Читать книгу Заговор гордыx - Никифор Малеин - Страница 2

Долго спать он не мог. Четырех часов вполне хватало, чтобы восстановить телесные и духовные силы. Да и каждое утро, ровно за два часа до рассвета, начинала ныть левая нога, пронзенная много лет назад копьем варвара. Голень тогда почернела, распухла, и врачи опасались, что придется прибегнуть к amputatio – отсечению, но Господь миловал, обошлось. Только каждое утро приходится платить увечной конечности дань – разминать ее, выгуливать, давать нагрузки. Но эта обязанность была даже приятной.

Гонорий любил встречать рассвет, вдыхая прохладный горный воздух, наблюдая, как светлеет небо, гаснут звезды, и на верхушки конусообразных каменных холмов падают первые лучи солнца. Вот и сегодня, встав затемно, он выскользнул из своего огромного дома и засеменил по садовой дорожке между голых веток каштанов, акаций и пихт, посеребренных инеем. Из верхней одежды надел лишь темно-зеленую плотную тунику, и, чтобы согреться, перешел на бег. Раз, два, три, четыре – вдох носом. Раз, два, три, четыре – выдох ртом. Раз, два, три, четыре – вдох. Раз, два, три, четыре – выдох. Как в солдатской молодости, только без тяжелых доспехов и оружия.

За деревьями показалась базальтовая стена, защищающая поместье, и четырехугольная башня. Гонорий подбежал к ступеням, сооруженным на внутренней стороне укрепления, не замедляя ход, поднялся вверх на три сажени², и продолжил бег по стене. Ледяной ветер растрепал его рано поседевшие волосы, проник под одежду, защипал жилистое, сухощавое тело. Бывший военачальник улыбнулся, и прибавил ходу. Раз, два, три, четыре – вдох. Раз, два, три, четыре – выдох. Раз, два, три, четыре – вдох. Раз, два, три, четыре…

У третьей башни аристократ остановился и замер на несколько мгновений в предвкушении одного из самых любимых моментов дня, словно перекатывал драгоценное вино по языку, чтобы надолго сохранить послевкусие. Затем задорно вложил два мизинца в рот и молодецки, залихватски засвистел. Башня ожила, заухала, заволновалась, наполнилась шелестом и плеском, и из квадратных окошек на холмы с террасами виноградников стал выплескиваться пернатый поток. Черные голуби с белыми шеями и грудками, вперемешку с песочно-рыжими, взмывали в светлеющее небо, носились над домами, подхлестываемые звонким свистом хозяина поместья.

Гонорий наблюдал за своими любимцами и тихо смеялся. Что-то было в их движениях, в слаженном едином полете такого, что заставляло сердце сжиматься от радости и счастья, наполняло жизнь смыслом и покоем. Стая пролетела над стеной и зарезвилась над каменистой долиной, которая, как чаша, медленно наполнялась игристым солнечным светом.

Гонорий потер озябшие руки, подзадорил голубей напоследок, и побежал дальше по стене. Обогнув виноградники, он спустился в имение. Последнюю часть пути к колодцу проделал «галопом», во всю прыть, чтобы хорошенько вспотеть.

Туника, нижняя рубаха, штаны и сапоги упали на землю. Деревянное ведро полетело в шахту колодца, с треском взломало ледяную корку и так же быстро взмыло вверх. Владелец поместья перекрестился и окатил себя обжигающе холодной водой.

– Вот так! – крякнул он. От его тщедушного на вид тела повалил пар, стало жарко, как в бане. Теперь можно было неспешно одеться в сухое, и размеренно пройти до дома, наслаждаясь покоем, одиночеством и своими мыслями. Через полчаса явится с утренним докладом управляющий Юстин. Сотни срочных и безотлагательных дел займут хозяина поместья «Львиный камень» до позднего вечера, и если не впитать сейчас эту девственную, звенящую тишину, то весь день пойдет насмарку – будешь раздражительным, злым, обязательно упустишь что-нибудь важное или испортишь элементарную работу.

