Читать книгу Иномерники - Николай Басов - Страница 9

Ромку вырвал из сна звук тревоги. Удивительно, но эти тревоги, которые были необходимы в прежние времена, когда они занимались действительными антигравитационными тренингами курсантов и их учебными полетами, сейчас казались немыслимыми. Прежде аварии могли происходить, особенно на летном поле, где курсанты приподнимались в тщательно контролируемом пространстве, болтались в воздухе строго определенное время, а потом возвращались в приемные механические захваты. Но теперь-то – что могло случиться?

В школе уже давно не летали, вся огромная, чрезмерно насыщенная техникой инфраструктура простаивала, многих инструкторов разбросали по другим, прямым своим делом занимающимся школам, даже техперсонал подсократили, потому что действительно летающих антигравов обслуживать не приходилось. Весь состав, подчиненный Мзареулову, занимался всего двумя группами – Келлерман с Мирой Колбри и его, в которой имелось только два экипажа, Костомарова и Блеза Катр-Бра. Но ведь тревожный зуммер гудел, надрываясь!

Ром встал, нашел пластмассовую блямбу над входной дверью, откуда исходил звук. Размышляя, что же могло произойти и стоит ли, не обращая внимания на эту дурацкую тревогу, принять душ, он обозрел свой кубрик, как назывались комнатки техперсонала в школе. Ну что кубрик? Как в какой-нибудь дешевой гостинице: кровать, стол, стул и кресло, кувшин из литого стекла с крышечкой, в который он по весне иногда ставил скудные северные цветы после прогулок в дальний угол летного поля. Холодильник на всякий случай, навесной обогреватель, большое окно и два шкафа, один с его одеждой, форменной и штатской, и второй для белья, с выдвижными ящиками для всяких носков-маечек-трусов-документов и иногда – для полузапрещенной на территории школы бутылки водки или бренди.

Наконец он решился, подошел к компу, включенному одновременно и в общую интернетскую сеть, и в сеть внутреннего пользования, оживил экран. У него был неплохой планшетник, тот сейчас показывал только какую-то новостийную галиматью по внешней связи, внутренняя стояла в затишье. Это его убедило, он сходил в душ, как следует вымылся, с удовольствием, не торопясь, потом, в пику всем начальникам или охране, которые устроили тревогу, приоделся в короткие джинсовые брючки откровенно летнего пошиба, едва ли не шорты, и в майку с игривой красоткой на груди «Поймай меня!», он не помнил, откуда она у него появилась. Потом все же передумал и поменял ее на строгую темно-синюю в черных полосах тельняшку. И лишь поверх нее набросил форменную серую куртку с нашивками инженерной службы.

За окном мела вьюжка, не настоящая, какие тут, в Приполярном Урале, бывают. Снежок едва ли не благодушно посверкивал под лампами вдоль расчищенных солдатиками внешней охраны и курсантами-салажатами аллей и, конечно, на соснах, елках и лиственницах, которые попадали под этот свет или под высокие софитные гирлянды. Вблизи корпусов почти не было неосвещенных мест, зимние ночи тут бывают долгими.

В коридоре никого не оказалось, он потащился сначала ко входу в здание, потом передумал, спустился в подземный переход до технического корпуса, раздумывая, что как-то странно получается – он еще никого не встретил. Коридор был ярко освещен и тянулся почти на полкилометра – для безопасности, потому что когда антиграв взрывался, а такое в истории школы случилось дважды, сила взрыва была сравнима с действием небольшой вакуумной бомбы. Он шел и начинал понимать, что чувство тревоги, вызванное не самим сигналом, а вот именно этим безлюдьем, нарастает. Под конец он почти бежал, хотя старался сохранять спокойствие.

В зале звук тревоги был гораздо громче и нестерпимей. Он вылетел в общий тренировочный зал и чуть не сбил с ног Миру Колбри. Она стояла, дрожа всем телом, взгляд ее – тупой, со слезами и какой-то пеленой внутреннего ужаса – был устремлен… на людей у небольшого антиграва, учебного, слабенького, какими они и в прежние-то времена почти не пользовались, но которые в последнее время приходилось отправлять в Чистилище.

