Читать книгу Пятна - Николай Дубчиков - Страница 7

Юлька сидела в «скворечнике», полируя горизонт скучающим взглядом. Её должна была сменить Улька Ложкина, но та никогда не приходила вовремя. Куницу это бесило. Она выглянула в другое окно, заметив как из дома Бобровых вышли Витька и Сашка. Приятели остановились возле «скворечника», приветливо махнули Юльке и принялись разминаться. Началась тренировка.

Сашка Таран подавал неплохие надежды в боксе перед эпидемией. Вот и сейчас он легко уходил от атак Бобра-младшего, наносил точный удар и тут же отскакивал в сторону. Сначала друзья не вкладывались, но затем Витька пропустил несколько оплеух и завелся.

– Руки подними. Фух. Защита. На! Выше руки! – напоминал Швец, смещаясь в стороны.

Но Бобёр-младший шел напролом, отбивая удары головой, лишь бы заехать по Сашке самому. Он был выше и крупнее, дрался на улице с малых лет, но только сейчас решил заняться боксом. Витька почти прижал Тарана к дубу, но тот снова нырнул под правую руку и мгновенно шлепнул левой по печени.

Бобёр крякнул от боли, присев на колено:

– Погоди, сейчас отдышусь и продолжим.

– Ты одним ударом всё решить хочешь, а я прошу сериями работать. По этажам бить. У тебя на мешке и лапах хорошо получается, а как спарринг, ты опять свои колхозки включаешь…

– Этими колхозками я таких быков выносил, тебе и не снилось.

– Бокс – не драка, а благородный кулачный спорт, – Таран скинул перчатки и хлебнул воды из бутылки, – над ногами поработай, больше на скакалке прыгай.

– Угу, – Витька поднялся, всё еще держась за ноющую печень.

Куницына высунулась по пояс из «скворечника», с любопытством глядя на парней:

– А зачем вы учитесь драться, если пятнистых всё равно трогать нельзя?

– В перчатках-то можно, – прохрипел Бобров.

– Папа говорит вообще не прикасаться, даже в водолазном костюме.

Сашка вытер майкой вспотевший лоб:

– Это он перестраховывается. Вот если чесоточник начнет меня бить, что мне делать? Стоять и смотреть?! Допустим, между ног смогу пнуть, но я не кикбоксер, одними ногами не отобьюсь.

– А убежать?

– А если окружили? – парировал вопрос Швец, – к стенке приперли? По мне так-то лучше разок в бороду заехать, чем самому пропустить. Да и вообще, почему сразу с чесоточниками драться? Какой-нибудь обычный мудак полезет…

Но Юлька заметила Ульяну и сразу потеряла интерес к дискуссии:

– Вот и наша Мисс-пунктуальность. Всего на полчаса опоздала.

Старшая из сестер Ложкиных в облегающих голубых джинсах и кофточке с глубоким вырезом не торопясь приблизилась к посту наблюдения. Она грациозно покачивала бедрами, точно молодая кошка в брачный сезон. Эпидемия эпидемией, а юношеские гормоны никто не отменял. Тем более весной. Витька сразу поднялся и выпятил богатырскую грудь, забыв о нокдауне.

– Деретесь? – промурлыкала Уля.

– Так, слегка, чтобы не заржаветь, – вальяжно пробасил Бобёр-младший.

Без лишних приветствий Куница скинула веревочную лестницу, а сама соскользнула по канату:

– Принимай смену, опозданка.

– Ой, да ладно. Попросила бы мальчишек подменить, если торопишься. Я маме в теплице помогала.

При слове «мама» у Юльки кольнуло в груди. Но она давно научилась прятать эмоции в таких случаях.

– Зачем я буду отвлекать их от тренировки? Я чужое время уважаю.

– Всё-всё, Куница, не нуди, – Ложкина взялась за болтающуюся лестницу и поставила ногу на первую ступеньку. Витька с нескрываемым интересом пялился на круглую попу Ульяны. Она плавно поднималась на «скворечник», дразня парней. Сашка тоже не удержался от соблазна поглазеть снизу на аппетитные формы. Юлька это заметила. Куница не ревновала, просто стало чуток обидно:

«На меня он так не смотрит. Улька красивая. Куда уж мне до неё? Эх, не всем везёт с таким орехом. Ладно, подумаешь, я и не хочу, чтобы на меня таращились…»

Куницына развернулась и направилась домой.

«Они даже не заметили, что я ушла. Никому до меня нет дела. Вот умру, и все забудут через день».

– Юль, стой! – раздался позади голос Сашки, – погоди, я поболтать с тобой хотел. Наедине.

– О чем?

