Читать книгу Заговор гордыx - Никифор Малеин - Страница 5

Велизарий прислонился спиной к колонне, сложил руки на груди и разглядывал гостей. Избитый гвардейцем старик на удивление быстро пришел в себя, и теперь сидел на диване, прикладывал к сломанному носу полотенце со снегом.

«Как же его зовут? Что-то на «Н». Никодим? Никон? Никита? Никифор? Отличный оружейник. Я заказывал ему длинный меч. Молоденькая служанка крутится вокруг него – кровь с лица вытирает, одежду чистит, щебечет о всяких глупостях. Сразу поняла, что хоть вóлос у него и седой, но стержень прямой».

Слева от Никифора сидел белокурый парень, который от волнения постоянно опускал руку в блюдо с грушами, фигами и виноградом, и нервно опустошал его.

«Этого я раньше не видел. Судя по белокурым волосам – сын славянского варвара, раба Гонория. Дикий был человек, но прекрасный конюх. Умел объезжать самых брыкливых и неистовых жеребцов. Говорили, что он заговор особый знает, от которого лошадь в ум приходит и начинает человеческую речь понимать. Глупости это все, бабьи сплетни. Просто никакой конь не мог соревноваться с ним в необузданности нрава.

Был у нас один на редкость огрызливый жеребец – молодой, красивый, гордый, золотистой масти, с сухой, стройной шеей. Настоящий адамант. Самых опытных стременных сбрасывал, никакой управы на него не было. Гонорий по дружбе предложил нам своего варвара. Посмотреть на это представление собралось все поместье, как на скачки на столичном Ипподроме. Высокий суровый славянин в белой рубахе и кожаных штанах, с густой бородой, подошел к коню, погладил его по морде, почесал лоб и стал что-то говорить на своем раскатистом журчащем наречии. Пегас довольно фыркал, мотал головой.

И вдруг славянин легко оттолкнулся от земли и запрыгнул жеребцу на спину. Конь заржал, встряхнул головой и завертелся. Наездник крепко натянул поводья. Не давая опомниться, закричал что-то таким страшным голосом, что наблюдавшие за действом женщины попадали в обморок. Но Пегас не испугался. Наоборот – встал на дыбы и попытался сбросить седока. Этот трюк он проделывал со всеми стременными – сначала старался скинуть с себя, а если не получалось, падал навзничь на землю и давил телом.

Славянин не стал дожидаться падения – со всей силы ударил коня свинцовым кулачищем между ушей, потом по уху и бешено заскрипел зубами. Пегас заржал, опустился на копыта и попытался сообразить, что это такое странное происходит, но наездник не дал ему этого сделать – пустил жеребца в галоп. Через полчаса укрощенный конь был возвращен сияющему от счастья Аркадию.

Если отпрыск чем-то и напоминает отца, то только цветом волос. Силы особой в нем не видно. Лишь гневно смотрит на меня. Хотя нет, не гневно – обиженно. Юный славянин явно влюблен в Юлию и ревнует, что я нес ее на руках от самой стены. Запивает свое горе неразбавленным золотистым вином. Несчастная любовь – отличный повод налимониться в первый раз».

Слева над бесчувственной Юлией склонилась Мария. Служанка смачивала лоб и виски своей госпожи мокрым платком. Велизарий не обратил на женщину внимания и остановил взгляд на девушке. Последний раз он видел ее два года назад во время празднования январских Календ. Вместе с ватагой окрестных мальчишек и девчонок они переоделись в «варварские» костюмы, надели страшные маски и ходили по домам, пели песни, получали подарки. А потом танцевали на площади Траяна в Ниссе до самого утра «готские танцы».

Спасенную девушку Велизарий разместил в «Апельсиновой комнате», в которой его отец Аркадий отдыхал с друзьями после пиров. Называлась она так потому, что стены были расписаны видами летнего апельсинового сада. Ветви сгибались под тяжестью медово-янтарных сочных плодов, пробуждавших аппетит даже у сытых и хмельных гостей. Центр комнаты был устелен мягкими персидскими коврами, и визуально отделялся от остального пространства четырьмя белыми колоннами. Между пилонами стояли диваны, пуфы и обитые бархатом мягкие стулья. На столиках располагались блюда со свежими фруктами и амфоры с прохладительными напитками, обложенные льдом. В самой середине комнаты журчал фонтан – бронзовые змеи тянули из беломраморной чаши свои головы и изрыгали прохладные струи.

Велизарий никогда раньше не стрелял в живых людей. Утки и косули не в счет. Он боялся, что когда дойдет до настоящего дела, рука дрогнет. Ведь это человек, целая Вселенная. У него свои мысли, желания, его кто-то рожал, любит и ждет дома. Все оказалось по-другому. Перед ним стоял враг, мало чем отличавшийся от животного. Он хотел напиться чужой крови, загрызть неповинных людей. И рука не дрогнула. Мог бы, конечно, и убить, не жалко. Но захотелось покрасоваться перед девушкой, впечатлить меткостью. Впечатлил. До сих пор в себя не придет.

