Читать книгу Cекрет Коко - Ниам Грин - Страница 4

На следующий день, едва настало девять утра, я перевернула старенькую табличку на дверях антикварной лавки Суона – теперь она гласила «Открыто». Подобрав кремовую занавеску из муслина, украшавшую вход в магазин, я окинула взглядом улицу. Когда-то в Дронморе проводились ярмарки, жизнь кипела, но с тех пор, как почти десять лет назад вокруг него построили объездную дорогу, здесь стало намного тише. Сейчас он похож на пригород крупной столицы, но так и не утратил атмосферы маленького городка – и слава Богу.

Этим утром у меня возникло чувство, будто половина местного населения почему-то еще не проснулась и катастрофически опаздывает, потому что единственные признаки жизни на улице подавали лишь воробьи, клевавшие что-то с земли вокруг памятника героям, павшим в бою в 1916 году[3]. Даже белые ставни мясной лавки прямо напротив нашего магазинчика еще закрыты – странно, на ее владельца, Карла, это совсем не похоже. Обычно он работает как часы – его лавка открывается каждое утро в восемь часов пятьдесят восемь минут и ни секундой позже. Рут считает, что подобной пунктуальностью он обязан своему немецкому происхождению – мать его была родом из Берлина, но на нем это сказалось мало: сам он говорит с явным дублинским акцентом благодаря своему отцу, уроженцу Баллимуна, северного района Дублина.

– Такую пунктуальность только у немцев и встретишь, – ворчит Рут всякий раз, наблюдая, как Карл бережно выкладывает на витрину куски барашка, чтобы показать товар лицом.

– Рут, нельзя так говорить, – всегда укоряю ее я.

– Отчего? Это ведь правда.

– Да, но это чистой воды предрассудок.

– Как бы не так! Предрассудки не на пустом месте возникают, Коко. Карл ведь и в самом деле такой. Ему бы хоть на минутку расслабиться. Боже, ему еще только пятьдесят пять. Вывел бы из гаража свой «Харлей-Дэвидсон», промчался по улицам. Какой смысл иметь такой роскошный мотоцикл и практически на нем не ездить?

Рут, как обычно, говорит о том, что она делала бы на месте Карла. Следует отметить, что сам Карл не обращает на нее никакого внимания – даже когда она в лицо говорит ему, что он должен хоть немного пожить по-настоящему. А делает она это довольно-таки часто, когда заглядывает к нему в лавку за фирменными, отмеченными наградой колбасками.

Я смотрю на его витрину и ума не приложу – неужели он решил последовать ее совету? Быть может, уехал куда-то с утра пораньше на своем байке. Конечно, остается и другая возможность – он с тем же успехом мог попасть в ужасную аварию и лежать теперь где-то на обочине, не в силах даже позвать на помощь. Но это всего лишь разыгралось мое больное воображение. Карл – славный, добрый и очень живой человек. Уверена, что он жив и здоров.

Рядом с магазином Карла находится мастерская по ремонту телевизоров, и она тоже закрыта. Но у Виктора, ее владельца, явно не все дома. Едва ли не каждый день он вывешивает на витрине табличку с надписью: «Мы вынуждены закрыться в связи с непредвиденными обстоятельствами». Но все его «непредвиденные обстоятельства» для нас весьма предсказуемы – Виктор все время проводит у букмекера с тех пор, как в прошлом году от него ушла жена.

И только Питер и Нора из «Кофе-Дока» через дорогу уже на ногах и открыли свое кафе. Со своего порога я вижу, как Нора оживленно спорит о чем-то с мужем. Женщина она очень субтильная, в ней и пяти футов[4] нет, и хотя Питер выше среднего роста, она явно внушает ему страх. Бедный Питер – на его лице уже появилось виноватое выражение, которое мы видим всякий раз, когда Нора совершенно утрачивает выдержку, а случается это с ней довольно часто. Должно быть, он опять ошибся в заказе партии хлеба или забыл убрать пакетики из-под чая с прилавка. В то время как Карл чересчур аккуратен, Питер – полная его противоположность.