– Ну… пфф… о том случае с птенцом, – его голос звучал непривычно взволновано, – ты как втопила тогда, хоть на олимпиаду отправляй. Не знал, что так быстро бегаешь. Вооот…

– А ты за мной гнался?

– Так… для подстраховки. Ты сразу домой пошла, я лезть не стал, а сегодня… ну… это… поговорить решил.

– А что тут разговаривать? Я ж истеричка. Психую по любому поводу. И ПМС вдобавок.

Швец смутился, это позабавило Юльку.

– Просто хотел сказать, чтобы ты не расстраивалась. Твой батя вернул птенца в гнездо. Он просто за тебя испугался…

– Саш, пошли на чердак?

– Чего?

– На чердак к Глухаревым полезли? Я сейчас как мышь – хочу забиться в тёмную норку, одной побыть. Но тебе со мной можно, если бесить не будешь.

Дом семьи Глухаревых давно пустовал. Он стоял за периметром «зоны безопасности», как обозначил их охраняемые участки Бобёр-старший. В этом заброшенном коттедже Куница иногда любила уединяться, заранее предупреждая отца кодовой фразой: «я на чердак». Тут царила особенная атмосфера, не такая как дома. Здесь пахло одиночеством. Пустотой. Таинственностью. Романтикой. А еще вкусной кедровой вагонкой.

Звякнули ключи, Юля повернула дверную ручку, элитный паркет чуть скрипнул, приветствуя гостей. Они поднялись на второй этаж, где Куницына привычным движением выдвинула чердачную лестницу и первой вскарабкалась в потайное убежище.

– Апчхи! – в носу Сашки резко засвербело, – Апчхи!

– Будь здоров, – Юля с наслаждением стянула перчатки, – фух, ладони в них преют жесть. Смотри, как скукожились.

– Э! Э! Ты уверена, что тут можно?!

– Сам же знаешь – клещи живут вне тела носителя максимум сутки. А здесь уже сто лет никого кроме меня не появлялось.

– А крысы, мыши…?

– Тогда какашки бы остались. А тут видишь, как чисто? Только пыль…

Таран снова чихнул так громко, что Юля даже вздрогнула. Швец вытер нос рукавом рубахи:

– Какашки, говоришь? Я смотрю, ты по грызунам большой специалист.

– Угу. Жил у меня в детстве белый крыс Жорик. Смешной такой, милаха. Давно, до школы ещё.

Сашка выглянул сквозь пыльное окно на заросший сорняками задний двор. Он не особо проникся чердачной атмосферой. Здесь даже присесть негде было, только кусок туристического коврика валялся на полу.

– А «скворечника» тебе мало? Он поуютнее, чем это….

– Ну… там проходной двор, а на чердаке меня точно никто не побеспокоит.

– И чем ты занимаешься, что тебя нельзя беспокоить? – лукаво прищурился Швец.

– Рука-лицо. Очень смешно. Люк там, вали отсюда. Я тебя предупреждала…

– Сдаюсь, пощади, еще один шанс. Пожалуйста. Мне тут уже нравится… ну почти, – продолжал ёрничать Таран, – всё, я серьёзен. Клянусь, что унесу твою тайну в могилу. Правда, расскажи, что ты здесь делаешь в одиночестве?

– Думаю, мечтаю, грущу, смеюсь, люблю, ненавижу… презираю. Дневник еще веду. Стихи иногда пишу, правда, они дурацкие, корявые получаются. Я тебе их никогда не покажу, даже не проси.

– А дома это делать нельзя?

Куница вздохнула, провела рукой по деревянным стенам, слегка царапнула вагонку и упёрлась лбом в оконную раму:

– Можно. Но эта атмосфера больше располагает.

– Ладно, буду знать, где тебя искать, если вдруг пропадешь.

– Нет, Сань. Когда пропаду, то не надо меня искать. Просто забудь и всё.

Таран сдвинул брови и строго уставился на подругу:

– Ты о чём?

– Знаешь, я иногда завидую чесоточникам.

– Охренеть…

– Не тем, которые спиваются в вонючей лачуге, дожидаясь смерти, а другим. Тем, кто уходит. На море, в горы, к озёрам. И там остаются. У них все как-то понятно, определенно. Они даже примерно знают, когда умрут. От этого и страшно и одновременно спокойно. Они не цепляются за жизнь как мы с тобой. Не боятся каждого шороха в кустах, бродячей кошки или горлицы на крыше. Если так подумать, пятнистые живее, чем мы, потому что они живут…, ЖИВУТ каждый день, наслаждаясь им от рассвета до заката. Ведь они знают, что таких дней раз-два и обчелся.

– Ну, загнула, – выдавил из себя Сашка, приоткрыв рот.

