Читать книгу Ловчие - Никита Калинин - Страница 6

– Это тебе не зуб выдернуть! – со знанием дела проговорил дед и беззубо улыбнулся.

Руки его светились. Нет, я, конечно, обещал себе ничему не удивляться, быть готовым даже к тому, что и шкафы со стульями в один прекрасный момент могут пойти маршем под бойкое рамштайновское «Линкс!», но всё же…

Я держал зеркало, чтобы видеть процесс вживую. Дед злился, отодвигал зеркало от своего плеча, но иначе мне было плохо видно, и я снова его туда возвращал.

– А это…

– Берегиня, – от усердия сморщив лоб, дед «штопал» моё лицо. – Давненько мне не приходилось использовать её… Да я вообще уже лет эдак… кхм… нда… Помнится, я её в Москве-реке поймал, чаща дремучая была – чёрт ногу сломе… Она от французов схоронилась, а мне сдалась. Не пошла к европейцу-то! Хоть у их главного, говаривали, этот… бестиарий, тьфу ты… он, значит, был ого-го! Под сотню сущностей нахватал, жабоед!

Как не поверить рассказывающему о Наполеоновском времени человеку, если он голыми светящимися руками, без иглы и нити «сшивает» тебе лицо? Да ещё и шрама не остаётся!

– А что берегиня ещё умеет? – поморщился я. Больно всё же было.

– Много чего. Мал ты ещё знать. Поймаешь свою – покажет, – дед лукаво усмехнулся и тут же посерьёзнел: – Сиди уже. Нам ещё чудо твоё заморское подменой выкорчевать… А времени-то нет особо – скоро Иго спать укладывать. За два денька-то, боюсь, не управимся.

– Подменой? – переспросил я, но дед не ответил.

Со спиной и плечом дело пошло быстрей – старик приноровился. Я молчал и старался особо не шевелиться, чтобы не мешать. И не нашёл ничего лучше, как ненадолго провалиться в себя.

Дед просил помочь с рейтингами, числами и ступенями человека, который сам особо в этом не разбирался. Основной принцип, конечно, я понимал. Это было сродни игре, а в них я провёл всю юность, сидя в прокуренных полутёмных подвалах питерских «игровых залов». Давно это было, да только такое не забывается.

Разберусь, поди, и с тем, что на меня свалилось!

Нхакал спал мирным сном, прям щеночек. Бантика не хватало на каждом хвосте да ошейника с кличкой «Пушок». Я обошёл его, чтобы получше осмотреть. Жуткая животина. И где такая в Египте обитает?.. В Ниле крокодилами обедает?

Экран на постаменте обзавёлся новыми показателями. Первое, что бросилось в глаза – это какая-то вертикальная шкала, на треть заполненная витым столбцом. Что-то подсказывало мне, что так обозначался пройденный тварью путь от первой ступени до второй. Своего рода прогресс.

Ещё недавно ничего этого не было. Выходит, появилось после моей попытки задушить змее-мачо. Это наталкивало на мысль, что механика «роста» – как в компьютерных играх: использование навыка, в моём случае сущности, повышает коэффициент его эффективности. В моём случае – нхакал матерел, набирался опыта. Что ж, просто и логично.

Не было тут раньше и этих надписей:

«Классификация – обычный».

«Природа – дух мщения».

Я пораскинул мозгами, вспомнил пару РПГ-игрух, где встречалось нечто схожее. Если и дальше следовать этой логике, то после «обычного» класса твари идут какие-нибудь «эпические» или «легендарные», а в финале так и вовсе «божественные». Что до природы, то тут всё просто. Видимо, нхакал был не единственным в своём роде. Существовали и другие духи мщения.

Странно всё это. Нелепо. Получается, что прав был мужик из заставки «Что? Где? Когда?», и вся наша жизнь – игра?..

– Возвращайся, – тряхнул меня за плечи дед, и я очнулся. – Давай, не рассиживайся. Дров в баню натаскай, да поскорей!

– А где Иго?.. – поморщился я, разрабатывая залеченное плечо.

– Ты её так не зови, – перешёл на заговорщический шёпот старикан. – Не оберёшься. Её Иришкой зовут.