Гонорий побрел мимо винного склада в сторону церкви, возвышавшейся в самом центре имения. Серебряный крест над черепичным куполом потемнел от времени – нехорошо, нужно почистить. Аристократ осматривал свое владение взглядом ревнивого мужа, и думал, что не зря проживает жизнь – везде царили порядок, разум и красота. В конюшнях стояли лучшие во всей Каппадокии³ рысаки, в подвалах хранились бочки с золотистым, черным и белым винами, которые продавались даже в столице. Крестьяне, слуги и рабы жили вольготно. Каждый знал и любил свое дело. Поместье работало, как клепсидра – водяные часы, стоящие на площади Юстиниана в Ниссе⁴.

«Но с другой стороны, так ли уж много я сделал для «Львиного камня»? – По лбу Гонория пробежала тень. «Получил эту землю мой прадед, Терций из Равенны, редкостный авантюрист и хитрец. Втерся в доверие к наместнику, наобещал золотых гор, заручился его рекомендацией к императору, и перебрался в Константинополь. А о своем прежнем благодетеле забыл, как только увидел Босфор и Великую Церковь. У меня в архиве сохранились двадцать три письма из полутора сотен, отправленных прадеду наместником, и ни на одно он не ответил. Надо будет перечитать их и составить жизнеописание основателя нашего рода. Получится выразительней, чему у Гомера! Юленьке и мальчишкам понравится». – Гонорий улыбнулся и довольно хмыкнул.

«В Константинополе Терций сразу оказался в центре заговора против императора Анастасия⁵, причем пользовался полным доверием высших сановников, поднявших бунт. Когда же мятеж достиг своей высшей точки, предок переметнулся на сторону «законной власти» и оказал «неоценимую помощь» в аресте бунтовщиков.

Благодарность императора не знала предела – титулы, почести и деньги полились, как из рога изобилия. Прадед покупал дворцы десятками, рабов тысячами, устраивал такие пиры, о которых вспоминали даже после его смерти. Среди прочего за баснословную сумму он приобрел деревню на окраине Малой Азии⁶, в горной провинции Каппадокия. Какой-то ловкач убедил Терция, что под камнем, напоминающим своими очертаниями львиную голову, находятся большие залежи золота.

О, как падок человек на золото! Помаши перед носом драгоценностями, позвени монетами, пусть блистание бриллиантов и сапфиров отразится в глазах! Пообещай легкую наживу, да к тому же такую, о которой не смел и мечтать – и человек твой. Делай с ним, что хочешь. Принесет все, что имеет, отдаст последнее за мечту о золоте. Хотел бы я посмотреть на того мошенника, что так искусно облапошил моего хитрого предка!

Поковырявшись в земле и убедившись, что его обвели вокруг пальца, прадед забыл о купленном участке на десять лет – пока сам не угодил в опалу и не потерял все состояние. Терций удалился в Каппадокию с женой и детьми, подальше от двора. Располнел, превратился в обычного провинциального землевладельца и посвятил остаток жизни воспитанию сына и четырех дочерей.

Дед мой Агриппа принял «Львиный камень» в плачевном состоянии – земля обрабатывалась плохо, давала скудные урожаи, крестьяне работать не хотели. Разразившаяся Юстинианова чума⁷ и вовсе грозила превратить семью землевладельцев в семью землепашцев. Тогда Агриппа собрал последние деньги, и потратил их на снаряжение торгового каравана к далекому сказочному острову Тапробана⁸. Говорят, дома на нем из железа, украшены драгоценными камнями и жемчугом, а вокруг растут сахарный тростник и рис. Дед мой видел там живого риноцероса – животное страшное и похабное. Из носа у него торчат рога, которые качаются из стороны в сторону при ходьбе, а когда он раздражен, то они напрягаются, становятся твердыми, как камень, в особенности передний рог. Им он может вырывать с корнем деревья. Неужто и правда Господь создал подобное существо, противное всякому естеству? Жаль, не увижу никогда своими глазами.

