Читать книгу Демонология и я. Сны Зимы. Часть 3 - Нелл Уайт-Смит - Страница 4

– Мне жаль, мне так жаль!.. – тихо произнесла Всадница Хаоса. – Есть ли что-то на черной и белой земле, что может дать мне надежду на прощение?..

Ювелир бросил беглый взгляд поверх тела произнесшей эти слова демонессы и, заменив инструменты, вернулся к работе над Машиной Творения.

Начинался новый месяц. Хаос находился максимально далеко, и Последний Порог казался удивительно тихим. В прежние времена, еще до Первой Войны Теней, Ювелир бывал здесь редко. Раньше он проводил обслуживание Машин Творения в специальном цехе. Тот, хотя и находился формально за чертой Седьмого Порога Храма, то есть в Зале Творения, однако располагался довольно далеко от последнего рубежа перед Хаосом.

Сейчас на территории, где примерно располагался этот цех, пока еще отдельными зданиями, стояли госпиталь, проектное бюро и некоторые цеха. По оценкам Ювелира, Храм поглотит их, интегрировав в свое тело в течение одного-двух поколений. Но время, нужное для того чтобы Зал Творения достиг прежних своих размеров, демон определить еще не мог. Возможно, легко это бы сделал Часовщик, но он спал в Следе Света после контакта с Тенью.

– Неужели в мире нет ни толики утешения для меня? Зима, – продолжала плакать Всадница Хаоса, протягивая куда-то вперед в слепом ищущем жесте руку, едва отрывая ее от Машины, – Зима, ведь я не хотела… я не хотела ничего этого… я пыталась их защитить…

– Возможно, – обронил Ювелир, освобождая из саркофага самоцветное сердце Машины и внимательно к нему приглядываясь, – возможно, ты хотела именно этого…

– Не стоит с ней говорить, господин, – прозвучал за спиной демона голос Зимы, – она все равно не услышит и не поймет вас.

– Я размышлял безадресно, белая госпожа, – ответил ей демон, все свое внимание уделяя поврежденному во время очередного шага вперед механизму, – но, с кем я бы поговорил, так это с Конструктором.

– Тогда почему бы вам не сделать это после того, как вы закончите работу? – тихо предложила Зима, не забыв мягко улыбнуться, поскольку понимала, что демон, даже не глядя на нее, прекрасно считывает движения ее мышц – он ждет удара в спину.

Ювелир извлек поврежденный самоцвет и, убрав его, достал на замену новый. Демон уточнил для Зимы свое намерение.

– Я хотел бы его повидать здесь. В Храме.

– Это невозможно, при всем моем уважении к вам. Я напомню мастеру Конструктору, чтобы он навестил вас в вашем новом домене. Как вы назвали его? Цветные Крыши?

– Верно, – отозвался Ювелир, начав корректировать внутренние механизмы Машины, чьи неточности настройки привели к повреждению камня.

– Пожалуйста, – шептала, заходясь в полубреду, прикованная к Машине Творения демонесса, – пожалуйста, если бы вы только знали, как мне жаль… как жаль…

– Красивое название для города, – отметила Зима, бросив на свою пленницу короткий взгляд, – почему вы его назвали его так?.. Выбирали по наитию? Случайности? Или это название – история вашего обещания Черному Дракону вернуть ему возможность летать?

Ювелир поднялся на ноги, закрывая саркофаг и собирая разрозненные детали Машины уже телекинетически, не касаясь их.

– Мне пора возвращаться в свой новый домен, госпожа.

Зима, уловив какую-то непрошеную кроткую тень печали в своем сердце, не ответила. Демонесса не знала причины этой грусти. Возможно, она происходила от глубокого чувства вины перед Всадницей, тяжело обременявшего беловолосую демонессу, или от необходимости говорить с Ювелиром. Рядом с ним Зима тоже испытывала некий сорт горькой тяготы, неизменно отсылавший ее памятью к первым годам нового мира.

Ее снедало противоречивое желание поговорить с ним о том времени. Словно бы в этом разговоре властительница мира и Храма смогла бы доказывать себе, что навязанный Зимой Ювелиру конфликт, испортивший ее отношения с Конструктором, являлся жесткой необходимостью. Частью мировой механики. Имея власть, Зима не верила в нее.

– Как себя чувствует господин Черный Дракон? – тихо спросила демонесса.

Черный Дракон старел, и дни его клонились к закату. Зима понимала, что Ювелир ответит приветливо, но уклончиво, воспользовавшись возможностью еще немного задержаться в Храме. Он скажет «все хорошо», дав ей возможность продолжать беседу, и тогда она… Не удостоив Зиму ответа, Ювелир исчез. И… одновременно с этим – остался на месте.

Зима застыла, не понимая, как оценивать свои чувства. Она точно знала, что Ювелир пропал, она помнила это, но все же она продолжала смотреть на него. Странные, накладывавшиеся друг на друга воспоминания об одном и том же мгновении превращались внутри головы в сплетенный воедино низкий вой…

– Ты помнишь, как ты целовал меня там, в Лабиринте? – тихо и страшно прошептала Всадница Хаоса, обращаясь к Ювелиру и вполне осмысленно смотря ему в глаза.

Сейчас она крепко держала демона за запястье, и Зима точно отдавала себе отчет, что именно в этом движении, в этой хватке и кроется причина того, что Ювелир не смог исчезнуть мгновенно из Зала Творения. Это Лабиринт ему не дал, это Всадница, сбросившая с себя большую часть наркотического морока, каким-то невозможным усилием воли не дала.

– Ты помнишь свет Сотворителя и мягкость мира, законченного творением, мой мастер? – продолжила вопрошать, показывая зубы, испачканные кровью от прокушенных губ, демонесса с изумрудными глазами. – Ты помнишь, как ты вошел за мной туда? Ты вошел. Так что знай: я раздроблю твои кости, и я выверну тебе суставы, отниму у тебя возможность мыслить, а пальцы твои будут крошиться от холода. Но ты будешь идти ко мне, чтобы снова заключить меня в объятия!

Ювелир никак не ответил ей, также, как он не ответил секунду назад и Зиме. Действуя с холодной машинной скупостью движений, он взял один из инструментов с достаточно острой кромкой и один за другим отрезал Всаднице Хаоса все, кроме большого, пальцы на державшей его руке, а затем, отерев инструмент, исчез из Храма.

– Простите, – тихо заплакала, утратившая тот безумный контроль над собственной волей Всадница, словно не чувствуя боли, – я сделала так много зла… Разве невозможно, чтобы в мире кто-то простил меня?..

– Я простила, – тихо и искренне сказала ей Зима и, подойдя, принялась перевязывать раны подолом собственного белоснежного платья, – моя девочка, ты была права в те часы. И до них, и после… Ты, – она обняла так и не переставшую стенать в забытьи демонессу, – ты одна во всем права.