В тесной телогрейке времён Сталина и ушанке набок без одного уха («Иго отжевала, когда мала была») я вышел во двор. Вдохнул полной грудью, нос защипало крепким утренним морозцем. Какая красота была вокруг! И не подумаешь, что это не Сибирь, а клочок сохранившегося леса между двумя растущими мегаполисами. А ещё не подумаешь, что всё это великолепие – всего лишь… цифра. Ведь если тянуть за логическую цепочку, то наш мир – просто компьютерная симуляция. Но что-то мне подсказывало, что это не совсем так.

От вчерашнего озноба не осталось и следа. Закурив, я отправился на поиски бани и дровяника. Поленница нашлась быстро, и я, как умный Вася, сначала нагрёб полные руки берёзовых дров, и только потом, кряхтя и отдуваясь, пошёл искать баню, которая почему-то стояла вовсе не рядом с дровяником, как должно бы. Она и от дома-то была на приличном удалении, притулившись меж сосен. Зато рядом с прорубью. Оказывается, прямо по лесной усадьбе, огороженной хилым тыном, летом текла неплохая речушка.

В бане не было ни печи, ни дымохода. Но дрова я всё же скинул, потому как держать сил уже не было. Может, есть другая баня, нормальная? Тут же был просто круг из камней с золой, больше похожий на мини-капище, опять же пучки трав по углам да небольшая деревянная сдвижка сверху, которая рассохлась уже давным-давно. И чёрное всё. Даже покосившийся полок, на который и смотреть-то было страшно, не то что садиться.

– Ещё неси, – вырос за спиной дед, и я от неожиданности ударился головой о низкий потолок.

– А это…

– Что, бани по-чёрному не виде, сибиряк? – ехидно сощурился хозяин. – Тащи, говорю! Только сюда пока не заноси, в предбанке оставь.

Когда я вернулся, он уже развёл огонь в каменном кругу, побросал в него почти все дрова, что я принёс, а сам выскочил, кряхтя и кашляя.

– Ждём, малец. Чёрная быстро натапливается. Да нам и не жар нуже. Так вот запросто даже я не подменю тебе нхакала… Для этого нам надо… как бы тебе это попроще-то… во: уравняться как бы… А в бане, знамо, все равны… Кислого квасу хош?.. Не? Ну, лады, – и плюхнулся на скамью, вынув старенький китайский смартфон в изоленте. Дед прямо болел соцсетями.

Я нервничал. Сидел на узенькой скамье и дрыгал ногами, не зная, чем бы себя занять. И закурить не закуришь. И выйти не выйдешь. Это наверняка не безболезненно – подмена. Такая гадина, как нхакал, просто так не вылезет из меня. Сто процентов придётся помучиться.

В голове всё кружил один вопрос: как это деду удалось подсунуть в карман пальто, притом не моего даже, бумажку с дурацкой просьбой и деньги? Дважды. И я спросил.

– Домовой, – не отрываясь от ленты с котиками, ответил тот. – Он – моя самая полезная сущность. И давний друг. Без него я бы пропал. Без него пропал бы весь наш род.

– А сколько их у тебя? Берегиня, домовой…

– Много, Котенька, много.

– Ты говорил, что нхакала…

– Только подменой, – перебил он. – Тварь прилипчивая. Да и нельзя духа мщения заменить на иную по природе сущность. Потому мы тебе выместим его другим таким духом… Иначе никак. Да и пустой постамент – это, малец, дело такое…

Дед покачал белой головой, словно оставление постамента пустым грозит чем-то сродни смерти. Или того хуже – аж мурашки пробежали по спине. Вдруг вспомнив, каким именно способом во мне очутился нхакал, я закашлялся.

– А… как это – подмена? Просто та девушка, от которой у меня нхакал, она… ведь я её…

Дед совсем оторвался от смартфона. Посмотрел на меня сначала сквозь, как бы осмысливая мои слова, а потом лицо под бородой поплыло в улыбке, на глаза навернулись слёзы, и он согнулся в приступе скрипучего смеха.

– Во даёт! Во даёт, молодь! И что у вас на уме! Ишь, чем думае! Ну, умора! – он просмеялся и отложил смартфон в сторону. – Слухай. Она «наградила» тебя им только потому, что владеет какой-то сущностью, которая позволяе ей так делать. Вот так, запросто, нельзя впихнуть в человека сущность. Не. Никак. Так може только патриарх, да и то с будущим членом своего рода. При наречении.

– Рода?

