Читать книгу Свято-tehno - Николай Александрович Гиливеря - Страница 5

Неподалёку от метрополитена Проспект Полярнова (оранжевая ветка), в семи минутах ходьбы расположился бизнес-центр. Главный вход оккупировала элитная мебельная фирма «Gold-Papa».

По краям с центрального фасада располагались кафешки. Если пройти во внутренний двор, то человек оказывался на большой парковке, а во весь боковой фасад здания, ровно посередине, располагалась единственная железная дверь, над которой висел очень даже уродливый дугообразный козырёк.

Это был второй вход в бизнес центр, только вёл он не в красоты дорогих вещей, а на лестничную клетку, где на втором этаже располагались сомнительные конторы турфирм, а весь третий этаж заняло самое крупное издательство страны «Экмос».

На мягком пожеванном диване, рядом с дверью, на которой висела табличка: Главный редактор Пулутинский Альберт Вавилонович, сидел пухленький, уже немолодой мужчина. На вид ему можно было дать лет сорок. Под его носом красовались аккуратные усы, а на щеках была лёгкая щетинка. На массивном лице располагались большие живые глаза. Так бывает, что смотришь на кого-то и сразу понимаешь, что это человек высокого ума, и жизненной энергии.

Друзья звали мужчину Лёней. Более молодые знакомые по «цеху» обращались к мужчине Леонид Игнатьевич, а по паспорту он был Скеров Леонид Игнатьевич.

По профессии Леонид был экономистом. Деньги он зарабатывал… а впрочем, он никак не зарабатывал. Благодаря накоплениям (ныне покойного) отца и мудрому решению вложить все финансы под проценты, позволили мужчине в свои годы нигде не работать, а полностью отдаться мечте. Или, быть может, правильней сказать – отдаться своему призванию.

Леонид Игнатьевич был искусным поэтом. Высокому слову он посвятил всю свою прожитую жизнь. Главной мечтой этого пухленького, вечно одинокого человека, было признание его творчества. Но пока он ценился только в узких кругах любителей «бунтарской» поэзии, а если быть точнее, то Лёню любила молодёжь, принадлежащая к оппозиционным кругам.

Вот и сейчас мужчина сидел, листал свежий выпуск литературного журнала С.О.В.О.К., и ждал, когда же главный редактор уже освободится (а занят ли он на самом деле?). Полгода назад Леонид приносил огромную стопку своей «высокой» современной поэзии на рассмотрение к Альберту Вавилоновичу. Это было его не первое посещение и не первый отказ. Но Скеров верил, что труд и время должны победить злого дядьку басурмана (в данном случае главного редактора).

За дверью раздался голос Пулутинского: «войдите!». Секретарши у него не было по личному желанию. Лёня захлопнул копию ежемесячного журнала, небрежно кинул её на свободное место. Сделав глубокий вдох, без стука, ворвался в кабинет.

Внутри этого маленького, заваленного кабинета, как всегда был спёртый табачный воздух. Даже дымка, казалось, никогда не выветривалась. А всё потому, что Вавилоныч (так звали его близкие друзья) любил много курить и любил тепло, поэтому окна он не открывал даже летом.

– Здравствуйте, Альберт. – Уверенно поприветствовал поэт этого пожилого, болезненно худого человека.

– Да, да, кто это у нас? – Вгляделся Альберт. – Ах, чёрт! Леонид! Заходи, присаживайся. Давно тебя было не видать.

– А чего вы удивляетесь? Я же вам вчера позвонил, предупредил о своём появлении. – Ответил мужчина.

– Думаешь, я вот только о тебе и думаю? Мне знаешь сколько приходится вопросов решать? Вечные эти рукописи всяких недотёп, просмотр отработанного материала, вечные счета, встречи! У меня крыша едет к чёртовой матери!

– А вы разве читаете все присылаемые рукописи?

– Ну, кхм… не все. Но чтобы отнести многотомные блоки испорченной бумаги нужно тоже время потратить, знаешь ли.

– Ясное дело….

– Ну чего ты! Чего набычился сразу? Я же не говорю, что и твои труды я удачно отнёс на помойку.

– Неужели?

– Леонид, Лёня. Вот такого ты мнения о старике, да? Между прочим, я многое прочитал…. Ты ведь знаешь, что твои мысли мне безумно нравятся! Иначе ты бы тут не сидел. Сейчас, погоди. – Редактор развернулся на своём кресле к шкафу у стены, открыл нижнюю дверцу и, покопавшись, достал толстенький блок листов. Рукой он сбросил накопившуюся пыль на титульнике, где была написана фамилия поэта.