За два года Юлия сильно изменилась, выросла, стала женственной. Тогда на празднике с ней было интересно и весело, как и с прочими друзьями. Чтобы согреться, они держались за руки, прыгали, носились по улицам. Велизарий внимательно посмотрел на бледную нежную руку девушки и улыбнулся одними губами – представил, что будет, если взять ее за руку сейчас.

Дверь «Апельсиновой комнаты» шумно распахнулась. В помещение вошла процессия вооруженных людей, растекшаяся полукругом вдоль стены. Мужчины остановились на мозаичном полу, выложенном витиеватыми узорами, и старались не наступить обутыми ногами на ковры. Возглавлял их энергичный, седовласый мужчина с пухлыми щеками, веселыми смеющимися глазами и уютным круглым брюшком. Пальцы его были унизаны перстнями с изумрудами. Белую шелковую хламиду, вышитую понизу золотыми нитями, обхватывал пояс с огромным сапфиром на пряжке. Он походил на большого, пушистого кота, в мягких подушечках которого прятались острые когти. Завидев отца, Велизарий моментально сошел с ковра и вытянулся.

Мужскую компанию разбавляла женщина лет сорока, с острыми суровыми чертами и следами страдания на лице. Дорогая одежда – серая верхняя туника тонкой работы с белой оторочкой и широкими рукавами, пояс из золотых медальонов, и властный взгляд выдавали хозяйку имения.

Седовласый Аркадий бодро направился к дивану Никифора и придвинул для себя пуф. Старик и юноша-славянин встали, но хозяин поместья замахал на них руками.

– Сидите, сидите! Какие могут быть церемонии? Вы прошли между Сциллой и Харибдой, вырвались из лап циклопа, уцелели после встречи с лестригонами, вам теперь нужен отдых и покой. – Аркадий сочувственно посмотрел на Юлию, но его лицо все равно выглядело довольным. Печальное выражение давалось ему с трудом. – Бедная девочка. Она жива?

– Это просто обморок. Нервическое потрясение – ответил Никифор, отложив полотенце со снегом в сторону. – Благодаря твоему сыну она жива и невредима. Спасибо тебе, Велизарий, ты спас нас всех. – Никифор встал и церемонно поклонился, а вместе с ним и Орлик.

– Садитесь, садитесь! – снова замахал руками Аркадий, но лицо его просияло от гордости за своего отпрыска. – Анна! – поманил он ладонью женщину. – Помоги девушке. И откройте окна! Здесь душно, да еще набилась дюжина обормотов.

Анна молча подошла к Юлии, и принялась хлопотать над ней – подложила под ноги подушку, сняла с головы платок и расстегнула пояс.

– Подкрепитесь, выпейте вина. – Радушный хозяин взял чашу и стал наполнять ее золотистой жидкостью, но поймал на себе строгий взгляд Анны и замялся. – Но, увы, без меня. Врачи вино запретили. Говорят, свою норму выпил, слишком грузный стал. Беречься надо. Ничего жирного, острого. Одной травой питаюсь. Вон, мой волшебный отвар стоит – из укропа, копытника и лавровых ягод. Не желаете? – Аркадий привстал, потянулся за амфорой с отваром, но передумал, махнул рукой и вернул свое тело обратно на пуф. – Я потом выпью.

За долгие годы, проведенные с отцом под одной крышей, Велизарий научился слушать его вполуха. Аркадий очень любил поговорить. Выдержать этот поток историй мог не всякий. За родственников обычно вступалась Анна – одного взгляда было достаточно, чтобы источник иссяк. Но когда в имении появлялись гости, радушный хозяин отводил душу. Ничего, пусть терпят.

Велизарий перевел внимание с рассказов о здоровье и расспросов о случившемся в «Львином камне» на Юлию. Он разглядывал ее и попытался представить, что значит быть женатым.

«Вот есть девушка – молодая, красивая, добрая. Ты ее любишь, души в ней не чаешь. Женишься, клянешься в вечной верности, и двое становятся одной плотью. А что дальше? Ведь любовь со временем успокаивается, жажда утоляется. Каждый день видеть одно и то же, пусть симпатичное, лицо – это непросто. Неужели женатый мужчина перестает обращать внимание на других женщин? Нет, конечно. А с годами жена становится старше, менее привлекательной. И что потом? Заставлять себя проявлять к ней внимание? Понуждать к ласкам? Зачем вообще приковываться кандалами к одной женщине, пусть даже самой лучшей? Ведь это несвобода, рабство, которое может отравить любые, самые прекрасные чувства.

Почему нельзя любить без скованных рук? Понятно, что любой мужчина может насладиться свободной любовью у гетер в публичных домах, но это не то. Здесь нет чувств, только тело. Почему я не могу быть, например, с Юлией, не унижая ее и себя оковами, страхом, что нашим отношениям придет конец? Зачем другие навязывают мне эти правила?

