Читать книгу Свято-tehno - Николай Александрович Гиливеря - Страница 3

– Федя… Кхм, кхм. Фёдор! – Невысокий дядечка в докторском халате, в присущей ему тихой манере пытался докричаться до своего «любимого» пациента, который неспешно шел по коридору о чём-то думая. – Фёдор Михайлович…! Мышкин! – Наконец чуть громче окрикнул он парня и тот, наконец, нежно обернулся в профиль, выставляя напоказ свои большие глаза на очень худом лице.

– Здравствуйте, Арсен Маркович. Не услышал вас сразу, обдумывал тут кое-что…. – искренне ответил Федя, которому не так давно стукнуло двадцать шесть лет, но ввиду своей серьёзности и наличия щетины на щеках и подбородке, выглядел он старше. Да ещё «не совсем здоровая худоба» накидывала возраста.

– Здравствуй, здравствуй, дорогой. Как ты себя чувствуешь? Катя, кхм… то есть Екатерина Сергеевна говорит, что ты стал очень разговорчивым с ней. – Радостно в свои пол октава промурлыкал Арсен.

– Неужели?! – Встрепенулся молодой человек, при этом сильно краснея и уводя глаза в сторону.

– Тише, тише! Молодой человек. Ну чего вы, в самом деле, так возбудились, будто я сказал какую-то ужасную новость. Екатерина Сергеевна сказала мне это исключительно в положительном тоне…. – озираясь по сторонам, успокоил доктор. Он знал, что половина Фединых эмоциональных успехов – общение с Катей. Было очевидным, что он влюблён в эту молоденькую медсестру. Знал бы Фёдор, какая она в жизни…. Хотя, может это просто слухи, чего народ не порасскажет из простой женской зависти, особенно когда этот народ уже не так молод и свеж….

– Хм… неужели? А впрочем, я думаю, что если бы Екатерине Сергеевне не нравилось моё общество, то она нашла бы повод не сидеть со мной. А впрочем…. Я не знаю. – Ещё больше покраснел Фёдор, но мимика его лица сделалась не такой напряженной.

– Давайте сменим тему, чего вы, в самом деле. Успел я вчера полюбоваться на ваше новое полотно…. Очень впечатляет, молодой человек. Вы сейчас куда-то торопитесь? – Уже совсем было непонятно, где врач, а где пациент. Если отбросить «указывающую» униформу, то можно было предположить, что разговаривают два доктора, или наоборот, два пациента. Но сам разговор походил на общение двух старых приятелей.

И не удивительно, Федя Мышкин попал в стены психиатрического дома ещё в юности, когда ему было лет четырнадцать – пятнадцать. Тогда юноша был совсем плох….

– Сегодня, если я не ошибаюсь, понедельник. В этот день я позволяю себе лениться, вы же знаете. Да и к тому же для вас я всегда найду лишних сколько угодно минут. – Оживился Федя.

– Тогда вы не против составить мне компанию и спуститься в приёмную? Мне хотелось бы ещё раз взглянуть на картину, только чтобы на этот раз сам автор был рядом. Ты ведь, Фёдор, знаешь, какой из меня неблагодарный бывает зритель. Пока не ткнёшь мне пальцам, и слона не увижу. А вопросы по твоей работе у меня возникли. А сколько интереса в ней! Ой, всё! Меньше слов, ближе к делу! Пойдём.

Фёдор и Арсен Маркович обменялись улыбками и двинулись в сторону лестницы. Не было смысла спускаться на лифте со второго этажа. Но доктор не ездил в этих металлических замкнутых коробках и по причине боязни, поэтому у себя дома этому пожилому дяде приходилось каждый день (и каждый вечер) карабкаться короткими ногами на девятый этаж. А в его возрасте…. а впрочем, может и на пользу, кардио нагрузка полезна. Арсен по возможности старался скрывать свой недостаток. Свой страх. Ещё бы, он всё-таки высококлассный врач, который помогает бороться со страхами и трудностями людям, и какой стыд и позор иметь такой страх, да ещё не в силах от него излечиться. В любом случае Федя был доктору другом, он знал о такой «особенности» своего врача, поэтому никаких проблем не возникло.

Мужчины очень быстро добрались до приёмной, хоть и шли неспешно, ведя отстранённый диалог на что-то не очень значительное. Пара ног в туфлях и пара ног в тапочках остановилась у стены рядом с мягким диваном для ожидающих. Сейчас никого не было.

За стойкой мелькала женская молодая головка, которая тихо шептала что-то в трубку. На такие вещи доктор закрывал глаза. Ну а что? Девочки здесь работают не богатые, а ещё и на такой работе бывает очень скучно. Так хоть поболтает с подругой, посплетничает и эмоционально «проще» пройдёт очередной долгий рабочий день.

Головы Арсена и Феди теперь внимательно изучали свежее полотно, которое Мышкин недавно закончил. Масляные краски ещё не успели высохнуть до конца, поэтому от полотна исходил спорный аромат. Оба мужчины спокойно втягивали запах краски, при этом щурясь от удовольствия.

Картина была написана на зернистом холсте, который натянул на подрамник один из старых знакомых доктора специально по просьбе Феди. Уже как десять лет у пациента и главного врача был неофициальный договор, по которому Арсен Маркович обеспечивал своего друга всем необходимым материалом, а Фёдор, в свою очередь, изливал свой творческий потенциал. Все написанные картины он дарил клинике, которые и развешивались по всем (разрешенным с точки зрения безопасности и выигрышности) стенам.

Свежая работа была достаточно компактного, даже скорее стандартного размера: восемьдесят на шестьдесят. Для Мышкина вполне удобный формат. Не такой большой, но есть где развернуться средней кистью. Ориентир вертикальный.

Читалась работа сверху вниз из-за своей структурной схожести с игральными картами, их горе «перевёртышами». Достаточно декоративная заливка без формообразующих мазков. В верхней части располагался Николай II со своей семьёй. У всех членов семьи были неестественные позы. Их изломанные тела буквально сплетались между собой, образовывая некое подобие аппликации. Что одежда, что лица – покрашены в ядрёный красный цвет, что при достаточном свете давало эффект рези в глазах. Так же присутствовал полутон, более тёплый и спокойный. Всю середину и нижнюю часть занимали радостные фигуры Ленина и его сторонников.

Тела их находились на разном уровне, но почти без промежуточного пространства, что тоже ассоциировалось с аппликацией. Ленин и его соратники были покрашены в голубой цвет. А в руках Владимир Ильич держал маленький символ коммунистического движения (серп и молот), который были покрашен в три цвета: чёрный, красный и золотистый. Если близорукому человеку снять очки, отойти на метра три-четыре от полотна и сощурить глаза, то он вполне мог увидеть обобщенную картинку, где над голубыми скалами разверзлось грозное вулканическое небо.