– Ну, зачем же вы так, пыль придавала веса моим трудам! – Поддел его Леонид.

– Ты, сынок, зубы не точи на дядьку, могу и обидеться. А вообще, если ты не знал, то пыль везде. И на нас с тобой её в избытке!

– Да, только мы себя частенько трогаем, в отличие от….

– Да, да! Я тебя понял. Вот, смотри – Редактор сжал всю стопку с одной стороны, а другой рукой начал перебирать листы. Некоторые стихи были обведены зелёным карандашом, более редко мелькал красный цвет карандаша. – Что ты видишь?

– Ну, стихи свои вижу.

– Так, а ещё?

– Вижу пометки зелёным карандашом и красным.

– Вооооот! А это уже, мальчик мой, моя рука сделала. А знаешь, что это значит? Что я ценю тебя и действительно интересуюсь тобой.

– Вы хотите сказать, что вы меня…..

– Вот, например это стихотворение, – перебил его Альберт. – Иуда:

Мучитель животных –

сам мученик с рождения,

распятый явью,

где сила притяжения

тепла

обошла его,

оставив напоследок –

холодные стены бетона

после расстрела.

– Я написал его под впечатлением одного нищего мальчика, калеки…. Он был очень красив, но бессердечно его интересовала только горсть звенящих монет в чужих карманах…. – прокомментировал поэт.

– Так и я о том же. До дрожи! Или вот ещё, – руки его начали перелистывать листы наугад, ища первый попавшийся стих с зелёной обводкой – Без названия:

Ты надеваешь чёрную футболку, чёрные штаны, чёрный плащ;

у тебя солнцезащитные очки на носу, даже в плохую погоду –

траурные цвета тебя делают неприметным на фоне жертвы.

Последний день сентября зачёркнут сигаретным пеплом, время –

самая пора доставать охотничий нож и гулять; так надёжней

думать.

Она в фиолетовом пальто. Сама нанизывается на твоё остриё;

она говорит: «я жертва твоя, охотник должен быть более

обстоятельным с дамой»

Ты несёшь её обмякшее тело на алтарь уединения своего крова.

Ополаскиваешь нож, омываешь ей ступни. Её глаза смотрят

с прищуром. Ей невтерпёж узнать, что значит быть съеденной.

С чувством и намёком на таинство закончил читать редактор, уставившись куда-то сквозь автора.

– Ну, изящная метафора, я хотел….

– Молчи, Лёня. Дай старику помечтать. В твоих работах полно загадок, сексуальности и лирики….

– Так может стоит познакомить людей с моими работами? Разве не логично? – Приободрился Скеров.

– Логично, Логично! Ты не представляешь, как я хотел бы иметь честь напечатать тебя! Но у меня руки связаны! – Громко и искренне закричал Вавилон, а затем уже продолжил почти шёпотом. – Пойми же, мальчик мой, в какой стране мы живём…. Это только кажется, что здесь демократия и новый мир с новыми порядками, а на деле: мы все повязаны. Ты думаешь я не пробовал? Скажу тебе честно. Я ещё был моложе, пытался бороться вот за таких как ты, прогрессивных, энергичных творцов. Но любое новое нужно согласовывать с такими кхм… с такими тварями, с этими крысами в пиджаках. У них там целый отдел, который отвечает за цензуру. Все эти, ничего не смыслящие в искусстве, баблососы решают, что людям срать в глаза, что нассать в уши…. Понаклонировали своих классиков…. Нет! Я ничего не хочу сказать, когда-то я любил классику…. Но, что тот PushкинV.3, ТолсtoyRED8… и прочие клоны…. Эти словесные импотенты! – Снова повысил голос редактор, но тут же осёкся.

– Так им внедрили их оригинальный разум….

– Да. Так говорят, но почему-то все эти гении того «великого» времени очень быстро приняли правила современной игры, стали политиками. А всё потому, что в их задницах огромный государственный фаллос. Вот, что я тебе скажу! Это чисто моё мнение. Я тебе так скажу, Лёнь. Это только моё, и больше ничье мнение: у каждого нового времени должны быть свои новые писатели. Должны быть люди, которые говорят на новом языке. А всем этим монстрам не выгодно, чтобы холопы что-то начали понимать. Их всё кормят протухшим материалом. Точнее он не то, чтобы протухший, просто его новые люди не понимают! Не воспринимают их. А эти вот клоны… эти распиаренные клоуны – жалкая пародия того, чем они когда-то были в своё время. Переселения души ещё не придумали, Лень, пойми. И вот из-за таких вот крыс, такие люди, как ты и остаются у меня в столе…. Ты прости. Я знаю, зачем ты пришел, но я не могу напечатать тебя при всём желании, меня тогда просто убьют.