Дед поёрзал на скамье, принюхался к дыму, проникающему меж щелей банной двери, будто по запаху мог что-то понять.

– Испокон веку ловчие на рода делились. Так повелось, даже я не упомню, откуда то пошло. Може, кто и помнит, да и им особо не верь. Правила Извечной Игры переменчивы, так что… Эх… Род объединяет самых разных людей, но людей, связанных духовно, а не кровью. Стать членом рода легко, а вот выйти из него не так просто…

– Мы с тобой… принадлежим одному роду, верно?

Дед посмотрел на меня и кивнул. Ясно было, что этого вопроса он ждал давно.

На меня никто так не смотрел. Даже родители. Даже супруга и сын. Если объединить всё тепло, что я получал от них, в один пучок – это и был бы взгляд беззубого деда, который сидел рядом на скамье, и о существовании которого я ещё вчера даже не подозревал.

– А кто ещё?

– Никого, Котенька, – с тяжёлой грустью перебил он. – Ты последний. Ты да я, да мы с тобой. Вот так вота. Иго не в счёт. Она – другая.

– Ничего не понимаю…

– А и не надо сразу-то. Со временем всё, со временем…

– А моя семья? Жена, сын. Брат, – не унимался я. – Они были нормальными людьми?

– Твой брат принадлежал роду Ока, самому молодому роду Вотчины. Ты и сынка твой… вы были спящими. Это когда человек живе себе, живе, да и помирае спокойно. Значит, повезло. Значит, не проснулся. А пробудить спящего може только горе, ужас да потеря. Когда внутри пустота рождается. Вместилище. Иногда бывае и любовь с самопожертвованием служит причиной, но где это теперь видано-то?.. – дед встал со скамьи и исчез за банной дверью, в сизом густом дыму. Прошла минута, я уже начал беспокоиться, но он снова появился передо мной. – Готово. Скидывай портки!

Я ждал, что придётся постоянно кашлять и ползать по полу со слезящимися глазами. Но внутри дыма почти не было, и пахло вовсе не гарью, а очень даже приятно – травами. У каменного круга стоял ковшик с водой, в нём вовсю заваривались какие-то коренья и раскрошенные листья. Сдвижка сверху была закрыта не до конца.

– А то ты брякнешься тута прям, – пояснил дед, кивнув на сдвижку, в которую вытянуло весь дым и часть жара. – Прохладушку тебе предусмотрел.

Я устроился на почти чёрный полок, куда было указано, сначала проверив, не мажется ли, чем ещё раз его насмешил. Сидели долго. И чем дольше, тем больше я убеждался, что наши с ним понятия о жаре – разные. Древний сухощавый старик сидел не горбясь, дышал ровно и смотрел прямо перед собой, словно бы ожидая, что самый жар вот-вот нагрянет, в то время как мои уши уже давно скрутились в трубочку…

– А чего про супружницу не спрашивае?..

Я вынул голову из «ракушки» рук, стараясь дышать ртом. Посмотрел на деда, щурясь от заливающего глаза пота. Тяжело мне приходилось, после года-то сплошного запоя. Сердце так и норовило выскочить в предбанник, но я терпел.

– Лена… тоже?

– Не, малец. Вот Елена твоя – она человеком была. Человечищем, на каких этот мир и стоит. Она у тебя… пела?.. Или, може, книги писала?.. Вирши?

– Она художником… была.

– Вот, – выставил он в раскалённый воздух указательный палец. – То-то и оно. Она творила. И не просто, а редким даром обладала. Один из миллиона таков, как она.

Со мной начинало что-то происходить. Баня не давила больше жаром чёрных тесных стен. Пространства вроде как становилось больше, воздух свежел, хоть и пах по-прежнему изумительно ароматными травами. В какой-то момент показалось даже, что чернота по выпуклым брёвнам потекла, сливаясь и выкручиваясь в смутные образы вётел, приземистых ив и статных осин.

Призрачных тёмных деревьев становилось всё больше, они вытесняли собою стены, и вот уже послышались птицы, голоса которых никогда не звучали под солнцем, а следом – звук плещущейся где-то невдалеке реки.

– Мы с тобой всего лишь собиратели, охотники на потусторонних сущностей. Мы – ловчие. Но ты никогда не думал, откель те сущности берутся? Как на свет явятся? Не? Да куда тебе, зелен ты ещё думать о таком…

Мы очутились в лесу. Не было жара вычерненной бани, от которой остались только круглое «капище» камней да ковшик с кореньями и травами. Не было звона в голове и стука отвыкшего от нагрузок сердца. Взамен пришла лёгкость. И ощущение, что, наконец, вернулся в родительский дом.