Фёдор смотрел сквозь свою работу провалившимся взглядом. Его разум был охвачен совсем иными мыслями, хоть они и тесно были связаны с постоянной борьбой, которая всегда присуща как любому живому человеку, так и другой живой материи иного свойства.

Разум Арсена Марковича наоборот, был озабочен сейчас только картиной. Его живые и ясные глаза лукаво скакали по полотну слева-направо, сверху-вниз, пытаясь не пропустить ни одной детали, а в лучшем случае, даже найти те детали, которых нет на полотне.

Уголки тонких губ чуть приподнялись. Доктор на секунду косанул взглядом на автора работы, а вернув своё внимание снова на работу, заговорил:

– Вот скажите мне, голубчик: основное положение мне понятно. «Красный» Всероссийский Император с семьёй пребывают на небесах. Красные они, я так понимаю, потому что их убили красные? Или это очевидный символ крови?

– Да. – Коротко ответил Федя, не отрывая взгляда.

– Угу…. Значит, да…. Тогда, любезный, объясните мне, почему Ленин со своей «братией» окрашен голубым цветом. В чём здесь связь? Ты не подумай Федя, работа отличная. Я бы сказал очень такая исторически символическая. Просто я, сколько не думал, всё не могу взять в толк, причём тут голубой….

– Ну как же, Арсен Маркович, император он кто по факту? Король, правильно. – Снисходительно ответил Мышкин, переводя свой взгляд то с картины на доктора, то снова на полотно. – А раз император по факту король, то у королей кровь голубая. Вот и товарищ Ленин со своей «братией» замарал свои маленькие ручонки об эту кровь, да не просто замарал их, а так сильно погряз в этой голубой крови, что вымазался ею навзничь.

– Как у тебя они лихо обменялись цветами! Но ведь Николай и после смерти оставил за собой титул последнего «короля», то есть остался со своей метафорической голубой кровью. А Ленин завоеватель в свою очередь только подтвердил свой «красный» флаг. Не считаешь? – Лукаво высказал своё предположения доктор, полностью довольный, что поставил своего друга в такой логический тупик.

– Полностью с вами соглашусь. Хорошее замечание. Но тут есть маленькая неувязочка. Во-первых, вне зависимости от социального статуса, кровь у всех одинаковая. Но здесь, знаете ли, тройное дно. Кровавое воскресение, равенство перед смертью и за что была пролита эта кровь. Проще говоря, Император и его семья как бы оказались на небесах уже не в привычной империи, а в Советском союзе под красным флагом. – Обычным голосом подытожил Федя.

– Очень любопытно, под таким углом я не думал.… Но ты мне не объяснил почему «Красные» покрашены в голубой цвет. Неужели причина только в этой символической «голубой» крови?! Фёдор! – Доктор говорил на повышенных, несвойственных для себя, тонах. Он явно был возбуждён и заинтригован разгадкой.

– Ну, тут тоже есть ещё один подтекст, кхм… – немного стушевался и покраснел Мышкин. – Понимаете ли, в этом цвете и скрыт, скажем так, лёгкий «мазок» современного языка. Этот голубой цвет намекает на то, что «Красные» поступили как… пидорасы…. – Всё также неловко закончил Федя. У него было такое чувство, что вот он маленький нечаянно сказал бранное слово при отце. Но это, конечно, глупость, ведь он не был знаком со своим отцом лично, только по неохотным рассказам матери.

Наступило секундное молчание. Полная тишина. В голове Мышкина эхом разносилось его последнее слово. Но вот послышался гортанный непонятный звук, а затем Арсен Маркович зарвался громким хохотом. При виде того, как доктор захлёбывается в слезах, повторяя «пидорасы… мазок с… современного языка», Феде тоже стало смешно. Напряжение спало. Мужчина расслабленно улыбался. Даже девушка за стойкой отвлеклась от своего разговора и с улыбкой наблюдала такой редкий припадок смеха своего пожилого начальника.

– Ой, Федя, ну насмешил старика. Слушай – это просто КЛАСС. Ха-ха, ну ты понял! Теперь одна из моих любимых работ, вот завернул паршивец. Талант! – Похлопывал он друга. – Я бы с радостью с тобой ещё поболтал, но нужно подготовиться, сам понимаешь.

– Ещё успеется. – Ответил мужчина, собираясь уже идти в сторону лестницы, на втором этаже находилась его личная «комната».

Вообще второй этаж был отведён для самых спокойных и адекватных пациентов, от которых нет никаких проблем, и которые могли спокойно передвигаться по клинике без особого надзора.

– А! Федя! Фёдор! На секунду. – Подозвал его Арсен. – Совсем забыл о небольшой просьбе…. Это не обязательно, но если вдруг у тебя получится…. Не сможешь ли ты прийти на общую терапию сегодня? Должны привести новенького пациента с похожей симптоматикой, как и у тебя. Я бы очень хотел, чтобы ты пришел и рассказал свою историю, чтобы эта заблудшая и испуганная душа увидела надежду, а самое главное уверенность, что и она сможет преодолеть эту «стену». Что скажешь?

– Конечно приду, Арсен Маркович, какие вопросы…. Я вам всем обязан. После обеда? В двести первом?

– Да, mon cher, место встречи, как говорится. Буду рад тебя видеть. Ты, главное, не переживай. Просто посидим в доброй обстановке, как раньше.

– Тогда до скорого. – Улыбнулся Федя и пошел к себе. Подобные собрания «откровения» он не посещал уже два года.

Ровно в четырнадцать часов пятьдесят пять минут Федя зашел в кабинет разговорной терапии. Лица здесь были все знакомые. Завсегдатаи. Все они, разумеется, имели друг с другом дружбу. Не сказать, чтобы это была та самая дружба, о которой говорят «не разлей вода», скорее позитивное общение, иногда сводящееся к простым любезностям. В закрытых стенах головной мозг социального человека начинает находить замещение привычным вещам.

Палата становится комнатой. Общая столовая проговаривается про себя, как некая закусочная в прогрессивных жилых домах. А все пациенты – соседи, с которыми можно начать дружить, а можно держать вежливую дистанцию.

Вот и сейчас в кабинете номер двести один собралось несколько соседей: молодая девочка Света, Ольга Павловна (бывшая учительница в государственной школе), очень экзотичный мужчина, просивший называть себя Бернар, и двое неразлучных друзей-дедов.

У всех, кто здесь находился больше года, вырабатывалась негласная привычка приходить на такие занятия заранее. Мотивы у всех были разные. Кто-то хотел занять самое выигрышное (по его мнению) место, другой хотел занять место рядом с конкретным человеком. Фёдор же приходил всегда заранее, тем самым считая, что именно так он проявляет своё уважение доктору.

Он занял свободный стул между бывшей учительницей и Светой. Так получалось, что оставалось ещё два рядом стоящих стула. Для доктора и «новенького».

Неужели главврач пригласил на сегодняшнюю терапию конкретных лиц? Но зачем? Или в Феде снова заговорил его «Фёдор помешанный». Может быть, старые привычки остаются с человеком надолго, тяжело от них избавиться вот так по щелчку. А если говорить про бзики…. Пути сумасшедших неисповедимы.

