Читать книгу Никто не избегнет блаженства. Часть первая - Нелли Горицвет - Страница 26

Мама предложила Этьену еще раз осмотреть дом и выбрать себе комнату. Он остановился на моей любимой мансарде, куда я в детстве любила убегать вечерами. Похоже, что у моего приятеля тоже врожденная любовь ко всяким там крышам, чердакам, башням, смотровым площадкам и вышкам. Впрочем, комната и, впрямь, была уютной – мама, не кривя душой, похвалила вкус Этьена. Часть потолка представляла собой стеклянный купол – лантерну. Она автоматически распахивалась, когда я поднималась от пола на платформе, закрепленной на червяке, прямо на крышу – а то и выше ее уровня. Створки лантерны были выполнены в виде лепестков бутона, и зачастую они все лето стояли распустившимися. Случалось, я засыпала меж них, подобно игрушечной заводной дюймовочке, под россыпью ярких огней, упав на плед подле телескопа. А просыпалась, уже позолоченная первыми лучами солнца. Так на меня изо дня в день нарастали все новые и новые слои загара.

Стены мансарды были оклеены старинными картами мореходов, моими детскими рисунками и фотографиями. На полу у стены и под кроватью громоздились ящики с игрушками, яркими цветными книжками и складными спортивными тренажерами. А на книжной полке над письменным столом теснились глобус и теллурий – оба в позолоченном обрамлении – а также старинная дедова навигация, закрепленная на полированном основании: гирокомпас, гирогоризонт и секстан. Ниже, среди книг, располагались, принадлежащие ему, кортик, ордена, медали, кубки. Этьена сразу же заинтересовала буквально каждая мелочь в этой комнате, что мне было очень приятно.

– Когда я летал среди звезд, – разоткровенничался мой друг при виде приборов, – то не нуждался ни в какой навигации. Мне казалось, что я точно знаю, где какая планета находится – я мог охватить своим сознанием всю Вселенную! Это то же самое, как, закрыв глаза, почувствовать свою почку, сердце, легкие: ты знаешь о них, хотя никогда их не видел, и они никогда не давали о себе знать. Просто призываешь на вооружение интуицию, сосредотачиваешься, мысленно сгущаешь тепло внутри тела именно там, где находится искомый орган, раз – и ты уже «видишь» селезенку и понимаешь, для чего она тебе дана, плохо ли ей или хорошо. Так я слушаю нашу Галактику и сотни других Галактик. Между ними сложнейшие парамагнитные поля в виде волн и нитей, подобно паутине. Дергаешь за одну нить – звенят остальные. Это неповторимая музыка! И я чувствую все взгляды, направленные вверх, в пространство, вижу все приборы, меряющие межзвездную пыль и делящие небосвод на квадранты. Из-за этих нелепых замеров люди нередко представляются мне слепцами с белыми тросточками. Они ощупывают то, что я вижу шестым чувством. Ни разу я еще не плыл в небесах по приборам. Но зато ощущал, как взрезают слои атмосферы всевозможные летательные аппараты. Громче всех создают какофонию космические корабли. Выйдет «Шаттл» на орбиту, а за миллионы парсеков раздается эхо – такой вот магнитный резонанс…

– Это правда, или это только твое предположение? – поинтересовалась я, заправляя кровать для Этьена свежей простыней.

Малыш ведь верит в свои фантазии. А еще он любит красивые метафоры.

– Если где-то что-то убавляется – значит, где-то что-то прибавляется. Это я про такую ничтожнейшую пылинку мироздания, как модуль, покидающий земную орбиту и уносящийся в космический вакуум, в котором все системы изолированы и уравновешены. Пылинка весом в десять тонн оторвалась от Земли и улетела, а целая Вселенная вздрогнула: на Земле – дожди, на Солнце – бури.

– Никогда об этом не думала, – честно призналась я и случайно зевнула.

– Ну вот, ложись и подумай.

– Спокойной ночи, Этьен!

– И тебе спокойной ночи, Конкордия!

Оставив Этьена в мансарде, я, прежде чем лечь, завернула к маме пожелать ей приятных сновидений, но тотчас почувствовала, что от серьезных разговоров мне не отвертеться. Пройдя через мамину спальню и заглянув в ее рабочий кабинет, я убедилась, что хозяйка заповедника пока еще не думает ложиться, а беседует по видеомосту, делая записи в органайзере. Мама подала мне знак рукой, и я уселась ждать ее на пуфике у трюмо, машинально считывая надписи на склянках с духами и кремами.