Повесив на входе в лавку Суона табличку «Открыто», я поворачиваюсь спиной к улице и в очередной раз восхищаюсь самым любимым своим местом на всем белом свете. Каждое утро я стараюсь улучить момент и замереть на миг на пороге, чтобы вдохнуть сладчайший аромат из всех, что мне доводилось слышать: запах старины. Почти каждый дюйм нашего небольшого магазинчика заставлен антиквариатом, который мне так по душе – со многими из этих старинных вещичек я знакома едва ли не с пеленок. В этом углу, например, стоит старинный буфет орехового дерева – он здесь находится еще со времен моего детства, сияет своими до блеска отполированными бронзовыми ручками. За ним стоит библиотечная лесенка из красного дерева, которую я в жизни не продам, потому что мне нравится думать, будто когда-нибудь я заведу собственную библиотеку и стану взбираться на лесенку, чтобы дотянуться до какого-нибудь полного собрания сочинений. Здесь же висит птичья клетка и хранится высокая красная фарфоровая ваза, украшенная окантовкой из переливчатого перламутра, сияющего на солнце. Каждая трещинка прикрыта разнообразными безделушками: здесь и крошечные четки, покоящиеся на фарфоровом подносе, в терпеливом ожидании подходящего человека, который спасет их от забвения и унесет домой, где сделает из них чудесное ожерелье; и огромные оленьи рога, с которых свисают на цепочке старинные карманные часы.

Стены сплошь увешаны позолоченными зеркалами и желтеющими картинами в самых разных рамах, а на потолке висят старинные люстры и яркие лампы. Шаткие крашеные книжные шкафы опираются друг на друга, кренясь под тяжестью твердых переплетов – все время кажется, что они могут свалиться на тебя. Вот выстроились в ряд с полдюжины бронзовых изваяний, накрытых чудесными, хоть и старомодными, покрывалами. Еще два старых буфета заставлены хрупкой керамической посудой и изящными фигурками, рядом с которыми возвышается та самая витрина матового стекла, где хранится любимое мамино жемчужное ожерелье. Вокруг нее развешаны китайские фонарики. Самый любимый мой момент за весь день настает вечером, когда под их мерцание я разглядываю все эти предметы и представляю, сколько же всего они видели, какую жизнь прожили, где побывали, прежде чем попали в мои руки. Мне довольно одного лишь взгляда, чтобы нарисовать в своем воображении историю жизни некоторых из этих вещиц, атмосферу, что царила вокруг них, радости и горести, свидетелями которым они стали. Это не просто вещи. Все они несут на себе отпечаток времени, все они – крупицы истории, у каждой вещи – свое неповторимое прошлое.

Я искренне люблю каждый дюйм этого места. Этот магазин, эту приземистую лестницу – здесь я живу с самого детства, и именно этой антикварной лавке принадлежит мое сердце – с тех пор, как я была еще совсем девчушкой. Знаю, я живу в крошечном городке, здесь все на первый взгляд кажется родным и до боли знакомым, но каждое утро я прихожу в восторг, переворачивая табличку на входе и открывая двери в новый день. Кэт частенько поддразнивает меня из-за столь глубокой привязанности к фамильному делу, но самой мне кажется, что в этом что-то есть. Да, мне пришлось вернуться в отчий дом, но мы с Рут свыклись с этой мыслью и отлично ладим. Кэт убеждена, будто одинокая девушка моих лет просто обязана жить в роскошных апартаментах и вести бурную жизнь им под стать, но это – точно не про меня. Ведь я знаю, что, несмотря на все эти нотации, подруга безумно скучала бы по мне, если бы я уехала из дома, последовав ее же совету. Мы по-прежнему близки – совсем как в детстве.

У меня громко урчит в животе, и я понимаю, что действительно проголодалась. Я отправляюсь в крохотную кухоньку в задней части лавки, за прилавком, и роюсь в буфете в надежде найти что-нибудь для перекуса. Можно было бы подняться наверх, в квартиру, и приготовить себе нормальный завтрак, конечно, но так ведь гораздо проще. Пока что какого-нибудь зачерствелого печеньица будет вполне достаточно. Когда придет Рут, я сбегаю в «Кофе-Док» и принесу нам что-нибудь на завтрак.