Вот по приоткрытой двери доносится два вежливых стука. Эта же рука распахивает дверь. Арсен Маркович настолько уважает каждую личность, что в собственный кабинет не может войти без этого вежливого «тук-тук». Он тихо произносит: «Позвольте присоединиться». За руку он держит молодого парнишку. На вид тому лет шестнадцать, не больше.

Кудрявый, светлый барашек на голове. Юношеские черты нижних гладких челюстей; тонкие губы бантиком, большие, похожие на женские, голубые глаза. Если бы не маленький рост (может ещё вымахает?), то внешность у парня была бы вполне модельная.

Доктор свободной рукой указал юноше на свободный стул, а затем и сам сел рядом. Представил новенького сам, сказав, что этого юного талантливого человека зовут Миша.

– Миша поступил в художественный колледж. Сейчас он решил посвятить немного времени внутреннему себе. – Как всегда деликатно и завуалированно озвучил информацию Арсен Маркович, которая означала, что Миша «поплыл» головой, и что без вмешательства опытного мозгоправа ему уже не обойтись. – Кстати, назвал я его талантливым неспроста, – продолжил он – Миша показал мне на своём телефоне свои рисунки. Для юного ума очень сильные вещи. Кое-кому будет здесь интересно пообщаться с вами, молодой человек, так сказать о «высокой материи ума» – пафосно подытожил доктор свою вступительную речь, козырнув многозначительно на Федю.

«Всё понятно, вот зачем нужен я» – подумал про себя Мышкин. Собственно, терапия уже давно началась. Таков принцип этого золотого человека. Доктор уже незаметно начинал внедрять самое главное человеческое чувство, без которого сама личность немыслима: уверенность.

Когда-то и Федя пришел вот таким вот зажатым, даже намного хуже. Миша может хотя бы украдкой поднять свою голову и даже на секунду посмотреть в глаза другому человеку. Мышкин не мог себе такое позволить ещё очень долгое время, но правильный подход, правильные мысли сделали своё дело. Главное не перенапрячься, чтобы наработанная «кожа» не оборвалась в одно неудачное мгновение.

Не сговариваясь, вся группа хором поздоровалась с новеньким мальчиком. Каждый пытался подарить Мише свою добрую и надёжную улыбку. Девочка Света особо старалась показать себя во всей «духовной красе». Похоже, что Миша ей очень понравился. Это было понятно, так как она на секунду позже начала говорить стандартное приветствие, чтобы её миленький голосок явно выделился на последних буквах. Чтобы Миша смог услышать его, затем сосредоточив своё внимание на её фигуре и улыбке, что и произошло. У юноши сразу покраснели щеки, он с лёгкой улыбкой на устах отвёл свой ясный испуганный взгляд.

– Так, ну что, – начал обводить взглядом Арсен своих пациентов – пожалуй, стоит начать наше общение, учитывая, что я давно вас всех не видел! Так… – уже более пристально забегали живые глазки – кто начнёт? Кстати, Миша, если что, то ты не обязан делиться со мной и группой своими мыслями и историями, если ты того не хочешь. Это добровольный акт доверия.

Мальчик кивнул не поднимая глаз. Света, чтобы (возможно) произвести впечатление на новенького, сразу подняла руку.

– Угу…. Светлана. Вы, я смотрю, решили впервые открыть эту встречу. Я очень рад.

– Я…. Да, я! – тонкий голосок неестественно прокряхтел. – Я что хочу сказать…. я просто решилась, вот и всё…. просто когда-то надо начинать, и тут…. в общем, – покраснела она. Волнение выходило за грань её внутреннего комфорта, показывая своё лицо местной публике. Один из дедов хихикнул. – Первое, что я хотела сказать… я хотела спросить: как у вас дела? Я заметила, что мы никогда не говорим о вас.

Это замечание уже позабавило всех. Напряжение Светы сразу спало. Хорошее попадание. Она улыбнулась самодовольно, вскользь изучая Мишу.

– Да. – Продолжила Света. – Расскажите, как вы себя чувствуете, или, например, что вы ели.

– Кхм. Дааааа. – В улыбчивом настроении начал доктор. – Ну что же. Раз я вхожу в этот круг, то заявление справедливое…. Вообще, мне очень приятно, спасибо вам, Света. Дела у меня идут отлично. Знаете ли, в моём возрасте по-другому и не может быть. Хочешь – не хочешь, а радоваться надо каждому дню! Ведь каждая минута может быть последней. Хе-хе. Не в обиду, господа. – Обратился он к пожилым мужичкам. – А на счёт еды, всё как у людей, с утра овсянка на молоке с кофе, а на обед вот пюре с рыбкой и компотом.

– И мы это ели! – радостно выкрикнула Света.

– Ну естественно, дорогуша. Ведь мы хоть и обедаем в разных помещениях, но повар у нас один.

– Ой! Точно!

– А теперь, многоуважаемая, скажите как ваше настроение?

– У меня восхитительное! Знаете, в последнее время мне так приятно просыпаться по утрам! Солнце снова начинает отдавать своё тепло. Это… это чувство! Знаете…. когда в глаза лезет солнечный тёплый луч, и ты щуришься, затем чувствуешь, что выспался; тело так приятно томно тянет. И я начинаю чувствовать, что мне хочется есть, хочется сделать зарядку, почистить зубы. Простые вещи начинают казаться такими милыми и важными!

– Полностью с тобой согласна, дорогуша. – Ворвалась в речь девушки бывшая учительница Ольга Павловна. – У меня похожее чувство. А всё проблеск весны. Да и вы сами все прекрасно знаете, что солнце вырабатывает эндорфин. Правда, тот факт, что лучи бьют в глаза – мне не близок. Я бы сказала даже, что это раздражительный факт. Арсен Маркович, раз уж коснулись темы, не разрешите ли вы повесить в моей палате жалюзи?

– Так, ну….

– А мне вот очень даже грустно! – вдруг перебил мычание доктора дед, что сидел левее. – Я люблю зиму! Что может быть красивее? Величественные сугробы, которые словно волны бесконечно перетекают и приобретают различные формы. Прохладный и свежий воздух…. Когда я рабо…. Когда я ещё работал лесником: вот загляденье было! И даже лучи солнца, этого внеземного пришельца, что дал нам жизнь, зимой по особенному светят. Красота…. А ваша весна, что с неё взять: везде эта грязь, ветер, огромные лужи. Сплошной бедлам!

– Но за весной идёт лето. Человек ведь радуется не грязи, которую подогревают лучи, а мысли, что скоро эти самые лучи высушат все лужи, просушат дорожки. Дадут пищу цветочкам, а там по цепной реакции уже и лето! А лето любят все! – возразила Света.

Доктор был крайне удивлён такой активности. Никогда раньше, и вот теперь. Вот что делает пора влюблённости.