– Утром звонил Эрик, – укоризненно сообщила мама, заходя в спальню, – он вчера вечером приехал из экспедиции и уже сутки как обеспокоен твоим отсутствием, а еще тем, что у тебя выключен телефон. Мне пришлось изворачиваться и придумывать разные небылицы, – мама скорчила недовольную гримасу, – где ты ночевала?

– Не дома, естественно. Ведь я была с Этьеном на крыше, как и сказал отец. И что ты ответила Эрику?

– Что сломала ногу, а ты за мной ухаживаешь.

– Здорово! – вырвалось у меня. Сказав это, я оторопела: вот уж не думала, будто мне придется Эрику так нагло лгать, да еще и радоваться этому. – Спасибо, мамочка! И как ты додумалась отмазать меня на такой длительный срок – кости ноги могут срастаться целых три месяца!

– Сама не знаю, – снисходительно, словно ставя «тройку» двоечнику, ответила мать, – но учти: это в последний раз. Выкручивайся сама, как хочешь.

– Ты считаешь, что я не права, помогая Этьену?

– Просто не лги.

– Но Эрик не поймет меня, я уже пыталась говорить ему правду! – возмутилась я.

– Когда подстраиваешься под кого-то, изворачиваешься, ты перестаешь быть личностью, – наставительно сказала мама, вскидывая и без того высокие изящные брови, – но твоя задача сейчас – хотя бы просто позвонить ему.

– Ерунда! Если ему неймется – сам пусть и звонит, пока не дозвонится. И вообще, где не надо, он проявляет упорство, а где надо быть жестким – он размазня.

– Родная моя, ты не справедлива к мужу, – терпеливо сказала мама, садясь на постель, – Эрик тебя просто очень любит и готов закрывать глаза на многие вещи, что ты творишь. Он согласен мириться с чем угодно, лишь бы тебя не потерять.

– Работу он любит, а не меня! А если бы любил, то позволил бы завести ребенка! – я чуть не задохнулась от обиды. – И он… он просто не хочет смириться с существованием Этьена. Он считает меня психически больной!

– Может, стоит запастись терпением?

– Я уже достаточно терпела, – горячо возразила я, – Эрик краснеет от гнева до корней своих мышиных волос, лишь стоит мне заговорить о ребенке, об Этьене, о том, что я чувствую, о дедушке с его книгами, о заповеднике! Он меня даже не слушает, и не пытается понять. Ученый, видите ли!

– Может, он тебя просто ревнует, – не сдавалась мама, – к Этьену, к твоему внутреннему миру, который ты так тщательно от всех оберегаешь?

– Но мама, это же смешно. Он мой, как ты выражаешься, мир, всерьез не воспринимает. А Этьен для него – якобы плод моего навязчивого воображения. К тому же такому прагматику и материалисту, каким является Эрик, Принц Грозы может показаться слишком эфемерным, чтобы к нему ревновать.

– Однако же теперь ты его природу сделала достаточно земной и ощутимой, материалистичной.

– К чему ты клонишь? – не поняла я.

– Да все к тому же. Что ты сейчас чувствуешь, – на лице мамы появилась легкая улыбка, – эфемерность или запах мужской рубашки на разгоряченном теле?

Опять двадцать пять! Как всегда, мама неверно истолковывает мои слова и действия. Когда же она, наконец, поймет: я не совершаю опрометчивых поступков под влиянием эмоций!

– Что ты хочешь этим сказать?! – возмутилась я.

– Только то, что, в конце концов, Эрик выследит вас с Этьеном, и тогда вам обоим ни за что не выкрутиться: в историю, будто бы этот очаровательный Архангел некогда был бесплотным духом, Эрик в жизни не поверит! Решит, что ты бесстыдно наставляешь ему рога. Об этом ты не подумала?

И мама многозначительно посмотрела на меня: мол, мне тоже с трудом верится в вашу платоническую дружбу.

– Думаю, что тебе пора спать, – сухо ответила я.

Миролада Мстиславна глубоко вздохнула и молча сняла халат.

В ночной рубашке в мелкий цветочек мама вдруг показалась мне такой хрупкой и нежной, что исходящая от нее волна спокойствия захлестнула меня с головой, и мне неожиданно вновь захотелось стать маленькой девочкой и зарыться у нее на груди от всех невзгод. У меня защипало в глазах. Я взяла из маминых рук халат и повесила на спинку старинной кровати.

– Спокойной ночи, мама!

– Позвони Эрику!

– Обязательно.

Поцеловав маму, я поскорее вышла из ее апартаментов, но спать уже расхотелось, и я потихоньку спустилась на цыпочках вниз по лестнице, осторожно открыла скрипучую дверь, выбралась на террасу, уселась на крылечке и задумалась.