– Я не надеялась, что ты поймешь. Можешь считать меня идиоткой, плевать. Просто хотелось высказаться, надоело эти мысли в голове держать.

– Не, ну логика определенная присутствует. Но зря ты им завидуешь. В чем радость знать, что не доживешь, скажем, до зимы?

– А в чем радость НЕ знать?

Таран впал в легкий ступор от такого вопроса:

– Ээээ… ну как….

– Ты думаешь, мы проживем дольше, чем многие пятнистые?

– Естественно! У нас есть шанс, а они обречены без лекарства.

Куница села на пол, чуть раздвинула ноги, наклонилась и обреченно опустила голову между колен:

– А я не хочу жить в ТАКОМ мире. Не смогу я к нему привыкнуть! Все эти страхи, перчатки, «скафандры»…

– Зато мы здоровы.

Юлька оттянула водолазку от горла:

– Это душит меня. Всё это… каждый раз, как выхожу на улицу! Перчатки скоро в кожу врастут. Ты хочешь себе дерматиновую кожу? Я – нет…

Сашка присел сбоку и осторожно обнял её за плечо:

– Юль, это не навсегда. У тебя же батя – историк, сама спроси у него, сколько эпидемий случалось. Испанка там, оспа, чума всякая. Ну, пережили же всё! И с этой заразой справимся.

– Да он постоянно трындит! Тошнит от этих разговоров! Скоро всё будет хорошо, скоро всё наладится…, – передразнила Куница оптимистичную интонацию отца, – только с каждым днем ВСЁ хуже. Не доживу я до вашего «СКОРО»!

Юля отвернулась, закрыла ладошками глаза и скрючилась на полу.

– Эй, ты прям сейчас кони двинуть собралась? Нашла время, – Таран пощекотал подружку между рёбрами, Куница брыкнула ногой ему в живот.

Вдруг с домика на дереве прозвучал сигнал тревоги – дважды мрачно звякнул колокол. Прошлой осенью Историк нашел его на развалинах сгоревшей часовни и повесил в «скворечнике».

– Сиди тут! – Таран пулей вылетел на подмогу, но Юлька и не подумала его слушаться.

Михаил Ильич с Витькой стояли возле поста наблюдения, укрывшись за дубом. По отработанной схеме Бобёр-старший занял оборону на втором этаже своего коттеджа, Сашка притаился за углом.

«Я спокойна, уверена. Мне не страшно, не страшно, не страшно…», – Куница сняла «травмат» с предохранителя, вспоминая всё, чему учил её Тарас Романович. Когда подул ветер анархии, Бобров лично вооружил соседей из своих резервов. Юльке достался самозарядный пистолет «Байкал МР 356» и без него она из дома теперь не выходила.

За оградой столпились чужаки. Два десятка бродяг всех мастей и возрастов – дети, взрослые, старики. Изможденная толпа с потускневшими глазами и пятнистой кожей. Чесоточники. Разносчики смерти.

От «Весны» на переговоры отправился Историк. Он остановился в метре от забора, пытаясь определить вожака. Из толпы вышла женщина лет тридцати, привлекательная блондинка с фигурой фитнес-тренера миролюбиво подняла руки, затем прижала их к сердцу и поклонилась:

– Добрый день. Я – Мария. Мы извиняемся за беспокойство, но вынуждены просить о помощи. Пожалуйста, налейте нам немного воды. Недавно пять человек отравились, когда пили из реки, теперь мы страдаем от жажды. У нас дети, старики. Сжальтесь над ними.

Зараженные покорно склонили головы, с надеждой глядя на Куницына.

– Плохая идея пить оттуда, где плавают трупы. Вы не местные? Куда направляетесь?

– В сторону Анапы. Там, говорят, есть приют, сообщество для нас.

– «Свет надежды»? Слышал. Разное про них болтают. Не советую обольщаться раньше времени, это не санаторий.

– Мы просто ищем последнее пристанище. Только острая необходимость вынуждает нас приближаться к вам… здоровым, – Марии тяжело далась последняя фраза.

«Недавно заразилась, видать», – решил Михаил Ильич. Девушка заметно отличалась от затравленных, немощных, озлобленных спутников. Её красивая сильная фигура еще дышала жизнью, в движениях ощущалась энергия, а во взгляде – надежда.

– Воду нальём. Но не приближайтесь, у нас тут снайперы, стреляем без предупреждения, – пригрозил Историк.

Бродяги покорно топтались на месте. Пока Сашка с Витькой охраняли ворота, Юля на соседнем участке вплотную подошла к решетчатому забору. Кунице хотелось лучше рассмотреть чесоточников, какая-то сила тянула её к ним, точно красная кнопка с надписью «не нажимать» так и манила прикоснуться.