Чума не тронула Агриппу, в торговле сопутствовала удача, и до дома оставалось несколько недель пути, когда на караван напала банда разбойников. Деда и его ближайших помощников убили, остальных сделали рабами и увезли в Аравию. Лишь чудом одному юноше удалось бежать вместе с сокровищами, и невредимым добраться до «Львиного камня».

На привезенное золото поместье было превращено в жемчужину Каппадокии. Отец мой Авл разбил на каменистом плато тенистый сад, желая услаждать свой взор среди унылого пейзажа. Он заманил в имение крестьян и слуг щедрыми подношениями, уютными домами и так почитаемыми среди ромеев банями – термами. Были разбиты виноградники, устроены конюшни и выездка для лошадей. Но истинными шедеврами стали церковь Григория Нисского, построенная по лучшим столичным образцам, и господский дом, для украшения которого со всей Романии свозились мрамор, порфир, статуи, золото, жемчуг и шелк.

А что сделал я, Гонорий? Большую часть жизни провел в походах. Вернулся, когда мне было уже за сорок, и делу моих предков смог посвятить лишь шесть лет жизни. Ничего не построил, имения не расширил».

«Как это ничего не сделал?» – возразил сам себе помещик, оглядывая превосходно подстриженный куст азалии. «Я превратил «Львиный камень» в идеально отлаженный механизм, который может соревноваться в совершенстве с механизмами Архимеда. Вложил прибыль в торговлю, купил корабли. Даже когда меня не станет, мои дети ни в чем не будут нуждаться. Хотя думать о смерти пока рановато. Поживем еще, потопчем эту землю!»

Гонорий вышел на большую круглую поляну, озаренную дюжинами светильников, и укрытую призрачной дымкой. В центре, несмотря на мороз, журчал и разбрызгивал воду фонтан. От него валил пар, который расползался по поляне, укутывал ее туманом и оседал на деревьях белым инеем. Ветки и стволы были похожи на гигантские кораллы. Они мягко посверкивали в полумраке.

Под поместьем протекал источник с горячей водой. Он брал начало глубоко под землей, возле жарких дремлющих вулканов. По трубам вода поступала в особняк, в термы, и в этот фонтан – единственный, работавший круглый год.

На противоположном краю прогалины из тумана проступал изящный двухэтажный особняк. Между его колоннами прятались мраморные статуи – они сурово взирали на поляну, охраняя дом от непрошеных гостей. У входа фыркал и бил копытом вороной конь, привязанный к тумбе. «Какой красавец!» – Гонорий похлопал его по крупу, смахнул пену с шеи и почесал между глаз.

– Ты откуда взялся? – конь мотнул головой, заржал, но позволил чужаку приласкать себя, унюхав заядлого лошадника. – Бьюсь об заклад, во всей Малой Азии найдется не более пяти человек, в чьих конюшнях водятся такие, как ты. Что, загнал тебя твой седок? – Жеребец закачал головой. – Ничего, я распоряжусь, тебя почистят, напоят и накормят. Узнаешь мое гостеприимство.

Землевладелец прошмыгнул через беломраморный сводчатый вестибюль в атриум, а затем, через неприметную дверь, в спальню. В личных покоях Гонорий не признавал роскоши и жил по-походному – только самое необходимое: кровать с медвежьей шкурой, кованый сундук, полки с книгами.

У дубового стола, заваленного бумагами, сидел управляющий Юстин, а возле него прискакавший издалека незнакомец. Взглянув на гостей, Гонорий невольно улыбнулся: сложно было представить более непохожих друг на друга мужчин. Юстин впечатлял своей основательностью, степенством. Седовласый, крупный, с гордой осанкой, чисто выбритыми вислыми щеками и недовольно искривленным ртом он напоминал брыластого мастифа. Гонец же был молод, поджар, со смоляными волосами и горящими черными глазами – вылитая гончая.