– У вас молока не найдется? – раздается вдруг позади меня чей-то низкий голос, как раз когда я раскрываю пакетик с недоеденными вкусностями. Я ахаю от удивления и поворачиваюсь в сторону дверей. Перед входом стоит полуголый мужчина, его небольшой, но довольно заметный животик свисает над тесными подштанниками а-ля Гомер Симпсон[5]. Я даже не сразу понимаю, что передо мной Карл. Тот самый Карл, мясник. Из лавки через дорогу. Наш Карл. Наш мясник.

– Господи! Карл!

– Прости, Коко, напугал? – спрашивает в ответ он, усмехаясь при этом так, будто тот факт, что его мужское достоинство скрыто от моих глаз лишь тонким кусочком ткани и я просто физически не могу на него не пялиться, не имеет никакого значения.

– Да, есть немного, – поспешно отвечаю я, пытаясь отвести взгляд от его подозрительных татуировок на плечах и волосатой груди. Я понятия не имела, что у Карла, оказывается, есть тату – ведь прежде я видела его лишь в благопристойном мясницком фартуке, а не в одном мультяшном белье.

А не значит ли это… что Карл и Рут спят вместе? Мой мозг лихорадочно подыскивает этому другое объяснение – хоть какое-нибудь. Может, ему пришлось экстренно эвакуироваться из собственной квартиры посреди ночи. Случился пожар? Возможно, он угодил в какую-нибудь другую беду и Рут его просто приютила. Это вполне в ее духе – помочь тому, у кого случились неприятности, не раздумывая ни минуты.

– Это для Рут, ей захотелось молока, а наверху его не оказалось, – с этими словами он проходит мимо меня к буфету и берет из него кружку, в то время как мне остается лишь любоваться крупным планом его пятой точки, обтянутой подштанниками и напоминающей лысую голову все того же Гомера.

Отлично. Если он носит ей чай вот так, в одном исподнем, то их с Рут дружба явно выходит за рамки обычных соседских взаимоотношений. Они точно этим занимаются.

– Ты не знала, что я здесь, – как ни в чем не бывало говорит он.

– Допустим, – выдавливаю из себя я.

Конечно, я знала, что Рут и Карл всегда хорошо ладили друг с другом. Но не настолько же. Не настолько, чтобы спать вместе и по-дружески самозабвенно заниматься сексом. Когда только они успели?

– Извини, если это настолько тебя шокировало, – просит он, бросая в кружку пакетик с чаем.

– Да все в порядке, – отвечаю я, – просто я не знала, что ты и Рут… Что вы с ней…

Тут я теряю дар речи. Полностью.

– Не знала, что я – ее молоденький любовник? – ухмыляется он и смеется собственной шутке. – Да, до сих пор ей отлично удавалось это скрывать.

Он открывает холодильник и выуживает из него пакет с молоком. От меня не укрылось, как хорошо он ориентируется в нашем доме – он тут явно не в первый раз.

– Понятно, – бормочу я. Вот ведь темнила – и как ей удалось скрывать его от меня столько времени?

– Бог ты мой, уже ведь пора открывать магазин! – восклицает Карл, взглянув на часы. – Надо идти. Мясо само себя не продаст.

– Да уж, не продаст, – мямлю я.

– Опоздал. А ведь я никогда не опаздываю.

– Действительно, не опаздываешь.

– Во всем вини свою бабулю, – вздыхает он. – Она все твердит, что мне нужно почаще расслабляться. А ведь это не так уж и просто.

Я невольно обращаю свой взор на его панталоны, и к моему горлу подкатывает истерический смех.

– Ладно, увидимся, – прощается он, исчезая вместе с чаем для Рут.

– Угу, обязательно, – отвечаю я, всеми силами стараясь придать своему лицу дружелюбный вид. Как же я надеюсь никогда больше не увидеть этих подштанников!