Взять, к примеру, моего отца. Он прожил с матерью двадцать лет. Был он счастлив? В молодости конечно был. Потом все меньше. Счастье истончалось, размазывалось по жизненной рутине. Последние десять лет в основном терпел упреки и ссоры. И что? Только сейчас он разрешил себе быть счастливым – снова полюбил. Но за это ему пришлось заплатить высокую цену. Конечно, он мог тайно встречаться с молодой поварихой Ириной, но она забеременела. Отец решил поступить благородно – жениться. Пришлось долго и болезненно спиливать кандалы первого брака, пройти через скандалы, косые взгляды, получать разрешение епископа на новый брак. И все равно мать живет с нами. Постоянно находится у отца перед глазами, как живой укор. Вот и теперь помогает Юлии на правах хозяйки поместья… Брррр… Уж лучше совсем не жениться».

Анна достала из рукава продолговатый стеклянный флакон с солью Амуна и поднесла к носу девушки. От резкого запаха та скривила ротик, зашевелилась и открыла глаза.

– Наша Эвридика вернулась к жизни! – замурлыкал Аркадий. Девушка попыталась встать, но женщины не позволили ей.

– Где я? – прошептала она, оглядываясь.

– Ты в безопасности, дитя, в поместье «Серебряное озеро». Ты у меня в гостях. Помнишь меня? Я Аркадий, это моя… хм… моя жена Анна. Вон старший сын Велизарий. Бояться нечего, все неприятности позади.

Девушка внимательно осмотрела присутствующих и задержалась взглядом на Велизарии. Потом зарумянилась и села, несмотря на протесты.

– Мне уже лучше. Только пить очень хочется.

– Дайте ей попить! – закричал Аркадий. – Что там у вас есть? Только не копытник с укропом! Редкостная гадость. Ее можно пить только старым толстым охламонам, вроде меня. – Лицо Аркадия расплылось в широчайшей улыбке, и он зашелся скрипучим смехом. – Несите отвар из яблок, а еще лучше из розовых лепестков с медом. – Девушка припала к чаше с ароматным напитком и осушила до дна. – Ну что, голова не кружится? Не тошнит?

– Скажи, господин, есть ли новости о моем отце?

– Нет, девочка, пока ничего не известно. Ты вот что, пойди пока отдохни. Поешь чего-нибудь. Моя жена выделит тебе и твоим спутникам комнату. А мы тут посидим, обсудим, что делать с этой напастью. Ты не волнуйся. Триста спартанцев остановили армию царя Ксеркса. Мы тоже отразим нападение.

– Только все спартанцы к концу третьего дня погибли, а голову их царя Леонида персы посадили на кол – раздался голос из-за спин. Вооруженные мужчины расступились, и в центр вышел юноша на несколько лет младше Велизария, с такими же острыми, как у Анны, чертами лица, длинными зачесанными назад волосами, весь одетый в черное.

«Наш черный человек пришел» – подумал Велизарий и скривился. «Лезет везде, куда не просят. Сейчас опять начнет желчью плеваться».

– Иоанн! – прикрикнул Аркадий, метнув на сына грозный взгляд. – Помолчи! Хоть на час умерь свою желчность. Девушка и так еле пришла в себя. Прояви гостеприимство!

– Может, нальешь ей копытничка с укропом? Помогает от всех болезней – развязно ответил юноша и развалился на свободном диване напротив Юлии.

– Это Иоанн, мой младший сын. Прости его, он совершенно не знает, что такое хорошие манеры.

– Зато ты, отче, знаешь. Может, продемонстрируешь их своей бывшей жене, и матери твоих детей? Или ты вежлив только со стряпухами?

Не желая быть участницей перебранки, Юлия поднялась, улыбнулась Аркадию, и направилась к двери в сопровождении Анны и Марии.

– Ты, юноша, можешь идти с ними – обратился хозяин поместья к Орлику. – Помоги своей матери. Ты молодец, храбро держался. – Раб поднялся и нетвердой хмельной походкой последовал за женщинами. – Все остальные тоже свободны. Пусть останутся только Велизарий, Константин и ты, Никифор.

Вооруженные слуги торопливо вышли из «Апельсиновой комнаты». Иоанн, которого не приглашали, остался сидеть на месте. Аркадий пересел на диван, откинулся на спинку, налил себе вина, разбавил его водой и с удовольствием отхлебнул.

– Садитесь – велел он старшему сыну и Константину. – Только снимите обувь. Вы знаете, Ирина терпеть не может, когда по персидским коврам ходят в сапогах. – Помещик сделал еще несколько глотков вина, прочистил горло и продолжил своим мурлыкающим голосом.

– Итак, ситуация скверная. Рядом с нами расположился отряд императорской гвардии. Ты, Велизарий, поднял руку на одного из них, то есть стал государственным преступником. Более того, ты предоставил убежище бунтовщикам и беглым рабам, сделав меня и всех нас врагами императора Фоки.