– Понятно…. Но как же ваш журнал С.О.В.О.К., даже в него я не вписываюсь? Там же вроде молодые авторы. – Всё цеплялся за спасительную соломинку поэт.

– Да, печатаем мы там ребят, создаём видимость прогресса. Некоторых пропускают. Но ты пойми Леонид, что именно твоя фамилия и каждая твоя букв, каждый вздох в чёрном списке у этих тварей. Знаешь, мой покойный отец любил говорить: «зато не как в девяностых». Сейчас сам знаешь, какой год. Новая эра. А эти девяностые до сих пор остались. Если чуть громче пискнуть, то какой-нибудь «благородный» засранец в дорогом костюме наймёт люмпена за копейки, который потом тебя ошпарит кислотой у дома, и дело с концом. Тут прогибайся, либо умри. Третьего не дано. Мне очень жаль….

– Мне пора. Спасибо за беседу. – Покрасневший от несправедливости Леонид резко встал, протягивая руку для пожатия. Он не знал, насколько можно было верить старику, но всё же воспитанность не позволяла совсем потерять лицо.

Пулутинский пожал в ответ руку с сочувствующим взглядом.

– Настанет и твоё время, Леонид. Не отчаивайся, пиши для потомков.

Скеров кивнул и, уже было ретировался, но редактор его окликнул:

– Лёнь! А ты знаешь, как расшифровывается аббревиатура названия нашего литературного альманаха?

Леонид отрицательно покачал головой.

– Союз отечественного выражения открытой культуры.

– Ясно.

– Но знаешь, как сам я расшифровываю это убожество?

– ?

– Сатирические отрывки вокруг оральной кастомизации.

Немолодой поэт болезненно улыбнулся, кивнул Альберту на прощание, а после закрыл дверь с обратной стороны.

Скеров был погружен в свои мрачные мысли. Его угнетал тот факт, что вероятность быть напечатанным при жизни – крайне мала, если не сказать, ничтожно неосуществима. Но как возможно принять этот факт? Даже если представить, что после смерти, через лет пятьдесят, новое поколение прозреет, увидит всю гениальность, весь талант и он, Скеров, станет главным золотым символом…! То, что с того? Спрашивается.

Любая тяга к высокому – это прежде всего эгоцентрическое желание ощутить восхищенные охи и ахи в свой адрес. Любой немыслимый подобный труд – инструмент по достижению только одной цели: хоть на мгновение почувствовать, что живешь ты не зря. Соврать себе посредством всей этой коллективной толпы, что ты сделал всё правильно. А после, в неизвестно сколько лет и при каких обстоятельствах, уйти в покров загадки, где не будет страхов и комплексов.

Мужчина не глядя шел к выходу, то и дело, натыкаясь на углы. Он не заметил, как от самой двери редактора, с ним установил зрительную связь худой и высокий мужчина, а затем начал преследовать поэта, пытаясь пока не выдать своё присутствие.

Только у двери Лёня вышел из своей головы, но только с той целью, чтобы не расшибить эту голову о металл. Его слегка пухленький пальчик нажал на «таблеточную» кнопку. Дверь запищала, разрешая выйти на свежий воздух. Тут мужчина услышал робкий, не очень громкий, голос за своей спиной «Погодите! Постойте же….».

Когда Скеров обернулся, то увидел сначала фрагмент телесной ткани с белыми пуговицами. Дальше взгляд начал рефлекторно подниматься вверх, открывая тонкую шею с выразительным кадыком, а верхом на ней сидела небольшая, но аккуратная головка.

На умных глазах сидели очки в тонкой оправе. Идеально выбритое лицо, губы средние. Вопреки ожиданиям сам череп был не лысый (Леонид посчитал, что фигуре такой комплекции больше подошла бы лысая голова), на нём сидела вполне женская прическа, а именно женское каре, да такое, что волосы спереди доходили мужчине до плеч, а к затылку аккуратной дугой сходили почти в ноль.

– Простите меня сердечно! Вы курите? – Спросил высокий мужчина, доставая из заднего кармана смятую пачку сигарет.

– Курю. Вам зажигалку? Только она и есть.

– Да нет, спасибо, что вы. Я не по такому вопросу к вам…. – Мужчина протянул открытую пачку поэту. Леонид после секундной задержки принял угощение.

– Благодарю….

– Давайте отойдём вон к той урне, а то тут можно напороться на штраф, всё-таки охрана тут есть.