– Я терпеть не могу жару! И ваше лето тоже, милочка! – взорвался второй дедуля.

– Господи, Василий, хватит подпёрдывать своему дружку, чего вы как две сморщенные стервы. – Неожиданно оборвал темнокожий мужчина Бернар, широко улыбаясь своими белыми зубами.

Эти две «подружки» сразу покраснели, старые кулаки крепко сжались. Ещё мгновение, и праведный гнев обрушился на дерзкого полукровку, если бы врач не вмешался раньше:

– Джентльмены, джентльмены! Давайте успокоимся! Артём… то есть Бернар, прошу прощения. Выбирай выражения, я не потерплю агрессии. А вы, мужчины, сядьте и успокойтесь, не стоит бросаться на очевидную провокацию. – Арсен Маркович даже не повёл глазом. Подобные стычки бывали часто, особенно между поколениями. А вот у Миши начали трястись руки. Это не осталось незамеченным. – Давайте сменим тему. Бернар, вас я вынужден буду пропустить. Ваше настроение располагает задевать людей, не хочу, чтобы у Михаила сложилось о вас дурное впечатление, учитывая, что вы просто очаровательная личность, когда находитесь в своём благоразумии.

Бернар только улыбнулся, но ничего не сказал.

– Фёдор. – Обратился доктор к молодому мужчине.

– Арсен Маркович. – Наигранно вежливо ответил Мышкин. Мужчины улыбнулись друг другу.

Спустя минут сорок из кабинета двести один выходили все участники терапии. Поток их резонирующих голосов, вся обобщающая атмосфера сплелись в один целостный поток. Тяжело было даже разобрать, на какую тему общаются эти люди, которые на мгновение забыли о своих расстройствах и проблемах, став обычным двуногим здоровым приматом.

Деды радостно что-то втирали Свете, а та с улыбкой слушала их, смеясь, только взгляд успел ещё раз обольстить застенчивого Мишу, прежде чем уйти в сторону столовой.

Бывшая учительница увязалась за Арсеном Марковичем. Теперь можно было понять, что она снова подняла тему жалюзи. Только говорила она теперь не между прочим, а настойчиво обольстительно, поправляя доктору халат.

Бернар ещё пытался скалить зубы в хитрой улыбке и что-то говорить в пустоту, но его никто не слушал. Он так и махнул на всех ленивой рукой, растворяясь где-то в районе приёмной, чтобы выносить мозг уставшей медсестре.

Миша и Фёдор остались вдвоём. Не сказать, чтобы они были сильно похожи, но создавалось впечатление, будто это два брата.

Федя хорошо смахивал на старшего брата: серьёзный, уставший от будничной суетливой жизни, но в то же время спокойный, более статный. Миша, в свою очередь, походил на взъерошенного воробушка с более современной стрижкой и глазами, которые кричали о всей своей неопытности: «Привет, я родился».

Когда молодые люди остались наедине, возникла неловкая пауза. У Мышкина не было опыта вести разговор с неизвестным ему человеком. Он сам не так давно преодолел панический страх перед новыми людьми, но «преодолеть» не значит приобрести опыт. В целом он чувствовал себя в своей тарелке, но ответственность, которую возложил на него хитрый доктор, была немалая. Случилось вот что.

Пока Федя открывал «зрителям» свои синтетически выработанные мысли и чувства, пока он плавно переходил в частичную историю своего заболевания (жизненная передышка и время всё обдумать), Арсен Маркович, со своей прекрасной улыбкой и приятным голосом вдруг неожиданно (для Мышкина, разумеется) предложил Феде соседа в его мастерскую, понятное дело кого. «Вот ведь старый лис!» – подумал тогда молодой человек. Это был, конечно, не толчок в спину, но всё же предложение неприятное. Он всё же смог остаться хладнокровным, и даже выдавил почти искреннюю улыбку, сказав, что это отличная идея. Доктор только виновато улыбнулся, благодаря своего друга кивком головы за верный выбор.

И вот теперь Миша был неофициально привязан к Мышкину, что рисует картины. Теперь им двоим представляло налаживать контакт, а Феде ещё и следить за молодым парнем, всячески ему помогая добрым словом.

– Извините, а это правда, что…. – говорить начал Миша, что показалось Фёдору очень странным.

– Давай лучше сразу на «ты», я всё-таки не доктор, а твой друг, да и не такой я ещё старый.

– Да, хорошо. Прости, я просто хотел спросить, это правда? Вот твоя история, что ты так боялся обратиться к учительнице, боялся отпроситься в туалет, что по итогу ну это…. прямо себе в….

– Да, Михаил, это правда. И не стесняйся говорить слова. Я до того боялся контактировать с этой пожилой женщиной, что выбрал путь позора и обоссался прямо в свои новые, отутюженные брюки. Да так, что аж весь класс обернулся на звук сбегающей мочи из моей левой штанины. Ха-ха, тогда я всех впечатлил не на шутку.

Миша расслабленно начал смеяться. Действительно, для подростка это смешная история. А чего обижаться и ждать от него? К тому же Мышкин сам преподносил это не как драму, а как часть пройденного пути, над которым можно просто посмеяться. Но Миша не знал, что Федя до сих пор чувствует сильнейший стыд, просто за долгие годы он научился преодолевать себя. Он понял, что единственное, что ему остаётся для борьбы – это стать честным и включать на полную катушку умение посмеяться над собой. Вот она защита, которой не нужно оружие извне.

– Прости Федя, я не хотел. Просто это…. – потихоньку успокаивался Миша.

– Не извиняйся. У каждого человека есть что вспомнить, просто нужно понимать, что жизнь слишком многогранна, странна и загадочна, чтобы сосредотачиваться на таких мелочах, которые через время будут дарить улыбку другому человеку. Просто путь. Часть истории одного человека. Да и я думаю, что не я один ссался. – Уверенно произнёс он. – Ладно, пойдем, покажу тебе теперь уже наш номер люкс.

Обычная палата с белыми стенами. Несколько натюрмортов висит на стенах. Большое окно, две койки друг напротив друга. Это палата категории «А». Чем дальше буква современного языка к истоку эгоистического самокопания, тем больше пространства, но и коек только прибавляется.

Уже пролетело две недели. Мама Миши успела привезти сыну мольберт, краски, немного бумаги. Фёдор видел её, даже имел удовольствие пообщаться с этой привлекательной, ещё моложавой особой. Как понял молодой человек, Миша и мама считались «gold family». Об этом кричали следующие факты: золотые кольца на руках, дорогая одежда, ухоженные ногти, приятные духи, дорогой инструмент для сына, искренняя улыбка выспавшегося человека. И напоследок: иномарка под окном.

Самое удивительное, что ни сын, ни его дорогая матушка не стали зазнобами. Не поднимали свои остроконечные носы слишком высоко. А вполне приятно и мило общались. Ну, скажем так, Миша пытался общаться со всеми, но пока только Фёдору удалось наладить с ним такой контакт, что Миша мог расслабиться и просто получить наслаждение от беседы.

