Читать книгу Наперсный крест - Николай Еленевский - Страница 6

С балконов, а то и прямо с карнизов, свисают флаги. Площадь уже заполнена народом. Суетятся городовые, стоящие в оцеплении, стараясь не допустить на места, отданные полкам, основательно напирающие толпы. Справляются с превеликим трудом, потому что народ все прибывает и прибывает. Полк марширует по людскому коридору и занимает отведенное место рядом с шуйцами. Чуть поодаль, как раз напротив входа в кафедральный собор, стоят уланы. Их немного. Говорят, что почти весь уланский полк уже в Молдавии.

Мы с Кременецким и офицерами штаба направляемся в кафедральный собор. Здесь по случаю празднования дня рождения государя высокопреосвященным архиепископом Минским и Бобруйским Александром совершается Божественная литургия, в конце которой священником Феодором Миткевичем произносится слово применительно к торжеству. У Миткевича дар писать речи, составлять проповеди… В семинарии его постоянно нам приводили в пример.

По окончании литургии в преднесении чудотворной иконы Божией Матери начинается крестный ход, и мы выходим на соборную площадь. Она буквально наполнена до краев народом и войсками.

После завершения крестного хода его высокопревосходительство командующий войсками Виленского округа генерал-адъютант Петр Павлович Альбединский зачитывает высочайший манифест о вступлении российских войск в пределы Турции. Зачитывает громко. С большими паузами. Его окружение любуется мужественным видом генерал-адъютанта.

Чтение манифеста завершается громовым «ура-а-а!!!», которое трижды перекатывается над площадью, сотрясая ее окрестности.

Полки замирают, а народ продолжает кричать. Ветер, пропитанный запахом весенней Свислочи, по заберегам которой важно выхаживают аисты, поселившиеся на многолетних дубах архиерейского подворья, полощет знамена, играет темляками… Над толпами взлетают шляпы, кепи, дамские шляпки, платки, перчатки…

Архиепископ Александр поднимает вверх руку, давая понять, что нужна тишина, и она понемногу воцаряется.

– Христос воскресе! – начал владыка. – Наконец произнесено роковое слово «война с Турцией», слово, так долго томившее и волновавшее умы и сердца всех русских, слово, более года бывшее почти у каждого из нас на устах…

Пронзительный женский крик взрывает эту благоговейную тишину:

– Ура-а-а!!!

Его опять поддерживают тысячи других. Владыка ожидает, пока воцарится тишина. Я чувствую, как бьется сердце.

…– Торжественно произнесено это решительное слово благочестивейшим государем нашим императором всероссийским, произнесено монархом миролюбивейшим, который при вступлении на прародительский престол решился прекратить кровопролитную крымскую войну для блага своего народа, не думая о собственной славе.

Слышу, что стоящий рядом Кременецкий тихонько говорит майору Лещинскому:

– Истинно так!

…– Который в продолжение двадцатидвухлетнего царствования употреблял все меры и средства к водворению прочного мира между народами и царствами Европы и ясно доказал, что он не ищет завоеваний. Который и при настоящих обстоятельствах два года терпел, ожидал, не щадил никаких усилий для избежания тягостной для своего народа войны. Который ничего не требовал и не требует от враждебной Порты ни для себя, ни для своего государства. Одного лишь желает и требует: твердой, положительной защиты угнетаемых единоплеменных и единоверных нам славян от невыносимого турецкого ига. Избавления христиан от поголовного избиения, освобождения их от тех ужасных мучений и насилий, которым непосредственно подвергали и подвергают несчастных христиан неистовые мусульмане…

Народ и войска внемлют каждому слову. Голос владыки звучит над площадью подобно набату:

– Братие! Сердце царево в руце Божией. А потому объявленная ныне помазанником Божиим война начинается, конечно, не без внушения Божественного промысла, пекущегося о царствах и народах и обо всех людях. Так думать и веровать мы должны, тем более что к отклонению войны употреблены были все меры, все искусство мудрости человеческой. Тем более что и война предпринята не из каких-либо честолюбивых или корыстных видов, а, собственно, для защиты невыносимо страждущих православных славян, предпринята по чувству справедливости и истинной чести нашего Отечества. Война, значит, священная, необходимая, неизбежная.

Кременецкий опять что-то шепчет Лещинскому, но я не слышу, только по выражению их лиц вижу, как взволнованы офицеры.

– Да будет воля Божия – благая, содействующая нам в поражении врагов, споспешествующая успехам бранного оружия нашего! – слова владыки ложатся на мое сердце так, как будто оно до сего времени специально берегло там для них свое место. – Сыны России! Война не может не сопровождаться великими жертвами, многими лишениями, которые потребуются не от одних только сражающихся на поле брани, но и от всех мирных жителей обширного царства. Для успешного ведения войны требуется всеобщее наше участие, сочувствие и содействие.