И вот, несколько минут спустя, я устраиваюсь на высоком стуле позади прилавка, пытаясь успокоить расшалившиеся нервы. Карл уже скрылся через боковую дверь, выходящую во внутренний дворик, я же, в свою очередь, сделала вид, будто его и вовсе не видела: думаю, раз уж он не воспользовался парадным, то явно хотел остаться незамеченным. Чтобы добраться до своего магазина, ему предстояло взобраться на стену, спрыгнуть оттуда на газон и обогнуть улицу. Должно быть, именно так он покидал наш дом все это время.

Только лишь мне приходит в голову, что неплохо бы добавить в кофе бренди, чтобы справиться с таким страшным потрясением, как появляется Рут. На ее лице сияет широкая довольная ухмылка «плохой девочки». Она одета в ярко-голубой шерстяной свитерок и любимые черные джинсы. На груди у нее красуется старинная позолоченная брошь с небольшим гранатовым камнем, а серебристые кудри свободно ниспадают на плечи. Она вся сияет.

– Доброе утро, милая! Отличный день, не правда ли?

– Правда, – отзываюсь я, прикусывая губу и стараясь не встречаться с ней взглядом. Судя по виду Карла, одному Богу известно, чем эти двое занимались там, наверху, пока я открывала магазин. Более того, кто знает, что творилось в спальне Рут ночью, пока я спала внизу? У меня из головы это не выходит, мое воображение рисует картины, с которыми психика справиться не в силах.

– Посмотри, солнышко светит! – Она выглядывает через боковую дверь в крошечный внутренний дворик, залитый осенним солнечным светом. – Давай возьмем кофе и выйдем наружу. Посетителей мы услышим и оттуда. Грешно упускать такой чудесный день.

Она берет кофейник и, выйдя во двор, усаживается за окрашенный стол из кованого железа, который вместе со стульями я за бесценок купила на местной распродаже пару лет назад, и подставляет лицо тусклым лучам солнца. Я тоже выхожу на улицу и устраиваюсь напротив нее. Она права – хотя в последнее время погода и не балует нас теплыми деньками, здесь по-прежнему чудесно. Довольно тесно, но мы поддерживаем во дворике порядок. Это было любимое место дедушки. Он мог подолгу просиживать на свежем воздухе, перебирая детали часов, которые пытался починить. Садоводство его не слишком занимало, но для столь малого пространства это было и не нужно. Ему просто нравилось проводить время на свежем воздухе, корпеть над любимыми часами, слушать, как вода журчит в маленьком каменном фонтане возле увитой плющом стены из красного кирпича. Он всегда говорил, что звук бегущей воды его успокаивает.

Я молча прислушиваюсь к журчанию воды и гадаю, что же Рут скажет о появлении Карла в нашем доме. Нужно отдать ей должное – она и виду не подает, что что-то произошло.

– Ну что, готова к занятиям? – спрашивает она.

– Почти, – отвечаю я, делая глоток кофе и чувствуя, как по телу разливается тепло. Курсы апсайклинга[6] занимают большую часть моего рабочего времени. Я веду их уже два года и пытаюсь научить своих учеников вдыхать новую жизнь в старые, иногда даже поломанные вещи. Сегодня я собираюсь заняться с участниками этих занятий совершенно новым делом – реставрацией комодов.

– Что-то случилось, милая? – спрашивает Рут, озабоченно глядя на меня. – Ты сегодня какая-то рассеянная.

– И правда, меня несколько выбило из колеи то, что мой день начался с появления на кухне нашего мясника в исподнем, – эти слова слетели с моих губ почти помимо воли.

Какую-то долю секунды она молчит и тут же отвечает:

– Ах, да. Карл очень уж хотел угостить меня чашечкой чая. Так мило с его стороны.

– А мне он сказал, что это ты чаю захотела.

Теперь-то я понимаю, что Рут вполне намеренно отправила его вниз, чтобы я узнала наконец об их отношениях. Чтобы самой о них не рассказывать. И я этого так просто не спущу.

– Разве? – заливается смехом она. – Дурачок! В любом случае, прости, если ты не была к этому готова. Нужно было тебя предупредить сразу, как ты вернулась домой.