Вот за эту дурацкую мыслишку Ромка и зацепился, то есть умом он понимал, что ведет себя неправильно, что нужно как-то по-другому реагировать, но выходило, что действовать он никак не может. Стоял столбом, соображал, как дурак, увидевший, предположим, некий навороченный калькулятор, даже не комп, и думал, отчаянно думал! «Группа Колбри разрабатывала в последнее время новые варианты пси-взаимодействий, – соображал он, – возможно, по моей же программе, пусть и со своими наворотами, но ведь это не может быть слишком уж опасно, если только…

Нет, никаких «если», ничего особенно ужасного случиться не могло. Ведь то, куда они ходят, – этого нет, это все – где-то в несуществующем, потустороннем мире, почти привидения… Этого – нет», – очаянно думал он. Но это было. Потому что, хотел он того или нет, но уже увидел.

Параскаф, как в последнее время стали называть их машины, в том числе и те, в которых экипаж, подчиненный научной группе Келлерман – Колбри, ходил в непознанный мир, который он, как оказалось, не очень-то хотел принимать за настоящий, существующий… Так вот, машина стояла открытой, пандусы-лепестки-двери были откинуты, лежали себе спокойно на полу зала, открывая всем внутреннее устройство этого… все-таки антиграва. Пусть измененного, пусть уже предназначенного для другой цели, чем простое преодоление гравитации матушки-планеты, но – антиграва! Или все же – параскафа?

А внутри было то, от чего, как Ромка догадался, его сознание и пряталось, не совсем точно и правильно воспринимая действительность. Внутри, в пилотских креслах, где должны были находиться люди, там… В том кресле, что открыл левый по отношению к Ромке лепесток, находилось какое-то чудовище! Огромный сине-фиолетовый осминог или что-то похожее на него, мощный, с безумно-жестокими, блюдцеобразными немигающими глазами, которыми оно – это чудовище – изучало всех тут собравшихся, и на него, на Ромку, тоже уставившееся с давящим ужасом. А может быть, оно смотрело все же на Колбри? Чудовище словно выбирало себе жертву, следующую жертву – как понимал почти каждый, кто тут находился. Оно бы уже выбралось из машины и напало на людей, если бы могло расцепить ремни и жесткие зажимы, которые прикручивали его к полетному креслу, где должен был находиться… Ромка сосредоточился.

Это была самая обученная группа Келлерман. Почему-то ее Анита очень тщательно готовила и возилась с ней дольше требуемого времени. Кажется, она взялась изменить их психопрофиль, чтобы они… Да, чтобы они все же соответствовали требованиям и гипотетической необходимости долгого пребывания в Чистилище. Для американов это было нетрудно, они всегда были мастаками по таким вот штукам, как ментопрограммирование, коррекция психопрофиля и загрузка мозгов новыми, порой и впрямь неплохо действующими умениями и пси-навыками.

Вот и эту, свою самую толковую, как говорила Анита, группу она подучила, изменила их особенности, настроила на проявившиеся пики любознательности и стрессоустойчивость… И они смогли, пробились в Чистилище, они попали туда, об этом Ромка слышал еще неделю назад. Как же их звали, этих ребят? Роман с ними знаком не был, но имена вспомнил. Ласло Фарош, из Будапештской школы антигравиторов, говорили, очень способный парень, Лендер Булон, швейцарец, человек совершенно выдающейся силы, и Одетта Загермайер, по слухам, откуда-то из Аргентины, но из немок… Суггестор с двумя академическими образованиями, Ром видел ее показатели, ай-кью около ста шестидесяти, эмоциональное владение собой, словно у йога, и вообще очень деятельная и вполне социально адаптивная.