Каждое слово врезается в память, и я понимаю, что к этому слову я еще не раз буду возвращаться и возвращаться в том благословенном походе, в котором предстоит участвовать и Минскому полку.

– Что ж, останемся ли мы холодными, равнодушными зрителями начатой войны? Откажемся ли участвовать в необходимых жертвах для оной?

– Не-ет! – срывается и зависает в воздухе все тот же громкий женский крик. – Не откажемся!!!

Ветер играет нашим полковым знаменем, которое держит высоченный и хорошо сложенный подпоручик Каненберг, рядом с ним с шашками наголо такие же здоровенные ассистенты прапорщики Навуменко и Федорович. Я вижу, как толстые, из шелковых шнуров знаменные кисти раскачиваются и бьют по лицу Каненберга, но тот невозмутим.

Владыка продолжает:

– Да, именно нет! Мы всецело обязаны и, с уверенностью думаю, готовы содействовать успехам нашего победоносного воинства всеми возможными для нас силами и средствами. Готовы жертвовать своим имуществом и достоянием на усиленные потребности войны. Готовы усердно заботиться о раненых и больных воинах, об их семействах и доставлять им средства к безбедной жизни.

– Истинно так, владыко… Истинно так!! – многочисленные крики со стороны горожан. В их толпах буйствует сила уверенности, сила единения, сила готовности прямо сейчас вместе с войсками незамедлительно идти туда, на Балканы.

– Православная церковь непрестанно будет молить Господа сил, чтобы он, Преблагий, благословил и увенчал победами оружие нашего воинства, восставшего на защиту угнетаемых, терзаемых и избиваемых славян, на защиту чести и достоинства нашего монарха и славы нашего Отечества, бесславимого нашими врагами. Непрестанно будет молиться о здравии и благоденствии благочестивейшего государя и царственных вождей брани, об умудрении и о спасении их от всякой опасности, молиться обо всем Христолюбивом воинстве.

Я еще никогда не слышал такой проповеди, в которой было бы сконцентрировано столько мощи и духа. Этой мощи и духу архипастырского слова внимали все, кто смог вместиться на кафедральную площадь.

– К молитвам Церкви да присоединит свои молитвы и каждый сын России, с полною верою и надеждою на всесильную, всепобеждающую, все неправды сокрушающую помощь Божию.

В окружении генерал-адъютанта Альбединского много дам, которые аккуратненько крестятся.

– С этой твердою верою в Промысел Божий и усердною молитвою в уповании на всемощную Божию силу воскликнем словами богодухновенного пророка: «С нами Бог! Разумейте, языцы, и покоряйтеся, яко с нами Бог!» Аминь!

Владыка завершает свое слово.

Теперь все усердно крестятся, от его высокопревосходительства до солдата, стоящего в самом крайнем ряду.

Затем начинается благодарственное Богу молебствие с присоединением молений об успехах русского оружия. Оно завершается под громкие возгласы:

– Слава!!! Слава!!! Слава!!!.. Урр-а-а!

В конце молебствия провозглашается многолетие государю императору, всему царствующему дому и христолюбивому всероссийскому победоносному воинству.

– Слава!!! Слава!!! Слава!!!.. Урр-а-а!

На мои глаза наворачиваются слезы. Душа ликует.

Полковые оркестры, соединенные воедино, играют «Боже, царя храни». Офицеры берут под козырек. Народ начинает петь гимн. Особенно усердствует молодежь.

Все под впечатлением торжественности и необычности происходящего. Каждый из нас чувствует свою сопричастность к великому и благородному делу.

Обратно в Малую Слепянку полк возвращается с песнями. Над колонной взмывает к небесной голубизне голос рядового Корчика:

… и полк молодецки, с лихим подсвистом подхватывает:

Впереди каждой роты офицеры на лошадях. Наш тарантас замыкает колонну. Весьма пыльно. Денщик, сидящий на передке, нервно теребит вожжи:

– Может, обгоним, ваше высокоблагородие?!

Подполковник Кременецкий протестующе машет пальцем:

– Ни-ни, пыль – это сущий пустяк! – и слушает с умилением. – Вот они, мои солдаты!! Они и умирать за веру и Отечество будут с песней! Я видел их под Севастополем! Нет людей более геройских, чем наши люди!

Тарантас медленно катит по проселочной дороге, покачиваясь на ухабах. Мы продолжаем глотать пыль, взбитую сотнями крепких ног, обутых в новые сапоги.

А над окрестными полями разносится:

– Да, ваше преподобие, мы, считайте, уже отправляемся на войну. Думаю, что нас здесь долго не задержат.

Полк сворачивает в сторону длинных двухэтажных деревянных казарм. Мы едем прямо к штабу. Улица свободна, и денщик радостно взмахнул кнутом.