один из которых ярко сверкнул золотом в темноте ночи.

– Девчонки?! – напрягся мужчина, – девчонки??? А сколько их?

– Один! – медсестра подняла вверх костлявый указательный палец.

– Один?! – просиял он: – Сын, что ли? Сын?

– Юк, – замахала руками медсестра, – нееет! Без кукайки!

А тем временем новорожденную уже помыли, завернули в пеленки и показали молодой маме. «Ну что за чудо! – восхищалась акушерка, – это же чудо, а не ребенок! Я таких в жизни не видала! Черные кудри до плеч, глазищи на пол-лица, щечки какие! Молодец, красивого ребенка родила своему мужику!».

На следующий день с самого утра Гевуш стоял под окнами роддома.

– Альфия! Альфияяя, – осторожно позвал он.

– Привет! – показалась в окне Альфия, улыбаясь во все лицо. Ее длинные волнистые волосы были аккуратно причесаны и собраны в хвост, подчеркивая красивый овал лица, на щеках играл легкий румянец, а зеленые глаза светились счастьем.

– Ну как? Как там? Как ребенок? На кого похож?

– Все хорошо! Красотка родилась!

– А покажи мне ее!

– Не могу, тебе сюда нельзя!

– А как посмотреть? Я очень хочу ее увидеть!

– Я спрошу, можно ли…

Через пару часов пришла медсестра, принесла девочку на кормление.

– Наш папа мечтает ребенка увидеть скорее… Как бы ему показать? – осторожно поинтересовалась у нее Альфия.

– Очень просто, – сразу согласилась медсестра, – говорят, у тебя мужик уж больно красивый. Ты скажи ему, пусть поднимется сюда к следующему кормлению, встанет у входа в отделение. Я ему ребенка покажу, а сама на него посмотрю.

– Спасибо! – обрадовалась Альфия.

А мужик, и правда, был красивым. Высокий рост, которым не мог похвастаться больше ни один мужчина в его семье, спортивная фигура – много лет занятий самбо и дзюдо не прошли даром, черные волнистые волосы (шелковые, по версии его матери), обрамлявшие по-детски круглое лицо, чуть удлиненные, но аккуратно подстриженные по последней моде баки, большие карие глаза, пристально смотревшие из-под длинных черных ресниц в самую душу, густые черные брови, придававшие еще больше смысла и без того глубокому взгляду, нос без характерной армянской горбинки, волевой подбородок с забавной ямочкой посередине. Гевуш говорил по-русски свободно, но с легким армянским акцентом, что придавало его речи особый шарм и вызывало умиление у представительниц противоположного пола. Он был очень начитан и умел поддержать интересную беседу. А как он заразительно смеялся! В его глазах зажигались озорные огоньки, рот расплывался в широкой, по-детски искренней улыбке, он хлопал ладонью по коленке, и, запрокинув голову назад, заходился от хохота. Кто мог устоять перед этим мужчиной? Альфия не смогла.

Татары говорят, чтобы Бог услышал молитвы, молиться надо на рассвете, в четыре утра. Однажды Альфия услышала об этом от своей матери, и, будучи беременной, она исправно каждый день вставала в четыре утра и молилась, чтобы ребенок был похож на ее любимого мужчину, на Гевуша. От красивого мужика должен был родиться такой же красивый ребенок. Она так решила.

– Как назовем ребенка? – спросил Гевуш, держа в руках нарядный белый сверток с рюшами в день выписки.

– Давай назовем ее Нателлой! – предложила Альфия.

– Нателла? Грузинское имя? С чего вдруг? – удивился Гевуш. – Я хочу Риммой, в честь мамы.

– Твоя мама всегда мечтала о дочке и хотела назвать ее Нателлой, – пояснила ему жена, – она сама мне говорила. Это ее любимое имя! Так звали ее лучшую институтскую подругу.

– Да? Мама так хотела? Ну хорошо, пусть будет Нателла.

Так началась моя история.

Лето 1981 года выдалось особенно жарким. Небольшой провинциальный городок Менделеевск, уютно расположившийся среди густых татарских лесов на самом берегу широкой реки Камы, замер в ожидании прохлады. В полуденный зной улицы города были пусты, и только бродячие кошки лениво потягивались, лежа в тени раскидистых деревьев. А уж деревьев и другой зелени здесь было предостаточно – основная часть города была застроена частными домами, каждый из которых был окружен собственным садиком, полным ярких, ароматных цветов, густых кустарников с ягодами малины, вишни, смородины и крыжовника, ветвистых яблонь. Ближе к центру города уже начали появляться новые, современные многоквартирные дома, но пока их было совсем немного.

Вечером, когда конторские служащие закончат свою работу, Менделеевск очнется от дневного сна и наполнится привычной суетой. Люди, вырвавшись из душных кабинетов, заспешат в единственный на весь город гастроном за свежей ароматной буханкой серого, только что завезенного туда с местного хлебозавода, и палкой «Докторской», а потом, отстояв добрых полчаса в очереди и обсудив последние новости с каждым, кто встретится им на пути, разбредутся по домам. С наступлением темноты Менделеевск снова погрузится в тишину.