– И каким же образом? Повесить носок на дверной ручке, чтобы я знала, что ты не одна?

Тут она всерьез задумывается над этим предложением.

– Рут, я шучу.

– А что, могло бы и сработать, так бы ты точно догадалась!

– Он ведь не впервые оставался здесь на ночь, я правильно понимаю? – допытываюсь я.

– Не совсем, – едва заметно заливаясь краской, отвечает моя бабушка.

– И как так вышло, что я до сих пор ничего не знала?

– Знаешь, мы не хотели ничего афишировать. Кроме того, когда он бывал у меня, ты обычно и сама оставалась у Тома.

В этом она была права. Прежде чем Том уехал в Новую Зеландию, мы с ним жили вместе в скромном домике на окраине города. Мой бывший вместе со своими братьями построил его собственными руками – во всяком случае, именно так об этом любила рассказывать его мать, каждый раз, когда мы с ней виделись. Так она будто утверждала, что с Томом я не пропаду. Поэтому, когда он уехал, я просто вернулась в нашу квартиру над антикварным магазином. По сути, я нарушила уединение Рут. Мы долгие годы работали вместе в лавке Суона, но вечерами она всегда принадлежала сама себе. Думаю, ей непривычно было, что я все время верчусь под ногами и сую нос в ее личную жизнь. А я, в свою очередь, не привыкла знать о ее личной жизни столь интимные подробности. Так что нам обеим нужно было научиться приспосабливаться к совместной жизни.

– Могла бы и раньше сказать, – укоряю ее я.

– Не была уверена, что ты одобришь мой выбор. В том смысле, что ты обожала дедушку, а Карл – первый мой мужчина с тех пор…

– Рут! – Я бросила в ее сторону испепеляющий взгляд.

– К чему я веду: надеюсь, ты не думаешь, что таким образом я проявляю неуважение к памяти дедушки… – Ее глаза влажно блестят, и она опускает ресницы, чтобы скрыть слезы.

– Конечно же, я так не считаю, – поспешно отвечаю я и беру ее за руку. – Нельзя ведь скорбеть вечно.

– Ох, не знаю, – бабушка слабо улыбается и утирает слезы платком. – Иногда мне кажется, будто Анна была бы счастлива, если б я носила траур по дедушке до гробовой доски. Бога ради, не вздумай ей проболтаться, договорились?

Анна – это сестра Рут, моя двоюродная бабушка. Они настолько разные, что мало кто верит, что они приходятся друг другу родней. В то время как Рут – личность свободная и независимая и каждую секунду неутомимо наслаждается joie de vivre, радостями бытия, Анна замкнутая, но оригинальностью не блещет и очень любит критиковать всех и вся. Ее муж тоже отправился в лучший мир, уже много лет назад, и она посвятила себя трудам в церковном приходе. Лично я не совсем понимаю, что она в этом находит, но вижу, что так она постоянно занята. Безусловно, они с Рут любят друг друга, но не приемлют иного образа жизни. Рут молода душой, а Анна как будто родилась пожилой.

– Не думаю, что дедушка возражал бы против того, что вы с Карлом… близки, – отвечаю я, пытаясь хоть как-то поднять ей настроение. И тут я не кривлю душой – он обожал Рут и действительно хотел бы, чтобы она была счастлива. Кроме того, он скончался почти четыре года назад, и я видела, насколько одиноко ей было после смерти мужа. Она заслуживает хоть какой-то радости в жизни, учитывая, как тяжело ей было ухаживать за дедушкой, долгие годы страдавшим болезнью Паркинсона.

– Да, Карл ему всегда нравился, – продолжает Рут. – Он обожал его мясо.

Тут бабушка позволяет себе тихонько рассмеяться, шутка звучит абсолютно неприемлемо, но мы обе начинаем хохотать.

– Вообще-то он – не совсем твой тип, я права? – спрашиваю я.

– Ты о том, что он намного моложе меня?

– И об этом тоже. Он… как бы сказать… несколько грубоват, хотя и добряк.