Мужчины молча дошли до указанного места. Леонид всё же смог проявить свою вежливость, успев чиркнуть своей зажигалкой раньше, в первую очередь подкурив своему новому знакомому. После он подкурил себе.

– Премного обязан. Не успел представиться: Михаил Владимирович Срокин. – Миша протянул руку.

– А я Леонид. – Грустно назвал только имя Скеров, пожимая руку и отмечая, что эта рука очень приятна на ощупь.

– Я вас знаю, да. Вы в литературных кругах очень важная личность. Честно. Я даже знаком с вашими работами, как-то у этого старого выкрал почитать, хе-хе.

– Неужели? – Приятно удивился Лёня, но постарался максимально скрыть свои эмоции.

– Несомненно. Могу даже парочку продекламировать!

– Лучше не стоит…. Меня, знаете ли, как-то сегодня тошнит от себя.

– Муки творчества? Понимаю….

– Вы только за этим меня остановили? Или вам не с кем было покурить?

– Ну что вы, вовсе нет. Но ваше общество мне приятно, спорить не буду. Вообще я по другому вопросу…. – Смутился Миша, взяв паузу, вглядываясь в пустоту впереди своих ног. На переносице у него образовалась морщина «гордеца».

– Может, тогда поделитесь, и я удовлетворю вас ответом?

– Хм. – Срокин улыбнулся одними уголками рта. – Скажу честно, когда вы сидели на диване у кабинета Альберта Вавилоновича, я увидел, как вы серьёзно изучаете новый выпуск журнала С.О.В.О.К.

– Допустим. Коротал время. – Коротко и безэмоционально ответил Лёня.

– Так вот, я к чему это всё…. Там мой рассказ опубликован. А вы для меня человек авторитетный. Хотелось просто узнать, прочли вы его, или пролистали? И если да, то… что вы думаете о нём? – Миша даже покраснел, сам того не желая.

– Слушайте, я вообще взял этот «глянец» от скуки. Скажу честно: я хотел было что-то из него прочитать, но все эти PushкиныВэ3, где им вся коллегия нализывает жопу, а потом большие рецензии на их сухие работы… короче говоря я даже не стал вникать. И скажу вам больше, я даже не видел там вас. Ваш рассказ затерялся среди этой скуки. – Горячо закончил поэт, а затем добавил. – Да и вообще, зачем вам знать мнение человека, которого даже в этом журнале ни разу не напечатали и не напечатают. Радуйтесь уже тому, что у вас есть потерянный рассказ на этих прогнивших страницах, что вам есть чему хвастаться знакомым!

– Да! Вы совершенно правы…. – Задумчиво отозвался Михаил, будто подавленный. На его лице остался отпечаток «пощёчины».

– Надеюсь, я вас не обидел?

– Что вы…. Просто при одном напоминании об этих с… об этих клонах… меня начинает колотить от бешенства. Не культура в стране, а консервная банка!

– Соглашусь, но вам всё-таки как-то удалось просочиться… если вы, конечно, не пишете в такой же манере….

– Что вы, унизить самого себя? Я люблю поиграть, кто не без греха, но не настолько во мне мазохизма. Да и уважение к себе ещё имею!

– Вы меня даже заинтриговали.

– Правда?

– Несомненно. Если найду копию журнала и не забуду, то обязательно прочту ваш рассказ. – Лёня сделал последний затяг у самого края фильтра, затем выбросил бычок в урну. Это значило, что сейчас он уже направится к себе домой.

– Вы можете сделать мне маленькое одолжение?

– Хм…. Зависит от того, что вы хотите.

– Подождите здесь меня одну минуту.

– Это можно.

Как только Лёня договорил, Михаил сразу же неожиданно побежал обратно к двери, открыл ключом (откуда у него он, интересно). Его не было ровно минуту, а затем дверь снова распахнулась. На Скерова бежал всё тот же Миша, только весь в поту и красный, словно маленький пацан на продлёнке.

В руках мужчина держал тот самый С.О.В.О.К., только скрученный в трубочку.

– В…вот, прошу. – Всё пытался отдышаться мужчина.

– Благодарю, но право не стоило так спешить, я бы подождал и дольше.

– Да ничего, знаете, даже полезно. Кардио нагрузка…. Так вы прочтёте?

– Д-да, прочту….

Михаил уже самовольно брал своей нежной ручкой руку Лёни, в попытках как-то её потрясти. «Спасибо» – повторял он тихо с отдышкой. А после с улыбкой побрёл назад в издательство.

– Обещайте, что если вам понравится рассказ, то вы позвоните мне и вместе мы отобедаем? Я угощаю! Но если нет, и я вам стану противен, то просто сожгите эту макулатуру, как мусор, в знак своего очищения. Обещайте мне! – С улыбкой кричал он, всё отдаляясь от Лёни.

