Читать книгу Щясте. Роман-лего - Ника Январёва - Страница 15

А тётя Зина под конец совсем расклеилась, от горя раньше времени потеряла память и ориентацию в пространстве. Могла прийти в кухню, отвернуть рожок газовой плиты и, забыв о спичках и чайнике, который хотела поставить, уйти в дальнюю комнату смотреть телевизор. А то вдруг принималась с усердием отмывать и скоблить новую тефлоновую сковороду, сетуя на «пригоревшую» ко дну черноту. Скрепя сердце Ольге пришлось навесить на кухонную дверь замочек. Старушка сердилась, размахивая худенькими кулачками, угрожала милицией и негодовала на Анну, которая якобы явилась незваной и выживала её теперь из родного дома, что перешёл от умерших родителей.

Про Юру, на удивление, тётя Зина не вспоминала совсем. Врач сказал, так бывает: мозг временно вытесняет и блокирует травмирующую информацию. Зато картинки из детства и юности возникали, должно быть, часто. Остолбеневшая Ольга, придя после работы, могла услышать гневную отповедь за то, что якобы забрызгала чернилами тетрадь старшей сестры или стащила у неё новую, два раза надёванную, кофточку.

В огороде, где тётя Зина продолжала с удовольствием копаться весь сезон, теперь тоже случались казусы. Бабулька забывала, где и что посеяла, поэтому принималась за дело вновь. В результате на морковной грядке, например, могла объявиться свекла или редиска. Скаредность, появившаяся с годами из экономии и расчётливости, заставляла использовать для посадок каждую пядь земли. Тропочки становились всё уже, растения мешали друг другу, малину собирать было совсем невозможно, к ней вплотную подступали заросли лука и укропа. Только картошка буйно зеленела сочной ботвой, усыпанной колорадским жуком.

Стряхивать в ведро получалось плохо, руки дрожали, жуки сыпались на землю и снова бойко карабкались вверх. Юля с крыльца с сарказмом наблюдала. Снисходила лишь до сбора клубники и смородины себе в рот. А вот не надо было в детстве говорить, чтобы не ходила – «помнёшь грядки», «испачкаешься», «обольёшься», «сиди, я сама принесу ягодок». И тётя Зина, и Светлана грешили чрезмерной заботой – и неужели этим невольно соперничали между собой?

Ольга пыталась приучить Юльку дёргать сорняки, собирать ягоды в стаканчик, из детской лейки поливать огурчики, и девочке нравилось это. Тётя Зина непременно «помогала»: «А ты поставь стаканчик сюда, удобнее будет»; «Смотри, водички много не наливай, а то обольёшься, заболеешь»; «Ты знаешь, какие травки надо выдёргивать? Смотри, вот это ботва морковки, её не надо трогать». Внучка всё менее охотно выходила на грядки.

В сентябре, когда Юля пошла в первый класс, тётя Зина исчезла. Оля подумала, что она отправилась в лес, так оно и оказалось. Только было очень холодно, грибы не росли. Ольга звонила в милицию, но заявление не приняли – рано.

Дрожащая и промокшая, бабулька вернулась через сутки. Забралась под одеяло и, свернувшись клубочком, долго дрожала, не могла согреться. С большим трудом удалось её накормить и согреть чаем. На Ольгины взволнованные вопросы отвечала отрывочно и бессвязно. Нет, она не лишилась разума и памяти, но хотела побыстрее очутиться рядом с Юрочкой, без которого устала жить. А потому бродила по лесу в ожидании смерти, ночевала на ветке дерева, молила Бога, чтоб прибрал, а он велел выбираться из леса и отправляться пока что домой.

В минуты просветления, случавшиеся всё реже, тётя Зина жаловалась Ольге на Юлечку: дерзит, грубит без причины, может толкнуть, руки мыть не желает. Куда только девался милый ангелочек! «Баба Света у меня бабушка, а Зина – дура, дура!» – кричала семилетняя Юлька однажды, пристыженная матерью.

Оля о том никогда не узнала…

В тот день Юля приболела, и Ольга оставила её дома. Тётя Зина хлопотливо спрашивала, не пора ли принимать лекарство, пополоскать рот, трогала её лоб и просила одеться потеплее, наливала травяной отвар из термоса. Юля огрызалась, нехотя делала несколько глотков и снова возвращалась к пазлам. Тётя Зина ушаркала в свою комнату, но тут раздался звонок в дверь.

– Ой, кто это, нам никого не велели пускать! – переполошилось старушка. У двери она долго смотрела в глазок, потом из окна глянула на крыльцо. Звонившая женщина показалась смутно знакомой, но какая-то тревога шелохнулась в душе. Светлана – а это была именно она – покивала и показала рукой: открывайте!

– Ой, нам никого не велели пускать, – растерянно сказала тётя Зина в дверь. Дворняжка Альма стояла тут же и нетерпеливо помахивала хвостом.

– Да это же я, Олина мама! Тётя Зина, открывайте! Юля заболела, я пришла её проведать.