В основном говорили об искусстве, и только днём. Здесь был свой режим, но никто не запрещал продолжать говорить или перемещаться в пределах своего законно выделенного палаточного пространства. Время «кукушкиных гнёзд» осталось позади, приобретя скорее характер фольклорной сказки. Даже в этой фанатичной стране поколение «тюремных понятий» ушло в небытие. По крайней мере, почти.

Миша действительно оказался талантливым человеком, хоть и навешанным современными стереотипами о декоративной составляющей изображения. Он упорно не желал разрабатывать подтексты своих работ, говоря о том, что его рука и психология говорит самостоятельно в мазках и цвете. Мышкин пытался объяснить относительность чувства цвета, но безуспешно.

Молоденькая пациентка Света тоже имела успех. Она всё время караулила Мишу, всячески вовлекая его в разговоры ни о чём, а он только мог, что краснеть, изредка соглашаясь с этой настойчивой особой.

Сегодня Света пришла в палату мужчин. Она уговорила Мишу написать её портрет, на что молодой человек сразу же дал положительный ответ. Фёдор это воспринял с улыбкой. Что-то внутри у него мелькало, что-то вроде ревности. Он успел прославиться здесь как очень талантливый, глубокий художник, но ещё никто не просил у него своего портрета. Мужчина понимал, что Свету интересует не искусство, не собственное изображение на холсте (хотя кто знает уровень её нарциссизма), а девушка по уши влюбилась в Мишу. В любом случае Мышкин тихо лежал на своей койке, изредка бросая взгляд на юную пару и делая портретные зарисовки. Вдруг пригодится для каких-то будущих работ.

Миша был крайне сосредоточен, даже руки перестали дрожать. Он не волновался при натурщице, а это говорило о том, что процесс полностью захватил юношу. Фёдору было приятно видеть такое отношение к делу.

Стукнуло время обеда. Пропускать его никто не собирался. Миша и Света тоже взяли перерыв. Девушка отправилась обедать к своим «подружкам» (какие-то уже потрёпанные женщины с её палаты категории «В»). Миша же обедал только с Федей. Недавно даже был такой забавный случай, что у Мышкина вдруг сильно разболелся живот, и он решил вовсе отказаться от трапезы. Миша заботливо остался вместе с заболевшим в палате, а потом признался, что боится идти в общую столовую без него. Фёдору сквозь слёзы и смех пришлось-таки встать и побрести в общий зал, только чтобы этот молодой дурень поел.

Еда здесь всегда была вкусной, так как Арсен Маркович изначально ставил уровень питания как для «начальства». Это, конечно, не говорит о том, что здесь подавали икру. Но финансирование было хорошее за счёт знакомств в высших инстанциях. Такое вслух не говорят, но все знают. По-другому в этой стране мало что решалось, всё-таки некоторые вещи невозможно выбить из крови даже продвинутого общества.

Вот и сейчас Федя, и Миша уплетали пюре, сделанное на молоке, а к нему шел большой кусок отварной скумбрии. Также на выбор можно было взять чай, кофе, либо морс.

Фёдор взял себе чай, а его сосед просто последовал примеру, что к слову, немного подбешивало.

Все собравшиеся хором жевали. Стоял тихий гам негромких разговоров. Миша то и дело смотрел через плечо на Свету.

– Федь. Федь. Можно тебя спросить?

– Валяй.

– У тебя на сегодня какие планы? Ты после обеда не планировал там, например, прогуляться….

– Так. Ты что удумал, донжуан? – пристально посмотрел на него Фёдор. Арсен Маркович дал ясно понять, чтобы он следил за парнем. Навязчивые мысли о самоубийстве не шутки.

– Тише! Прости…. – сам, не ожидая своего громко голоса, скривился юноша. – Прости, Федь. Говори, пожалуйста, тише. Я ничего плохого не удумал. Мне кажется, ты догадался, что я просто хочу провести время… – тут он стал говорить ещё тише, поэтому ближе придвинулся к Фёдору. – Я хочу побыть со Светой наедине. Она мне нр… нравится, понимаешь?

– Да это невооруженным взглядом видно.

– Правда?!

– Не беспокойся. Я тебя понял. Умеешь ты, конечно, намёки делать. Могу сходить погулять. Погодка вон всё лучше и лучше становится. Скоро уже и лето.

– Ты правда это сделаешь для меня?!

– Да тут ничего особенного. Так, Миша. Только вот не тянись своими ручонками обнимать меня, тебе это несвойственно. Я бы сказал, что даже странно.

– Чёрт, Фёдор! Я твой должник! Прости, я просто так волнуюсь!

– Только обещай не натворить глупостей.

– Да какие там….

– Тогда договорились. Пообедаем, я заскочу на секунду за бумагой, карандашами и наш с тобой «люкс» в твоём распоряжении. Надеюсь, полтора часа тебе хватит.

– Да, конечно, спасибо ещё раз тебе. Ты настоящий. Настоящий друг, Федь. Мы мало знакомы, но мне с тобой так комфортно…. Прости за эти слова. Точнее, прости, что говорю такие милые вещи, я знаю это странно, просто меня так переполняют эмоции!

– Миша, дорогой, успокойся. Всё хорошо, ты ведь знаешь, что я, наоборот, за то, чтобы все люди говорили что думают. И хоть любые слова уводят нас от истины, но искренние слова куда лучше в безумном мире, чем эгоистичное истинное молчание.

– Это чьи слова?

– В твоём случае – мои слова, Миша, мои. А теперь давай жуй и дай поесть мне, а то с твоей возбуждённой болтовнёй мы тут до ночи не управимся. И будешь ты потом, дописывать портрет с меня, любезнейший.

– Всё, молчу, молчу. – Улыбаясь, закончил Миша и смущенно уткнулся в свою тарелку.

Весь оставшийся обед друзья провели в тишине.

Как и обещал, после обеда Фёдор зашел в комнату, взял альбом для зарисовок, угольный карандаш. На выходе у двери уже появился Миша со Светой. Мышкин глазами моргнул своему соседу, пожелав ещё тем самым удачи и не тратя больше драгоценного времени молодых людей, ретировался во двор.

На улице действительно стояла чудесная погода. Без верхней одежды ещё не походишь, но вполне комфортно можно обойтись олимпийкой. Фёдор нацепил винтажную кофту Арсена, которую тот ему подарил ещё года два назад.

Вовсю светило солнце. Вся грязь, которую так не любил один дедуля, уже почти полностью сокрушилась за эти две недели под натиском солнца. Облаков на удивление почти не было. Природа «зелёных оттенков» потихоньку вступала в свои права.

Федя немного прошелся по аллее, зайдя за северную часть главного корпуса. Здесь имелся небольшой скверик с лавками, где обычно сидели пациенты со своими родственниками.