Внимание Юли привлекла маленькая девочка лет четырех, с длинными волнистыми волосами. Её давно не расчесывали, между прядей запутались сухие травинки, а на лбу и щеках расплылись грязные разводы.

Малышка смотрела голодными обиженными глазами, не понимая, почему эти дяди и тёти живут в своих теплых домах, а её семья слоняется по дорогам и ночует где придётся? Почему соседи ополчились на них, подожгли дверь и вынудили сбежать из собственной квартиры? Почему полицейская машина пугала сиреной? Почему четверо мальчишек вчера забросали их камнями? И почему так чешется ножка под коленкой и когда это закончится?!

– Юля, хватит грызть ногти! А то черви в животике заведутся, – мама шлепнула девочку по руке.

Куница вздрогнула, словно обратились к ней. Ребенок между тем капризно уселся на дорогу, продолжая покусывать заусенцы и расчесывать зудевшее пятно.

«Юля… она тоже Юля. Такая маленькая, напуганная, но вместе с тем сильная. Да-да, она сильнее меня. Ведь она терпит эту жизнь, борется до последнего. А я? Я почти сдалась, струсила, проиграла…»

Их взгляды встретились. Куницына не выдержала и отвернулась, ей стало стыдно. Стыдно, за то, что не способна помочь этой девочке. А еще стыдно за свою слабость.

Малышка что-то пробормотала, мама сделала испуганные глаза и шикнула:

– Ты что?! Нет, туда нельзя! И на домик на дереве нельзя. Стой тут, а то попить не дадут!

Историк сдержал слово. Вместе с Тараном они вынесли десять двухлитровых бутылок и поставили на землю.

– Можно не кипятить, у нас скважина глубокая. Сами всегда сырую пьём, – сказал Михаил Ильич, отшагнув на безопасное расстояние.

Мария сложила ладони в намасте и снова поклонилась:

– Спаси вас Бог! Сейчас так мало добрый людей. Я понимаю, что мы хуже прокаженных, но не преступники же. Ох, я совсем забыла, кстати о преступниках… вы уже слышали о потрошителях?

– Что-что? О ком вы говорите? – напрягся Михаил Ильич.

Мария облизнула пересохшие губы, терпеливо дожидаясь, когда дети и старики утолят жажду.

– Под Краснодаром случилось несколько очень странных убийств. Не типичных.

– Давайте к сути.

– Люди говорят о маньяках. Они подвешивают жертву, распарывают живот, а внутренности вырывают. Но самое необычное в том, что потом человека фаршируют землей, камнями, мхом, всем чем под руку попадётся. И зашивают живот. Представляете?

Михаил Ильич почесал бороду, по шее пробежало нервное покалывание:

– Я теперь всё что угодно могу представить.

– А кто вам это рассказал? – с недоверием спросил Швец.

– Собратья по несчастью. Мы позавчера узнали, – до Марии дошла очередь, она приняла бутылку, сделала глоток, подержала несколько секунд во рту и только затем проглотила, – я лично тела не видела, возможно, это чьи-то выдумки, ручаться не могу. Только хотела предупредить, берегите себя.

– Взаимно, – кивнул Историк, – удачи в дороге, сильно в глушь не забирайтесь, вдруг о вакцине объявят.

Грустная улыбка скользнула по губам девушки:

– Да уж… еще раз благодарю за воду…. и вообще, за человечность. Что будет, то будет. Прощайте.

Когда пятнистые, прихватив бутылки, скрылись за поворотом, Сашка подошел к Юльке и тихо спросил:

– Ну что, еще завидуешь их определенности?

– По крайней мере, у них есть цель. И они к ней идут.

– А наша цель – выжить! Любой ценой. И мы справимся. Слышишь, Куница? Выкинь эти мысли из головы! Выжить надо, выжить! А там всё наладится. И здороваться будем без перчаток, и обниматься, и собак с кошками опять заводить.

Юля промолчала. Она вспомнила свою любимую корги. Всегда веселая, смешная, неугомонная Смолли однажды тяжело заболела. Ветеринары оказались бессильны, пришлось усыпить. Никогда Юлька так горько не плакала.

Это произошло до пандемии Бурой чесотки. К счастью. Юля не представляла, что бы с ней случилось, если бы Смолли забрала санитарная бригада. Когда вышел указ об уничтожении домашних животных, пролилось столько слез, что хватило бы наполнить второй Байкал. Вот только это не помогло, всё оказалось напрасно. Болезнь уже распространилась среди большинства населения, всем оставалось лишь наблюдать как город за городом, страна за страной, покрывались пятнами очагов заражения.

– Собаки у меня больше не будет, – Куницына вытерла подступившие слезы и пошла домой.