Читать книгу Вельяминовы. Время бури - Нелли Шульман - Страница 5

Шипперке носился по булыжникам Гран-Плас, голуби взлетали в синее, летнее небо. Лотки бойко торговали цветами, кружевными мантильями, платками, мешочками для белья и саше. Не удержавшись, Эстер купила атласный, вышитый гладью мешочек, с букетом сирени. Элиза улыбнулась:

– Я могла бы тебе такой подарить. В монастыре я напрестольные пелены вышивала. Только нитки нужны… – дети весело грызли посыпанные сахарной пудрой вафли. Эстер ни разу не навещала Брюссель. До войны, Элиза часто ездила сюда с родителями и братом. Заметив, как блестят глаза женщины, Эстер велела себе не заговаривать о покойных бароне и баронессе:

– Ей тяжело. Пусть оправится, дома и стены помогают… – Эстер взяла у Элизы номер больницы. Она позвонила в Мон-Сен-Мартен, с междугороднего телефона на центральном почтамте Брюсселя. Выложенный коричневой, метлахской плиткой зал наполняли люди. Никто не обратил внимания на высокую блондинку, в синем костюме. Эстер попросила позвать доктора Лануа. Она была уверена, что немцы не прослушивают линию, но осторожность не мешала. Эстер не представилась, объяснив, что говорит по поручению их общего знакомого, служителя церкви. Она услышала спокойный голос: «Насколько я знаю, он вернулся в свою обитель. С ним все в порядке».

– Это хорошо, – заметила Эстер, – однако я звоню, чтобы сообщить новости… – Лануа уверил Эстер, что ее подопечная, с детьми, найдет приют в Мон-Сен-Мартене. Повесив трубку, Эстер вспомнила тихий голос Элизы:

– Никто из шахтеров, ни один человек в поселке не донесет на меня… – Эстер велела Элизе поменьше показывать Маргариту немцам.

– Она… – женщина запнулась, – она похожа на отца. Не выводи ее на улицу, без нужды. Не надо риска, милая. Ящик, для корреспонденции, сними в Льеже. В Мон-Сен-Мартене все на виду… – Эстер с Элизой сидели в вагоне третьего класса медленного поезда, идущего из Роттердама в Антверпен. Оттуда они, через Гент, добрались до Брюсселя.

Они ели в дешевых забегаловках, на вокзалах, не выходя в город. У Эстер имелся при себе саквояж. Перед выездом из Роттердама она уговорила Элизу купить кое-что из одежды, детям:

– Вы из Амстердама без вещей уехали… – Эстер взяла с собой провощенную бумагу. Они покупали на вокзалах хлеб и сыр. Женщины делали малышам бутерброды, в поезд. Дети жевали яблоки, передавая друг другу бутылку с лимонадом.

В Антверпене Элиза купила Le Soir Jeunesse, приложение к газете Le Soir, где печатались рисованные истории о Тинтине. В лавке старые номера отдавали почти бесплатно. Иосиф и Шмуэль погрузились в разглядывание картинок. Маргарита получила книжку с раскрасками, коробочку цветных карандашей и деревянную куклу. Девочка заявила, что кукла будет принцессой. Маргарита раскрашивала платья прекрасных дам, и стены замков, яркими цветами:

– От замка ничего не осталось, один подвал… – тонкие пальцы Элизы листали молитвенник, – она с Роттердама ничего, кроме молитвенника не читает… – Эстер, впервые, увидела тонкую морщинку на высоком лбу Элизы:

– Она придет в себя, обязательно. Встретит любящего человека, сама полюбит. Она молодая женщина. И я теперь свободна… – Эстер еще не свыклась, с этой мыслью. Она вспомнила слова брата. Для признания человека мертвым требовались свидетели. Эстер вздохнула:

– Немцы его живым из Аушвица не выпустят. Можно о нем больше не думать… – ей не было больно. Она поняла, что вообще не хочет размышлять о бывшем муже. Близнецы обрадовались, получив новые документы, только Шмуэль сморщил нос:

– Себастьян. Почему Иосиф остался Иосифом, а я должен быть Себастьяном… – Эстер обняла сына: – Ненадолго, милый. Ты знаешь, что немцы арестовали папу. Они и вас могут арестовать. Вам надо делать вид, что вы католики… – Иосиф, довольно независимо, заметил:

– Мы все знаем, мамочка. Розарий, святых, как в церкви себя вести… – Эстер, в очередной раз, подумала:

– Я тогда с Давидом спорила, из-за обрезания. Знала бы я… – высоких, светловолосых, голубоглазых мальчиков, с крестиками, никто бы не принял за евреев:

– Если это тайна, – оживился Иосиф, – то мы будем говорить на своем языке. Это часть игры. Папа не разрешал… – осекшись, сын замолчал. Даже Маргарита больше не спрашивала об отце.

Вагон был почти пуст. В открытые окна дул теплый ветер, зеленели поля. Маргарита спала, положив кудрявую голову на колени матери, близнецы уткнулись в журналы. Поезд подъезжал к Брюсселю.

Эстер свернула Le Soir. С начала вторжения в Россию прошло всего пять дней. Немцы взяли Либаву, до Риги оставалось двести километров. Вокруг Минска сжалось кольцо. Передовицы предрекали падение города, в ближайшую неделю.

– Дальше Москва… – чтобы успокоиться, Эстер повторяла про себя пароли и явки, в Бреслау и Варшаве, шифровала в уме донесения. Оставалось надеяться, что они смогут противостоять немцам:

– Если Советский Союз не устоял… – мрачно подумала женщина, – разве способны на подобное разрозненные группы, партизаны… – она вспомнила решительное, хмурое лицо Монаха. Гольдберг, как-то раз, сказал:

– Я мог бы до Швейцарии добраться, после смерти месье барона. Переход подготовили. Остался бы в Женеве, жил бы спокойно… – он одевался, Эстер сидела в кровати, закинув руки за голову, потягиваясь. Он поправил, перед зеркалом, белый воротник священника:

– Но я сразу решил, что не собираюсь никуда бежать… – его глаза похолодели, – меня, еврея, спасли католики. Мой долг, оставаться здесь. Видишь… – Эмиль, неожиданно, улыбнулся, – стрелять я научился, и командир из меня вышел неплохой. Я сам от себя не ожидал…

– Никто не ожидал, и я тоже… – Эстер поймала Гамена за поводок. Били колокола собора, утренняя служба заканчивалась. Они собирались пообедать, с Элизой, и пойти на вокзал. Элиза, с Маргаритой вышла на ступени, мальчики замахали женщине. От светловолосых голов сыновей пахло мылом, и сладостями. Присев, Эстер обняла детей:

– Слушайтесь тетю Элизу. Помните, ее тоже будут по-другому звать, как и Маргариту… – над Гран-Плас развевались нацистские флаги. Немецкие офицеры фотографировались у собора:

– Это из-за них, – шепнул Шмуэль, на ухо Эстер, – из-за немцев… – он чихнул. Рядом, с лотка продавали сирень. Эстер кивнула:

– Из-за нацистов, милый. Но скоро война закончится… – они пошли навстречу Элизе. Иосиф поднял голову:

– Война закончится, и мы увидим папу… – Эстер только крепче взяла сыновей за руки.

Похожий флаг, только маленький, красовался на столе чиновника, в канцелярии по делам фольксдойче. Контора помещалась в брюссельском гестапо, на авеню Луизы. Эстер не взяла туда оружие. Саквояж остался в камере хранения, на центральном вокзале. Элиза объяснила ей дорогу:

– Я пока покажу детям, где бабушка Джоанна и дедушка Поль жили, в прошлом веке… – квартиру давно продали, однако на особняке висела табличка, в память о Джоанне и Поле. Местные социалисты, первого мая приносили к ней алые гвоздики:

– Как на Пер-Лашез… – она коснулась плеча Эстер: «А это не опасно, для тебя?»

Оказавшись в очереди к окну секретаря, на первом этаже гестапо, Эстер подумала: «Даже если и опасно, другого пути все равно, нет». Чиновник говорил на хорошем французском языке, и был с ней любезен.

