Читать книгу NIGREDO - Никита Серков - Страница 6

***

На дворе стоял заснеженный и холодный февраль. Уже вторую неделю снег огромными хлопьями застилал землю, так что за несколько дней выпадала месячная норма осадков. В природе творилось какое-то невероятное волшебство. Правда город стал ещё мрачнее, но как будто бы мягче, наверное, из-за обилия снежных хлопьев, которые обволакивали собой каждую улицу, хрустели под ногами и колёсами проезжающих мимо машин. Снег не давал городу двигаться в нормальных темпах. Все – машины, люди и даже, что интересно, велосипедисты-физкультурники, – все до единого переваливались с ноги на ногу, с колеса на колесо, как пингвины, суетливо стремящиеся преодолеть тёплые хрустящие сугробы.

Сегодня Миронов добрался до работы на общественном транспорте. Было утро, и на улице ещё царила ночная темнота. МВД перевалился на последнюю ступеньку перед входом в уголовный розыск, отряхнул с плеч и колен налипший снег, опустил ворот своего зимнего пальто и окинул улицу немного потухшим взглядом. Начиная с нового года, а, в целом, с приходом зимы замедлился не только город, транспорт, люди, но и его тайное расследование. Все поиски, попытки, слежки, угрозы вымотали следователя, стали обыденностью, и что самое главное, у него складывалось полное ощущение, что его поиски обречены на провал, что он не там ищет, а от этого невидимый враг ни во что его не ставит, успокаивается и перестаёт сопротивляться.

Уже второй месяц у Миронова всё время уходило на работу, на него перекинулись дела других сотрудников, и все они были до нелепости простыми и, если можно так сказать, отупляющими. Если молодёжь, то либо наркотики, либо хулиганство, пьяный дебош, у людей постарше в топе рейтинга числились бытовуха и финансовые махинации. Казалось, что вся страна только и делает, что сидит за наркоту и долги.

Сегодня, поднявшись к себе в кабинет, Виктор Демьянович устало заварил себе кофе, сел за стол, достал несколько папок, сделал небольшой глоток горячего и бодрящего напитка и глубоко вздохнул. Он не успел приняться за работу. Когда в комнату постучали, он сидел, разложив руки на папках с видом пианиста, который вот-вот начнёт с безумием отбивать на клавишах музыку Шопена. Надо ещё сказать, что за эти полгода Миронов изрядно похудел и теперь выглядел сильно осунувшимся и уставшим. Его фигура теперь производила впечатление заострённого копья или стрелы, резкая, острая и тонкая. Всё это теперь нарочито подчёркивало присущую следователю благородную бледность и аристократическую остроту худобы.

– Войдите, – произнёс он громко и отчётливо. В этом голосе ещё слышалась строгость, воля и самоотдача, присущие следователю.

За дверью показался Максим Матвеевич. Он чувствовал в этом кабинете себя достаточно неловко, стены как будто давили со всех сторон на могучую фигуру нового начальника, поэтому он даже не стал входить, а, скорее, только заглянул.

– Вы заняты? Мне бы хотелось с вами поговорить, и кое с кем вас познакомить… – мягко, даже как-то нежно произнёс он. Между ним и МВД с того самого разговора установились довольно специфические отношения. Они как будто оберегали друг друга как хрупкую вазу, но вместе с тем каждая встреча была наполнена неловкостью и скорейшим желанием закончить беседу. Их разговоры проходили так, словно они не знали, как себя вести, словом, как два неразговорчивых соседа, встретившихся в лифте – парализующая тишина и сковывающая неловкость…

Миронов последовал за Максимом Матвеевичем в его кабинет. Их там ждал незнакомец, невысокий темноволосый мужчина с проседью, на вид лет сорока пяти – пятидесяти. Пожалуй, если бы они втроём встали в шеренгу, то получилась бы идеальная лесенка по росту: сначала незнакомец, потом МВД и, наконец, начальник, – все с одинаковой разницей между ними, примерно на голову.

