Читать книгу Наперсный крест - Николай Еленевский - Страница 7

Газеты «Новое Время» и «Русский Инвалид» в Минске нарасхват. У публики невероятный интерес к тому, что печатается о войне, которая еще где-то там очень далеко. Особый интерес вызывает рассказ о прибытии государя императора в Кишинев…

Прошло несколько дней, а нас никуда не отправляют, хотя я уже послал отцу весточку в Дударево о том, что это может случиться с минуты на минуту. Не случается. Все в полном неведении.

После утренней молитвы в большой штабной комнате майор Лещинский, аккуратно проведя щеточкой по пшеничного цвета пушистым усам, четко, без малейшей запинки зачитывает опубликованный в «Новом Времени» приказ главнокомандующего великого князя Николая Николаевича по войскам действующей армии. Зачитывает так, словно этот приказ он написал самолично и именно этим приказом решается исход всей предстоящей балканской кампании:

«Сотни лет тяготеет иго турецкое над христианами, братьями нашими. Горька их неволя! Все, что дорого человеку: святая вера Христова, честное имя, потом и кровью добытое добро, – все поругано, осквернено неверными. Не выдержали несчастные и восстали против угнетателей, и вот уже два года льется кровь христианская. Города и села выжжены, имущество разграблено, жены и дочери обесчещены, население иных мест поголовно вырезано.

Все представления монарха нашего и иностранных правительств об улучшении быта христиан остались безуспешными. Мера долготерпения нашего царя-освободителя истощилась. Последнее слово царское сказано: война Турции объявлена!

Войска вверенной мне армии! Нам предстоит исполнить волю царскую и святой завет предков наших. Не для завоеваний идем мы, а на защиту поруганных и угнетенных братьев наших и на защиту веры Христовой.

Итак, вперед!

Дело наше святое, и с нами Бог!

Я уверен, что каждый, от генерала до рядового, исполнит свой долг и не посрамит имени русского. Да будет оно и ныне так же грозно, как и в былые годы!»

По ходу чтения газеты Лещинский делает краткие комментарии к приказу, как-то: «Отменно прописано… Отменно сказано… Видите, чувствуете, господа, сколько экспрессии, сколько благородства!»

Приказ магически действует на офицеров. На лицах прописаны благородство, отвага, и я подумал: они обязательно сладят с турком, побьют его непременно. Голос Лещинского отточен, словно острие офицерского палаша: «Да не остановят нас ни преграды, ни труды и лишения, ни стойкость врага.

Мирные жители, к какой бы вере и к какому бы народу они ни принадлежали, равно как и их добро, да будут для нас неприкосновенны. Ничто не должно быть взято безвозмездно. Никто не должен дозволить себе произвола.

В этом отношении я требую от всех и каждого самого строгого порядка и дисциплины. В них наша сила, залог успеха, честь нашего имени.

Напоминаю войскам, что по переходу границы нашей мы вступаем в издревле дружественную нам Румынию, за освобождение которой пролито немало русской крови. Я уверен, что там мы встретим то же гостеприимство, как и предки, и отцы наши. Я требую, чтобы за то все чины наши платили им, братьям и друзьям, полной дружбой, охраной их порядков и безответной помощью противу турок, а когда потребуется, то и защищали их дома так же, как свои собственные. Николай!»

Простенько и вместе с тем значимо – «Николай»!

Лещинский делает паузу, ожидая, покуда утихнет шум:

– Господа, а вот эти строки приказа: «Да не остановят нас ни преграды, ни труды и лишения, ни стойкость врага!» – должны стать нашим боевым девизом! Каково?!

Офицеры громко и азартно рукоплещут. Миранович вскакивает со стула и объявляет:

– Сегодня Шуйский полк уходит. Еще позавчера они отправили своих фурьеров.

– Говорят, драгуны полка Ее Величества уже пощипали кое-где турка.

– И не только драгуны…

Все с оживлением начинают обсуждать эти неведомо откуда появившиеся новости.

Только что прискакавший из Минска штабс-капитан Соколовский с воодушевлением потрясает в воздухе свежим номером «Русского Инвалида»:

– Господа, господа, послушайте! Послушайте, господа, вот напечатан приказ по Кавказскому военному округу!

«Апреля 12-го дня, 1877 года, в городе Тифлис.

Войска Кавказской армии!

Державная доля государя императора призывает вас ныне к защите оружием чести и достоинства нашего Отечества. За вами – славное прошлое кавказских войск, перед вами – поля и твердыни, обагренные кровью ваших отцов и братий! Вперед, с Богом за Родину и великого Государя!