Сейчас были будни – никого. Да и после обеда все эти бедные люди предпочитали потратить время на леность и свои несбывшиеся мечты. Мышкин хотел бы так же провести это время, но в силу обстоятельств был даже рад возможности изменить своей привычке.

Иногда так приятно внезапно поменять устои, почувствовать лёгкое ощущение новизны эмоций. Мелочь, а приятно, да ещё это солнце….

Сначала Фёдор потрогал лавку рукой. Та оказалась слишком влажной, так как стояла под деревом, которое не давало лучам прорваться и высушить её. Такая хороша летом, но сейчас…. А вот лавка, что стояла посредине, оказалась даже очень сухой. Мужчина сел ровно по центру, положив свой инвентарь по правую руку. Поднял голову к ярким лучам звезды, втянул свежий воздух грудью и улыбнулся.

Вся эта красота, которую не купишь и не продашь… вся сила её, привлекательность: неожиданно вывели Федю на грустный лад. Он вдруг сильно ощутил весь масштаб Земли, всю его необъятность и красоту. Ещё он понял, что чуть ли не большую часть жизни он провёл в четырёх стенах. Что кроме прокуренной маленькой квартиры, где его мать постоянно пила и приводила всё новых мужчин – ничего он больше не видел. А ещё он понял, что в этом большом пространстве одиночество будет чувствоваться сильнее. Чем больше незнакомых людей вокруг, тем больше пропасть. А семья? Нет у него её.

Одна только матушка, которая навещает его раз в год. И самое страшное: Федя понял, что за всё время он никогда не задумывался о возвращении в общество. За всё время он ни разу даже не подумал о том, что мог бы вот так запросто выйти за пределы сумасшедшего дома. Купить хороший костюм (или что там сейчас носят?), пригласить медсестру Катю на свидание, найти работу в галерее, а там… кто знает…. Обидно, когда и так недолгая человеческая жизнь тратится на топтание на месте. Намного лучше страдать в борьбе, чем быть бесстрастным. «Если бы… если бы не враг, что сидит во мне. Если бы я не был этим врагом самому себе…» – думал Фёдор, и на глазах его сверкали капельки слёз обиды и стыда.

Вместо того, чтобы начать делать зарисовки, он сложил руки на груди, отключил все свои мысли и внимательно наблюдал за возвращающимся с юга птицами. Тишина подкупала. Вскоре, погрузившись в некое подобие прострации, Федя отошел в лёгкий сон.

Это был такой сон, когда человеку кажется, что он и не спит вовсе, а так, прикорнул на секунду. Когда голова начала медленно опускаться к груди, мужчина дёрнулся. Солнце уже прилично ушло в северную часть. Навскидку можно было сказать, что прошло часа полтора, или даже два. Пора было возвращаться.

Федор взял неиспользованный блокнот с лавки. Плечи передёрнулись от тянувшейся прохлады, и ноги понесли его в «храм психо», то есть в храм его души, в место спокойствия и уверенности.

Дверь в его палату была закрыта. Времени прошло достаточно. Миша должен был уже закончить портрет, ну или, по крайней мере, дойти до определенного момента, когда можно смело сказать, что первый сеанс на сегодня может быть завершенным.

Когда Фёдор тихо открыл дверь, то он увидел Мишу у окна с неестественно открытым ртом и закрытыми глазами. Его шея была вытянута вперёд и повёрнута в три четверти.

Первая мысль ужаснула Мышкина, но это ему почудилось. Ещё бы, он ведь тут не играл роли «адекватно-воспринимающего». Но когда он машинально опустил глаза чуть ниже, то увидел затылок Светы, который очень ритмично двигался как раз на уровне Мишиного паха. Девушка стояла на коленях и очень старательно благодарила молодого художника.

Фёдор растерялся. Его сразу бросило в краску. Он отвёл взгляд в сторону и увидел портрет. В голове сразу же возникла похвала. Портрет был крайне хорош, а как он обыграл абстрактный цвет фона, подобрав его под нежные глаза Светы. Мышкин уже собирался выскользнуть незаметным, но вот Миша закряхтел, взгляд Феди автоматически перевёл свой прицел в сторону звука. Взгляды их встретились.

Мишины глаза выражали страх, но под дымкой наслаждения. Фёдор выглядел в этот момент так, будто обосрался, но он всё же нашел силы коснуться указательным пальцем своих губ и тихо выйти, прикрыв за собой дверь. Он не знал, как вообще на это реагировать, но что-то весёлое поселилось в его душу за своего друга.

Федя подождал у «кассы» (так местные называли дежурную стойку медсестёр), пока вдали не показалась довольно идущая с портретом Света.

Мышкин пошел ей навстречу, как-бы только что освободившись и направляясь к себе в палату. Девушка нахально посмотрела на него.

– Ну что, Светлана, похвастаешься?

– Да, мне очень нравится! – Пропела она, разворачивая холст лицевой стороной. – Правда, Михаил говорит, что сохнуть будет долго. Он это…. А! Он сказал, что работал без какой-то там жидкости, поэтому краски долго будут сохнуть. Около полугода!

– М-да, получилось действительно недурно. – Только и ответил Фёдор. – Наверно речь о скипидаре шла, да и об обработке…. – уже только в нос себе добавил он.

– А что?

– Что?

– Да нет, мне показалось. Спасибо.

Так они и разминулись в сломанном диалоге. Фёдор почти никогда до этого не говорил с этой особой.

Когда мужчина зашел в палату, Миша уже мечтательно лежал на своей койке, смотря в потолок как на звёзды. Его взгляд выражал полную отстранённость от этого мира. Парнишка даже не услышал, как вернулся его сосед. А если и услышал, то мастерски проигнорировал это.

– Я, конечно, понимаю, что тут ни у одной палаты нет замков, но раз ты разводил девчонку на интим, то мог предупредить, намекнуть там. Не переживай, это я так, на будущее.

Миша резко дёрнулся, взгляд вернулся в палату «остановки души», глаза его перестали быть мечтательными, теперь выражая неловкость и стыд.

– А… а… этт… это ты, Фффё… Фёдор. Привет!

– Господи, ты чего заикаешься? Испугался что ли?

– Ппп… прости, я… – всё не знал юноша, как собрать свои мысли воедино.

– Так, Миш. Успокойся. Выслушай меня. Всё хорошо. То, что произошло – меня не касается. Главное, чтобы ты в следующий раз предупреждал меня. Вот и всё, дружище. Так что давай расслабься. И без твоих вот этих заиканий, это тебе не свойственно, так и пусть не входит в привычку.

– Хорошо, хорошо. Прости…. Просто я сам не знал, что так… что так получится. Понимаешь, как-то само вышло. Честное слово! Я просто писал её прекрасный образ, а потом когда закончил, мы разговорились. Потом она покраснела и сказала, что я ей очень нравлюсь. Мы начали… начали целоваться… и… и…

– Я понял, понял. Можно без подробностей подростковой физиологии обойтись.