– Их рождае такие, как твоя Елена. Люди-истоки, люди-ключи. Одними своими мыслями рождае, чувствами! Вот плохо ей – родится хмарник. Хорошо – в ручье заведётся берегиня. Леший не решит, вывести ли заплутавшего или погубить его, пока не послушае твою Елену. А про картины её и говорить нечего!..

– Нет её.

– Нет её, – подтвердил дед, который вдруг разом оказался где-то позади меня. – Зато её жизнь определила жизни сотен тысяч обычных людей. Порождённый ею хмарник буде жить ещё многие века, неся в себе тоску-печаль русского народа. Её берегиня во всех войнах буде рядом с солдатиком, она сподвигне медсестричку собою рискнуть, а парня с поля брани выволочь. И у каждого народа свои сущности, которые и определяе их, делае их уникальными, самобытными. Народы с веками объединяются единой культурой, а уж те и ведут меж собой нескончаемую борьбу. Цивилизация иде на цивилизацию – в том и Извечная Игра, малец. Древняя настолько, что никто уж не упомнит её начала. Правила просты: губя чужеродные сущности, уничтожаешь самобытность другого народа, а после и культура, кирпичиком которой тот народ был, посыплется. Но иногда враг бье в самое сердце. В Истоки. В таких, как Елена твоя. Так Рим пал. Так Византия пала. Так и Москва трещит, а тревожные набаты её заглушае музыкой и плясками на деньгах, которые ничегошеньки не стоят.

Что-то произошло… Затихли незримые птицы. Не доносилось больше плеска недалёкой реки. Становилось светло, словно бы за спиной занималась заря.

Я обернулся и обмер, ноги подкосились, а едва угомонившееся сердце пропустило пару ударов. Предо мною предстал сияющий старец, на широкой груди которого пылал знак расколотого на равные части неба с солнцем посередине. Он был одного роста со мною, но я нисколько не сомневался, что это исключительно для человеческого восприятия. Как и не было сомнения, кто он.

Патриарх. Прародитель древнего славянского рода.

Моего рода.

– Это место, – он повёл ручищей, – зовётся Родником. Отсюда проистекает жизнь всякой сущности. Не каждый может попасть сюда, и уж тем более не каждый может Родник покинуть.

Я молчал. Я забыл слова и дыхание. Глядел первому пращуру прямо в его сияющие глаза, ничуть не щурясь, вбирая каждую частичку его пронизывающего, очистительного света. Впервые за долгое время мне хотелось жить. Дышать! Ощущать сердце и жар крови по венам! Мыслить! Надеяться на что-то и во что-то снова верить!

– Ты последний из моего рода, Константин. Но даже тебе я не стану навязывать свою волю. Я помогу тебе, я выправлю твои первые шаги и дам силу сделать следующие.

Сияние его солнца вновь зажгло костёр в капище меж нами. И в тот же миг я услышал верещание нхакала, изо всех сил пытающегося спасти своё положение. Но выйти за круг света, самостоятельно покинуть постамент он был не в силах.

– Поглоти эту сущность, малец. Я дарую её тебе, – голос патриарха был подобен отголоску далёкого грома.

Я повиновался наитию без остатка. Рука сама потянулась к ковшу у капища и вынула извивающийся и будто бы растущий корень. Не раздумывая, я положил его себе в рот и проглотил.

– А теперь наберись сил и терпи. Их схватка будет стоить тебе многого, – опять «прогремел» отдаляющийся голос, и лес, медленно кружась, начал таять.

Нхакал визжал позорно, истерично. Угольками маленьких глаз он таращился на то, как корень растёт и обретает форму: образуются кривые руки-ветви с лохмотьями одежд получивших по заслугам клятвопреступников, в пересохшие пыльные доски вонзаются острые костяные ноги-ходули, а на большой голове, похожей на недогнивший бычий череп, медленно раскрывается единственный глаз.

– И помни…

Слова долетали до меня сквозь треск ломаемого дерева и перепуганный визг наползшего задом на угол стены нхакала, которого теперь уже не удерживал постамент.

– Не буди лихо, пока оно тихо…