Юлька выскочила в коридор, заинтересованная долгими переговорами. Услышав голос бабушки, она щёлкнула замком под испуганный возглас тёти Зины и к радости Альмы.

– Иди, иди в комнату, тут дует, – обнимая внучку, Светлана подтолкнула её к двери и стала разуваться, мимоходом поглаживая вертящуюся тут же собаку.

Тётя Зина пристально смотрела на неё.

– А кто ты? – спросила строго.

– Я Светлана, Олина мама, Юлина бабушка.

– А Оля – это кто?

Еле сдерживаемое раздражение Светланы вдруг неожиданно прорвалось.

– Да когда уже Бог приберёт тебя! Как же ты всех измучила своей глупостью! Господи, да сколько она будет коптить небо?!

Тётя Зина отшатнулась от гневных фраз, побрела в свою комнату и там тихонько легла. Светлана продолжала ещё что-то говорить в том же духе, доставая из сумки кости для Альмы, кастрюлю с горячей кашей, йогурт, фрукты для внучки. Выложила всё в комнате на стол, где стояла ваза с яблоками, бананами, апельсинами, тарелка с бутербродами и термос с чашками, толкнулась в кухню за тарелкой и ложкой – увидела замочек. Это вызвало новый приступ злости, ведь тётя Зина была причиной помехи. Кормить Юльку пришлось прямо из кастрюли, ложкой из чашки с чаем.

Светлана посидела некоторое время, разговаривая с внучкой, увлечённой после каши опять пазлами, потом пошла одеваться. Велела закрыть Юле дверь на замок и ждать маму без шалостей. Тётя Зина так и не показалась. Видимо, обиделась. Ну и ладно, сколько же ей можно представляться и без конца рассказывать, кто есть кто! Как Оля, бедненькая, все это выносит?! А собака схрупала кости и даже проводить на этот раз не вышла.

Вечером Ольга нашла тётю Зину лежащей на кровати. Врач со «скорой»: «Парализовало её». Сделали уколы, забирать не стали. Сказали, что может умереть в любой момент, но и пролежать в таком состоянии, скажем, год тоже может.

Заплаканная Ольга, когда пришла в себя, позвонила матери: «У нас несчастье!» – узнать, что ей теперь делать и как ухаживают за такими больными. Светлана, услышав такую весть, молчала… Её обуревали противоречивые чувства. Но Ольге она ничего не сказала. Не добившись от неё толка, Ольга положила трубку и залезла в интернет.

Безмолвная, тётя Зина лежала теперь всегда. Правая парализованная сторона тела потемнела, не слушалась, левой она тоже шевелить не решалась. Большую часть времени пребывала в полусне-полузабытье, иногда постанывала. Когда Ольга приходила её кормить, чуть приоткрывала на голос здоровый глаз, шевелился краешек губ, говорить не получалось. Неловко принимала ложку с кашей или бульоном, с трудом глотала. Безропотно переносила переодевание. Сухонькое тельце Ольга аккуратно переворачивала, подтаскивая чистую пелёнку. Меняла памперсы, подмывала, присыпала тальком. Делала массаж, чтобы кровь не застаивалась. Тётя Зина смотрела на неё со скорбным выражением. Было видно: её что-то сильно беспокоит.

По рекомендации врачей Оля часто с ней разговаривала, делилась новостями. Но напряжение и тревога во взгляде не исчезали. Казалось, какое-то знание точит её мозг, и какие-то мысли, далёкие от того, что говорит Ольга. Беспокойство зашкаливало, когда к постели приближалась Юля. По просьбе мамы она читала стишки и рассказывала, что произошло в школе. Сомнение и недоверие читались во взгляде больной. Порой слезинка бежала по смятой коже.

Однажды Ольга пришла с работы раньше обычного и услышала из комнаты Юлькин голосок, замерла в прихожей.

– А ты меня не достанешь, не достанешь! Фу, злая старуха! Дура-дура-дура! Вот тебе!

Ольга быстрым шагом прошла в комнату тёти Зины. Маленькая негодница кривлялась, приплясывая, со шнурком в руке. Волосы тёти Зины были растрёпаны, тонкие седые пряди сбиты на глаза, здоровая половина лица искажена. Откинутое до ног одеяло, верхняя часть туловища исплёвана, тёмные руки с набрякшими жилами в тонких полосках.

– Ой! – взвизгнула Юля, заметив мать, и бросилась прочь.

Ольга задохнулась от негодования. Быстро вытерла у больной лицо и руки, всё поправила, бормоча какие-то успокаивающие слова. Удостоверившись, что всё нормально, вышла вслед за дочерью и плотно прикрыла дверь.

Такой злой Юля не видела мать никогда. Она испугалась и ревела, забившись в угол, и быстро-быстро кивала на все слова, размазывая по лицу сопли и слёзы, и повторяла: «Больше не буду, не буду, не буду…»

Беспокойство из глаз тёти Зины не исчезало. Спустя неполный год произошло ЭТО. Ровно через 7 лет после крестин Юли.