– Обещаю! – только и нашелся поэт. Внутри него что-то радостно улыбалось, но на вид он был всё также серьёзен и печален.

Как только Срокин скрылся за дверью, Леонид, с журналом в руке, побрёл к себе домой. Но перед этим забежал в магазин за сигаретами и двумя бутылками дешевого портвейна. Он серьёзно настроился на исполнение данного им слова.

Автор: Срокин Михаил Владимирович

Трезубец и Сеть

В Греции, на полуострове Пелопоннес, в долине Эврот, расположилось государство Спарта. Оно славится своими бравыми войнами, безукоризненной дисциплиной и самыми красивыми женщинами.

В этой долине нет места трусам, ворам и прочим маргинальным прослойкам общества. Уже как с полвека всех негодяев предали земле, сбросив с горы Тайгет. Если бы нашелся смельчак, который смог спуститься вниз, то его взору предстали бы целые горы скелетов разных размеров. Как можно догадаться, эти останки принадлежали некогда людям, которые не имели нравственного стержня.

Неподалёку от берегов Гиреона располагается питейное заведение. Основной фауной здесь являются рыбаки, которых приписывали к гипомейонам, либо периэкам, что было вполне справедливо. Да никто и не жаловался.

Название бар носит соответствующее: «Рыба&Кость». Его двери круглосуточно находятся в движении. Отважная сотня рыбаков ловит рыбу и днём, и ночью, не давая лодкам просохнуть, и не давая скуке сломить свой дух раньше времени. Постоянный конвейер тел заполняет единственное питейное пристанище, тем самым не давая ему времени на сон и отдых.

Здесь, в этих прокуренных стенах – два хозяина. Оба седовласые, гордые мужчины, которые делят одну спальню на втором этаже, отдыхая по очереди. Агис – тот, что пониже, работает за барной стойкой днём, а его чуть более высокий партнёр Агесилай бодрствует ночью.

В эти окраины сами граждане Спарты заходят редко. Только раз в месяц два спартанца спускаются в эти корки владений своего царя, чтобы собрать подать с хозяев за право заниматься бизнесом.

У рыбаков же имелся свой атаман, который скупал всю пойманную рыбу, а затем, со своими подельниками, отвозил товар на воскресную ярмарку в город, где и продавал всё в два раза дороже.

Сам атаман полукровка. Поговаривают, что его отец был спартанцем, который по пьяни обрюхатил немощную женщину в кустах. Гражданства атаман не получил (да и не смог бы, таких сбрасывали с вышеупомянутой скалы), но зато он обзавёлся связями благодаря глупости своего папаши. И теперь беспрепятственно мог проворачивать свои воскресные торги.

Жизнь на окраине идёт своим чередом, никто не чувствует себя ущемлённым или обиженным. Каждый здесь находит себе занятие по душе.

Чуть севернее живёт семья потомственных рыбаков. Мать осталась с двумя сыновьями совсем одна, так как муж её скончался в прошлом году. Ему стукнул сорок седьмой год, когда непонятная хворь сломила сначала его дух, а потом и его тело. Местные ведуньи говорят, что это был затяжной триппер, но их (сумасшедших) никто не слушает. В таких убогих – даже не плюют.

Отец покинул мирские земли, но оставил после себя двух чудесных сыновей: Аристида и Йоргоса. Аристид старше брата всего на год, через месяц ему должно стукнуть восемнадцать лет. Йоргос, хоть и младше брата, но ростом вышел куда лучше. Оба абсолютно не похожи друг на друга. Создаётся впечатление, будто мать их понесла от разных мужчин.

До того как умереть, отец успел обучить сыновей своему ремеслу. Он успел рассказать все секреты и тонкости ловли разными способами, и разным инвентарём. Поэтому, после его кончины братья стали главными добытчиками в семье.

Можно было бы предположить, что общее дело объединит двух родных людей, но случилось ровно наоборот. Нельзя сказать, чтобы братья всё время соперничали, но на рыбалку они ходили всегда порознь. И никто не сможет сказать почему.

Когда Йоргос и Аристид изредка пересекаются вне стен родного дома, их видят спокойно болтающими на разные темы, но никогда они не говорят на тему рыбалки. Они избегают этой темы так старательно, что если не знать юношей лично, то можно вообще принять их не за рыбаков, а за обычных бездельников.

После смерти отца Йоргос оставил себе его трезубец, как главное орудие для рыбалки. А Аристид забрал отцовскую сеть. Мальчики никогда не менялись своими инструментами. Трезубец и Сеть стали для них главной философской чертой, и главным отличием даже больше, чем внешность. Эти предметы отражались и в их характере.