Контраста добавляла одежда: управляющий верил, что является живым символом поместья, поэтому даже на утренний доклад явился в вышитом золотыми нитями далматике⁹, кожаных сапогах с тиснеными на голенищах львами, и с массивным рубиновым перстнем на мизинце. У незнакомца цвет и фактуру одежды было не разобрать – она была густо покрыта грязью, и сдобрена дорожной пылью.

При виде хозяина гости встали и низко поклонились.

– Господин, к тебе гонец из Константинополя – звучно произнес «мастиф». – Я пустил его сразу, поскольку известие не терпит отлагательства.

– Тебе повезло – обратился аристократ к всаднику. – Обычно Юстин сам принимает донесения и решает, что мне докладывать, а что нет. И если допускает какого-то посланника лично, то не раньше, чем отдраит его в термах и разоденет, как на прием к благословенному императору.

– Поместье твое держится на традициях, господин – мягко, но непреклонно возразил «мастиф». – Вытащи из основания один камень, и все здание рухнет. Я не могу этого допустить.

– Хоть я здесь и хозяин, но истинный владыка этого места – мой управляющий. – Гонорий снова улыбнулся, но гонца этот обмен любезностями не впечатлил. Он стоял, угрюмо глядя на владельца «Львиного камня». – Что за известие ты должен мне передать?

– Префект Востока¹⁰ Федор сообщает, что в столице раскрыт заговор против императора Фоки. Его участники схвачены, допрошены, и показали, что ты – один из заговорщиков. Фока приговорил тебя к казни и лишению имущества. Императорская гвардия будет здесь к вечеру, самое позднее – к следующему утру. Беги и увози детей.

Гонорий сжал кулаки и заскрипел зубами. Юстин моментально налил в чашу горячего вина со специями и подал господину.

– Как я могу быть заговорщиком? Я шесть лет не выезжал из поместья. Кто обвинил меня?

– Знаешь ли ты патрикия Германа, свата покойного императора Маврикия? – спросил гонец.

Германа знала вся Романия. Главной его чертой (если не считать безмерного честолюбия) было умение нравиться толпе. Для жителей столицы он регулярно устраивал бесплатные представления. На Пасху и Рождество раздавал богатую милостыню. В самом центре Константинополя, недалеко от резиденции градоначальника, он организовал собственное присутственное место, где принимал просителей. По городу ходили слухи, что за умеренную плату Герман может решить любой вопрос. Где бы ни заводили разговор о патрикии, обязательно в компании находился человек, чья жизнь была бы спасена стараниями «великого человека». Завершались подобные беседы словами «Быть Герману следующим царем».

– Да, знаю. Год назад он был у меня в гостях.

– Ничего не было странного в его визите, господин?

Гонорий сник и зачесал седую голову.

– Наговорил он тогда… всякого. Будто зять его, Феодосий, сын покойного императора и наследник, не погиб, а чудесно спасся. Что вместо него убили другого – крестьянского сына, а сам он бежал в Персию, где скрывается и ждет момента, чтобы вернуть отцовский престол, занимаемый узурпатором. Герман просил помощи в отправке тайных посланий персидскому шаху. Я отказал. И так нахожусь в немилости при новом императоре.

– Так Феодосий жив? – радостно воскликнул Юстин.

– Сказки это все. Эзоповы басни. Герман воду мутит, чтоб сподручней было рыбу ловить. А может персы эти сплетни распускают, чтоб народ на свою сторону привлечь, и земли наши захватить. Не знаю. И не хочу знать. Я в эти игры не играю. Голова на плечах дороже.

– Скажи, господин, а не хотел ли Герман от тебя еще чего? – спросил посыльный.

– Денег хотел. Говорил, сильно поистратился.

– И ты дал?

– Дал. Два таланта¹¹ золота на пять лет.

– Когда Герману пригрозили пыткой, и потребовали назвать тебя участником заговора, он сказал, что ты давал золото для свержения узурпатора Фоки.

– Вот змей! Порождение ехидны! – загрохотал управляющий. – Как смел он оклеветать человека, под кровом которого ел, пил, и в дружбе которому клялся?