Дедушка всегда был джентльменом – владелец антикварной лавки, ездивший на старомодном автомобиле, читал Джойса и носил твидовый жилет, и не мог быть иным. А Карл – мясник с кучей татуировок, любитель покататься на огромном байке. Дело не только в том, что он моложе Рут на пятнадцать лет, хотя и в этом тоже. В общем, мне действительно кажется, что он – совершенно не ее тип.

– Он на удивление нежен со мной, – защищает его Рут. – А глядя на него и не подумаешь…

По лицу бабушки я легко догадываюсь, о чем она думает.

– Господи, давай только без подробностей, – для наглядности я даже закрываю уши руками.

– Коко, расслабься. Между нами нет ничего серьезного – мы просто друзья.

– Как я погляжу, вы куда больше, чем «просто друзья», – ворчу я. – Хотя – молчу, не хочу лезть в ваши дела.

– Может, и больше, – соглашается она. – На самом деле, мы, как вы, молодежь, нынче говорите, просто тра…

Тут она умолкает посреди слова и делает выразительную паузу, а я какую-то долю секунды теряюсь в догадках, что же она имеет в виду. Тра… Что ж это за слово такое? Вдруг меня осеняет. Боже мой, она же не может… она же не хочет сказать, что они просто трахаются?

– Да, мы очень симпатичны друг другу, но нас не связывают никакие обязательства. Встречаемся, когда хотим. Мы как бы пришли… к согласию.

– Поверить не могу, что веду такие беседы с собственной бабушкой, – качаю я головой. – Да ты вообще слов таких знать не должна, боже ты мой. И кстати, у нас существует более вежливое выражение для обозначения таких отношений – «друзья с привилегиями», ДСП, короче говоря. Твой вариант мне вслух и произнести стыдно.

– ДСП? Что еще за ДСП? – вдруг произносит знакомый властный голос. Я оборачиваюсь и вижу, что с порога на нас с любопытством взирает Анна. Я в ужасе смотрю на Рут – мы даже не слышали, как она вошла, потому что ждали посетителей с другой стороны.

Рут улыбается невинно, как младенец – будто бы ее вовсе не беспокоит, слышала ли нас Анна.

– Сказать ей, Коко? – вопрошает она, в то время как ее сестра выходит к нам во двор, недоуменно поглядывая то на меня, то на Рут. На ней сегодня черное шерстяное пальто, застегнутое на все пуговицы, черный шарф и черные же кожаные перчатки. Она всегда одевается только в черное со дня смерти мужа, а случилось это очень давно, я была еще совсем крохой. Она напоминает мне профессиональную вдову. Волосы ее, как и у Рут, подернуты сединой, но она носит короткую стрижку, аккуратно зачесывая пряди назад. Анна так же красива, как и ее сестра, но есть в ее внешности что-то отталкивающее, в то время как Рут излучает тепло и ласку.

– Сказать мне что? – переспрашивает она.

– Что такое «ДСП». Ты точно хочешь знать?

О боже… Поверить не могу, что это происходит со мной наяву. Еще и десяти утра нет.

– А это что-то интересное? – интересуется Анна, смахивая невидимую пылинку с рукава, подходя к нам поближе. Она из тех, кто помешан на чистоте. Беспорядку нет места в ее жизни.

– ДСП… это… дивно стирающий порошок, – выпаливаю я первое, что приходит мне в голову, и тут же жалею о своих словах. И зачем только я соврала о том, что связано с домашним хозяйством? Теперь Анна сгорает от любопытства. У этой женщины есть лишь две страсти – домоводство и религия.

– И что же он такого особенного делает, этот порошок? – на полном серьезе спрашивает она меня.

– Действительно, Коко, – с издевкой поддакивает Рут, – что делает ДСП?

Убила бы.

– Да это такая новомодная штука… не помню уже, где и видела его. Этот порошок вроде как засыпается в жидкость, которая потом наносится на щетку, им можно отчистить любую грязь с мебели. Но сдается мне, это все сплошное надувательство. – Я даже в глаза им обеим смотреть не могу, это же полный бред.

Видимо, моя сказка Анну не впечатлила.