Йоргос – острый на словцо. Складывалось впечатление, что и тело его заточено так же, как и его трезубец: стройное, конечности тонкие, но очень жилистый рельеф. Даже в обычном разговоре Йоргос резко выплёвывает слова, напористо, без всяких там мычаний.

Аристид, со своей сетью, наоборот: достаточно обстоятельный юноша. Каждое своё слово он строго обдумывает, прежде чем произнести его вслух. Он постоянно выжидает, хороший слушатель. И только после всех обстоятельных словесных «ухаживаний» он собирает улов.

Несмотря на тот факт, что оба юноши такие разные – мечта у них была общая. И Йоргос, и Аристид с детства мечтали стать спартанцами. Полноценными гражданами и могущественными войнами этой святой земли. Ещё в детстве, возвращаясь домой с отцом, они увидели у бара двух спартанцев – гоплитов. Они увидели их могучие руки, мускулистые шеи. Они восхитились позолоченной бронёй и острыми, длинными копьями.

В тот день мальчики долго не могли уснуть, и втайне от родителей начали обсуждать воинов, говорить друг другу, что когда они вырастут, то обязательно станут такими же сильными и могущественными. Станут благородными. И что сам великий Император выдаст им броню и копья.

С возрастом пришло такое понимание, как принадлежность к конкретному сословию, и что им никогда не суждено осуществить свою мечту. Скорее всего, как и их отец, они так и умрут рыбаками на краю этого полуострова.

Вот и настал день поклонения и жертвоприношения матери-земли Гере. В этот день все люди собираются у алтаря, где самые отчаянные и безумные отшельники произносят слова на непонятном языке вперемешку с дорийским диалектом, а затем перерезают овцам артерии, дабы тёплая их кровь орошала землю, тем самым снискав благословение царицы на хороший урожай.

Вечером все отдыхают. В «Рыба&Кость» собралось очень много людей, но ближе к полуночи народ (уже прилично набравшись) начал разбредаться по своим конурам.

За стойкой сидит подпитый Йоргос, который о чём-то сосредоточенно думает. Перед глазами, от горящей свечки, проскользнула тень, а ещё через мгновение рядом с рыбаком кто-то сел. Йоргос медленно повернул голову, чтобы оценить такого наглеца (он втайне мечтал, что это может быть симпатичная особа) и, увидев гостя, быстро выпалил:

«Не ожидал тебя здесь встретить, Аристид» – сказал юноша брату.

«Приветствую…. Йоргос» – спокойно ответил тот.

Агесилай встал со своего места и подошел к молодым людям. Он вопросительно кивнул Аристиду, спрашивая: что, мол, будешь пить, на что юноша растянуто ответил: «Стопку водки и кружку сидра; но лучше сразу три стопки» – добавил он и дружески улыбнулся бармену.

Через несколько минут заказ был выполнен. Аристид, по очереди, закинул в себя все три стопки. Немного покряхтя и поморщившись: он «закусил» своим кулаком, как это принято делать, когда нет никакой закуски. К тому же его руки были пропитаны запахом рыбы и морской соли. И только после этого он начал неторопливо смаковать свой сидр, наслаждаясь каждым глотком.

«Хороший день. Не правда ли?» – нарушил Аристид молчание, обращаясь к брату.

«Ночь ещё лучше, полнолуние!» – выпалил Йоргос.

«Помнишь, как отец нас взял ночью на рыбалку? Тогда также сильно горела луна. Он ещё сказал, что в такую луну рыбачить прибыльно. Что рыба в это время сама запрыгивает к тебе в сеть»

«Я помню этот день. Только не в «сети» он тогда сказал, а, цитирую: рыба сама нанизывается на зубцы. Я это точно помню!» – ответил резко Йоргос, смотря в стенку.

«Ну не начинай, Йори…»

«Ты начал этот разговор!»

«Всё-всё. Успокойся: я так я. Признаю» – примирительно сказал Аристид, смотря на сердитую физиономию брата, улыбаясь только кончиками губ.

Братья заказали ещё по водке. Молча выпили.

«И всё-таки он говорил про сеть» – подытожил Аристид своим спокойным голосом.

«Как ты заебал всё время врать и перетягивать на себя одеяло, Ари! Если у тебя сеть головного мозга, так иди ебись с ней от меня подальше! Не позорь себя и не порочь память отца!» – Йоргос совсем вышел из себя. Всё это он кричал, встав с места и сжав кисти свои в крепкие кулаки с белеющими костяшками.