Велизарий, не ожидавший такой оценки своих героических действий, побагровел и вскочил на ноги.

– Но ведь ты сам учил меня, что долг господина – покровительствовать слугам, долг сильного – оберегать слабых, долг воина – защищать мирных жителей. Неужели я должен был позволить этим мерзавцам затравить женщин, как диких зверей? Ты этого от меня ожидал?

– Я тебя пока ни в чем не обвиняю. Я описываю факты – спокойно и твердо ответил Аркадий. – Действительно, долг господина защищать своих слуг, но эти люди не наши слуги. Ты проявил благородство и спас четыре жизни. Когда утром гвардейцы ворвутся в «Серебряное озеро» и начнут убивать его жителей, на твоей совести будет триста жизней.

– Не на моей, а на их! – горячился Велизарий. – С каких это пор обороняющиеся повинны в том, что на них нападают? К тому же не так просто прорваться через наши стены.

– Ты предлагаешь объявить императору Фоке войну? – поинтересовался Иоанн и расплылся в ехидной улыбке. – Первая война Константинополя и «Серебряного озера»? Или ты тайно надеешься, что в хроники она войдет, как битва Велизария с узурпатором?

– Сиди и читай свои книги – огрызнулся Велизарий.

– Ты бы тоже почитал, может ума прибавится.

Аркадий метнул на младшего сына суровый взгляд.

– Умолкаю и превращаюсь в камень – ответил тот, но ехидная улыбочка так и осталась на лице.

– Убивать будут гвардейцы, но спровоцировал их ты – продолжил помещик. – А значит, их кровь будет и на твоей, и на моей совести.

– Так что же теперь, выдать им двух хрупких женщин, сопленосого мальчишку и беспомощного старика, который похороны императора Константина помнит? – кипел от возмущения Велизарий.

– Я хоть и помню императора Константина, – тихо возразил Никифор, – но не беспомощный. Кузнечный молот крепко держу в руках.

– Прости, геронда, я погорячился, но даже если ты способен драться, как лев, я не позволю выдать врагам ни тебя, ни других.

– Сядь и успокойся. – Аркадий устало привалился на подлокотник дивана и налил еще вина. – Я собрал вас, чтобы решить, как действовать дальше, а не слушать ругань. Константин, скажи ты свое мнение.

Велизарий вопросительно посмотрел на управляющего поместьем. Он очень уважал Константина за ум, изворотливость, славное военное прошлое, и за то, что обучал его секретам владения мечом. Своими залысинами, выдающимися скулами и римским носом Константин напоминал Юлия Цезаря. Управляющий забарабанил пальцами по подлокотнику.

– Выяснять кто прав, а кто виноват, бесполезно. Мы уже ввязались в сражение. Нам остается либо победить, либо отступить. Да, нас защищают высокие стены. Но от гнева императора они не спасут. Нужно уходить, пока есть возможность. Жителей поместья отправим в подземный город. Чужакам никогда в него не проникнуть. «Белые сирийцы» тысячи лет спасались там от иноземных войск. Ирина, Анна и твои сыновья пусть едут в Эфес. Там отличный дом, пригодный для жизни. Мы с тобой отправимся к моему тестю Леониду.

– Я не поеду в Эфес! – с вызовом сказал Велизарий. – Я это начал, и останусь до конца. Прятаться с женщинами?! Ни за что! Я остаюсь.

– В том-то и дело, что ты это начал – со вздохом проговорил Аркадий. – Теперь они охотятся за твоей головой. Если хочешь защитить семью, то сделаешь, как я говорю, и поедешь в Эфес.

– Ехать в Эфес – самоубийство. – Порог комнаты бесшумно переступила Анна, проплыла между диванами и села рядом с Иоанном. – Каждое лето на праздник Двенадцати Апостолов ты устраиваешь там большой прием. На него съезжаются гости со всей Малой Азии. Об этом доме знают все. Если где и будут нас искать, то именно там.

Аркадий пристально посмотрел на свою бывшую супругу, затем на Константина. Управляющий согласно кивнул головой.

– Ты права. В Эфес нельзя. На Восток, в Сирию и Палестину ехать опасно. Там бушует война с персами. В Египет и Африку сейчас не добраться – зимой на Внутреннем море сильные шторма. Можно отправиться на юг, в Тарс¹⁹. Там вы переждете сезон штормов, а весной отплывете на Кипр.

– Тоже не лучшая идея – возразила Анна.

– У тебя есть другое предложение? – поинтересовался Аркадий.

– Есть. Нужно ехать в Атталию²⁰, к моей матери.

Это предложение произвело в «Апельсиновой комнате» переполох, словно с горы сорвался валун, устремился вниз и через мгновение свалится на головы. У Велизария от одной мысли о бабке заболели зубы. Перед глазами живо всплыли угрюмые некрасивые лица, одетые в черное старухи, вечный голод от постной пищи, бессонные ночи, проведенные в молитвенном бдении и розги.