– Да, конечно, как скажешь….

– Партию в шахматы будешь?

– Х… хоч… хочешь проиграть? Прости.

– Когда говорят дерзкие вещи – не заикаются. Хочу интеллектуальной победы. – Уже и Миша, и Федя развеселились и начали неожиданно драться подушками.

– Ну всё, всё. Ты сегодня облажался, молодой человек, значит, расставлять фигуры будешь ты, а ещё я первый хожу белыми!

– Да хрен тебе, старый хрыщ! – огрызнулся Миша, но покорно пошел в игровую за доской.

Так прошла вторая половина дня и вечера обоих мужчин, потом последовал ужин, и незаметно наступила ночь. Миша так и проиграл три партии подряд.

– Федь…. Фёдор! – Послышался шепот Миши.

– Чего?

– Ты не спишь? Я тебя не разбудил?

– Господи, Миш. Ты как мать, которая звонит в домофон и спрашивает «дома ли ты». Раз я отвечаю тебе, то я не сплю. А разбудил ты меня, или у меня просто бессонница – это уже другой вопрос, который не имеет теперь значения.

– Прости, Федь….

– У меня бессонница…. Так что не извиняйся. – Примирительно ответил Мышкин. Скорее всего, он тоже хотел поговорить.

– Хорошо, если так. Ты уж прости меня. Знаешь, всё не выходит из головы сегодняшний день. Знаешь, у меня такое чувство, будто я заново родился….

– Ну, после минета почти любой мужчина запоёт соловьём.

– Да причём тут минет….

– Ладно, теперь ты меня прости. Просто говорю то, что есть.

– Да тебе не за что извиняться. Да, конечно, минет внёс свою лепту. Я ведь девственник, понимаешь. Но важно не то, что мне… не то, что мне «отсосали». Понимаешь, ведь это просто физическое решение высвобождения чувств души….

– Не поспоришь, душа твоя, наверно, неплохо так взмыла в небеса, да?

– Да не смейся ты, я ведь сокровенным делюсь….

– Я не смеюсь, Миш. Прости. Просто ты такой романтик.

– …

– …

– Федь. А ты когда-нибудь любил женщину?

– В каком плане «любовь» ты подразумеваешь?

– Ну и духовную, и физическую. Не знаю, ты мне скажи.

– Не знаю…. Любил, да и люблю, наверно. Но физического контакта у меня не было. – Грустно ответил Фёдор. Его голос никак не поменялся, да и лица не было видно, но Миша как-то почувствовал эту скрытую тоску.

– А кто это? Если не секрет. Кто из пациентов? – всё не унимался Миша.

– Много знаешь – плохо спишь. Какая тебе разница? Герой любовник.

– Любопытство…. – честно признался парень. – Федь….

– Да.

– Знаешь, то, что я рассказываю про себя – не совсем правда. Конечно, все эти страхи новых людей, состояние ступора, неуверенности и прочее – всё это есть. Но я не рассказываю того факта, что у меня не просто суицидальные наклонности, а что я уже несколько раз пытался покончить с собой. Мать всё пыталась бороться со мной, с моей хворью. Она много плакала, умоляла меня. Я ведь из обеспеченной семьи, ты мог заметить. По сути: что ещё нужно подростку? А ведь нет, вот такой я бракованный – так я думал. А на самом-то деле, я просто жизни боюсь. Боюсь масштаба Земли, боюсь космоса, в котором висит эта Земля. Мне страшно осознавать, что когда-то моя мама постареет, а потом умрёт, или ещё хуже – скончается от страшной болезни. Я знаю, что жизнь это большой дар и всё такое, но как страшно сделать даже шаг….

– Я тебе так скажу. Когда мне было… когда я был маленький, моя мать уже была матерью-одиночкой. Она много пила, да и сейчас закладывает, хоть уже и не так много. – Несвойственно испуганным и наивным голосом ребёнка заговорил Фёдор. – Как бывает по классике, она связалась с каким-то мудаком, который ещё больше начал тянуть её на дно. А этот мудак, по классике, начал побивать меня – ребёнка. Знаешь…. Всё бы ничего, но в одну прекрасную ночь он изнасиловал меня. Сначала просто мастурбировал у моей кровати, а потом его сперма забрызгивала мои губы. Я был ужасно напуган, но ничего не говорил матери, ей было не до меня. А этот ублюдок всё больше и больше наглел. Потом он… потом он уже водил своим елдаком мне по губам и заканчивал в рот, он шепотом просил, чтобы я приоткрывал. И я это делал. Потом сам понимаешь…. Смысл в том, что меня на этом серьёзно так заклинило, и неудивительно. Никто мною не занимался. Эта мразь перестала появляться (потом я узнал, что его по пьяни убили), но мне не стало легче. Во мне поселилась разрушающая мысль, которая начала отравлять всё, что когда-то мне нравилось, или могло понравиться в этом мире. Всё больше я отдалялся от всех и не понимал, что со мной происходит. Дошло до того, что я начал слышать различного рода галлюцинации, пить свою же мочу, а о взаимоотношении с людьми – вообще речи не шло. Я попал в эту клинику уже почти «готовеньким». Все эти годы я шел шаг за шагом, чтобы просто вот говорить с тобой, выражать свои мысли и просто передвигаться. Ты не думай, я ничего конкретного не хочу тебе сказать, да и не смог бы. Человек – такой сложный механизм. А чтобы сумасшедший учил сумасшедшего – это нонсенс. Я просто решил тоже выговориться…. Вот.

– Господи, Федь. Это ужасное дерьмо….

– Да, ужасное… но самое ужасное, что я понял сегодня, что не хочу больше быть здесь. В этом месте. Что я ещё живой, и хочу жить как все. Хочу весь этот большой Мир, хочу этот космос, который ты пока боишься. Но когда ты здесь посидишь побольше (а я надеюсь, что такого с тобой не произойдёт), то ты поймёшь, что страшнее всех человеческих бед может быть только одиночество и личный Мир, который состоит из четырёх стен без дверей. А отвечая на твой вопрос полностью: да, я влюблён… в медсестру Катю….

– Подожди, это такая светленькая, вчера ещё у неё смена была. Ты что, плачешь?

– Да, она. И нет, я не плачу…. – тихо плача ответил Фёдор.

– …

– …

– Знаешь что, Фёдор?! – очень по-боевому сказал Миша. – Всё, что с тобой было ужасно. Но тебе пора возвращаться в реальность. Я знаю, что тебе поможет! Тебе нужно переспать с этой Катей.

– Что?!

– Да! Точно!

– Господи. Миша. Спи уже!

– Да я тебе точно говорю!

– Ты несколько часов назад был девственником, а теперь ведешь себя как тренер с курсов по пикапу. Прости, но после уроков игры на флейте ты не стал выглядеть брутальней.

– Не огрызайся. Я ведь помочь хочу!