– Юстин, остынь. Не время браниться. Время думать, как выбраться из передряги, в которую мы попали. Но перед этим скажи – обратился он к гонцу – как я могу доверять твоим словам? Ты не привез мне письма, написанного рукою Федора и запечатанного им. Наша с ним дружба широко извстна. Как узнáю я, что твой приезд – не происки моих врагов?

– Письмо у меня было, но из Константинополя пришлось прорываться с боем. Я зарубил пятерых, однако лишился своей сумки. А то, что слова мои правдивы, докажет вот это – молодой человек протянул аристократу потертую золотую монету. Гонорий повертел ее в пальцах, перевернул. На одной стороне был изображен император Анастасий, на другой – львиная голова и крест.

– Да, все верно. Добрый знак. – Землевладелец подкинул монету большим пальцем, и она шлепнулась на массивную ладонь Юстина. – Оставь себе. Это одна из монет, отчеканенных моим прадедом в память о покупке поместья. У нее на реверсе вместо ангела изображен лев. Сохранилось только семь таких номисм¹². Все они хранятся у верных друзей нашего дома. Пусть одна будет и у тебя, Юстин.

Мастиф бережно, как величайшее сокровище, спрятал монету в пояс. Гонорий взял гонца за плечи и трижды поцеловал в щеки.

– Цари вознаграждают добрые вести, но армия научила меня другому. Истинной награды заслуживают горевестники, потому что предупрежденный вооружен. Как зовут тебя, друг?

– Гавриил, господин.

Аристократ открыл сундук и извлек из него тяжелый кожаный кошелек.

– Здесь сто золотых, Гавриил. Прими их в благодарность от меня. А сейчас обожди снаружи. Мне нужно поговорить с Юстином наедине.

Посланник благодарно склонился перед землевладельцем и вышел. Чувство опасности было для Гонория привычней покоя и расслабленности. Ощущение близкой битвы заставляло мысль работать ясно и четко.

– Труби в рог, старый вояка! Буди детей. Пусть слуги соберут их в дорогу. Объяви всем жителям поместья, что к вечеру у них будет новый хозяин. Пусть все, кто захотят, собирают пожитки и уходят в Ниссу. Рабов я отпускаю на свободу. Составь для них вольные письма. Уйдем через тоннель. Будь готов выступать через три часа.

– Идем в Александрию?

– Да. Попробуем сохранить нашу торговлю. Будут преследовать в Египте – уйдем в Карфаген. Я слышал Ираклий, экзарх Африки¹³ сильно недоволен узурпатором. А там – как Бог даст. Поторопись.

Когда за Юстином закрылась дверь, Гонорий взял заостренный тростниковый стержень для письма, обмакнул его в чернила и стал быстро царапать угловатые буквы на папирусе. Надо было предупредить египетского управляющего Стилиана, чтобы он спасал торговые корабли.

Сзади раздался легкий шорох, в комнату проскользнул молодой слуга.

– Чего тебе? – не поворачивая головы, спросил хозяин.

– Господин, в доме гвардейцы…

Жирная клякса упала на письмо. В атриуме слышались звуки тяжелых шагов и бряцанье металла.

– Как, уже? Почему так скоро?

Гонорий скомкал недописанное письмо и на чистом листе набросал: «Они здесь. Немедленно уводи детей через тоннель. Я их задержу». Записку сунул в руку слуги и подтолкнул его к окну.

– Лезь в сад. Пробирайся к Юстину и отдай ему это. Только не попадись солдатам. Понял?

Слуги в поместье понимали господина с полуслова. Юноша юркнул в окно, ловко соскочил на землю и исчез за деревьями. Аристократ несколько раз подряд резко вдохнул и выдохнул – сердцебиение стало успокаиваться. Закрыл глаза, и, как перед всеми битвами с варварами, прошептал: «Господь – Пастырь мой, я ни в чем не буду нуждаться. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим. Если я пойду долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной. Ты приготовил предо мной трапезу на виду у врагов моих, умастил елеем голову мою. Чаша моя преисполнена». Перекрестил пальцем лоб, и вышел из комнаты.