– Познакомьтесь, Виктор Демьянович, – бодро с ноткой неловкости в голосе произнёс Максим Матвеевич, – это Виталий Германович, пожаловал к нам из Следственного комитета.

Миронов пожал руку новому знакомому, а сам между тем обратил удивлённый взор на начальника.

– А к нам для каких целей? И зачем вам нужен я? – произнёс Миронов.

– Сейчас всё объясню. Присядьте, – мягко и размеренно произнёс Виталий Германович. Он вообще был весь такой мягкий и размеренный, какой-то обволакивающий, как снег на улице, такой магический и притягательный, не в смысле внешности, а в смысле всего своего существа, всей фигуры в целом. Когда он говорил, его хотелось слушать, когда он смотрел в глаза, взгляд сложно было оторвать, а когда теребил в руках ручку или что-то незначительное – это производило гипнотическое и успокаивающее действие, так что даже мурашки пробегали по спине от удовольствия и покоя.

Но Миронову сейчас было не до успокоения, он напрягся, поскольку предполагал, к чему ведёт вся эта встреча.

– Виктор Демьянович, верно? – произнёс Виталий Германович.

МВД кивнул.

– Понимаете, весь уголовный розыск после сентябрьских событий до сих пор под пристальным наблюдением. И я здесь для того, чтобы это наблюдение реализовывать.

– Спустя почти полгода?

– Мы не спускали с вас глаз всё это время, но теперь я здесь затем, чтобы проверить работу именно вашу и вашего отдела, поскольку вы в этом деле одна из основополагающих фигур.

Миронов искоса поглядел на начальника, тот строго взглянул на него. Оба смотрели друг на друга максимально красноречиво и поняли всё без слов.

– Ответите на несколько моих вопросов? – размеренно промолвил Виталий Германович, обращаясь к МВД и медленно раскладывая на столе несколько папок и бумаг.

– Конечно, – так же размеренно ответил Миронов.

– Ваш бывший начальник Егор Макарович Туманов рассказывал вам что-нибудь о деле, документы из которого были украдены и попали в средства массовой информации? Это дело ведь касалось и вас…

– Да. Это дело вёл я, но о том, что бумаги остались у него, он ничего не говорил, – не сводя глаз с фигуры нового знакомого, спокойно произнёс МВД.

– Хорошо, – Виталий Германович пристально посмотрел в глаза Миронова и продолжил. – Вы были в том баре, перед тем, как произошёл взрыв?

– Да.

– В тот день погиб ваш лучший друг?

– Да, – следователь хорошо держался.

– Вы что-то говорили о том, что подозреваемые в террористическом акте никогда не были в том баре, и что преступление совершили не они. Это правда?

– Виталий Германович, в то время я был слегка не в себе. Как вы верно заметили, у меня погиб лучший друг, моего начальника отправили в отставку, а меня мучали разговорами, допросами, проверками, рапортами и отчётами, которыми мучают по сей день. Что я говорил тогда, сейчас уже не имеет никакого значения, – произнёс МВД и посмотрел на начальника. Тот еле заметно кивнул и обратился к сотруднику Следственного комитета:

– Пожалуй, у нас будет ещё много времени, чтобы задать имеющиеся вопросы и обсудить все мелкие нюансы, а пока, я думаю, Виктора Демьяновича можно отпустить – у него много дел.

– Да, пожалуй, – несколько раздражённый тем, что его прервали, произнёс Виталий Германович, – Последнее, что я хотел бы сказать вам, Виктор Демьянович. Будьте аккуратны! Сейчас вы будете под таким наблюдением, как никогда раньше. Будьте бдительны, мой вам совет!

МВД кивнул и вышел. После этих слов его всего передёрнуло. Что он пытался сказать всей этой чепухой? Он угрожает? Кто будет за мной следить? Он про себя? Тогда он несколько переоценивает свои возможности. Или речь о чём-то другом… Но о чём тогда?

Максим Матвеевич остался в своём кабинете наедине с сотрудником Следственного комитета. Между ними нарастало какое-то негласное напряжение. Тишину прервал Виталий Германович.