– Я не из тех, кому сложно спину согнуть и убраться в доме, и – даст бог – такой никогда не стану, – решительно отвечает она, – эти ваши ДСП точно не для меня.

Рут, кажется, вот-вот взорвется от смеха, да я и сама уже едва сдерживаюсь. Если бы только Анна знала истинное значение слов, слетевших с ее губ, – а ведь она даже своих молитвенных четок при этом из рук не выпустила!

– Итак, – продолжает Анна и поворачивается в мою сторону, в обычной своей манере с шумом втягивая в себя воздух. Я моментально подбираюсь – она всегда так делает, когда хочет задать какой-нибудь серьезный вопрос, эта ее привычка срабатывает лучше всякой сигнализации.

– Коко… – Она пристально смотрит мне в глаза.

– Да?

– Как ты, малышка? – спрашивает она.

– Лучше всех.

– Правда? Уверена?

– Разумеется. Честное слово, – я даже поеживаюсь под ее немигающим взором.

– А как же бедняга Том?

– А что с ним?

– Его мать жаловалась, что ему там очень одиноко, – тут она делает выразительную паузу, – в Новой Зеландии.

Она таким голосом произносит последние свои слова, будто я вдруг забыла, куда уехал Том, несмотря на то что это произошло пару недель назад.

– Правда? – спрашиваю я, поглядывая на Рут, которая и думать забыла о веселье. Ее глаза сузились, она вперила взор в Анну, гадая, должно быть, к чему ведет ее сестра.

– Правда, мы встретились вчера на кладбище. Несчастная женщина – его отъезд разбил ей сердце.

– А разве с ней не остались еще трое ее сыновей? – спрашивает Рут, и я награждаю ее благодарным взглядом. Возможно, бабушка и осуждает мое решение расстаться с Томом, но Анне об этом отчитываться она не намерена.

– Ну конечно, но Том был ее младшеньким, – вздыхает Анна. – А это так тяжело – когда твой малыш так далеко. К тому же она прекрасно знает, что ее ждет…

Я стараюсь не смотреть на Анну и начинаю разглядывать наш маленький фонтан, который так нравился дедушке.

– Ведь он наверняка встретит там чудесную девушку из местных и никогда не вернется домой.

– Прекрати, Анна, – предостерегает ее Рут, встревоженно поглядывая на меня.

– Все в порядке, она права, – отвечаю я, мило улыбаясь им обеим. – Разумеется, он там себе кого-нибудь найдет, честно говоря, я очень на это надеюсь.

По лицам Анны и Рут ясно видно, насколько их шокировали мои слова. При этом я старательно напускаю на себя безразличный вид, будто мне нет до него дела, но в действительности все совсем наоборот. Знаю, я сделала Тому очень больно, отказавшись поехать с ним, но уверена: со временем он и сам поймет, насколько правильное решение я приняла. По сути, в этой ситуации пострадала лишь его гордость. Он забудет меня гораздо скорее, чем думает.

– Коко, я не хотела расстроить тебя, – идет на попятную Анна. И она ничуть не кривит душой. Во всяком случае, она сумела удержаться от обсуждения вечной темы биологических часов, хотя видно, что ей так и неймется.

– Хватит, прикуси лучше свой болтливый язык, – сухо отвечает ей Рут.

– Я только…

– Послушайте, со мной все хорошо, и у Тома все обязательно сложится, – примирительно говорю я. – Нам уже давно нужно было расстаться. Это к лучшему.

– Вот как, – тихонько отзывается Анна.

– Теперь довольна? – спрашивает Рут, награждая сестру тяжелым взглядом.

– Да я только подумала…

– Ты никогда не думаешь, от этого все твои проблемы, – перебивает ее Рут.

– Я не понимаю, о чем ты, Рут! – взрывается Анна. – Что ты такое говоришь!

– Ну хватит уже становиться в позу, дурочка!

– Я просто спросила бедняжку Коко, как ее дела! Я ухожу, мне здесь явно не рады, – от возмущения у Анны краснеет шея, это верный признак того, что она серьезно обижена. Если я не попытаюсь утихомирить этих сестричек, их ссора затянется не на одну неделю.