В один из таких жарких дней во дворе маленького бревенчатого дома, заботливо укрытого от палящих лучей солнца широкими ветвями старой яблони, от которой по всему двору разливался невероятный аромат лета, молодая женщина развешивала стирку. Подол ее легкого белого платья в мелкий цветочек был слегка подвернут, одна бретелька спала с округлого загорелого плеча. По раскрасневшейся от жары щеке струились капельки пота, которые она то и дело утирала свободной рукой. Длинные густые волосы ярко-каштанового цвета непослушно выбивались из наспех собранного на затылке пучка и завивались у лица мелкими колечками. Женщина тяжело дышала. Наклоняться к тазу за бельем ей было тяжело – мешал внушительных размеров живот. Женщина была на девятом месяце беременности.

– Альфия! Ты рожать еще не собираешься? – услышала она голос соседки, стоявшей по другую сторону от видавшего виды деревянного забора. – Живот-то какой огромный и вроде опустился уже!

– Не знаю, теть Рай! Пока тихо, – ответила женщина и в ту же секунду почувствовала, как что-то теплое потекло по ногам, – ой, кажется, уже! Воды, что ли, отходят…

– Да ты что?? Бросай свое белье, поезжай скорее в роддом!

– Да успею, – беспечно улыбнулась Альфия, встряхивая очередную наволочку, как ни в чем ни бывало.

Она еще помнила свои первые роды, которые случились у нее в семнадцать лет и длились долгих трое суток, поэтому даже не думала торопиться.

Закончив развешивать белье, женщина неторопливо собрала оставшиеся прищепки в ведерко, вылила из таза остатки воды, одернула платье, вытерла руки о подол и пошла в дом.

Там она взяла из маленького кошелька пять копеек на билет, сунула их в карман своего ситцевого платья и пошла рожать.

Автобусная остановка располагалась недалеко от дома, и едва Альфия добралась до покосившейся таблички с номерами маршрутов, как, чинно раскачиваясь из стороны в сторону и скрипя стареньким мотором, подошел рыжий пузатый автобус, поднявший за собой целое облако пыли.

– Альфия, – приветливо окликнула ее кондукторша Валя, ловким движением руки отодвинув видавшую виды дверцу-гармошку, – ну что, когда рожать-то пойдешь?

– Да вот, в роддом как раз и еду, – невозмутимо сообщила Альфия.

– Как?! Уже?! А что, схватки-то начались, что ли? – забеспокоилась Валя.

– Да нет вроде схваток, воды отошли вот только…

Валя ахнула, всплеснула руками и заглянула в кабинку к водителю: «Гони скорее в роддом, не останавливайся! У нас тут женщина рожает!»

Альфия вышла из автобуса и неторопливой походкой пошла к роддому. Зашла в приемное отделение, сказала, что пришла рожать, а там уже и схватки начались.

Ее случай сразу признали сложным: мало того, что старородящая – женщине на тот момент был 31 год, так еще и первые роды. Как выяснилось, роды, которые состоялись аж тринадцать лет назад, уже не считались.

По этому поводу в роддом была вызвана опытная акушерка, давно отправившаяся на заслуженный отдых. На пенсию то есть.

Через некоторое время домой вернулся муж Альфии, высокий и статный армянский мужчина со сказочным именем Гвидон, которого близкие называли просто Гeвуш.

От соседки он узнал, что жена в роддоме, и, прихватив с собой пару друзей в качестве группы поддержки, отправился следом за ней.

Стояла жара, и все окна в роддоме были открыты настежь.

– Альфияяя! – позвал Гевуш, стоя под окнами роддома.

– Ооох, – показалась Альфия из окна второго этажа.

– Что? Что? Больно тебе??? – перепугался Гевуш, которому еще не доводилось видеть рожающих женщин.

– Дааааа… – жалобно всхлипнула Альфия.

– Схватки у нее, – пояснила возникшая в окне акушерка.

– Ну, сделайте же что-нибудь, чтобы ей не было больно, – попросил Гевуш, – вытащите уже ребенка!

– Не могу, это схватки, – строго ответила акушерка и отошла от окна.

– Ой, а мужик-то у тебя какой красивый! – тихонько шепнула она Альфие.

Тут Альфию отпустило, и она весело заулыбалась мужу.

– Гевуш, все нормально, не переживай!

– Ну, слава Богу! – отозвался мужчина.

Передышка продлилась недолго – схватки стали чаще и сильнее, и Альфию накрыло новой волной боли.

– Ой, ой, ой, – едва слышно запричитала женщина и сползла под подоконник.

– Альфия! – позвал Самвел из группы поддержки мужа.

– А? – вылезая откуда-то из-под подоконника, отозвалась Альфия.

– А ты почему не орешь? – поинтересовался Самвел.

– А зачем мне орать? – удивилась она.