«Не горячись, брат. Я всего лишь говорю правду. А отца позоришь ты своим несдержанным характером»

«Раз уж на то пошло, то трезубец действительно лучше! Это копьё, которое может проткнуть не только сердце рыбы, но и твоё!»

«Ха! Вы слышали? Родной брат угрожает расправой из-за пустяка. Может это у тебя эрекция на свой трезубец? А? Может, ты представляешь, что это жезл спартанца, который ты умело держишь? Или ты себя возомнил спартанцем? Представляешь каждый раз, как протыкаешь ублюдских персов! Может…» – Аристид не успел закончить фразу, как получил кулаком по лицу.

«Заткнись, Аристид! Дерьмо овцы! Я не буду терпеть такого отношения, ублюдок ты малодушный!» – лицо Йоргоса действительно стало пунцовым, но больше от стыда, нежели от злости. Брат ненароком угадал его тайну. Йори действительно занимался онанизмом, думая о спартанцах, но это не означало, что он «из этих». «Ещё одно слово и я возьму свой трезубец, а затем убью тебя. Посмотрим тогда, как твоя сеть поможет тебе!»

«Да я тебя! Щенка… придушу ею, на раз. Всем ясно, что сеть более искусна. Она лучше, чем твоя зубочистка» – игриво дразнил его брат.

«Ты хочешь проверить?!»

«А может, и хочу» – спокойно ответил Аристид.

«Хочешь почувствовать мою «зубочистку» у себя под рёбрами?»

«Говоришь как педик!»

Тут Йоргос резко успокоился. Сделался серьёзным. Даже Аристиду показалось это странным. С его лица слезла улыбка, он ждал, что же выкинет его импульсивный братец.

«Аристид» – тихо сказал тот. «Это была последняя капля. Во-первых: ты мне больше не брат. Во-вторых: я бросаю тебе вызов, если ты не трус. Я вызываю тебя на дуэль. Ты – со своей сетью. А я – со своим трезубцем. Это моё условие. Посмотрим, что более эффективно в бою. Если ты не трус, приходи через час в заброшенный скверик, где мы раньше прятались от родителей, когда, когда в чём-то провинились. Если же ты не примешь моё предложение, то лучше сразу уходи, ведь я тебя просто убью, пока ты будешь спать» – договорил Йоргос тихим голосом.

«Решил напоследок сыграть в спартанца? Я принимаю вызов. Встретимся в сквере» – подытожил Ари, допил остатки своего стакана и направился к выходу.

Через минуту вышел и Йоргос. Настало время узнать, кто же лучше усвоил уроки отца.

Йоргос пришёл в сквер первым. Это была небольшая поляна, огороженная высокими и колючими кустами. Чтобы сюда пройти, нужно было изрядно изловчиться.

Послышался треск сухих веток и через мгновение, с противоположной стороны, появился Аристид. Юноши стояли молча, изучающе смотря друг на друга. Каждый в руках держал своё оружие.

«Ещё не поздно остановиться, Йоргос. Мы выпили, ты погорячился…. Любой спор можно решить без кровопролития. Устроим сорев….»

«Заткнись, Ари! Ты меня заебал. Ты смешон. Не строй из себя мудрого уёбка! Я знаю, кто ты есть. Ты хитрый и желчный ублюдок. Ты мне уже надоел. Я устал от тебя, и от этого места для неудачников. Меня тошнит от всех вас! Ты – олицетворение этой помойки! Я не должен был здесь родиться. Я воин. И я готов доказать тебе это!» – Йоргос говорил на повышенных тонах, но внутренне был спокоен и сосредоточен.

«Не смеши, Йори, ты…»

«Не смешить тебя?! Лучше не смеши ТЫ меня, жалкая букашка, которая стоит с обрывком ткани от колготок!»

«Ах ты, сука! Ну ладно…. Ты напросился, сраный педик!»

Аристид скрутил сеть вокруг ладони, и, сжав её в кулак, начал крутить свою сеть, как кнут. Его рука была твёрдой и умелой. Он, словно гепард, сократил расстояние с братом и ловким, резким замахом хлестнул Йоргоса по лицу. На щеке сразу образовалось глубокое рассечение, из которого хлынула кровь. Брат не был готов к такой удачной атаке Аристида, поэтому, озверев, с рыком бросился в ответную атаку.

Увернувшись от следующего замаха, Йоргос ловко пригнулся, опёрся на левое колено о землю и молниеносно (резким выпадом) рассёк ногу Аристида. Тот взвыл от страшной боли.