– Я знаю, что ты просто беспокоилась обо мне, Анна, и поверь: я очень это ценю, – уговариваю ее я, пытаясь заключить хрупкий мир.

Лицо тети смягчается.

– Что ж, спасибо, Коко, я рада, что хоть ты понимаешь, что я просто хотела помочь, – она бросает испепеляющий взгляд в сторону сестры, которая так же сурово смотрит на нее в ответ.

– А хотите, я сделаю еще кофе? – предлагаю я. – Этот уже совсем остыл.

Рут сдается первой.

– И правда, Анна, – со вздохом говорит она, – присядь, погрейся с нами на солнышке. Авось и настроение улучшится.

– Все у меня в порядке с настроением, – резко бросает Анна. – Во всяком случае, было в порядке, пока я сюда не пришла.

– Давай уже забудем об этой перепалке, сестрица, пожалуйста. Кофе и правда не будет лишним.

– Нет, спасибо, – отвечает тетя, хотя по голосу чувствуется, что она уже немного успокоилась. – Вообще-то я шла на встречу с отцом Пэтом, так что мне действительно пора.

– И зачем же? Обсудить работу комитета? – интересуется Рут.

– Не могу сказать, – хмурится Анна, как будто дела прихода по важности могут сравниться разве что с секретной операцией британской разведывательной службы.

– Ходят слухи, что новой его председательницей станет Пегги Лейси, с ней в этих делах никто не сравнится, – продолжает Рут, и в ее глазах загорается озорной огонек, который для Анны остается незамеченным. – Она ведь так много работает!

– Не сказала бы, что на эту должность нет лучшей кандидатуры, – натянуто отвечает Анна, – да и усердной ее не назовешь.

– Ясно, – невинно кивает Рут. – И с чего бы у меня о ней такое мнение сложилось?..

– Понятия не имею, – заносчиво говорит Анна, – она совсем не такая.

– Хм… Быть может, это все потому, что я слышала, как отец Пэт на прошлой неделе осыпал комплиментами ее цветы – во время последней экуменической службы.

– Не было такого, – вскидывается Анна, но я вижу в ее глазах панику, она явно и сама своим словам не верит.

– Разве? Должно быть, Стелле Дойль всего лишь показалось – это она мне сказала, будто он назвал ее цветы… такими свежими.

– Ох уж эта женщина! – восклицает Анна, вешает сумку на плечо и уходит не оборачиваясь: должно быть, спешит исправить столь досадный промах со своей стороны. Анна не выносит конкуренции, она слышать не может о том, что отец Пэт может предпочесть чьи-то еще цветочные композиции ее букетам, в то время как она тратит на возню с цветами уйму времени. На эту фразу тетушка не могла отреагировать иначе. И она этого Рут так легко не простит.

– Рут, это низко, – смеюсь я, забирая кофейник и чашки, и ухожу в дом. Дверной звонок до сих пор жалобно тренькает после ухода Анны.

– Может, и так, – соглашается Рут и, ехидно усмехаясь, тоже заходит внутрь. – Но я не смогла удержаться. Она так легко поддается на провокации.

– А знаешь, что бы ее точно взбесило? Если бы ты призналась, что встречаешься с Карлом, – подзуживаю я ее.

– Всему свое время, дорогая. Всему свое время. А пока пойду приберусь наверху – не заскучаешь здесь одна?

– Постараюсь пережить твое отсутствие, – с улыбкой отвечаю я. – Мне и самой нужно подготовиться к занятию, но я управлюсь довольно скоро.

– А ученики у тебя и вправду благодарные, – задумчиво говорит она. – Кажется, никто из них ни одной вашей встречи не пропустил.

– Какой учитель – такие и ученики, – шучу я, и бабушка заливается смехом.

– Сам себя не похвалишь – никто не похвалит, – ухмыляется она, – но в данном случае похвала совершенно оправдана.

Рут целует меня в щеку, и меня на миг обволакивает облако исходящего от нее мускусного аромата, после чего бабушка уходит наверх.