– Я не знаю, – пожал плечами Самвел, – моя Надя, когда рожала, так орала! Весь Ереван слышал…

– А что толку? Все равно же больно, еще и сил потом не будет. Нет, не буду я орать! – решила Альфия.

Наступила ночь. Гевуш нервно докуривал очередную пачку армянских «Ахтамар», когда из окна на втором этаже раздался детский плач.

– О, как кричит! Точно парень родился! – подбодрили его друзья.

– Да-а-а, не похоже на девчонку, – радостно согласился Гевуш.

В окне появилась медсестра. Пожилая татарка из деревни, сухонькая, со смуглым сморщенным лицом, напоминавшим печеное яблоко, в белом чепчике на голове и крупными золотыми серьгами-полумесяцами в ушах, она почти не говорила по-русски, но ей велено было сообщить новоиспеченному отцу, что все хорошо, и роды прошли удачно.

– Эй-йй, – обратилась она к мужчинам, – эй-йй, егетләр! (тат. «ребята»).

– Ну что, что? – с волнением в голосе спросил Гевуш, – кто родился???

– Дипщунки! – радостно ответила медсестра, обнажив неровный ряд зубов, один из которых ярко сверкнул золотом в темноте ночи.

– Девчонки?! – напрягся мужчина, – девчонки??? А сколько их?

– Один! – медсестра подняла вверх костлявый указательный палец.

– Один?! – просиял он: – Сын, что ли? Сын?

– Юк, – замахала руками медсестра, – нееет! Без кукайки!

А тем временем новорожденную уже помыли, завернули в пеленки и показали молодой маме. «Ну что за чудо! – восхищалась акушерка, – это же чудо, а не ребенок! Я таких в жизни не видала! Черные кудри до плеч, глазищи на пол-лица, щечки какие! Молодец, красивого ребенка родила своему мужику!».

На следующий день с самого утра Гевуш стоял под окнами роддома.

– Альфия! Альфияяя, – осторожно позвал он.

– Привет! – показалась в окне Альфия, улыбаясь во все лицо. Ее длинные волнистые волосы были аккуратно причесаны и собраны в хвост, подчеркивая красивый овал лица, на щеках играл легкий румянец, а зеленые глаза светились счастьем.

– Ну как? Как там? Как ребенок? На кого похож?

– Все хорошо! Красотка родилась!

– А покажи мне ее!

– Не могу, тебе сюда нельзя!

– А как посмотреть? Я очень хочу ее увидеть!

– Я спрошу, можно ли…

Через пару часов пришла медсестра, принесла девочку на кормление.

– Наш папа мечтает ребенка увидеть скорее… Как бы ему показать? – осторожно поинтересовалась у нее Альфия.

– Очень просто, – сразу согласилась медсестра, – говорят, у тебя мужик уж больно красивый. Ты скажи ему, пусть поднимется сюда к следующему кормлению, встанет у входа в отделение. Я ему ребенка покажу, а сама на него посмотрю.

– Спасибо! – обрадовалась Альфия.

А мужик, и правда, был красивым. Высокий рост, которым не мог похвастаться больше ни один мужчина в его семье, спортивная фигура – много лет занятий самбо и дзюдо не прошли даром, черные волнистые волосы (шелковые, по версии его матери), обрамлявшие по-детски круглое лицо, чуть удлиненные, но аккуратно подстриженные по последней моде баки, большие карие глаза, пристально смотревшие из-под длинных черных ресниц в самую душу, густые черные брови, придававшие еще больше смысла и без того глубокому взгляду, нос без характерной армянской горбинки, волевой подбородок с забавной ямочкой посередине. Гевуш говорил по-русски свободно, но с легким армянским акцентом, что придавало его речи особый шарм и вызывало умиление у представительниц противоположного пола. Он был очень начитан и умел поддержать интересную беседу. А как он заразительно смеялся! В его глазах зажигались озорные огоньки, рот расплывался в широкой, по-детски искренней улыбке, он хлопал ладонью по коленке, и, запрокинув голову назад, заходился от хохота. Кто мог устоять перед этим мужчиной? Альфия не смогла.

Татары говорят, чтобы Бог услышал молитвы, молиться надо на рассвете, в четыре утра. Однажды Альфия услышала об этом от своей матери, и, будучи беременной, она исправно каждый день вставала в четыре утра и молилась, чтобы ребенок был похож на ее любимого мужчину, на Гевуша. От красивого мужика должен был родиться такой же красивый ребенок. Она так решила.

– Как назовем ребенка? – спросил Гевуш, держа в руках нарядный белый сверток с рюшами в день выписки.

– Давай назовем ее Нателлой! – предложила Альфия.

– Нателла? Грузинское имя? С чего вдруг? – удивился Гевуш. – Я хочу Риммой, в честь мамы.

– Твоя мама всегда мечтала о дочке и хотела назвать ее Нателлой, – пояснила ему жена, – она сама мне говорила. Это ее любимое имя! Так звали ее лучшую институтскую подругу.

– Да? Мама так хотела? Ну хорошо, пусть будет Нателла.

Так началась моя история.