– Как интим с девушкой мне поможет?

– Во-первых, с девушкой, которая тебе очень нравится. А во-вторых, очень даже и поможет! Могу на своём опыте сказать. Это… это как очищение, понимаешь? Для обычных парней секс, как просто повод похвастаться и обзавестись статусом. А для нас… для нас это возможность излечить душу. Поверь мне.

– Совсем крыша поехала….

– Не сопротивляйся!

– Безумец….

– Я помогу.

– Только! Только попробуй что-то сделать!

– Спокойной ночи, Федь.

– Гадёныш!

– Сладких снов.

Это случилось очень скоро. Через три дня. Фёдор не воспринял Мишины угрозы всерьёз. Просто продолжил своё существование. В очередную ночь, в Катину ночную смену, Миша выскользнул из палаты. А вместо него уже зашла та самая Катя.

Она сказала, что Миша ей всё рассказал. Юноша рассказал о чувствах Феди к ней и наплёл ещё кучу всякой чарующей романтической дребедени.

Фёдор был в ужасе. Его полностью сковал страх близости с этой прекрасной девушкой. Он всё пытался замять этот вопрос, переведя в шутку, но в итоге во всём признался. Он и сам, к слову, был очень симпатичным, поэтому не удивительно, что молодая медсестра в такую скучную вахту очень быстро пустилась в авантюру.

Разумеется, она не любила Федю, а Федя был влюблён в её образ. Им не суждено было стать парой, да и он не знал как это.

Но в эту ночь эти два разных существа вдруг сплелись в один комок. Она отдала себя полностью, без остатка, а он отдал себя. Эта была лучшая его ночь за все двадцать шесть лет в заточении. Когда они достигли пика любви – к нему вдруг ворвалась правда о себе.

Он ощутил весь груз, принял его, но с этим принятием пришло и очищение. Освобождение от всех прошлых негативных установок. Новый глоток. Вот какая может быть жизнь. Мимолётной – да. Жестокой – да. Но в тоже время эта жизнь пленительна, полна наслаждений и красоты.

После, Федя только обнял вернувшегося Мишу, а ещё через несколько недель Мышкин понял, что готов распахнуться большому миру, что и заявил Арсену Марковичу на очередном собрании.

Так, летом, двенадцатого числа седьмого месяца – Фёдор Мышкин стоял на улице с небольшим рюкзаком, махая рукой Мише, который смотрел на него через стекло второго этажа.

Феде предстояла долгая дорога домой, которую он очень смутно помнил. Но, несмотря на это, от такси он отказался, так как решил в полную силу вкусить прелесть только что приобретённой свободы.

Июль выдался жарким. Мокрыми подмышками страдали как худенькие девушки, так и полные тётеньки. Кругом стояли понатыканные дома, некоторые Федя радостно узнавал. Очень много появилось новых построек.

Через пару часов ходьбы Мышкин заметил одну особенность: очень большой поток людей шли, или ехали в одну сторону. В какую-то секунду стало даже страшно. Мужчина переборол свои привычные страхи, и в пылу своей новой жизни догнал приглянувшуюся девушку, чтобы спросить что, собственно, происходит. «Как что? Праздник! День страны великой, день нашего вождя!» – недоуменно с улыбкой ответила она. И точно, как Федя мог забыть.

Продвигаясь сквозь направляющиеся толпы тел, он узнал из разговора, что будут разыгрывать очень много всевозможных призов, в том числе и квартиры с поездками на море.

Фёдор, хоть и давно не был в обществе, но был в курсе некоторых событий. Он сразу вспомнил, как Арсен Маркович как-то рассказывал ему про новый вид «бандитизма» и «мошенничества». Только теперь этим занимаются не авантюристы, а государственные лица. Ничего, скажем так, плохого они не делают. Тут не нужно быть гением, чтобы увидеть очередной блеф, народ сам глупеет. Но это не отменяло факта, что этот самый народ не собирался умнеть. Выиграть может каждый, но перед этим нужно внести свою «копеечку».

Мышкин ухмылялся детской наивности всех этих простых, пропитых мужиков, да их располневших жён. Раньше ему стало бы жалко их, но теперь он прекрасно понимал, что все эти несчастные живут в своей реальности, где надежда – главный источник сил жить дальше. А разрывать эту иллюзию и портить жизнь не входило в его планы. «По итогу мы все существуем без высшей цели» – думал он.

Ближе к центру народа совсем уже не было. Складывалось впечатление, что это город призрак, если бы не музыка и радостные голоса вдалеке, которые доносились со стороны центрального парка, где и проходило главное празднество.

Федя не привык столько ходить, ноги его уже сильно ныли. Было решено дойти до ближайшего метро. Мужчина помнил, что если пройти сквозь «пять квадратов» диагонально, то можно сразу выйти на ближайшую станцию (он уже и не помнил, как она называется, но пять квадратов помнил хорошо).

Квартал Морфенко своего рода анти-легенда этого мегаполиса. Почти всех местных детей родители пугали этим местом. Говорили, чтобы никто не совался туда после школы. Ещё говорили, что там пропадают дети. Но по факту из вот таких якобы «опасных» закоулках вообще состояла вся страна.

Понятное дело, что все главные лицевые части – безукоризненно отремонтированы (и то не везде), все эти фасады – иллюзия для налогоплательщиков. Но адекватные люди понимают, что у лица есть и затылок, а ещё и руки, ноги и своя, разумеется, пятая точка. Возможно, что пять квадратов и являлась в некоторых умах жителей этой самой пятой точкой, но Фёдор знал места и похуже.

Его мать в своё время тоже пугала этим местом, так как Феденька ходил в государственную школу отсюда неподалёку, хоть и жил на отшибе. И пугала она своё чадо не понаслышке, ведь иногда сама ошивалась здесь с подозрительными типами. По крайней мере, Мышкину так казалось, а может, помнилось, но не точно. В любом случае он не собирался в свой день «триумфа» включать режим труса и обходить эту помойку.

В этот день он зашел в эту мышеловку с гордо поднятой головой, учитывая, что вся местная «фауна» по–любому должна быть на празднике, где ещё и наливают наверно бесплатно, и подраться есть с кем; есть кого обворовать, а ещё можно попытать удачу…. Ничего Феде не угрожало.

Зашел он с радостью в душе, которая ярко отображалась на ещё бледном лице. А через десять минут, со стороны метро, уже выбежала его тень. Выбежало всё то, что осталось от Фёдора. Страх, ужас. Все старые его нервозные болезни снова всплыли. И только безумие читалось в нём.

Этот комок только и мог что шептать: «теперь нам точно конец, теперь нам конец, зачем было срезать, ах, идиот!» – повторял Мышкин. Панический страх не отпускал.

Уже после к нему подошел патрульный полицейский, который к слову, оказался человеком чести. И без традиционных взяток, запугиваний и бумажной волокиты – узнал домашний адрес бедолаги, и на служебной машине отвёз его к матери.