– Максим Матвеевич, на будущее прошу по возможности предоставить мне небольшое помещение для бесед с сотрудниками, такое, где нам никто не помешает, даже вы, – и он многозначительно посмотрел на начальника уголовного розыска.

– Для вас всегда найдётся пара незанятых изоляторов.

После этих слов Виталий Германович покинул уголовный розыск, а Максим Матвеевич опустился в своё глубокое кресло и отвернулся к окну. Уже начинало рассветать. Тусклый солнечный свет пробивался сквозь тучи, становясь до тошноты серым, разливался по городу и, отражаясь от снега, впивался в глаза, вызывая только одно желание поскорее их закрыть. Несмотря на общие зимние закономерности погоды, утро было хорошее, светлое. И те жители города, которым не нужно было просиживать брюки и узкие юбки до колен в офисе или простаивать за тяжёлым физическим трудом, отправлялись гулять на центральную площадь, где был залит большой каток вокруг самой высокой в области ёлки, украшенной огромными белыми шарами и мелкой светящейся гирляндой.

Именно туда, на главную площадь города, вечером отправились Виктор Демьянович, мальчик Стёпа и его мама Светлана. Да, теперь Миронов и его кот Шустрик жили с ними и каждое утро просыпались в постели не в одиночестве. Света оказалась рядом в нужную минуту, и хоть она была женщина с характером, а Миронов почти на десять лет её старше, это стало для обоих, а, может, и для Стёпы глотком чего-то свежего в жизни. Женщинам нужно о ком-то заботиться, а мужчине нужно ради кого-то уходить на работу, кого-то защищать и оберегать. Так и случилось. Для МВД это, наверное, первые серьёзные отношения за последние годы и единственное счастье за последние месяцы. И несмотря на то, что Виктор Демьянович никогда не был семейным человеком, даже напротив, всегда, скорее, был женат на собственной работе, теперь он с радостью просыпался, с желанием шёл на работу, возвращался с неё, ходил в магазин для кого-то, ходил в гости для кого-то, зарабатывал деньги для кого-то, жил для кого-то. Это не замещало всё то мракобесие, что не первый день крутилось вокруг следователя, но теперь у Миронова был тот клочок, за который можно держаться, чтобы не упасть в бездну, разверзнувшуюся под ногами, теперь он как будто бы жил, и поэтому так боялся всё это потерять. И причины бояться были…

Домой вернулись поздно вечером, после катания на коньках, прогулок по центру и как будто бы праздничного ужина, хоть праздника никакого и не было.

– Ты сегодня вроде веселее обычного, но какой-то задумчивый, – подходя сзади к Миронову и слегка его приобнимая, произнесла Светлана. – На работе всё в порядке?

– Да, – сухо ответил МВД, но он не мог сопротивляться столь нежным прикосновениям и потому, смягчившись, продолжил. – Меня никак не могут оставить в покое. Сегодня приходил один… Из Следственного комитета. Расспрашивал о взрыве, обо мне, о Лёхе. Наговорил какой-то чепухи. Сказал, за мной теперь будут наблюдать ещё пристальнее, – Виктор Демьянович гневно усмехнулся. – Ха, а до этого за мной не следили? До этого всё было в порядке, чёрт возьми! Вокруг все вдруг стали такими многозначительным. Говорят-говорят что-то, а что имеют в виду не разобрать! Всё какие-то взгляды, переглядки, недомолвки, шёпот по углам. Надоело, – он было хотел швырнуть чашку полную чая на стол, но в последнюю секунду осёкся и остановился.

– Они не имеют никакого морального права от тебя что-то требовать! – сказала Света и поцеловала Миронова в щёку, – Может, тебе адвоката нанять?

– Ага, на какие доходы?

– Не сердись… Видимо, просто нужно всё это перетерпеть. Главное, не выступай, а там, глядишь, ещё через полгода вся шумиха уляжется – никому и дела до тебя и твоих слов не будет.