Эстер пришла на прием с крестиком на шее. Туфли она носила на низком каблуке. Надев скромный, дешевый костюм, она стянула волосы в узел. Элиза сказала, что мадам Качиньская напоминает медсестру, из монастырской больницы. Эстер осталась довольной своим отражением, в зеркале. Они с Элизой сняли комнату на одну ночь, в католическом пансионе, у вокзала.

Мадам Качиньская, без труда, получила литер, на проезд по рейху, третьим классом, до Бреслау. Чиновник выписал ей направление, для устройства на работу:

– Очень хорошо… – он промокнул чернила, – нам нужны опытные медики, фрейлейн Миллер… – он упорно называл мадам Качиньскую девичьей фамилией матери. Эстер даже получила небольшое пособие, в рейхсмарках. Женщина отдала купюры Элизе: «У меня есть деньги, не волнуйся».

Элиза хотела пообедать в «Comme chez soi», на пляс Рупп. Хозяин ресторана, месье Кувелье, приехал в Брюссель из Мон-Сен-Мартена. В городке он держал пивную, а в столице его заведение стало популярным. Элиза вздохнула:

– Мы туда всегда заглядывали, с мамой и папой, с Виллемом. Но такое опасно, наверное… – Эстер подхватила на руки малышку: «Именно. Не надо, чтобы тебя узнавали. Здесь не Мон-Сен-Мартен…»

Они поели в Chez Leon, на рю дю Буш, по соседству с Гран-Плас. День был жаркий, за соседними столиками гомонили немцы. Ресторан пока не украсили нацистскими флагами:

– Не вся Европа такая… – сказала себе Эстер, – во Франции люди сражаются. Мишель, Теодор, Лаура. И здесь, и в Польше воюют партизаны. Мы победим нацистов, обязательно… – она улыбалась, сидя рядом с мальчишками. Светлые волосы выбились из пучка, растрепавшись под теплым ветром. Они с Элизой ели фламандский карбонад, и рыбу, с молодой спаржей. Мальчишки хрустели жареной картошкой. Маргарита перемазалась мороженым. Эстер даже заказала себе кофе по-льежски, с взбитыми сливками. Обычно она позволяла себе только черный кофе, без сахара. До вокзала они добрались на трамвае. Эстер шепнула мальчикам:

– Мы с вами скоро увидимся… – она смотрела в большие, голубые глаза:

– После войны? – Иосиф потерся носом об ее ухо: «Да, мамочка?»

– Думаю, что раньше… – у платформы стоял медленный, пригородный состав на Льеж. Обычно дорога занимала два часа, но Элиза должна была оказаться на льежском вокзале только к вечеру. Она успевала на последний поезд, до Мон-Сен-Мартена:

– Сразу иди в рудничную больницу… – Эстер отдала ей бумажный пакет с вафлями, и яблоками, – доктор Лануа тебя ждет… – Гамен устроился под лавкой, Маргарита дремала. Эстер расцеловала мальчишек:

– Ведите себя примерно, Жозеф и Себастьян… – она подмигнула детям, – вы за день загорели, милые. Будете на реку ходить. В Мон-Сен-Мартене летом хорошо… – сыновья высунулись в полуоткрытое окно, поезд тронулся:

– Приезжай… – кричали они, – приезжай к нам… – Эстер шла по платформе, держа ладошки близнецов. Остановившись на краю, она посмотрела вслед удаляющемуся поезду:

– Элиза никогда их не бросит. Она хорошая женщина, она позаботится о детях… – солнце играло в светлых волосах мальчишек. Эстер махала, пока поезд не пропал на горизонте, среди путаницы старых домиков, черепичных крыш, шпилей и куполов.

Оправив жакет, мадам Качиньская сверилась с большими, станционными часами. Поезд на Кельн уходил через сорок минут. У нее оставалось время на чашку крепкого, черного кофе, папиросу и свежие газеты. В Кельне она пересаживалась на экспресс до Бреслау, через Дрезден. Затерявшись среди пассажиров, женщина исчезла в суматохе огромного, перекрытого стеклянным куполом зала.