Аркадий вскочил с дивана и испуганно замахал на бывшую жену руками, не в силах произнести ни слова. Иоанн, который всегда и во всем поддерживал мать, с удивлением посмотрел на нее и отодвинулся в сторону.

– Никогда я не отдам своих детей и свою жену на растерзание этой… женщине – с трудом подобрал слово Аркадий. – Она чуть не сжила со свету меня, когда мы были женаты. А уж попадись ей в руки Ирина… Никогда!

– Неужели ты считаешь, что я настолько мстительна? – с горькой усмешкой спросила Анна. – Никого она терзать не будет. Я сохраню имя Ирины в тайне. Скажу, что это Юлия, дочь Гонория. Она помнит Гонория и очень ценит. Его дочери окажет царский прием. Искать нас в Атталии никому даже в голову не придет.

Аркадий замолчал и задумался, прикрыв глаза рукой, чтобы не видеть умоляющих взглядов сыновей.

– Разреши еще раз высказать свое мнение – прервал паузу Константин.

– Говори.

– Анна подала разумную идею. Женщин нужно спрятаться там, где никто не будет искать. Но убегая от смерти, нельзя забывать о жизни. Сыновья твои выросли, им шестнадцать и восемнадцать лет. Что им делать в поместье пожилой, не в меру набожной женщины? Слушать стариковские рассказы и томиться от безделья? Им нужно учиться, взрослеть, искать себе жен. Нельзя закапывать талант в землю, а талантов у них много. Отправь их в Константинополь, в Школу профессоров Капитолия²¹. И так засиделись дома.

Сердце Велизария радостно забилось.

– Знаю я эту «учебу» – отрезал Аркадий. – Вечные пьянки, гулянки, походы по публичным домам. Они даже в Школе не появятся. Велизарий сразу в армию запишется. У него одно на уме – персов бить. И все, пропал парень. Ты сам знаешь, во что превратил армию узурпатор Фока – в сборище изуверов и кровопийц, для которых человека убить, что оливку съесть. Хочешь, чтобы он тоже таким стал? А этот, младший, побежит искать учителей игры на лире. Ему и так голову вскружили похвальбами, как чудесно он играет, и непревзойденно поет. Будет шататься по тавернам и развлекать пьянчуг, как скоморох. Это ты называешь учебой?

– Отпускать их одних нельзя – согласился Константин. – Но я могу поехать с ними в качестве наставника. Надеюсь, ты не сомневаешься в моей твердости?

Аркадий снова задумался. Ответила за него Анна.

– Константин прав. Нечего тут раздумывать. Пусть едут, а то до старости будем их грудью кормить. Хватит воду в ступе толочь. Пора собираться. Время не ждет.

Управляющий вопросительно взглянул на хозяина. Тот обреченно кивнул.

– Возьми двух надежных людей для сопровождения – приказал помещик. – Сейчас зима, дорога в Константинополь будет трудной и опасной. Еще четверо пусть сопровождают женщин в Атталию. Юлия, Никифор и их спутники отправятся вместе со слугами в подземный город. Через несколько дней их и доставят в Ниссу. На сборы у нас не больше получаса. Все ясно?

«Да, да, да!» – так и захотелось крикнуть Велизарию. «Неужели случилось чудо? Отец действительно отпустил, согласился? Не может быть! Господи, Ты действительно есть! Вырваться на свободу, увидеть мир, начать жить своей жизнью! Пускай под надзором, но вдали от этого опостылевшего поместья, от этого выжженного однообразного пейзажа. Я начинаю жить!»

– Господин, позволь мне сказать? – Никифор, молчавший весь разговор, поднялся с дивана. – Я благодарен, что ты дал нам приют, кров и защиту. Помогаешь и спасаешь от врагов, жертвуя столь многим. Господь да сохранит тебя и всю семью твою на многие лета. Мы все у тебя в неоплатном долгу. – Аркадий улыбнулся и замахал своей большой ладонью, показывая, что не стоит его благодарить.

– И все же у меня есть к тебе еще одна просьба. Мы бежим от врагов, нам придется скрываться, прятаться, терпеть нужду, и один Бог знает, кончится ли наше изгнание когда-нибудь. Долг обязывает меня и Марию остаться с детьми Гонория и помочь им нашей жизнью, или нашей смертью. Но Орлик, сын Марии, очень молод. Он только начинает свой путь, и я не хочу обрекать его на вечное скитание. Прошу тебя, Аркадий, пусть он поедет с твоими сыновьями в Константинополь в качестве слуги. Будет им прислуживать, готовить, убирать жилье и чистить одежду.

Помещик нахмурился.

– Я правильно понимаю, что он беглый раб? И ты предлагаешь мне укрыть его вместе с моими сыновьями?