Атриум был заполнен суровыми гвардейцами в полной экипировке – шлемах, красных плащах, чешуйчатых панцирях, с мечами, щитами и копьями. На скромно одетого Гонория никто не обращал внимания. Он прошел к пиршественному залу – черные металлические двери были распахнуты настежь, в огромном помещении мародерствовали экскувиты¹⁴ – одни снимали со стен старинное оружие, украшенное драгоценными камнями, другие выковыривали жемчужины из мозаичных стен, третьи вскрывали амфоры с изысканными винами. Прочие развалились на диванах прямо в доспехах и сапогах.

В центре зала стоял мускулистый офицер в лисьем плаще, и разглядывал египетский кинжал. Лицо его было сурово, словно вырублено из цельного куска гранита. Бритая голова обросла за недели путешествия короткими жесткими волосами. Ощутив на себе пристальный взгляд Гонория, он поднял глаза.

– Вот он! Взять его! – скомандовал офицер. Двое стоявших у двери экскувитов бросились к землевладельцу, схватили его за руки и ударили несколько раз в живот. Гонорий беззвучно согнулся, попытался вдохнуть, закашлялся. Воины потащили его в зал и бросили на колени перед офицером. Мародерствующие оставили свое занятие и собрались вокруг. Бритоголовый командир присел на корточки, взял аристократа за волосы и потянул вверх.

– Радуйся, старый козлище. Помнишь меня?

– Помню, Аспар… – прохрипел Гонорий.

– Хорошо. Знаешь, кто тебя убивает и почему. Ты часто думал обо мне?

– Нет, Аспар. У меня были дела поважнее.

Офицер сдвинул тяжелые брови и отпустил голову пленника.

– А я часто. Каждый день. Ты оказался крепким камешком. Семь лет столичные покровители не давали тебя в обиду. Но настало время вернуть долг. – Аспар стал на одно колено, достал из ножен старинный египетский кинжал и легонько провел острием по щеке бывшего военачальника. Из алого разреза на мраморный пол закапала кровь.

– Надо же, острый… – лезвие уперлось пленнику в шею. – Страшно подыхать?

– Нет… – проговорил Гонорий одними губами и спокойно посмотрел своему экзекутору в глаза. Тот встал и убрал оружие в ножны.

– Я так и думал. Подвешивайте!

Пленника толкнули ногой в спину, перевернули и связали ноги веревкой. Аспар налил себе в чашу вина, сбросил на диван лисий плащ, придвинул кресло поближе к месту будущей экзекуции и развалился в нем.

– Все эти годы я мог убить тебя в любой момент. Но ты ограбил меня на сто талантов золота. Я должен вернуть свои деньги.

Гвардейцы перекинули второй конец веревки через одно из колец массивной золотой люстры, свисавшей из-под мозаичного купола, и стали поднимать за ноги бывшего хозяина имения.

– К тому же смерть – это слишком легко. Ты должен помучиться. У тебя ведь есть дочь. Сколько ей сейчас? Пятнадцать? Шестнадцать? О, Юлия…

Лицо Гонория исказила судорога. Дочь всегда была его главным сокровищем. Сам он провел жизнь, как спартанец: ни плена, ни меча не боялся, спал с солдатами на голой земле, ел ту же чечевицу, что и они, запивал водой из ручья. Телесные мучения ему не страшны. Но дочь…

– Готовься, тебя ждет долгое представление. Солдаты скоро приведут ее. И твоих сыновей тоже.

Офицер допил вино, встал с кресла, пристегнул египетский кинжал к поясу и бросил экскувитам:

– Он ваш. Только аккуратно. Не калечить.