Он не заметил, как подошел почти к самому пандусу второго кресла в параскафе, а там было… Так, еще раз – спокойно, вот здесь Загермайер и должна была находиться. Но сейчас в кресле восседала чуть обвисшая, но еще живая и очень злобная… акула, или нет, не акула, собственно, лишь голова похожа на эту морскую хищницу, точнее – пасть с зубами и остроносая морда, в которой, к ужасу Ромки, проглядывало что-то и от собаки, только очень уж жестокой, зверской собаки. Каких не бывает в реальной жизни.

Он не мог вынести этого зрелища, он отбежал в сторону и увидел, что находится в третьем, пилотском, кресле, там, где должен был находиться этот несчастный Булон… Он не изменился, он обвис на своих ремнях в кресле, частично обгрызенный, частично истерзанный. Голову ему что-то отъело почти на треть, и был виден его мозг, а глаз с этой, обгрызенной, стороны висел на зрительном нерве, выкатившись поверх кровавой лужи, которая образовалась из смеси мозгового вещества и крови. Висел, будто спущенный воздушный шарик после неудачного празднества. Ромка сообразил, что своими щупальцами осьминог, который когда-то был Ласло Фарошем, потянулся за спину и достал швейцарца, и стал обдирать, потому что, в отличие от земных остопусов, оконечности его щупалец были утыканы гребешками острых, похожих на длинные расчески, но изогнутых внутрь когтей.

Где-то сзади раздался хлопок, и тут же голос Мзареулова твердо и жестко отреагировал:

– Кто-нибудь из медперсонала, займитесь Веселкиной.

«Значит, Валентине стало худо», – понял Ромка. И еще он осознал, что слушает, изо всех сил слушает, что еще скажет директор школы, естественный командир в этой ситуации, и, как оказалось, достойный командир.

– Зверей заблокировать силовыми полями. Есть у нас тут переносные полевые парализаторы? Как это – куда-то забрали? Вернуть, и мгновенно, или я тебя, Никита Палыч…

Это он на Маслякова ругается по транслятору. Ромка вздохнул, повернулся к стоящим тут людям.

– Где наш генерал? Где Желобов? Пригнать его, хотя бы и взашей, если для него общая тревога – не приказ! Вы, да – вы, оба солдатика, ко мне, у вас должны быть хотя бы пистолеты, держите этих… эти создания на мушке, пока не принесут парализаторы, и стойте твердо, как солдатам положено.

Он еще что-то командовал, решая эту ситуацию. А Ромка, для разнообразия, как ему самому показалось, взглянул наверх, на балкончик, где находились технические службы. Там была Келлерман, почему-то он увидел ее очень резко, будто бы приближенно, она прилипла, словно огромная муха, к стеклу, отделяющему ее от общего зала. И он увидел текущие у нее из глаз слезы отчаяния, и ее бледные, до синевы, губы, и ее безумные руки, которые все время дергались, будто существовали отдельно, она пробовала почему-то прикрыть грудь и низ живота… Будто прятала свою выдуманную, несуществующую наготу извечно женским жестом слабой защиты.

«А ведь она уже не будет никогда никем руководить, просто не сможет, даже если ей и предложат как-либо продолжать карьеру», – подумал Ромка с удивительной отчетливостью. И он совершенно точно знал, что прав в этом своем выводе. Вот такое у него появилось сейчас свойство – он увидел будущее этой женщины, словно какой-то провидец или парапсихолог из тех колдунов, что дают назойливые объявления в газетах.

И еще, с этой вот ненормальной способностью углядеть Келлерман очень близко, будто в бинокль или мощный оптический прицел, он заметил у нее над левой скулой седую прядку. Он не верил, что человек может за считаные минуты поседеть: волосы растут недели, а изменение цвета – в минуты? Нет, такого он не признавал, но видел. И туго, как-то слишком уж расчетливо при этом соображал, а ведь она, Анита, весьма молода, по меркам нашего мира, действительно, – почти девушка, но вот теперь… «Придется поверить в седину от переживаний», – решил Ромка.