– Гóсподи, Аркадий, мы и так собираемся воевать с императорской гвардией! – вспылила Анна. – И ты после этого боишься, что нас накажут за укрывательство чужого раба? С нас шкуру снимают, а он по шерсти плачет!

– Ладно. Согласен. – Помещик торопливо встал, за ним поднялись и все остальные. – Время не терпит. Через полчаса жду всех у парадного входа.

Велизарий изо всех сил сдерживался, чтобы не закричать от радости. Наконец-то свобода!

* * *

Юноша спустился по мраморным ступеням причала к Серебряному озеру и присел на корточки. Зачерпнул в ладонь воды, умыл пылающее от возбуждения лицо и сделал несколько глотков. Руки его дрожали, а сердце стучало гулче, чем военные барабаны. Велизарий еще раз обдал леденящей влагой шею и стал глубоко дышать, чтобы успокоиться.

Сзади него в колоннаде огромного господского дома, выходящего на озеро, раздались шаги и звуки голосов. Молодой человек резко поднялся, завернулся в темный плащ и юркнул в тень ближайшего из четырех сфинксов, охранявших пристань. Здесь можно было дождаться назначенного часа и не мозолить никому глаза. Для последнего свидания место подходило идеально.

«А если все не ограничится поцелуями?» – пронеслась в голове нервная мысль, и грудь пронзило сладостное нетерпение, как у хищника перед прыжком, за момент до того, как челюсть сомкнется вокруг нежного горла косули. Велизарий сжал кулаки и заскрипел зубами.

«Конечно не ограничится. Она любит меня, я всегда это знал. Мы никогда больше не удивимся. Немного напора, и она сдастся. Как тогда. Пусть вспомнит. Пусть ощутит то же самое. Только куда ее отвести?» – Юноша аккуратно выглянул из-за бурого каменного постамента. Колоннада заполнялась слугами; они сновали мимо входа в дом, мимо ворот, ведущих во внутренний двор к хозяйственным зданиям и термам. «В дом нельзя. Нас заметят».

Велизарий скользнул обратно в тень и прижался затылком к холодному основанию сфинкса. Перед ним дрожала поверхность круглого озера, похожего на гигантскую, наполненную до краев хрустальную чашу. Дальний край терялся в ночи, а в самой середине «чаши» на небольшом острове стояла церковь, напоминавшая своими очертаниями маяк. Она была окружена хитроумными фонарями, бросавшими на ее свет, но невидимыми с берега. Белоснежные стены отражались в воде и приковывали к себе взгляд. Слева к острову каменной змейкой тянулся мост.

У причала стояло несколько лодок, которыми пользовались для прогулок по озеру. По зимнему времени они были укрыты парусиной. Велизарий уставился на самое большое судно, с мачтой и парусом. Каждое воскресенье оно доставляло хозяина поместья и его семью на остров для богослужения. В нем всегда хранятся подушки, которые раскладывают на деревянных скамьях, и теплые одеяла, чтобы господ не беспокоил холод от воды.

«На лодке можно отлично расположиться. Парусина скроет нас от любопытных глаз». Юноша достал из рукава записку. В темноте слов было не разобрать, но он помнил каждую букву: «Приходи на пристань один. Сейчас. Хочу попрощаться». Подписи не было, но ее почерк он узнал бы из тысячи. Велизарий сжал папирус в ладони и поднес к лицу, пытаясь ощутить аромат писавшей женщины. «Ммм… Ирина…» – застонал он.

Ирина была единственной девушкой, заставившей Велизария мучиться от страсти. Ее нельзя было назвать красавицей, но что-то в слегка раскосых кошачьих глазах, в иронично искривленных губах неудержимо влекло и завораживало. В ней ощущалась скрытая опасность, из-за которой самый обычный, ничего не значащий разговор распалял больше, чем танцы гетер.

И она отказывала Велизарию. Иногда серьезно и решительно. Иногда с язвительной улыбкой. Иногда даже не удостаивала ответом. Все подарки возвращала. Над его страстью смеялась, а разговаривала так, будто он какой-то несмышленыш, и ничего не знает. Хотя сама была поварихой, и всего на три года старше его.

В начале зимы Вэл лежал в беседке в саду и поигрывал мускулами. После занятия по бою на мечах все тело приятно ныло, и ощущать свою силу было невыразимо сладко. Мимо по какой-то надобности проходила Ирину. Он поднялся, окликнул ее, и впервые не услышал насмешки в ответ. Она была задумчивой и какой-то… необычной. Разговор полился мягко и приятно, наполняя душу радостью, как терпкое вино наполняет кожаные мехи. А когда пришло время расставаться, она вдруг посмотрела на него таким долгим и пронзительным взглядом, что юноша не выдержал – прижал к себе и стал целовать. От вкуса ее губ Велизарий потерял всякий контроль и повалил девушку на скамью. Та впилась в него и, дрожа от страсти, принялась раздевать. Они превратились в двух извивающихся пиявок, присосавшихся друг к другу.