Так бой продолжался ещё очень долго. Братья молчали, нужно было беречь дыхание. По очереди они наносили друг другу раны, но никто так и не смог выбить себе преимущество. Проще говоря: их силы были равны.

В какой-то момент юноши начали одновременно проводить атаку, да ещё и радиусы намеченных ударов оказались в одной точке соприкосновения. Трезубец и Сеть столкнулись, невообразимой случайностью запутались друг в друге. Враги и сами потерялись в пространстве. Их руки начали тянуть оружие на себя, ноги нашли опору на груди соперника. И в какой-то момент Трезубец и Сеть, под большим напором, распутались, но так резко, и с такой силой, что выскользнули из уставших рук братьев, упав на холодную землю.

В бешеной суматохе их руки начали нащупывать оружие. Когда они его, наконец, схватили, то увидели, что в руках у них оружие противника. Теперь Йоргос держал Сеть, а Аристид Трезубец. Ни тот, ни другой раньше не держал оружие брата. Они не имели ни малейшего представления, как этим можно убивать, а тем более – рыбачить.

Юноши снова набрали дистанцию, и пока переводили дыхание – злостно смотрели друг другу в глаза.

Первый улыбнулся Аристид, а затем произнёс хриплым голосом:

«Походу, теперь, чтобы выиграть спор (уже философский) – нужно проиграть бой физический. Не правда ли это забавно? Братец. Или мне лучше называть тебя… сестрица?»

«Да пошел ты нахуй! Прекрати! Я лучше сдохну, чем проиграю такому жалкому созданию, как ты! Каждый на этой земле знает, что трезубец сильнее хотя бы по той причине, что он ОСТРЫЙ! ОСТРЫЙ! Он не какая-то колготка!»

«Из-за этой «колготки» ты сейчас весь в крови! Эта великая Сеть – только в твоих руках тряпка. Кстати колготки пошли бы твоим стройным ножкам. Ха-ха!»

«Прекрати, мразь! Не хочу тебя слышать. Я не хочу погибать от руки идиота, хоть и в руках у него великое оружие»

«Хм. Хорошо. Ты тут, я смотрю, самый храбрый?»

«Уж точно храбрее тебя!»

«Да?»

«Представь себе»

«Ну, давай посмотрим, какой ты храбрый. Готов ли ты пасть от собственной руки?»

«А что…. Хорошая идея»

«Правда?» – Аристид не думал, что его брат так легко согласится, но теперь отступать было поздно. Он не мог проиграть какому-то жалкому педику в храбрости.

«Да, правда. Отличная идея. Если уж и умирать, то от руки благородной, с благородным оружием…. Вот новое условие: мы кидаем оружие на середину поля по свои правые руки. И на счёт три – можем забирать каждый своё. Кто первый убьёт себя, тот и выиграл спор. Как тебе такое, братец?» – у Йоргоса был фанатичный взгляд обезумевшего зверя, он не шутил.

«Идёт» – только и ответил Аристид.

Как и было оговорено – юноши бросили оружие соперника по свою правую руку так, что Трезубец и Сеть оказались ровно посередине поля, но с разных сторон. До трёх считали вслух – вместе. И затем, как по команде: каждый ринулся за своим любимым оружием. Одновременно схватив Трезубец и Сеть, Йоргос и Аристид кинулись в разные стороны.

Йоргос зажал лезвия Трезубца на уровне глаз и разгонялся, чтобы воткнуть ручку в землю: проткнув себе мозги. А Аристид повесил себе сеть на шею, при этом так же, как и брат, набирал скорость, чтобы при наивысшем разгоне наступить на свободный конец и сломать себе шею.

Декабрь, 2135г.

Рассказ оказался короче, чем на то рассчитывал Леонид. Прочитал он его за полчаса (и это при том, что ну уж очень вчитывался). Из двух бутылок по ноль семь не успел осушить и второй стакан. Справедливости ради стоит отметить, что один стакан равнялся половине содержимого бутылки.

Несмотря на все эти мелочи, рассказ Михаила был как свежий глоток воздуха. А самое главное, что сам факт печати такого рассказа давал надежду, которую совсем уж утратил Скеров.

Ему хотелось перечитывать ещё и ещё. Тут не нужно быть особо серьёзным математиком, чтобы понять, сколько раз он успел прочитать текст, пока выпитое не закончилось. Голова уже попала на приятное «облако».

Чем дольше человек не пьёт, тем сильнее даёт в голову. Вот и сейчас, после долгой разлуки с любимым напитком, Леонид сидел уже слегка косой.

Мужчина хотел было набрать номер Михаила, но потом подумал, что это слишком рано. А подумав ещё, всё же набрал, проклиная себя всеми бранными словами.