Аспар подошел к окну во внутренний двор с садиком, сцепил руки за спиной и застыл, задумался о чем-то своем. Оставшись без внимания командира, гвардейцы словно выдохнули – загалдели, заходили по залу. Сняли шлемы, поставили копья шатром, стали подтаскивать диваны к висящему пленнику и устраиваться на них, но кресло, на котором сидел офицер, осталось благоговейно пустым.

– Василиск! Помнится, ты хвастал, что можешь с семи шагов воробья кнутом разрубить – выкрикнул широкоплечий светловолосый воин. Он взял со стола с фруктами небольшое зеленое яблоко, протер его о плащ, подошел к Гонорию и вставил плод ему в рот. – Ставлю десять номисм, что выбью яблоко плетью с семи шагов, не оцарапав лица.

– Ставлю двадцать номисм, что сделаю это три раза подряд – небрежно бросил смазливый ухоженный гвардеец с кошачьими глазами.

– Отвечаю – крикнул широкоплечий.

«На Зенона десять золотых!» «На Василиска десять!» «Пять на Зенона!» – послышалось с разных сторон. Один из экскувитов проворно сбегал за папирусом и чернилами, сел собирать номисмы и записывать суммы. Другой гвардеец отмерил семь шагов от Гонория и поставил на этом месте амфору. Еще один сбегал за длинными плетеными кнутами и подал их соревнующимся. Зенон и Василиск сняли плащи, прохаживались по залу, разминали руки и щелкали хлыстами.

– Кончено! Больше ни у кого не принимаю! – закричал записывавший ставки солдат и сгреб золото со стола в кувшин. Воины мигом переместились в центр комнаты, образовав между соперниками и их мишенью живой коридор. Правая сторона поддерживала широкоплечего Зенона, а левая – любимца женщин Василиска. Обе партии истошно подбадривали своих чемпионов – выкрикивали их имена, поносили соперников, стучали оружием и ногами по мраморному полу и обменивались непристойными жестами.

– Эй, красавчик, заденешь меня кнутом – руку отрублю!

– Циклоп белобрысый! Небось, не видишь ничего дальше собственного носа!

– Василиск, соревнуйся лучше с гетерами! Только они и лягут под тебя!

Принимавший ставки воин вышел между рядами, высоко поднял золотую монету и объявил:

– Аверс – начинает Василиск. Реверс – начинает Зенон.

Монета подлетела вверх и со звоном упала на пол.

– Реверс. Первым начинает Зенон!

Правая трибуна взревела от радости. Белокурый воин стал у амфоры, поприветствовал своих товарищей и начал раскручивать кнут вокруг головы, примериваясь. Круг, второй, третий. На четвертом кожаный ремень щелкнул, и в стоящих слева полетели ошметки яблока. Лицо Гонория, за исключением пореза египетским кинжалом, было невредимым. Правый ряд вновь разразился криком торжества.

Яблоко во рту у жертвы быстро заменили. К барьеру подошел Василиск. Небрежно откинув со лба прядь каштановых волос, взял рукоять в левую руку. Почти не глядя, замахнулся и щелкнул бичом. Зеленые куски яблока вместе с зубами полетели в правую трибуну, но кожа на лице висящего осталась незадетой. Настало время ликования левых.

Перед вторым заходом Зенон подзадорил толпу, заставив их скандировать его имя. Насладившись ликованием, он вновь принялся раскручивать кнут. Но за миг до того, как должен был раздаться щелчок, из дверей послышался возглас: «Господин, они сбежали!» Все резко обернулись и замолчали. Зенон чуть повел рукой вверх, и мочка уха Гонория полетела на пол, его щеку и волосы залила кровь.

Аспар порывисто развернулся. Прибывший гвардеец вытянулся и докладывал, глядя поверх голов.

– Дети Гонория сбежали. Мы допрашиваем слуг, но они ничего не говорят. Я расставил дозорных на стенах и башнях. Из поместья никто не уйдет.