Но как только пояс поварихи упал на землю, из-за кустов донеслось бренчание лиры и голос Иоанна, выводивший:

«Если лазурное море баюкает ветер тихонько,

Бодрым становится сердце пугливое; мне в это время

Суша ничуть не мила, и влечет меня тихое море».

Эти звуки обожгли Ирину, как шлепок ивового прута. Она схватила пояс и бросилась в сад.

Иоанн обнаружил старшего брата с голым торсом и подивился, как ему не холодно в начале декабря. Велизарий не только не стал ничего скрывать, но еще и приврал о том, что «все уже случилось, и сегодня вечером она снова придет».

Однако ночью к горе-любовнику никто не пришел. На следующее утро семью собрал отец и объявил, что расстается с их матерью и женится на Ирине. Та в скором времени родит от него ребенка.

Для братьев эта новость стала ударом, но Иоанна она поразила гораздо сильнее. Он разругался с отцом, перестал разговаривать с Вэлом. Одеваться стал во все черное, и бродил по поместью, как призрак. Единственный человек, с кем он сохранил отношения, была мать, Анна.

Ирина же держала себя, словно инцидента в саду никогда не было. Это ранило Велизария больше всего. Теперь она была его мачехой, а значит, недоступна, счастлива, богата, и в придачу должна была родить ему брата или сестру. Они никогда не могли быть вместе. НИ-КО-ГДА. Велизарий с горя стал хаживать в Ниссу, навещать гетер и кутить в тавернах, кабачках и гостиницах. Но лучше на душе не становилось.

Когда он прочел записку, которую горничная Артелая уронила к его ногам, руки крупно задрожали, а остатки разума были сметены волной желания. Будь, что будет. Все равно. Пусть их увидят, опозорят и выгонят на улицу. Не важно. Сегодня она будет принадлежать только ему.

Велизарий снова выглянул из-за каменного постамента. У входа в дом над маленьким Самсоном галдели служанки. Ирина выделялась среди них, как золотой фазан между ворон. Она скинула с головы капюшон темно-коричневой мантии, и принялась заправлять под платок выбившиеся волосы. Ее взгляд цепко скользил по причалу. Юноша приложился разгоряченной щекой к холодной каменной плите. «Пришла… Чего она медлит? Скорее, времени и так мало». Он сделал несколько шагов в сторону, в свет, и помахал рукой.

– Вот он, мой сын! Вот он, мой первенец! – раздался сбоку голос Аркадия.

«Нет, только не это. Отец…» – застонал Вэл. По колоннаде торжественно шествовал помещик, в сопровождении Константина и беглецов из «Львиного камня».

– Я хочу попрощаться перед долгой разлукой – громко мурлыкал Аркадий.

«Придется выйти к нему. Как неприятно получилось. Нужно было стоять на месте и ждать, пока она сама придет. Теперь поздно, отец увидел».

Юноша медленно двинулся ко входу в дом.

– Доставьте его на место в целости и сохранности! Иначе можете сразу пойти и утопиться во Внутреннем Море. Дайте мне его, дайте! – не унимался отец.

«Не нужно меня давать, я сам подойду» – хотел было крикнуть в ответ Велизарий, но бросил взгляд на Аркадия и заметил, что он тянет руки к маленькому Самсону.

– Ты мой великан! Мой богатырь! Отрада моих дней! Мой наследник! – Послышалось многократное чмоканье и плач разбуженного младенца. – Ну-ну-ну, вытри слезы. Ты мужчина, а мужчины не плачут. Ты мой сын!

Велизарий не стал привлекать к себе внимание, а тихо остановился за колонной, в сажени от отца, никем не замеченный, и никому особо не интересный.

– Ты срыгнул на папку! – довольный смех помещика потонул в оханье служанок.

– Довольно тискать его. Он только поел и заснул – раздался раздраженный голос Ирины. – Теперь его не угомонишь.

– Возьмите малыша – приказал нянькам довольный отец. – Крытый экипаж уже ждет. Несите и укладывайте его там. Ирина вас догонит.

Кудахтанье мамок стало удаляться, а за колонной повисла вязкая тишина. Что именно происходило между отцом и его женой, Велизарий не видел, но это нескончаемое молчание обжигало, как кипящая смола.

– Вот, это тебе – сдавленным голосом просипел Аркадий. – Здесь все обещанные мною бумаги и письмо Анны к теще, твоя защитная грамота. Помни, что теперь ты – Юлия. Не проговорись.

– За меня не беспокойся. Я справлюсь. Схватка со старой фурией – это меньшая из моих неприятностей. А вот ты поступаешь глупо. Ты не выстоишь против императорской гвардии. Умоляю, беги вместе с нами. Твоя смерть никому добра не принесет. Нам с Самсоном нужен муж и отец. Живой, здоровый. Ты поступаешь жестоко. Ты оставляешь нас, бросаешь одних. Отказываешься от нас. Я тебе этого не прощу.

Снова повисла долгая тягостная пауза.