Главнокомандующий Кавказскою армией

генерал-фельдцехмейстер Михаил».

От волнения лицо Соколовского, круглое, всегда такое доброе, краснеет, наливается суровостью и сам он, невысокий крепыш, уподобается чему-то монолитному, несокрушимому. Этот приказ действует на всех еще более возбуждающе. Ощущение такое, что вот дай им волю, они незамедлительно оседлают лошадей и ускачут навстречу своей судьбе. Без страха и упрека. Я слушаю. Мне немного смешно и грустно.

Когда у меня с Кременецким речь заходила о войне, тот начинал усердно мять, теребить, поглаживать разорванную французской пулей мочку уха:

– Зудит, право слово, зудит. Ведь возьми француз немного левее – и влепил бы пулю прямо в лоб. Война? О, ваше преподобие, война – это и пот, и кровь, и слезы! Это молох, истинный молох! Война рождает и героев, и подлецов, и еще неизвестно, кто кем будет. В крымскую кампанию я всякого навидался, и сказать, чтобы увиденное весьма меня порадовало, так нет! Сколько я своих друзей отдал крымской земле, да каких! Они вот так же восторженно кричали «ура», смело, даже лихо ходили в штыковую атаку… Да-а, война – это исчадие ада в его малом проявлении на земле, ваше преподобие. Правда, постоянно тешишься мыслью, что для тебя еще и пуля не отлита, и штык не выкован. И эта мысль в каждой молитве, когда к Богу ее возносишь. Так что будьте готовы ко всему.

Его рассуждения меня не во всем устраивали. Пусть война и исчадие ада, но ад должен быть только для врагов наших. Я никогда не был на войне, однако в мою память мальчугана врезались пожары, пускаемые по многим деревням в 1863 году… И отец, стоя у окна, говорил: «Вот теперь за Малюками где-то горит», – падал ниц перед иконами, молился, чтобы лихая беда не влетела в село… И как нам привезли страшную весть, что на слуцком тракте какие-то бандиты убили нашу матушку. Вместе с ней погибла и родня, ехавшая к нам в гости на мои именины. Я боялся смотреть в окно, становился рядом с отцом на колени и тоже молился.

И плакал…

Кажется, до сей поры я на щеках чувствую влажность тех слез, выплаканных и невыплаканных. Горечь этих слез так и осталась во мне навсегда.

В последние дни офицеры чрезвычайно взбудоражены.

– Господа, господа, а мы все здесь, как наседки на цыплятах! – возмущались одни.

– На перинах, господа офицеры, на перинах! – ерничали другие.

– Кременецкий сегодня вместе с Зотовым на приеме у Альбединского. Интересно, что сейчас решается?

– Думаю, Альбединский предлагает, чтобы всю дивизию отправлять до Киева по Днепру…

– Весьма интересно, весьма. И что же?

– Скорее всего, Зотов упрямится, ведь 30-я дивизия лучшая в его 4-м корпусе. По Днепру хорошо только артиллерию, боеприпасы и провиант. Как свидетельствуют осведомленные лица, все части идут маршем по нескольким маршрутам самостоятельно и соединяются у Кишинева…

– Господа, наш-то полк как?

– Как Зотов решит, так и будет!

– Господа, доподлинно известно, что маршруты движения уже отмечены, но это все весьма строго секретно.

– Да полноте вам, Миранович, целый год все обсуждаем, каким маршрутом лучше всего следовать, а теперь вдруг невероятно секретно.

– Ваше преподобие, а вы по Днепру с обозами или с нами?

Это уже в мою сторону. Я улыбаюсь:

– Только с вами, господа, только с вами. Иного мне и не дано!

Мне рукоплещут.

Громкая команда дежурного по полку. Это означает, что прибыл Кременецкий. Все поворачиваются в сторону двери. Какие новости он привез? Офицеры плотным кольцом сразу окружают командира. Кременецкий предельно краток:

– Господа, у меня известия – те, которых вы все ждете, – он делает паузу, – рота Мирановича представит полк на молебне на соборной площади по случаю нашего выступления на войну. Остальным готовиться к походу! Выступаем двадцать четвертого апреля.

Кременецкий смотрит в мою сторону:

– Ваше преподобие, если у вас есть какие срочные дела, то…

– Нет-нет, Василий Никитич, у меня все готово, поэтому обязательно буду присутствовать на молебне.

– Как вам будет угодно-с. Возьмите мой экипаж.