– Это-то и страшно. Они ищут виноватого, ищут куда бы побольнее надавить и не ищут главного – тех ублюдков, которые устроили подрыв и погубили столько человек. А знаешь, почему? Они все знают, что копать нельзя – можно без должности, или, что ещё хуже, без головы остаться. Только умоляю, пусть все наши беседы останутся исключительно между нами.

– Конечно, к тому же ты и сам толком ничего не рассказываешь, так что я до сих пор не совсем понимаю, о чём ты говоришь, – шутя надув губки, произнесла Светлана.

День был долгий, сложный, но хоть в чём-то приятный – рядом был, казалось, родной тёплый человек… женщина. Это дорогого стоит. Миронов не раз благодарил судьбу за то, что в его жизни потихоньку начали появляться близкие ему по духу люди. Сначала Арсений, теперь Света. Человеку, как ни крути, нужно чувствовать рядом чьё-то плечо. Не обязательно на нём плакать или на него опираться, важно просто знать, что рано или поздно это можно будет сделать. Пожалуй, если бы не эти мгновения, если бы не эта поддержка, МВД уже давно бы сломался и прожигал свою жизнь где-нибудь у забора, плачась на неудавшуюся судьбу и прося денег на выпивку у случайных прохожих.

Выбились из сил и моментально уснули.

Звонок раздался ночью. Конечно, когда же ему раздаться, как не ночью, около четырёх часов. Звонил оперативник Александр. Говорил взволнованно.

– Алло, Виктор Демьянович! Во вторую областную поступил мальчик. На вид лет двенадцать. Состояние тяжёлое, но в сознании. Говорит, что ничего не помнит. Похоже, дело серьёзное – выглядит так, словно его очень хотели убить.

– Выезжаю, – тускло выдохнул в трубку Миронов, нажал на кнопку и с телефоном в руке перевернулся на другой бок. Затем вскочил, как ошпаренный. Мальчик, двенадцати лет! Что если это он?! Тот самый!

Через полчаса МВД уже был во второй областной детской больнице. Она находилась ближе к окраине города и считалась одной из лучших в стране. Однако при этом ей ничто не мешало всем своим видом оставаться такой же, как и сотни других больниц. Выкрашенные в неприятные и всем уже осточертевшие бледно-салатовый и бледно-голубой цвета стены, нелепые, но такие тёплые и родные рисунки героев из детских сказок, что были начертаны на этих стенах ещё лет тридцать назад, пыльные сигнальные лампы почти над каждой дверью и, конечно же, запах, смесь спирта, хлора и такого характерного запаха, или даже, скорее, липкого привкуса растворимой оболочки от таблеток и капсул. Следователя встретили Саша и Сеня.

Судмедэксперт Арсений Романов за эти полгода практически не изменился: те же очки, та же улыбка, тот же пугливо-добрый взгляд весёлых глаз, – только причёска стала короче, и осталось лёгкое подволакивание ноги после ранения. Врачи говорили, что со временем организм восстановиться, но Сеня и сам всё прекрасно понимал. Ранение было лёгким, но появились осложнения, был задет нерв, так что никто не мог ничего сказать наверняка.

– Романов, рад тебя видеть! Давненько мы с тобой не пересекались! Что ты тут делаешь?

– Виктор Демьянович, – с укором протянул Арсений, – Ну, патологоанатомы пока не делятся на детских и взрослых, так что я здесь работаю! Не всё же мне только у вас в судмеде, вот и здесь тружусь, консультирую.

– Показывайте мальчика! – бойко произнёс Миронов.

Они поднялись с цокольного на второй этаж в отделение реанимации и интенсивной терапии. Там, что интересно, в шестой палате лежал под капельницей и тремя одеялами мальчик. Вместо лица у него был один сплошной синяк, кожа на руках, казалось, сливалась с одеялом зеленовато-землистого цвета, а кисти были обмотаны толстым слоем согревающей марли. Нетрудно было догадаться, как выглядят обмороженные пальцы этого мальчика на руках и ногах, завёрнутых в одеяло. Врачи наложили повязку на голову, но из-под бинта уже проглядывали следы крови и сукровицы, сочившиеся из раны. Мальчик был в сознании. По-видимому, то ли от боли, то ли от стресса у него не выходило отключиться.