– Больше всего на свете я мечтаю быть с тобой, и увидеть, как растет мой сын. Но я уже стар, и знаю, что этого не будет. Эта мысль терзает меня каждый раз, когда я вас вижу. Если я не умру сегодня, то через год. Самое большее через два.

– Эти два года мои. Я их никому не отдам – со сталью в голосе произнесла Ирина.

– Мне осталось немного. Рядом с тобой я снова становлюсь мальчишкой, но у этого юнца тело изъедено болезнями и вот-вот развалится на куски. Не плачь. Все, что я могу – это обеспечить вас. Вы ни в чем не будете нуждаться. В этом ларце долговые бумаги и обязательства на двадцать литр золота, а также мое новое завещание. Это поместье и все состояние я оставляю вам с Самсоном.

– А что же Велизарий и Иоанн? – равнодушно спросила Ирина.

– Они взрослые, могут сами позаботиться о себе – отрезал Аркадий. – Бери. И иди. Не рви мне сердце. Иди, тебя уже ждут. – Звук поцелуя. – Иди. – Аркадий развернулся и зашагал прочь по галерее.

Велизарий не мог пошевелиться. Его тело словно окаменело; голова гудела, как после удара булавой. Он пытался собрать мечущиеся мысли, но не мог.

«Самсон – первенец и наследник? Все, о чем мечтает отец – это увидеть, как растет его сын? Сын?! Я его сын! Он восемнадцать лет был рядом, видел меня каждый день. Я всегда был продолжателем его рода, его дела, должен был хранить его имя. И за все эти годы он не видел, как растет его сын?!»

Юноше стало трудно дышать, он схватился рукой за шею, сдвинув пониже ворот кольчуги и вареную кожу под ней.

«Поместье отойдет чужим людям и этому приблудышу. Да, отец женился на этой женщине. Но их сын здесь никто. Мне не жалко денег, я бы обеспечил Самсона всем, он мой брат. Я могу заработать на жизнь сам. Но это мое поместье. Я здесь родился и вырос. А они выгнали меня на улицу. Лишили дома, семьи, отечества. Теперь я приблудный, а они родные».

Велизарий сполз по колонне вниз на землю. Кольчуга заскрипела о мрамор. Юноша обхватил руками голову и замер.

«Что теперь делать? Хотя и так понятно – уезжать отсюда. Вещи собраны, лошади оседланы, меня ждет дорога и новая жизнь. Пусть прежняя горит, как Помпеи при извержении Везувия».

– Ты хорошо себя чувствуешь? Тебе плохо? – из-за колонны появилось лицо Юлии. Она удивленно смотрела на юношу сверху вниз.

– Все в порядке. Я второй день без сна. Глаза слипаются – соврал Вэл.

– Ты весь горишь – возразила Юлия. – У тебя красное лицо, зрачки расширены, и вид нездоровый. Может позвать лекаря?

– Не нужно. Я подышу свежим воздухом, и все пройдет. – Бывший наследник имения поднялся на ноги и увидел, как чуть дальше в галерее Мария прощается со своим белокурым Орликом. Женщина обнимала сына за плечи, гладила его по волосам. Стоящий рядом Никифор протянул славянину кошелек и свой кинжал – подарок в дорогу. Тот достал его из ножен, поцеловал лезвие и гордо пристегнул к поясу. Вид чужого семейного счастья был невыносим. Велизарий отвернулся.

– Я тоже решила не смущать их – улыбнулась Юлия. – Пусть попрощаются. Орлик такой смешной, когда выпьет. Никогда не видела его пьяным. – Велизарий попытался улыбнуться в ответ, но губы не слушались.

– Жаль, что мы разъезжаемся – проговорила девушка. – Надеюсь, наши дороги еще пересекутся в будущем. – Молодой человек поймал на себе её взгляд – такой же, каким он смотрел на Ирину.

«Она влюблена в меня» – понеслось у него в голове. «Хоть одному человеку на земле я нужен». Плохо понимая, что делает, повинуясь внезапному желанию, Велизарий наклонился, прижал к себе Юлию и поцеловал в губы. Та не отстранилась, не закричала, а обхватила его голову, запустила пальцы в густые волосы. Сколько они так простояли юноша не понял. Только услышал шепот на ухо: «Я знаю, мы обязательно встретимся». Юлия повернулась и пошла к своим слугам.

– Пора! По коням! Велизарий, Иоанн, Орлик! Все сюда! Отправляемся! – Голос Константина доносился с конца галереи. Велизарий в последний раз оглянулся на Серебряное озеро, на светившуюся посреди него церковь, на тонущие в темноте поля, дома и виноградники. И этот вид не вызвал у него никаких эмоций. Все это чужое. Этот рай не для него. Он теперь проклят и изгнан. Вместо беззаботной жизни – труд в поте лица, пока не закопают в землю и не положат сверху могильный камень. Значит, так тому и быть. Только не оглядываться назад.