– Экскувиты! К оружию! – скомандовал Аспар. Солдаты рассыпались по залу, расхватали шлемы и копья, и выстроились перед офицером в две линии. – Прочесать все поместье. Зайти в каждый дом. Заглянуть в каждый сундук. Я хочу, чтобы через час Тит, Марк и Юлия стояли здесь, передо мной. За каждого даю сто номисм. Кто найдет всех трех – получит повышение.

– Тогда можно повышение мне? – раздался тихий скрипящий голос. На пороге стоял, опираясь на посох, древний, как Рим, старик, укутанный в темный шерстяной плащ. Его седые волосы были острижены по кругу по старой Западной моде.

– Ты знаешь, где дети Гонория? – Аспар подошел к гостю.

– Нет, но я знаю, где они будут.

– Где?

– А что я за это получу?

– Что ты хочешь, старик?

– Господин, ты теперь владеешь этим поместьем. Я прошу тебя о справедливости: сделай меня управляющим «Львиного камня».

– Управляющим? – Аспар с недоверием посмотрел на просителя. – Зачем? Тебе осталось жить несколько лет, может месяцев.

– Я же сказал, господин, я ищу справедливости. В молодости я уже был управляющим, и служил его отцу верой и правдой долгие годы. – Старик ткнул клюкой в сторону висящего Гонория. – Я построил этот великолепный особняк, разбил виноградники, купил лучших в Романии лошадей, потратил уйму собственных денег. И что получил в благодарность? Меня выгнали с позором за ничтожную провинность, отказались возвращать вложенные деньги, лишили последнего. Много лет я работал здесь кузнецом, и сейчас хочу вернуть то, что принадлежит мне по праву. Я хочу умереть господином, а не прислужником.

– Как зовут тебя?

– Никифор.

– Будьте мне свидетелями! Назначаю Никифора управляющим поместьем! – зычно выкрикнул Аспар. – Если захочешь обмануть меня, старик, то повешу рядом с Гонорием. Говори, где они?

Никифор молча протянул офицеру скомканный лист папируса. Тот развернул и прочел: «Они здесь. Немедленно уводи детей через тоннель. Я их задержу»

– Эту бумагу мой бывший господин направил Юстину, когда узнал о твоем появлении. Управляющий предупредил Тита, Марка и Юлию, и сейчас они прячутся где-то в именье. Поместье большое, искать их можно долго. Я предлагаю выманить их.

– Как?

– Я уже говорил, что руководил постройкой этого особняка – Никифор с гордостью развел руками в стороны. – Я же придумал подземный ход на случай неприятности, вроде сегодняшней. Дети уверены, что ты о тоннеле не знаешь, поэтому захотят через него уйти. Все, что нужно – устроить засаду у входа и ждать.

– А вдруг они решат отсидеться в укрытии?

– Мир полнится слухами, и часто самыми невероятными – Никифор улыбнулся краешками губ. – Например, о том, что если слуги не выдадут своих господ, то ты будешь каждый час убивать кого-то из них. Или что устроишь в поместье пожар. И обсуждать эти новости будут все до единого, поверь мне. Молодые господа и те, кто их урывает, будут уверены, что у них под ногами горит земля, а через подземный коридор можно быстро и безопасно ускользнуть.

– Где вход в тоннель?

– В коринфской гостиной. Пусть твои люди обходят ее стороной. Гвардеец, который охраняет вход для слуг, должен поглядывать и на гостиную: как только в нее войдут, можно захлопывать ловушку.

– А потом погоня по подземному лабиринту? – Аспар положил руку на плечо Никифору и сжал пальцы.

– Во-первых, это не лабиринт, а узкий коридор. А во-вторых, достаточно выбить несколько подпорок, чтобы ход обвалился. Я пришлю крестьян, они все сделают.

Аспар бросил на старика ледяной взгляд и кивнул.

– Только сначала я сам хочу осмотреть этот тоннель. Вы, трое, пойдете с нами – приказал он экскувитам.

Офицер и новый управляющий исчезли за дверью.

– Смотрите, Зенон отсек бичом ухо! – закричал кто-то. «Партия Василиска» радостно взвыла в предвкушении скорой наживы.