– Здравствуй, – участливо произнёс Миронов, подтянул к себе стул и сел рядом с кушеткой. – Как самочувствие?

– Нормально, – тихо и жёстко ответил паренёк, чуть погодя, он добавил. – Холодно, – и отвёл взгляд в сторону.

– Как тебя зовут?

– Не помню, – сказал мальчик, смотря в сторону. Миронов удивлённо повернулся к Александру и Сене.

– Рассказывай, что помнишь, – глубоко вдохнув, промолвил МВД.

– Помню, как очнулся возле… этого… как его… ну, труба такая большая, воду собирает…

– … возле сточного коллектора?

– Не знаю… – тихо промычал мальчуган. – Встал, было холодно. Очень… Теперь ног не чувствую. Я пошёл на шум, там трасса… или дорога… была. Думал, может, кто-то остановиться. Очень холодно было. Больно… Остановилась женщина какая-то… с мужем. Или… Не знаю. Подобрали меня. Я отключился в машине. Проснулся уже здесь, врачи суетятся, голова болит и всё такое… как в тумане. Наверное, посплю. Кажется, я сильно устал… – как в бреду проговорил он, закрывая глаза.

– Спи, родной, – очень ласково произнёс Миронов и повернулся к Саше с Арсением, – Женщина с мужчиной, которые его подобрали ещё здесь?

– Нет, – ответил оперативник. – Я взял у них телефон, им нужно было срочно уехать. Но они на вид приличные. Очень волновались за мальчика, сами мне телефон дали, чтоб я позвонил им и сказал, как у него дела.

– Известно что-то помимо того, что рассказал ребёнок?

– Могу я сказать? – робко спросил Арсений, слегка по-школьнически приподняв руку, – Я немного его осмотрел сам, плюс то, что говорят врачи. У него проломлена голова чем-то тупым и тяжёлым, возможно молотком, на руках следы от уколов и наручников. Ему кололи что-то. Надо посмотреть завтра результаты анализов крови, но, думаю, что это наркотики. Мне кажется, вряд ли он наркоман. Плюс глаза света боятся, он давно не выходил на улицу. Думаю, что держали его в достаточно тёмном помещении. И ещё такое, – Романов несколько замялся, – при осмотре наружного сфинктера прямой кишки выявлены глубокие трещины на 12, 3, 6 и 9 часов…

– Ты хочешь сказать… – тихо промолвил Миронов, смотря на уснувшего ребёнка.

– Да, его насиловали, – с дрожью в голосе сказал Арсений, – причём не раз. Врачи говорят, что он выносливый и всё выдержит, но обморожение ног очень сильное. Будут наблюдать, однако вероятность ампутации крайне велика.

В палате повисла тяжёлая пауза. Миронов долго смотрел на мальчика и с каждой секундой становился всё мрачнее. Увы… Это не был ребёнок из его сна, но ему тоже нужна была помощь, которую Миронов хотел бы оказать, да не знал, как.

– Есть ещё ценная информация? – наконец произнёс он.

– Да, – как-то тихо и неуверенно начал Александр, – Мы не знаем о мальчике ничего: как его зовут, откуда он, кто его родители?.. Ничего… Когда его нашли, при нём не было ни документов, ни каких бы то ни было других вещей. Одет он был по-парадному: некогда белая рубашка, чёрные брюки, без обуви. И что самое интересное – на одежде срезаны все ярлыки. Так делают в разведке.

– Знаю, – перебил Виктор Демьянович. – Чтобы никто не смог вычислить личность убитого. Тот, кто держал мальчика и пытался его убить, очень не хотел, чтобы мы о нём что-нибудь узнали…

Миронов, сидя на стуле, уставился в одну точку и мрачно о чём-то размышлял. Ноздри его расширялись от тяжёлого и неровного дыхания, а кончик носа подёргивался от напряжённых раздумий, почти как у собак, которые пытаются взять след.